Нацыянальная бібліятэка Беларусі

НАЦЫЯНАЛЬНАЯ БІБЛІЯТЭКА БЕЛАРУСІ
МАТЭРЫЯЛЫ
Трэціх Міжнародных Кнігазнаўчых чытанняў
“Кніга Беларусі: Повязь часоў”
(Мінск, 16–17 верасня 2003 г.)
Лакальнае электроннае выданне
Мінск 2005
Права на размножванне і распаўсюджванне ў любой форме
застаецца за распрацоўшчыкам.
Складальнік Т.І. Рошчына
Рэдакцыйная калегія: Л.Г. Кірухіна (гал. рэд.), Г.У. Кірэева,
У.В. Макараў, Т.І. Рошчына, А.А. Сівакова, Г.В. Шмырова
Камп’ютэрны дызайн і вёрстка М.І. Аляксандрава
Дызайн вокладкі А.С. Кошалеў
220636, Мінск, вул. Чырвонаармейская, 9
Тэл.: (375-17) 226-17-73, 227-62-86
e-mail: [email protected]
www.http//natlib.org/by
© Нацыянальная бібліятэка Беларусі, 2005
УДК 002.2(476) (09)
ББК 4611.63
М33
Складальнік Т. І. Р о ш ч ы н а
Рэдакцыйная калегія:
Л. Г. К і р у х і н а (гал. рэд.), Г. У. К і р э е в а,
д-р філал. навук У. В. М а к а р а ў, Т. І. Р о ш ч ы н а,
А. А. С і в а к о в а, Г. В. Ш м ы р о в а
Рэцэнзенты:
д-р гіст. навук Г. Я. Г а л е н ч а н к а,
д-р мастацтвазнаўства Н. Ф. В ы с о ц к а я
Адказны за выпуск Т. І. Р о ш ч ы н а
Матэрыялы Трэціх Міжнародных Кнігазнаўчых чытанняў
М33 “Кніга Беларусі: Повязь часоў” (Мінск, 16–17 верасня 2003 г.) /
Нац. б-ка Беларусі; Склад. Т.І.Рошчына. – Мн., 2005. – 294 с.
Зборнік змяшчае матэрыялы Трэціх Міжнародных Кнігазнаўчых
чытанняў “Кніга Беларусі: Повязь часо”, якія былі праведзены ў верасні
2003 г. Нацыянальнай бібліятэкай Беларусі.
У афармленні вокладкі выкарыстана гравюра з выдання: Horatius
Flaccus, Quintus. Opera. Venezia, 1505 з фондаў Нацыянальнай
бібліятэкі Беларусі.
М
4503010100-001
М 332-05
ISBN 985-6557-45-3
2-04
ББК 4611.63
©
Нацыянальная бібліятэка
Беларусі, 2005
ЗМЕСТ
Ад складальніка . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
10
ПЛЕНАРНАЕ ПАСЯДЖЭННЕ
Кірухіна Л.Г. Нацыянальная бібліятэка Беларусі – нацыянальны цэнтр кнігазнаўства: перспектывы і напрамкі
развіцця . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
11
Рошчына Т.І. Нацыянальны фонд кніжных помнікаў Беларусі ў адзінай інфармацыйнай і культурнай прасторы
краіны . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 19
Петрик И.Л. Правовое регулирование перемещения документальных памятников через таможенную границу
Республики Беларусь . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
26
Гримстед Патриция Кеннеди. Трофейные книги из
Западной Европы: Дорога в Минск через Ратибор
(Рацибуж) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 43
Долгодрова Т.А. О создании каталогов собраний Немецкого
музея книги и шрифта (г. Лейпциг), хранящихся
в фондах РГБ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 93
Мальдзіс А.І. Зборнікі “Вяртанне”: Дасягненні і пралікі . . . . . 101
Самойлюк Т.А. Функциональная сущность и свойства
религиозной книги . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 107
СЕКЦЫЯ 1
Гісторыя беларускага кнігадрукавання. Мастацтва кнігі
Клімаў І.П. Пытанне паходжання і складу “Прадмовы
В. Цяпінскага” ў святле кніжнай культуры XVI ст. . . . . 120
5
Krawczyk Antoni. Polskie tłumaczenie Żywotu świętej
Efrozyny wraz z krytycznym komentarzem . . . . . . . . . . . . 134
Высоцкая Н.Ф. Портреты несвижской коллекции
Радзивиллов и гравюры Г. Лейбовича . . . . . . . . . . . . . . . 158
Janeczek Zdzisław. Działalność kulturalna Konstantego Lubomirskiego z Jarcewa w guberni Mohylewskiej . . . . . . . . . . 170
Доўнар Л. Мінская губернская друкарня: (Паводле архіўных матэрыялаў) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 190
Plis Jerzy. Wydawnictwa białoruskie Misji Wschodniej OO.
Jezuitów w Polsce (1923–1939) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 198
Галенчанка Г.Я. Нясвіжская Біблія ў нямецкім выдавецкім
праекце Biblia Slavica . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 213
Скалабан В.У. “Пісьмо беларускага народа Вялікаму
Сталіну” як помнік кніжнай культуры . . . . . . . . . . . . . . 228
СЕКЦЫЯ 2
Беларускія гістарычныя кнігазборы ў часе і прасторы
Pietrzkiewicz I. Zakonnicy i książki. O bibliotekach klasztorów
męskich Mińska . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 233
Gwioździk J. Zakonnice a książki. Księgozbiór mińskich
benedyktynek . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 252
Фурс А. Бібліятэка Храптовічаў: пошукі, знаходкі, перспектывы . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 270
Барабанщикова Т.Л. Книжное собрание отдела редкой книги Гомельской областной универсальной библиотеки
им. В.И. Ленина . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 277
6
Коўкель Л. Лёс прыватных кнігазбораў на беларускіх землях пасля паўстання 1830–1831 гг. (На прыкладзе Гродзеншчыны). . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 284
Боровой Р. К вопросу о так называемой “Климовичской
библиотеке” . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 296
Герасімаў В.М. Да гісторыі стварэння Прэзідэнцкай бібліятэкі Рэспублікі Беларусь і фарміравання яе кнігазбораў
(1933–1945 гг.) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 305
Щавинская Л.Л., Лабынцев Ю.А. Православная, католическая и униатская печатная книжность и деловая
письменность XVII – начала XIX в. в распространении терминов “Белоруссия” и “белорусский” . . . . . . . . . 317
Pidłypczak-Majerowicz M. Rola badań proweniencyjnych dla
poznania dziejów bibliotek . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 344
Саверчанка Н.С. Правененцыі ў заходнееўрапейскіх кнігах
другой паловы XVI ст. Нацыянальнай бібліятэкі Беларусі. Шляхі фарміравання калекцыі . . . . . . . . . . . . . . . . 354
Стефанович А.В. Владельческие записи на книгах из собрания Радзивиллов Несвижской ординации 1940 г.
(По материалам фонда ЦНБ НАН Беларуси) . . . . . . . . . 364
Łaskarzewska H. Piękne oprawy w księgozbiorach polskich w
kraju i zagranicą oraz ich losy . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 372
Радкевич О. Минские библиофилы начала XX века: Татур
и Зубакин . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 383
Запартыка Г.В. Кніжныя зборы Беларускага дзяржаўнага
архіва-музея літаратуры і мастацтва . . . . . . . . . . . . . . . . 410
Станкевич Л.И. Восточные рукописи в фонде Национальной библиотеки Беларуси. (К созданию каталога
арабских, персидских и турецких рукописей) . . . . . . . . . 413
7
Цітавец А.І. Рукапісы беларускіх татараў у дзяржаўных
і прыватных калекцыях. (Да складання зводнага каталога рукапісных кніг Беларусі) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 428
Жук Т.І. З рукапіснай спадчыны вучонага. (Па матэрыялах
рукапіснага архіва Мікалая Мікалаевіча Улашчыка) . . 442
Иванова Г.Н. Французская старопечатная книга XVI–
XVII вв. в фондах ЦНБ НАН Беларуси. (По
материалам выставки) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 447
Сынкова И.А. Гуманизм и книгоиздательство в немецкоязычных областях Священной Римской империи
германской нации. (На материале фонда ЦНБ НАН
Беларуси) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 455
Романова Н.И. Концептуальные подходы к проблеме
издания каталога коллекции русской эмигрантской
литературы 1918–1940 гг. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 461
Вашкевич И.Е. Картографическая белорусика. (Издания
XV–XVIII вв. в фондах Национальной библиотеки
Беларуси) . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 467
Ярошевич-Переславцев З.
Неизвестная
библиографам
белорусика в библиотеках Польши . . . . . . . . . . . . . . . . . 477
Саўчук А.І. Гродзенскія выданні XVIII ст. у кнігазборы
ГДГАМ . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 483
Митрохина Е.И. Книга Беларуси середины ХІХ – начала
ХХ в. в фондах библиотеки БГУ: сохранность и
использование в учебном процессе . . . . . . . . . . . . . . . . . 499
СЕКЦЫЯ 3
Старая кніга і новыя тэхналогіі: праблемы суіснавання.
Кніга ў музейнай экспазіцыі
8
Киреева Г.В. Создание библиографических записей на старопечатные книги кирилловской печати и отражение их
в электронных базах данных Национальной библиотеки Беларуси . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 513
Фоменко И.Ю. База данных “Русские книги 1801–1825 гг.”
как пример применения новых технологий в работе
со старопечатной книгой . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 525
Сапега Т.А. Роля музея ў рэалізацыі помнікавага значэння
кнігі . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 531
Лупашка І.Г. Кніга ў літаратурным музеі: уласцівасці і
функцыі кнігі як музейнага прадмета . . . . . . . . . . . . . . . 543
Захарава Т.М. Кніга як экспанат персанальных выставак
пісьменнікаў: (На прыкладзе экспазіцыйнай працы
Дзяржаўнага музея гісторыі беларускай літаратуры) . . . 548
Богданович Е.Н, Петровичева Л.И. Составляющие структуры учебного текста электронного издания . . . . . . . . . 554
Токарь О.В., Зильберглейт М.А., Петрова М.И. К вопросу
об изучении типографских шрифтов . . . . . . . . . . . . . . . . 563
Łaskarzewska Hanna. Цешинская книжница (Książnica Cieszyńska) – музей истории книги и современная научная
библиотека . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 569
Звесткі аб аўтарах . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 573
9
АД СКЛАДАЛЬНІКА
16–17 верасня 2003 г. у Нацыянальнай бібліятэцы Беларусі
адбыліся Трэція Міжнародныя Кнігазнаўчыя чытанні, якія былі
прысвечаны кніжнай культуры Беларусі. Тэма чытанняў – “Кніга
Беларусі: Повязь часоў” была падтрымана двухбаковай
Беларуска-польскай кансультацыйнай камісіяй па справах
гісторыка-культурнай спадчыны, якая шмат гадоў плённа працуе
пры Дэпартаменце па ахове гісторыка-культурнай спадчыны і
рэстаўрацыі (цяпер – Упраўленне па ахове гісторыка-культурнай
спадчыны і рэстаўрацыі).
У чытаннях прынялі ўдзел бібліятэкары, архівісты, музейныя
работнікі, навукоўцы, выкладчыкі ВНУ – больш за 50 удзельнікаў.
Сярод іх – спецыялісты з Нацыянальнай бібліятэкі Беларусі,
Цэнтральнай навуковай бібліятэкі НАН Беларусі, з бібліятэк і
музеяў Полацка, Гомеля, Гродна, супрацоўнікі Расійскай
дзяржаўнай бібліятэкі, навукоўцы з Польшчы – з Варшавы,
Любліна, Ольштына, Кракава, Катавіцэ, з Гарвардскага
універсітэта (ЗША). Яны выступалі на пленарным пасяджэнні,
працавалі ў секцыях, дзе абмяркоўваліся пытанні гісторыі
беларускага кнігадрукавання і мастацтва кнігі, лёсы беларускіх
гістарычных кнігазбораў у часе і прасторы, прымяненне новых
інфармацыйных тэхналогій у рабоце з помнікамі кніжнай
культуры, праблематыка выкарыстання кнігі ў музейнай
экспазіцыі.
У заключнай дыскусіі былі абмеркаваны спрэчныя
праблемы, дадзены адказы на пытанні, выказаны прапановы па
далейшаму супрацоўніцтву ў галіне беларускага кнігазнаўства.
10
ПЛЕНАРНАЕ ПАСЯДЖЭННЕ
Кірухіна Л.Г. (Мінск)
НАЦЫЯНАЛЬНАЯ БІБЛІЯТЭКА БЕЛАРУСІ –
НАЦЫЯНАЛЬНЫ ЦЭНТР КНІГАЗНАЎСТВА:
ПЕРСПЕКТЫВЫ І НАПРАМКІ РАЗВІЦЦЯ
Нацыянальная бібліятэка Беларусі (НББ) сёння з’яўляецца
буйнейшым культурным і інфармацыйным цэнтрам краіны. Яе
інфармацыйны рэсурс налічвае 8 млн. адзінак захоўвання на розных носьбітах, пры гэтым амаль 1,5 млн. экз. складаюць дакументы на замежных мовах. Калекцыі рукапісных, рэдкіх і старадрукаваных дакументаў уключаюць больш за 65 тыс. экз. З 1993 г.
НББ фарміруе электронныя інфармацыйныя рэсурсы, сярод якіх
шэраг бібліяграфічных, фактаграфічных, паўнатэкставых,
графічных, гукавых і лінгвістычных баз даных (БД), агульны
аб’ём якіх складае больш за 1,8 млн. запісаў. Рэпертуар БД даволі
шырокі: грамадскія навукі, гісторыя, культура, мастацтва
Беларусі, рэдкая кніга.
Сучаснае грамадства прад’явіла да Бібліятэкі асобыя
патрабаванні, у сувязі з чым узнікла аб’ектыўная неабходнасць
распрацоўкі новай канцэпцыі яе развіцця. Сітуацыя абвастрылася
немагчымасцю пераходу на якасна новы ўзровень дзейнасці ва
ўмовах работы ў комплексе фізічна састарэлых будынкаў. Актуальнасць праблемы была ўспрынята і падтрымана кіраўніцтвам
краіны, сведчаннем чаго з’яўляецца падпісанне Указа Прэзідэнта
Рэспублікі Беларусь А.Р. Лукашэнкі ад 7 сакавіка 2002 г. № 153
«Аб будаўніцтве новага будынка дзяржаўнай установы “Нацыянальная бібліятэка Беларусі”». Дакумент вызначыў асобы статус
бібліятэкі як вядучага сацыякультурнага і інфармацыйнага
інстытута
грамадства.
Выконваючы
адказную
місію
універсальнай памяці нацыі, НББ стане нацыянальным цэнтрам,
які інфармацыйна забяспечыць развіццё вытворчасці, навукі,
адукацыі і культуры. З’явяцца новыя магчымасці для
задавальнення інфармацыйных патрэб грамадства ў цэлым і
кожнага грамадзяніна паасобку. Фарміруючы інфармацыйныя
11
рэсурсы, НББ абавязана будзе гарантаваць іх надзейнае
захоўванне, эфектыўнае выкарыстанне як праз сістэму чытальных
залаў, так і ў рэжыме аддаленага доступу пры дапамозе розных
інфармацыйных сетак.
На працягу ўсёй 80-гадовай гісторыі існавання Бібліятэка
імкнулася сабраць і захаваць нацыянальную памяць свайго
народа – дакументальныя помнікі, што ствараліся і
выкарыстоўваліся на працягу стагоддзяў. Адну з асноўных сваіх
функцый – мемарыяльную – яна ажыццяўляла шляхам захавання
і выкарыстання рукапісных і друкаваных помнікаў кніжнай
культуры.
Гістарычныя падзеі, што адбываліся на тэрыторыі Беларусі
(асабліва Другая сусветная вайна), нанеслі значную шкоду
бібліятэчным фондам. Увесь трагізм сітуацыі заключаецца ў тым,
што Беларусь, якая дала свету імёны славутых асветнікаў, такіх,
як Францыск Скарына, Сімяон Полацкі, Васіль Цяпінскі, Сымон
Будны амаль не мае іх арыгінальных твораў. У беларускіх
бібліятэках, архівах, музеях захоўваецца каля паловы
нацыянальнага рэпертуару друкаваных выданняў XVI–XVIII стст.,
да гэтага часу не ўдалося сабраць цалкам калекцыю арыгінальнай
спадчыны Францыска Скарыны, вельмі актуальнай застаецца
рэканструкцыя беларускіх гістарычных збораў: Радзівіліяны,
бібліятэк Сапегаў, Храптовічаў і інш. Пад гэтым мы разумеем
аднаўленне іх складу ў максімальна поўным аб’ёме ў форме
каталогаў
на
любых
носьбітах.
Бібліяграфічны
ўлік
нацыянальнай дакументальнай спадчыны, стварэнне поўнага
бібліяграфічнага
рэпертуару
з’яўляюцца
стратэгічнымі
напрамкамі работы НББ як захавальніцы нацыянальнай памяці.
Асэнсаванне празмерна вялікай значнасці сацыяльнай памяці
грамадства ў цэлым і грамадства кожнай краіны ў прыватнасці –
відавочная рыса кнігазнаўчай навукі, і менавіта гэта вызначае
перспектывы развіцця буйных сацыяльных інстытутаў, адным з
якіх і з’яўляецца ў нашай краіне Нацыянальная бібліятэка
Беларусі. Распрацоўваючы новую стратэгію ва ўмовах новага
будынка, трэба адзначыць, што НББ як міжведамасны навуковаметадычны цэнтр у канцы ХХ ст. значна актывізавала навуковадаследчую дзейнасць, прысвечаную гісторыі, сучаснаму стану
нацыянальнай кніжнай культуры ў цэлым і асобным яе помнікам,
12
калекцыям, прыватным зборам. Уся гэта работа вядзецца
менавіта па ініцыятыве Бібліятэкі. Распачата вялікая навукаёмкая
праца па фарміраванню нацыянальнай праграмы “Памяць
Беларусі”.
У адпаведнасці з Уставам бібліятэкі і “Палажэннем аб
навуковай рабоце” ў галіне кнігазнаўства вядзецца навуковадаследчая і метадычная дзейнасць па наступных напрамках:
– арганізацыя даследаванняў гісторыі кніжнай культуры
Беларусі, арганізацыя і правядзенне навуковых канферэнцый,
складанне і падрыхтоўка да друку зборнікаў навуковых прац
(“Здабыткі”, “Кнігазнаўчыя чытанні” і інш.);
– распрацоўка канцэптуальных і практычных пытанняў
фарміравання Нацыянальнага фонду кніжных помнікаў Рэспублікі
Беларусь, навуковых крытэрыяў адбору выданняў у фонды
кніжных помнікаў;
– распрацоўка мэтанакіраванай і навукова абгрунтаванай
сістэмы мер па ўдасканаленню захаванасці кніжных помнікаў;
– арганізацыя даследавання фондаў і кніжных помнікаў;
– распрацоўка канцэпцыі, тэарэтычных прынцыпаў і
методык нацыянальнай бібліяграфіі Беларусі (выданні XVI–
XVIII стст.);
– падрыхтоўка да выдання зводных каталогаў і каталогаў
калекцый рукапісаў, архіўных матэрыялаў, старадрукаў і рэдкіх
выданняў;
– распрацоўка новых методык апісання і лінгвістычнага
забеспячэння рукапісаў, архіўных матэрыялаў, старадрукаў і
рэдкай кнігі для электронных каталогаў;
– стварэнне канцэпцыі і вырашэнне прыкладных праблем па
арганізацыі і функцыяніраванню Музея кнігі;
– каардынацыя і арганізацыя метадычнага забеспячэння
работы з кніжнымі помнікамі ўстаноў і арганізацый, што іх
захоўваюць.
Спецыфічнымі асаблівасцямі даследаванняў у НББ, на наш
погляд, з’яўляюцца наступныя:
1. Комплекснасць даследаванняў – узгодненае сумеснае (як
унутры бібліятэкі, так і з іншымі ўстановамі) вывучэнне
роднасных праблем гісторыі кнігі, бібліятэказнаўства і
бібліяграфазнаўства.
13
2. Перавага даследчых праектаў выніковага, абагульняючага
характару – стварэнне праектаў розных праграм, палажэнняў,
методык, зборнікаў прац па гісторыі бібліятэчнай справы, у
перспектыве – манаграфій (па гісторыі самой Нацыянальнай
бібліятэкі) і інш.
3. Кансалідацыя навуковых кадраў розных сацыяльных
устаноў – НАН Беларусі, універсітэтаў, бібліятэк, музеяў, архіваў
– як на нацыянальным, так і на міжнародным узроўнях.
У адпаведнасці з вышэйсказаным Нацыянальная бібліятэка
на працягу апошніх гадоў настойліва ставіць пытанне па
прыняццю на дзяржаўным узроўні праграмы “Памяць Беларусі”,
якая мае дзве асноўныя ўзаемадапаўняльныя мэты:
– забеспячэнне захаванасці дакументальнай спадчыны, якая
мае сусветнае значэнне, і дакументальнай спадчыны
нацыянальнага значэння;
– забеспячэнне доступу да яе шырокаму колу карыстальнікаў
як у Беларусі, так і за яе межамі.
Адна з галоўных праблем – выяўленне дакументальных,
кніжных помнікаў па сфармуляваных прынцыпах і крытэрыях
адбору дакументаў. У бліжэйшы час неабходна зацвердзіць
існуючы праект “Палажэння аб Нацыянальным фондзе кніжных
помнікаў Рэспублікі Беларусь” як частку праграмы “Памяць
Беларусі”.
Улічваючы
велізарныя
магчымасці
і
хуткае
распаўсюджванне электронных тэхналогій, у праграме трэба
прадугледзець высокаякасныя і эфектыўныя спосабы капіравання
дакументаў-помнікаў. Фрагментарна ў кааперацыі з іншымі
ўстановамі (бібліятэкамі, архівамі і музеямі) і пры падтрымцы
ЮНЕСКА ўжо рэалізуюцца пілотныя (прэзентацыйныя) праекты
па алічбоўцы беларускай геральдыкі, музычнай спадчыны
Беларусі, выданняў Пятроўскага часу з фондаў НББ, на чарзе –
Радзівіліяна. Аднак усё зробленае не можа разглядацца як
агульная
нацыянальная
праграма.
Не
хапае
адзінай
скаардынаванай метадалогіі ў распрацоўцы падыходаў да
выяўлення і адбору дакументаў, што ў першую чаргу звязана з
адсутнасцю адзінага цэнтра і не зацверджанага да апошняга часу
праекта “Мэтавай праграмы па захаванню, кансервацыі і
рэстаўрацыі дакументальных помнікаў”.
14
Праект “Мэтавай праграмы…” складаецца з агульнай часткі,
якая канстатуе становішча па захаванні дакументальнай спадчыны,
якое склалася ў Беларусі, а таксама вызначэння галоўнай мэты і
задачы праграмы і галоўнай яе часткі – асноўных напрамкаў
работы і плана рэалізацыі.
Сярод галоўных прычын, па якіх установы, што захоўваюць
кніжныя помнікі, не могуць забяспечыць неабходны ўзровень іх
захаванасці, – адсутнасць сучасных сховішчаў, слабая
матэрыяльна-тэхнічная база, катастрафічны недахоп добра
развітых і абсталяваных службаў рэстаўрацыі і спецыялістаў і г.д.
Праграмай прадугледжаны наступныя напрамкі вырашэння
існуючых праблем:
– распрацоўка прававой і нарматыўнай базы па захаванні
дакументальных помнікаў;
– забеспячэнне дзяржаўнага ўліку дакументальных помнікаў;
– арганізацыя сістэмы інфармацыі аб дакументальных
помніках;
– матэрыяльна-тэхнічнае забеспячэнне;
– кансервацыя (стабілізацыя) і рэстаўрацыя дакументальных
помнікаў;
– кадравае забеспячэнне.
Нацыянальная бібліятэка як навукова-даследчая ўстанова ў
адпаведнасці са сваёй стратэгіяй у праекце арганізацыйнай
структуры ў новым будынку прадугледжвае адпаведныя
падраздзяленні, якія б вырашалі існуючыя праблемы ў галіне
кнігазнаўства, – гэта Міжведамасны цэнтр па кансервацыі і
рэстаўрацыі дакументаў, навукова-даследчы цэнтр кнігазнаўства,
Музей кнігі, вучэбны цэнтр. Стварэнне названых структур будзе
спрыяць аптымізацыі дзяржаўнай аховы на аснове агульных
прынцыпаў фарміравання, уліку, апісання, захаванасці і
выкарыстання фондаў.
Па ініцыятыве Нацыянальнай бібліятэкі Беларусі на аснове
праграмы
ЮНЕСКА
“Памяць
свету”
распрацоўваецца
міжгаліновая дзяржаўная праграма “Памяць Беларусі”. Асноўная
мэта праграмы – захаванне культуры нацыі, забеспячэнне
шырокага інфармавання аб значэнні дакументальна-сусветнай і
нацыянальнай спадчыны.
15
У рамках праграмы распрацавана канцэпцыя праекта
«Электронная бібліятэка “Памяць Беларусі”», з дапамогай якога
можна будзе забяспечыць фізічную захаванасць найбольш
каштоўных дакументальных помнікаў і адначасова стварыць
умовы доступу да іх любога зацікаўленага чытача. Робіцца
акцэнт на стварэнне і ўзнаўленне дакладных копій дакументаў,
стварэнне электронных калекцый і электронных версій на CDROM, прадстаўленне электронных копій у Internet. Электронныя
тэхналогіі дазваляюць аб’яднаць у адзіную калекцыю копіі
дакументальных помнікаў, арыгіналы якіх захоўваюцца ў
шматлікіх замежных сховішчах. Гэта асабліва важна для
Беларусі, якая ўзнаўляе нацыянальны рэпертуар гістарычнай
спадчыны.
У дзяржаўнай праграме ўдзельнічаюць Нацыянальная
бібліятэка Беларусі (каардынатар праекта), бібліятэкі, музеі, архівы
краіны і замежжа, у якіх захоўваюцца дакументальныя помнікі
Беларусі.
Станоўчым фактарам у вырашэнні гэтых праблем стала
актывізацыя міжнароднай дзейнасці НББ у 1990-я гг., што
спрыяла ўмацаванню навуковых кантактаў і сувязей са
спецыялістамі краін СНД і Еўропы. Найбольш плённай аказалася
падтрымка з боку ЮНЕСКА. У 2002 г. у бібліятэцы адкрыты Цэнтр
ЮНЕСКА, дзе праходзяць пасяджэнні Нацыянальнага камітэта па
справах ЮНЕСКА ў Рэспубліцы Беларусь, у кампетэнцыю якога
ўваходзіць падтрымка нацыянальных праграм і праектаў,
накіраваных на захаванне помнікаў культуры, у тым ліку
дакументальнай спадчыны на аснове электронных тэхналогій.
ЮНЕСКА былі падтрыманы праекты стварэння базы даных
“Рэдкая кніга” і яе графічнай часткі “Геральдыка Беларусі”.
На захаванне дакументальнай спадчыны буйнейшага роду
Рэчы Паспалітай – Радзівілаў – накіраваны сумесны праект
бібліятэк, музеяў і архіваў Беларусі, распрацаваны намаганнямі
спецыялістаў НББ, ЦНБ НАН, Камітэта па архівах і
справаводству пры актыўнай падтрымцы беларускіх навукоўцаў.
Праект атрымаў назву “Нясвіж – культурны цэнтр Еўропы і
нацыянальны помнік” і быў падтрыманы Нацыянальным
камітэтам па справах ЮНЕСКА ў Рэспубліцы Беларусь. Ён
прадугледжвае стварэнне пілотнага (прэзентацыйнага) CD-ROM,
16
на якім будзе прадстаўлена агульная інфармацыя аб
дакументальных зборах роду Радзівілаў. Гэта толькі першы этап
на шляху стварэння мегапраекта з удзелам краін, у якіх
знаходзяцца радзівілаўскія дакументы. Мэта праекта – выяўленне
радзівілаўскай культурнай спадчыны ў сховішчах краін
Цэнтральнай і Усходняй Еўропы, уключэнне яе ў рэгістр
ЮНЕСКА “Памяць свету”, бібліяграфічная рэканструкцыя
кніжнага збору Радзівілаў, стварэнне зводнай БД і электроннай
бібліятэкі паўнатэкставых копій і мультымедыйных CD-ROM.
У 2004 г. завяршаецца работа над навуковай праграмай
“Гісторыя кніжнай культуры Падляшша”, распачатая ў 1990-х гг.
сумесна з навукоўцамі Інстытута славяназнаўства і балканістыкі
РАН. Продкі сучасных беларусаў з’явіліся ў гэтым рэгіёне
дастаткова рана, а агульная славяна-ўсходняя каланізацыя
дадзенай тэрыторыі прывяла да з’яўлення буйнейшых
праваслаўных цэнтраў, сярод якіх выдзяляўся Супрасльскі
Благавешчанскі манастыр, у якім захоўваецца адзін з самых
галоўных кнігазбораў славянскай Еўропы, дакументальная
спадчына якога практычна звязвае ўсе куткі вялікай Еўропы,
народы балканскіх дзяржаў, краін Прыбалтыкі, Расіі, Украіны,
Малдовы.
У апошнія гады навуковы інтарэс да Падляшша надзвычайна
вырас. У выніку з’явіліся шматлікія артыкулы, некалькі
манаграфій і бібліяграфій па гісторыі кніжнай культуры
тэрыторыі сучаснай Польшчы, заселенай этнічнымі беларусамі.
Для нас найбольш значныя ў гэтым плане работы расійскіх
навукоўцаў
Ю. Лабынцава
і
Л. Шчавінскай,
з
якімі
падтрымліваюцца шматгадовыя навуковыя кантакты. У час
навуковых экспедыцый яны ў шэрагу сховішчаў выявілі вялікую
колькасць заходне-беларускіх кніжных і літаратурных помнікаў
Падляшша, пачынаючы са старажытнасці, ганарыцца якімі
могуць не толькі беларусы, але і ўсе ўсходнія славяне. Гэта
вельмі багаты збор старажытных духоўных скарбаў беларускіх
этнічных зямель сучаснай Польшчы, якія ўваходзяць, як асобная і
ў многім аўтаномная частка, у адзіную культурную прастору
ўсходне-славянскіх народаў.
НББ як нацыянальны навуковы цэнтр пастаянна праводзіць
міжнародныя навуковыя канферэнцыі, семінары, круглыя сталы,
17
прысвечаныя праблемам кнігазнаўства, на якіх разглядаюцца
тэарэтычныя праблемы, пытанні гісторыі кнігі, друкарань і
кніжных збораў, паведамляецца пра асобныя калекцыі,
унікальныя рукапісы і старадрукі, абмяркоўваюцца практычныя
пытанні работы аддзелаў рэдкай кнігі, архіваў, музеяў. Такія
чытанні
даюць
магчымасць
сустрэцца
спецыялістамбібліятэкарам,
архівістам,
музеязнаўцам,
навуковым
супрацоўнікам розных краін для абмеркавання шырокага кола
прафесійных пытанняў.
Першыя Кнігазнаўчыя чытанні, прысвечаныя памяці
вядомага бібліёграфа Н.Б. Ватацы, былі праведзены ў верасні
1998 г. Тэма Другіх Кнігазнаўчых чытанняў, праведзеных у
2000 г., – “Кніжная культура Рэчы Паспалітай” была ініцыіравана
Двухбаковай беларуска-польскай кансультацыйнай камісіяй па
культурнай спадчыне, якая ўжо шмат гадоў працуе пры
Дзяржкамітэце па ахове гісторыка-культурнай спадчыны. У
чытаннях акрамя спецыялістаў з Беларусі, Літвы, Расіі прыняла
ўдзел значная група навуковых супрацоўнікаў з Польшчы.
Матэрыялы чытанняў былі выдадзены асобнымі зборнікамі.
Зараз мы праводзім ўжо Трэція Кнігазнаўчыя чытанні,
прысвечаныя кніжнай культуры Беларусі. Тэма чытанняў –
“Кніга Беларусі: Повязь часоў” – была падтрымана Двухбаковай
беларуска-польскай кансультацыйнай камісіяй па культурнай
спадчыне.
З 1995 г. НББ выдае навуковы-зборнік “Здабыткі” (выйшла ў
свет ужо 5 выпускаў), якому прысвоены Міжнародны стандартны
нумар (ISSN). Тут публікуюцца матэрыялы і паведамленні,
тэматыка якіх звязана з дакументальнымі помнікамі Беларусі,
захаваннем агульнай спадчыны, гісторыяй кнігі і беларускіх
кніжных калекцый і т.п.
18
Рошчына Т.І. (Мінск)
НАЦЫЯНАЛЬНЫ ФОНД КНІЖНЫХ ПОМНІКАЎ
БЕЛАРУСІ Ў АДЗІНАЙ ІНФАРМАЦЫЙНАЙ
І КУЛЬТУРНАЙ ПРАСТОРЫ КРАІНЫ
Жыццё кнігі ў большасці даўжэйшае за чалавечае, але і яно не
вечнае. Кніга гінула і гіне ў прыродных бедствах і катастрофах,
створаных чалавекам, падчас войн, у рэлігійнай і палітычнай барацьбе, пры неспрыяльных умовах захавання і г.д.
Захаваць пісьменства, кніжную культуру сваёй нацыі, адначасова забяспечыўшы шырокі доступ да яе, – адна з галоўных задач устаноў культуры.
Ніводная дзяржава не можа развівацца без усебаковага вывучэння, абагульнення і выкарыстання вопыту мінулага.
Інфармацыйны патэнцыял грамадства з’яўляецца найважнейшым
стратэгічным рэсурсам, які забяспечвае яго далейшы эканамічны
і духоўны прагрэс. Носьбітамі гэтай інфармацыі з’яўляюцца
бібліятэчныя, архіўныя і музейныя фонды. Менавіта бібліятэкі,
музеі, архівы вядуць у краіне работу па збіранні і захаванні
помнікаў
пісьменства.
З’яўляючыся
фундаментальнымі
фондаўтваральнымі сацыяльнымі інстытутамі, яны маюць
адзіную мэту – захаванне і выкарыстанне дакументаў, уяўляючы
сабой розныя ўзроўні нацыянальнага дакументнага фонду. На гэтай аснове неабходна комплексна падыходзіць да праблем
існавання розных відаў дакументаў у грамадстве, выпрацоўваць
аптымальныя формы іх захоўвання, трансляцыі і выкарыстання.
Любая кніга, калі мець на ўвазе выданне ў цэлым, валодае
дакументуючай значнасцю. Яна сведчыць аб факце публікацыі
твора, факце выхаду ў свет. Выданне існуе ў тыражы, які больш ці
менш чытаецца. Задача грамадства – зафіксаваць яго не толькі
бібліяграфічна, але і вылучыць з тыражы хаця б адзін асобнік,
захаваць яго дакументуючую значнасць у складзе архіўнага захавання. Такі асобнік любога, самага сціплага выдання, з’яўляецца
кніжным помнікам, гісторыка-культурная значнасць якога заключаецца ў тым, што ён дакументуе нацыянальны рэпертуар. У адрозненне ад іншых асобнікаў таго ж выдання ён набывае значнасць унікальнай крыніцы, становіцца кніжным помнікам [1].
19
Тэрмін “кніжны помнік” быў уведзены ў навуковы ўжытак у
сярэдзіне 80-х гг. мінулага стагоддзя па ініцыятыве Расійскай
дзяржаўнай бібліятэкі. Увогуле ён з’яўляецца сінонімам традыцыйнага тэрміна “рэдкая кніга” (разнавіднасць – “каштоўная
кніга”), але дазваляе больш дакладна вызначыць паняцце,
паставіць кнігу побач з іншымі відамі помнікаў гісторыі і культуры.
У адпаведнасці з апошнімі распрацоўкамі кніжныя помнікі –
гэта кнігі (рукапісныя і ўсе віды друкаваных выданняў), кніжныя
калекцыі, якія валодаюць адметнымі духоўнымі, эстэтычнымі ці
дакументальнымі вартасцямі, уяўляюць сабой грамадска значную
навуковую, гістарычную і культурную каштоўнасць і ахоўваюцца
спецыяльным заканадаўствам.
На жаль, тэрмін “кніжны помнік” яшчэ не знайшоў свайго
адлюстравання ў спецыяльных тэрміналагічных слоўніках: ні ў
расійскім выданні слоўніка па бібліятэчнай справе (1995 г. выд.)
[2], які змяшчае паняцці “рэдкая кніга” і “старадрукаваная кніга”
(але ў ім адсутнічае “каштоўная”), ні ў новым беларускім выданні
“Тлумачальнага слоўніка бібліятэчных і бібліяграфічных
тэрмінаў” (2003 г. выд.) [3], які ў дачыненні да гэтых тэрмінаў
проста паўтарае расійскі слоўнік.
Адной з асаблівасцей Беларусі з’яўляецца тое, што яна, як,
напэўна, ніводная іншая краіна, страціла шмат са сваёй
гістарычнай спадчыны. І больш за ўсё пацярпела самая безабаронная яе частка – менавіта дакументальныя, кніжныя помнікі.
Установы культуры краіны, якая мае глыбокія традыцыі
рукапіснай і друкаванай кнігі, сёння значна бяднейшыя на
помнікі кніжнай культуры за сховішчы краін-суседзяў: Расіі,
Украіны, Літвы, Польшчы. Вынікам як аб’ектыўных, так і
суб’ектыўных абставін стала і дэцэнтралізацыя каштоўных
збораў – наяўнасць у краіне шматлікіх, большай часткай
невялікіх самастойных калекцый дакументальных помнікаў у
бібліятэках, архівах, музеях, фонды якіх практычна не
дубліруюць адзін аднаго. Толькі дзве бібліятэкі Беларусі – Нацыянальная і ЦНБ НАН – валодаюць буйнымі, але далёка
няпоўнымі калекцыямі рэдкіх выданняў, якія таксама амаль не
дубліруць (а г. зн. не страхуюць) адна адну. Цікавыя, але значна
меншыя па памеры і рэпрэзентатыўнасці кнігазборы ў
20
Прэзідэнцкай бібліятэцы, Бібліятэцы БДУ ў Мінску, Гродзенскім
гісторыка-археалагічным музеі, Гомельскай абласной бібліятэцы,
Полацкім музеі беларускага кнігадрукавання… І ўсё. У іншых
бібліятэках і музеях – большай часткай зусім невялічкія зборы
выпадкова падабраных асобнікаў.
Да таго ж, многае страціўшы, мы не заўсёды ведаем, што і
дзе захавалася на самой Беларусі. А ў яе сховішчах – бібліятэках,
музеях, архівах – захоўваюцца значныя, большай часткай яшчэ не
асвоеныя і нікому не вядомыя багацці. Вынікі знявагі, а часам
проста ігнаравання ў недалёкім мінулым старых фондаў з прычыны пэўных ідэалагічных установак дагэтуль з’яўляюцца прычынай вялікіх праблем у даследаванні кніжных помнікаў. Значныя масівы неапрацаваных старадрукаў, наяўнасць у каталогах
апісанняў, зробленых толькі на ўзроўні выдання, не даюць
магчымасці глыбокага вывучэння захаваўшыхся паасобнікаў і
рэшткаў гістарычных кнігазбораў. Рукапіс ці друкаваная кніга,
часам адзіная ў краіне, аказваюцца выключанымі з навуковага
ўжытку, практычна пахаванымі ў запасніках; яны не паказаны ў
каталогах, памылкова апісаны ці наогул не апрацаваны, або намертва замацаваны ў экспазіцыі, адкуль іх немагчыма зняць для
карыстання.
Таму адной з найважнейшых задач, якая стаіць перад
работнікамі культуры краіны, у інтарэсах сучаснага і будучага
пакаленняў, з’яўляецца ўдасканаленне работы па збіранні,
захаванні, уліку і выкарыстанні рукапісных і друкаваных
помнікаў кніжнай культуры. Вырашэнне праблем фарміравання
Нацыянальнага фонду кніжных помнікаў, распрацоўка навуковых
крытэрыяў вылучэння выданняў з’ўляюцца адным з асноўных
напрамкаў навуковай дзейнасці Нацыянальнай бібліятэкі
Беларусі.
Некалькі год назад у адпаведнасці з Планам рэалізацыі рэкамендацый Палаты прадстаўнікоў Нацыянальнага сходу па
выніках парламенцкіх слуханняў па пытанні “Дзяржаўная нацыянальная праграма “Культура” і ўдасканаленне заканадаўчай базы
галіны ў Рэспубліцы Беларусь” была створана міжведамасная
камісія па падрыхтоўцы “Палажэння аб Нацыянальным фондзе
кніжных помнікаў” на чале са спецыялістамі з Нацыянальнай
бібліятэкі Беларусі. У яе склад увайшлі таксама прадстаўнікі ЦНБ
21
НАН РБ, Нацыянальнага музея гісторыі і культуры Беларусі,
Камітэта па архівах і справаводству РБ. Камісія распрацавала
канцэптуальныя пытанні і навуковыя крытэрыі вылучэння
выданняў у фонды кніжных помнікаў. На сённяшні дзень распрацаваны праект “Палажэння…” і дадатак да яго – “Пералік
асноўных крытэрыяў і прымет для ідэнтыфікацыі кніжных
помнікаў, якія ўваходзяць у Нацыянальны фонд кніжных
помнікаў Рэспублікі Беларусь.” (Дакумент знаходзіцца ў стадыі
ўзгаднення ў Міністэрстве юстыцыі і, мяркуецца, будзе зацверджаны Саветам Міністраў Рэспублікі Беларусь). Ён носіць
міжведамасны характар і павінен аб’яднаць работу розных
устаноў – захавальнікаў кніжных помнікаў з адным відам
гістарычнай спадчыны. У “Палажэнні” на падставе абагульнення
і развіцця вопыту работы сфармуляваны асноўныя паняцці, вызначаны крытэрыі ідэнтыфікацыі кніжных помнікаў, іх катэгорыі
(у адпаведнасці з “Законам аб гісторыка-культурнай спадчыне
Рэспублікі
Беларусь”
(1992),
выпрацаваны
прынцыпы
арганізацыі, дзяржаўнага ўліку, бібліяграфічнага апісання, захавання, бяспекі, выкарыстання.
Распрацоўка і рэалізацыя адзінай палітыкі ў дачыненні да
кніжных помнікаў, забеспячэнне іх захаванасці, доступу,
дзяржаўнай аховы і юрыдычнай абароны – галоўная мэта гэтага
“Палажэння”. У адрозненне ад кніг, якія знаходзяцца ў звычайным бібліятэчным выкарыстанні і з’яўляюцца нейтральнымі
носьбітамі апублікаваных твораў, кніжныя помнікі патрабуюць
да сябе іншага падыходу. Яны – асобая з’ява культуры, сутнасць
якой рэалізуецца ў адзінстве апублікаванага твора і спосабу яго
матэрыяльнага ўвасаблення.
Нацыянальны фонд кніжных помнікаў прагназуецца як
сістэма ўзаемадапаўняльных фондаў розных устаноў незалежна
ад іх галіновай і ведамаснай прыналежнасці. Цэласнасць фонду
будзе забяспечана аднастайным падыходам да кніжных помнікаў
як культурнай спадчыны краіны, дзяржаўнай гарантыяй яго захавання і юрыдычнай абароны, агульнымі прынцыпамі
ідэнтыфікацыі, уніфікацыяй іх апісання, уліку, захавання і доступу і г.д.
Пры навуковым вызначэнні асноўных крытэрыяў і прымет
улічваліся не толькі агульнавядомыя крытэрыі рэдкасці, але і
22
такія, як: нацыянальнае, рэгіянальнае або міжнароднае значэнне,
фізічны стан, кантэкст, ступень рызыкі і інш.; незаменнасць
дакументаў, фондаў, калекцый вызначаліся на падставе комплексу гэтых крытэрыяў. Ніводнае выданне не можа быць ацэнена паза свайго культурна-гістарычнага кантэксту – рэдкія кнігі стварае
час і гісторыя, а таксама роля, якая належыць ім у гісторыі культуры. Арыфметычны падыход тут немагчымы: сама малатыражнасць, напрыклад, не стварае рэдкасць. У гісторыі кнігі вядомы
парадокс: самымі рэдкімі часам аказваюцца не малатыражныя, а
масавыя, разлічаныя на самае шырокае кола, выданні.
Вызначэнне рэдкасці выдання не можа быць адзіным і адназначным для ўсіх кнігасховішчаў на ўсе часы. Паняцце гэта
гістарычнае, якое ўвесь час мяняецца, пашыраецца і дапаўняецца
ў залежнасці ад канкрэтных абставін. Але гэтая рухомасць
крытэрыяў рэдкасці не значыць, што адсутнічаюць пэўныя
арыенціры для яе вызначэння. Ёсць групы выданняў, якія,
безумоўна, павінны быць вылучаны на асобнае захаванне (у аддзелы рэдкіх кніг) у любой бібліятэцы. Пры гэтым улічваюцца
храналагічны, гістарычны, мемарыяльны прынцыпы, прынцып
унікальнасці – асаблівасці матэрыяльнага ўвасаблення,
індывідуальныя асаблівасці асобніка. Фарміраванне калекцый
магчыма як шляхам фізічнага вылучэння выданняў, так і
бібліяграфічным. У апошні час пашыраецца канцэпцыя дакументальнай спадчыны, уключаючы ў сябе не толькі рукапісы,
архіўныя матэрыялы, рэдкія і каштоўныя выданні і г.д., але і дакументы на любых носьбітах – аўдыёвізуальныя, запісы вусных
традыцый і г.д.
Спецыяльныя раздзелы “Палажэння” прысвечаны пытанням
захаванасці, кансервацыі, бяспекі і выкарыстання кніг-помнікаў.
У іх падкрэсліваецца неабходнасць захавання аўтэнтычнасці як
адной з важнейшых якасцей, што вызначаюць сапраўдную
каштоўнасць кніжных помнікаў, якая патрабуе ўсебаковай абароны. Натуральным вынікам гэтага з’яўляецца абвяшчэнне прыярытэту прынцыпу захаванасці над доступам.
Важнай задачай з’яўляецца стварэнне адзінага размеркаванага банка даных кніжных помнікаў краіны ўсіх узроўняў. Ён
павінен уключаць бібліяграфічныя апісанні помнікаў у складзе
разгрупаваных па краіне фондаў, зробленых па адзінай методы23
цы, у сумяшчальных фарматах, што павінна забяспечыць пошук
па адзінай інфармацыйнай сетцы.
Сёння пошукі неабходнай інфармацыі па фондах дакументальных помнікаў патрабуюць шмат часу і намаганняў. Тэрытарыяльная і ведамасная раскіданасць пісьмовай спадчыны па
шматлікіх кнігасховішчах, недастатковы ўзровень уліку, навуковага апісання і каталагізацыі, адсутнасць спецыялістаў,
капіравальнай і камп’ютэрнай тэхнікі і іншыя праблемы перашкаджаюць увядзенню ў навуковы ўжытак шматлікіх, магчыма, да
гэтага часу невядомых гістарычных крыніц.
Адзін са шляхоў вырашэння праблемы – выкарыстанне сучасных тэхналогій работы з данымі. Сучасныя інфармацыйныя
тэхналогіі дазваляюць інтэграваць гэтую інфармацыю, гэтыя
фонды, ствараючы зводныя БД – адзіны інфармацыйны рэсурс
бібліятэк, музеяў і архіваў. Інфармацыйнай інтэграцыі будзе
спрыяць выкарыстанне адзіных стандартаў і правіл апісання,
уніфікаваныя сістэмы класіфікацыі, кадзіравання і індэксавання
інфармацыі, адзіных ці сумяшчальных фарматаў. Значныя перспектывы адкрывае выкарыстанне Internet, які дазваляе стварыць
адзіную інфармацыйную прастору і даць магчымасць доступу да
зводных электронных каталогаў, паўнатэкставых і графічных БД з
самай рознай інфармацыяй.
Аднак пры стварэнні зводных БД з’яўляюцца шматлікія
праблемы – арганізацыйныя, тэхнічныя і тэхналагічныя, а таксама і псіхалагічныя. Ведамасная размежаванасць, рознае тэхнічнае
і тэхналагічнае забеспячэнне, розны ўзровень падрыхтоўкі персаналу ўскладняюць іх стварэнне, вядзенне і абмен інфармацыяй у
электронным выглядзе. Вырашэнне гэтых праблем магчыма
толькі на шляху карпаратыўнай інтэграцыі БД (стварэнне і выкарыстанне размеркаваных электронных бібліятэк, зводных або
размеркаваных БД па адзінай метадалогіі). Таму адной з важнейшых умоў узаемадзеяння бібліятэк, архіваў і музеяў з’яўляецца
правядзенне работ па збліжэнню метадалагічных і нарматыўных
прынцыпаў інфарматызацыі.
Толькі пры міжгаліновай кааперацыі бібліятэк, архіваў,
музеяў магчыма рэалізацыя праекта “Памяць Беларусі”,
распрацоўка якога недаравальна зацягнулася.
24
Пытанне аб стварэнні Нацыянальнай праграмы “Памяць
Беларусі” прапрацоўваецца ў нас ужо некалькі гадоў. Мэта праграмы – фізічнае захаванне найбольш каштоўных дакументальных помнікаў з адначасовым стварэннем умоў доступу да іх любога зацікаўленага чытача – навукоўца, аматара, студэнта ці
школьніка. Гэта шматгадовая, маштабная, інтэлектуальна і
тэхнічна складаная праца, разлічаная не на адно пакаленне
бібліятэкараў. Яна немагчыма без дзяржаўнай падтрымкі, без
падтрымкі грамадкасці.
Распрацоўка і прыняцце гэтай праграмы на дзяржаўным
узроўні дапаможа захаваць нацыянальную спадчыну. У стварэнні
праграмы павінны ўдзельнічаць не толькі ўстановы, што маюць
да яе непасрэднае дачыненне, неабходна дзяржаўная
зацікаўленасць у аб’яднанні сумесных намаганняў усіх
удзельнікаў працэсу стварэння, захавання і выкарыстання Нацыянальнага фонду кніжных помнікаў – дакументнага багацця
Беларусі.
ЛІТАРАТУРА
1. Леончыкаў В.Е. Тлумачальны слоўнік бібліятэчных і
бібліяграфічных
тэрмінаў
/
В.Е. Леончыкаў,
Л.А. Дзямешка,
Р.І. Саматыя. Мн.: Выш. школа, 2003. 224 с.
2. Терминологический словарь по библиотечному делу и смежным отраслям знаний / Сост. З.Г. Высоцкая и др. М., 1995. 268 с.
3. Яцунок Е. Книги – памятники культурного и исторического
наследия // Библиофил. 2000. № 3. С. 8–22.
25
Петрик И.Л. (Минск)
ПРАВОВОЕ РЕГУЛИРОВАНИЕ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ
ДОКУМЕНТАЛЬНЫХ ПАМЯТНИКОВ ЧЕРЕЗ
ТАМОЖЕННУЮ ГРАНИЦУ РЕСПУБЛИКИ БЕЛАРУСЬ
В выступлении рассматриваются две взаимосвязанные проблемы.
Первая – это правовой статус термина документальные памятники, широко применяемого в среде работников музеев, библиотек и архивов.
Вспомним наше недавнее прошлое. В соответствии с Законом БССР “Об охране и использовании памятников истории и
культуры» (1978 г.)1 одну из групп памятников истории и культуры составляли документальные памятники, под которыми понимались акты органов власти и органов государственного управления, другие – письменные и графические документы, кинофотодокументы и звукозаписи, а также древние и иные рукописи и
архивы, записи фольклора и музыки, редкие печатные издания.
Законом Республики Беларусь “Об охране историкокультурного наследия” (1992 г.)2 вместо понятия памятники истории и культуры введено в научный и практический оборот понятие историко-культурные ценности. Изменились и критерии,
по которым указанные ценности классифицируются по видам. В
настоящее время все историко-культурные ценности подразделяются на два вида: материальные и духовные. Материальное воплощение первых составляет их сущность. Возможное же материальное воплощение духовных не оказывает существенного
влияния на их сущность. Предусмотрено и более мелкое деление:
1
Об охране и использовании памятников истории и культуры: Закон БССР, 14 июля 1978 г. // Собр. законов, указов Президиума Верховн. Совета БССР, постановлений и распоряжений Совета Министров
БССР. – 1978. № 20. Ст. 388.
2
Об охране историко-культурного наследия: Закон Респ. Беларусь,
13 нояб. 1992 г. // Ведамасцi Вярхоýнага Савета Рэсп.Беларусь. 1992.
№ 30. Арт. 504; 1995, № 18. Арт. 199; 1998, № 29–30. Арт. 467; 2001,
№ 48, 2/759; 2002, № 87, 2/883.
26
материальные историко-культурные ценности – на недвижимые и
движимые, а духовные – на фиксированные и воплощенные. Таким образом, утратили юридическую силу термины, ранее обозначавшие различные группы или виды памятников, а значит и
“документальные памятники”. В то же время можно утверждать:
то, что ранее определялось как “документальные памятники”, в
настоящее время является частью “материальных движимых историко-культурных ценностей”, а также фрагментарно охватывает культурные ценности, составляющие смысл понятий музейный
фонд и библиотечный фонд, и практически полностью архивный
фонд, регламентированных законодательными актами Республики Беларусь3.
Итак, в соответствии с Законом “Об охране историкокультурного наследия” статус историко-культурной ценности
Республики Беларусь придается Министерством культуры наиболее отличительным итогам и свидетельствам исторического и духовного развития народа Беларуси. Актом признания этого является его включение в Государственный список историкокультурных ценностей Республики Беларусь.
Всего согласно приложению № 8 к Постановлению Министерства культуры Республики Беларусь “Об утверждении Государственного списка историко-культурных ценностей” от 10 апреля 2003 г. № 114 в Государственный список включено старопечатных изданий и рукописей 56 единиц. Некоторые из них приняты под охрану как коллекции и поэтому им присвоен один порядковый номер. В результате 18 номеров из Государственного
списка присвоены книгам и рукописям (из 54-х номеров в разделе
3
О музеях и музейном фонде Республики Беларусь: Закон Респ.
Беларусь, 5 сент.1996 г., № 575 // Ведамасці Нац. Сходу Рэсп. Беларусь.
1996 г. № 28. Арт. 512; О библиотечном деле в Республике Беларусь:
Закон Респ. Беларусь, 22 марта 1995 г., № 3680 // Ведамасці Нац. Сходу
Рэсп. Беларусь. 1995 г. № 20. Арт. 238; О национальном архивном фонде и архивах в Республике Беларусь: Закон Респ. Беларусь, 6 окт.
1994 г., № 3277 // Ведамасці Нац. Сходу Рэсп. Беларусь. 1994 г. № 29.
Арт. 507.
4
Об утверждении Государственного списка историко-культурных
ценностей: Постановление Министерства культуры Респ. Беларусь, 10
апр. 2003 г. // Нац. реестр правовых актов. 2003, № 82, 8/9523.
27
“Материальные движимые историко-культурные ценности”, которым соответствует 6999 предметов, представляющих историкокультурную ценность). Все они находятся на хранении в государственных учреждениях – 26 единиц в Национальной библиотеке
Беларуси и 30 единиц в Национальном художественном музее
Беларуси (см. приложение 1).
Кроме понятия историко-культурные ценности в белорусском законодательстве присутствует также понятие культурные
ценности. Оно закреплено Постановлением Совета Министров
Республики Беларусь 2000 г. № 557 “Об утверждении положения
о порядке перемещения культурных ценностей через таможенную
границу Республики Беларусь”5. В соответствии с ним культурные
ценности – это материальные ценности религиозного либо светского характера, которые находятся в государственной собственности, собственности юридических лиц, либо граждан Республики
Беларусь, либо не имеют собственника и находятся на территории Республики Беларусь, либо созданы на территории Республики Беларусь, либо перемещены на территорию Республики Беларусь, которые признаются Республикой Беларусь как наделенные отличительными документальными, эстетическими и духовными достоинствами. Все культурные ценности подразделяются
на 4 большие группы:
1) включены в Государственный список историкокультурных ценностей (далее историко-культурные ценности);
2) составляют музейные, библиотечные и архивные фонды
Республики Беларусь;
3) представлены в Министерство культуры для рассмотрения
на предмет включения в Государственный список историкокультурных ценностей Республики Беларусь;
4) подпадают под категории, установленные в Списке категорий культурных ценностей, вывоз которых с территории Республики Беларусь ограничен.
5
Об утверждении положения о порядке перемещения культурных
ценностей через таможенную границу Республики Беларусь: Постановление Совета Министров Респ. Беларусь, 21 апр. 2000 г., № 557 // Нац.
реестр правовых актов Респ. Беларусь. 2000. № 43. 5/3060; № 64. 5/3508;
№ 98. 5/4218; № 116. 5/4735; 2001. № 59. 5/6195; 2002. № 115. 5/11276.
28
В соответствии с п. 10 Постановления Совета Министров
Республики Беларусь 2000 г. № 9596 в список категорий культурных ценностей, ограниченных для перемещения, включены книги
и иные печатные формы, а именно:
– рукописные книги, независимо от места создания;
старопечатные издания (напечатанные до 1825 г.);
– картографические материалы, нотные издания, изоиздания
(репродукции, в том числе в альбомах, открытки, плакаты, афиши
и др.), напечатанные до 1925 г.;
– произведения печати с автографами, рукописными
пометками, надписями, экслибрисами библиотек и книжных
коллекций выдающихся государственных и общественных
деятелей, писателей, ученых, деятелей культуры и искусства (за
исключением
случаев
дарственных
надписей
лицам,
осуществляющим вывоз);
– издания со штампами и печатями действующих библиотек
и учреждений Республики Беларусь;
– экземпляры периодических изданий, вышедших до 1945 г.
включительно;
– произведения печати, являющиеся редкими образцами
художественного оформления и полиграфического исполнения,
размноженные необычным способом:
а) гравированные;
б) с вытканным текстом;
в) отпечатанные на необычных видах материалов (шелк,
пробка, пергамент и тому подобное);
г) в художественных переплетах индивидуальной работы.
Главная проблема, обозначенная в теме выступления, – правовое регулирование перемещения культурных ценностей через
таможенную границу Республики Беларусь.
Закон Республики Беларусь “Об охране историкокультурного наследия” и Положение о порядке перемещения
культурных ценностей через таможенную границу Республики
6
Об утверждении Списка категорий культурных ценностей, вывоз
которых с территории Республики Беларусь ограничен: Постановление
Совета Министров Респ. Беларусь, 27 июня 2000 г. № 959 // Нац. реестр
правовых актов Респ. Беларусь. 2000. № 64. С. 24–26.
29
Беларусь следующим образом регламентировали правила перемещения всех групп культурных ценностей (см. приложение 2).
Так, вывоз на постоянное хранение историко-культурных
ценностей, запрещен.
Вторая и третья группы культурных ценностей могут быть
вывезены на постоянное хранение только по решению Правительства Республики Беларусь по каждому факту перемещения в
случае, если оно осуществляется в соответствии с международными соглашениями по реституции историко-культурных ценностей.
Перемещение на постоянное хранение четвертой группы
осуществляется при наличии письменного Свидетельства (разрешения) органов государственного регулирования перемещения
культурных ценностей через таможенную границу (Министерства культуры, Комитета по архивам и делопроизводству при Совете Министров Республики Беларусь в пределах своей компетенции).
Порядок же отнесения предметов к культурным ценностям,
вывоз которых с территории Беларуси ограничен, а также порядок выдачи разрешения на их вывоз изложен в Инструкции, утвержденной постановлением Министерства культуры от 24 февраля 2003 г. № 37. Он состоит в следующем. Лицо, заинтересованное в вывозе предмета, по его мнению, имеющего культурную
ценность, предоставляет заявление и 2 фотографии наиболее характерной проекции данного предмета (при необходимости, и
сам предмет) искусствоведу-эксперту, который в соответствии с
приказом Министерства культуры обладает правом подписи Свидетельства на право вывоза культурных ценностей с территории
Беларуси.
Решение об отнесении предметов к культурным ценностям,
вывоз которых с территории Республики Беларусь ограничен,
должно быть принято в срок не более 10-ти дней со дня подачи
заявления.
7
Об утверждении Инструкции о порядке отнесения предметов к
культурным ценностям, вывоз которых с территории Беларуси ограничен: Постановление М-ва культуры Респ. Беларусь, 24 февр. 2003 г. //
Нац. реестр правовых актов. 2003. № 31. 8/9217.
30
Если решение положительное (то есть культурная ценность
относится к данной группе культурных ценностей), в
установленном порядке может быть оформлено Свидетельство на
право вывоза культурных ценностей с территории Республики
Беларусь. (Всего 3 экземпляра: 2 передаются заявителю, один из
которых им прилагается к таможенной декларации при
оформлении
перемещения
культурной
ценности
через
таможенную границу Республики Беларусь. Третий экземпляр
остается на хранении в делах Министерства культуры).
Свидетельство не выдается в случае, если представленная на
экспертизу культурная ценность, по мнению эксперта, является
большой исторической или художественной ценностью для
Республики Беларусь и поэтому не может быть вывезена.
Искусствовед-эксперт
может
предложить
заявителю
в
соответствии с законодательством обратиться в Министерство
культуры с предложением о включении предмета в
Государственный список историко-культурных ценностей или
представить в экспертно-закупочную комиссию Национальной
библиотеки Беларуси или Национального художественного музея
Беларуси.
В случае принятия решения о том, что предметы не
относятся к культурным ценностям, вывоз которых с территории
республики
ограничен,
искусствоведом-экспертом
на
представленных фотографиях предметов проставляется штамп
«Разрешено к вывозу из Республики Беларусь» с указанием даты
принятия решения и подписи искусствоведа-эксперта. Один
экземпляр фотографии выдается заявителю, другой хранится в
делах Министерства культуры вместе с заявлением в течение 1
года с даты принятия решения.
Условием временного вывоза всех групп культурных
ценностей
является
наличие
письменного
разрешения
(Свидетельства).
Выявление фактов вывоза с территории Беларуси
культурных ценностей на территорию иных государств, в том
числе государств Таможенного союза, без письменного
разрешения
(Свидетельства)
является
основанием
для
инициирования процедуры возврата их в Республику Беларусь.
31
При таможенном оформлении ввоза культурной ценности
иной страны на территорию Беларуси таможенные органы
Республики Беларусь имеют право потребовать от лица, которое
перемещает ценность, сертификат с подтверждением ее достоинств.
При отсутствии сопроводительных документов или такого
сертификата вывоз временно ввезенной культурной ценности за
пределы таможенной территории Беларуси будет возможен
только при наличии письменного разрешения (Свидетельства).
Культурные ценности иных стран могут перемещаться через
таможенную границу Республики Беларусь, в том числе и
транзитом по территории нашей страны, по сопроводительным
документам, выдаваемым в соответствии с законодательством
стран происхождения ценностей. Формы таких документов
должны быть официально доведены по сведения органов
государственного регулирования и государственного контроля за
вывозом культурных ценностей за пределы Республики
8
Беларусь .
Из изложенного следует, что независимо от того, к какой из
групп относятся культурные ценности, для них существует
определенный, но отличный друг от друга порядок их вывоза на
постоянное и временное хранение. Следовательно, они могут быть
определены как культурные ценности, в отношении которых
установлены
специальные
правила
перемещения
через
таможенную границу Республики Беларусь.
Указанный порядок вывоза культурных ценностей соответствует международным обязательствам, которые приняла на себя
Беларусь, ратифицировав 28 апреля 1988 г. Конвенцию ЮНЕСКО
“О мерах, направленных на запрещение и предупреждение незаконного ввоза, вывоза и передачи права собственности на культурные ценности” от 14 ноября 1970 г.
Особое место в системе правовых мер охраны культурных
ценностей занимает уголовное законодательство. Уголовный ко8
Органы государственного контроля за перемещением культурных
ценностей через таможенную границу Республики Беларусь – Комитет
государственной безопасности, Государственный таможенный комитет,
Государственный комитет пограничных войск в пределах своей компетенции, определенной законодательством Республики Беларусь.
32
декс Республики Беларусь предусматривает уголовную ответственность за контрабанду культурных ценностей (ст. 228)9.
Незаконное перемещение товаров и ценностей, запрещенных
или ограниченных к перемещению через таможенную границу
Республики Беларусь, влечет уголовную ответственность по ч. 1
ст. 228 УК при установлении крупного размера перемещаемых
ценностей. Постановлением Совета Министров Республики Беларусь 1997 г. № 218 “Об установлении запретов и ограничений на
перемещение вещей через таможенную границу Республики
Беларусь”10 определен соответствующий перечень, который
включает также историко-культурные и культурные ценности.
Как следует из текста статьи 228 УК, ответственность
наступает только при наличии крупного размера перемещаемых
ценностей, то есть при условии, если стоимость перемещаемых
одним лицом или группой лиц ценностей превышает в две
тысячи раз размер базовой величины, установленный на день
совершения преступления. (В настоящее время размер базовой
величины составляет 14 тыс. белорусских рублей, следовательно,
уголовная ответственность за контрабанду культурных ценностей
наступит только в том случае, если стоимость предметов
контрабанды составит 28 млн. белорусских рублей или
приблизительно 14 тыс. долларов США). В остальных случаях
незаконное
перемещение
культурных
ценностей
через
таможенную границу влечет административную ответственность
по стст. 1936 – 1939 Кодекса Республики Беларусь об
административных правонарушениях11.
За период с 1998 по 2002 гг. включительно таможенными
органами Беларуси не допущено к незаконному вывозу 6990
9
Уголовный кодекс Республики Беларусь. Мн.: Нац. центр правовой информации Респ. Беларусь, 1999. 214 с.
10
Об установлении запретов и ограничений на перемещение вещей
через таможенную границу Республики Беларусь: Постановление Сов.
Министров Респ. Беларусь, 18 марта 1997, № 218 // Збор дэкрэтаў,
указаў Прэзідэнта и пастаноў Рэсп. Беларусь. 1997. № 8. Арт. 300; 1999.
№ 4. Арт. 103; Нац. реестр правовых актов. 2000. № 43. 5/3060.
11
Кодекс Республики Беларусь об административных правонарушениях (с изменениями и дополнениями по состоянию на 1 сент.
2000 г.). Минск: Амалфея, 2000. 300 с.
33
культурных ценностей, из них культовых – 2484, а книг – 24.
Если же учитывать, что по данным мировой правоохранительной
практики при таможенных досмотрах изымается не более 10 %
незаконно вывозимых ценностей, то можно представить, какой
огромный
ущерб
приносит
указанная
противоправная
деятельность.
Необходимо отметить, что за последние годы в Беларуси не
возбуждено ни одного уголовного дела по контрабанде культурных ценностей, что связано прежде всего с непревышением
стоимости незаконно вывозимых ценностей 2-х тыс. базовых величин. Попытки незаконного вывоза культурных ценностей
оформлялись как административное таможенное правонарушение
(АТП). Всего с 1998 по 2002 гг. по фактам незаконного перемещения культурных ценностей возбуждено дел об АТП – 568, из
них: о фактах перемещения предметов культа – 311, книг – 8.
По данным же российской таможни только за 10 месяцев
2000 г. по факту незаконного перемещения культурных
ценностей через таможенную границу Российской Федерации
возбуждено 142 уголовных дела и 123 о нарушении таможенных
правил12.
Сравнительный анализ диспозиций соответствующих статей
уголовных кодексов Республики Беларусь и Российской
Федерации, свидетельствует, что по российскому законодательству (ч. 2 ст. 188 УК РФ13) предусматривается уголовная ответственность за контрабанду культурных ценностей, в отношении
которых установлены специальные правила перемещения через
таможенную границу Российской Федерации, независимо от их
12
Шиукашвили И.Л. Практика борьбы таможенных органов Российской Федерации с контрабандой культурных ценностей и вопросы
взаимодействия с таможенными и другими правоохранительными органами государств – участников СНГ // Сборник докладов и нормативноправовых актов государств – участников СНГ по проблемам сохранения
культурных ценностей. М.: Интерфест, 2001. С. 21.
13
Уголовный Кодекс Российской Федерации (введен Федеральным
законом от 13 июня 1996 г. № 64-Ф3) (Извлечение) // Сборник действующих нормативных правовых актов и наиболее значимых работ по
проблемам сохранения культурных ценностей (по состоянию на 1 августа 1999 г.). М: ВНИИ МВД РФ. 2000. 172–174.
34
размера (стоимости). В то же время (согласно этой же ч. 2 ст. 188
УК РФ) указанные культурные ценности поставлены в один ряд с
предметами, исключенными из свободного обращения (оружие,
ядерные материалы, радиоактивные вещества и пр.), что, конечно
же, не учитывает специфику культурных ценностей.
Исходя из изложенного, для усиления правовых мер борьбы
с контрабандой культурных ценностей, по нашему мнению,
ст. 228 УК Республики Беларусь необходимо дополнить частью
следующего содержания:
“Перемещение через таможенную границу Республики
Беларусь культурных ценностей, в отношении которых
установлены специальные правила перемещения через
таможенную границу Республики Беларусь, если это деяние
совершено помимо или с сокрытием от таможенного контроля, с
обманным
использованием
документов
или
средств
идентификации либо сопряжено с недекларированием или
заведомо недостоверным декларированием, наказывается
лишением свободы до семи лет с конфискацией имущества или
без конфискации”.
По указанным предложениям подготовлен проект Закона «О
внесении изменений и дополнений в Уголовный кодекс
Республики Беларусь» и направлен в установленном порядке на
рассмотрение в Национальное Собрание Республики Беларусь.
35
Приложение 1
Дадатак 8
да Пастановы Міністэрства
культуры Рэспублікі Беларусь
№ 11 ад 10 красавіка 2003 г.
(вытрымка)
Матэрыяльныя рухомыя гісторыка-культурныя каштоўнасці
Шыфр
Назва каштоўнасці
1
2
1б100002 Рукапісы ХV–ХVІ стст.
а) Пролаг, верасень – люты
б) Трэфалогій
в) Евангеліе апракос
г) Жыціе Грыгорыя архіепіскапа
36
Датыроўка Месцазнаходжанне КатэгоАбгрунтаванне
каштоўнасці
каштоўнасці
рыя статусу каштоўнасці,
каш- № і дата пратакола
тоўНавукованасці метадычнай рады па
пытаннях гісторыкакультурнай
спадчыны
3
4
5
6
Нацыянальная
1
№ 3 ад 11 лютага
Канец ХV –
бібліятэка Беларусі
1994 г.
пач. ХVІ ст.
ХVІ ст.
пач. ХVІ ст.
2-я пал.
1
2
Амірыцкага д) Тайная тайных,
альбо Арыстоцелева врата
е) Актоіх
1б100003 Беларускія старадрукі ХVІ ст.
а) Біблія. Першыя кнігі Царств. –
Прага: Выд. Ф. Скарыны
б) Біблія. Другія кнігі Царств. –
Прага: Выд. Ф. Скарыны
в) Біблія. Трэція кнігі Царств. –
Прага: Выд. Ф. Скарыны
г) Біблія. Чацвёртыя кнігі Царств.
– Прага: Выд. Ф. Скарыны
д) Кніга Еклесіяста – Прага: Выд.
Ф. Скарыны
е) Кніга Ісуса Сірахава. – Прага:
Выд. Ф. Скарыны
ж) Кніга Іова. – Прага: Выд.
Ф. Скарыны
з) Кніга Песнь песням. – Прага:
Выд. Ф. Скарыны
і) Кніга Прамудрасць. – Прага:
Выд. Ф. Скарыны
к) Кніга Ісуса Сіраха. – Прага:
3
ХVІ ст.Канец
ХV – пач.
ХVІ ст.
Сяр.на ХVІ ст.
4
Нацыянальная
10.VІІІ.1518 г. бібліятэка Беларусі
5
1
6
№ 3 ад 11 лютага
1994 г.
10.VІІІ.1518 г.
10.VІІІ.1518 г.
10.VІІІ.1518 г.
2.І.1518 г.
5.ХІІ.1517 г.
10.ІХ.1517 г.
9.І.1518 г.
19.І.1518 г.
5.ХП.1517 г.
37
1
2
Выд. Ф. Скарыны
л) Псалтыр. – Вільна: пяч.
П. Мсціславец, у Мамонічаў
м) Евангеліе навучальнае. –
Вільна: пяч. В. Гарабурда
н) Псалтыр з паследаваннем. –
Вільна: тып. Мамонічаў
о) Псалтыр з паследаваннем. –
Вільна: тып. Мамонічаў
п) Евангелле. – Вільна: тып.
Мамонічаў
р) Евангелле. – Вільна: тып.
Мамонічаў
с) Евангелле. – Вільна: тып.
Мамонічаў
т) Біблія. – Брэст Літоўскі
у) Біблія. – Брэст Літоўскі
ф) Біблія. – Брэст Літоўскі
1б100027 КН-5 “Псалтыр” КПл, 1792 22х18
КН-12 “Kazania” W-wa, 1758 20х16
КН-27 “Misae” Вільна, 1685 28,5х18,5
КН-29 “Трыёдзь посная” КПл,
1648 31,5х20”
КН-42 “Мшал” 32х22,5
38
3
4
5
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
3
6
16.І.1576 г.
1580 г.
1591–1592 гг.
1594–1595 гг.
17.VІІ.1600 г.
17.VІІ.1600 г.
17.VІІ.1600 г.
1566 г.
1566 г.
1566 г.
ХVII–
ХVIII стcт.
№ 62 ад 07 снежня
2000 г.
1
2
3
КН-74 “Евангелле” КПл, 1637 30х19
КН-75 “Трыёдзь посная” КПл,
1648 29х19
КН-75 “Трыёдзь посная” КПл,
1648 29х19
КН-79 “Ірмалой” 17х14
КН-94 “Мінея май” М., 1705 34х20,5
КН-99 “Norariam Notalium” 1610
19,5х15,5
КН-100 “Мшал” 39х26
КН-102 “Вергілій”
КН-107 “Трыадзіён” 32х21
КН-11 “Мшал” 23,5х17
1792 г.
1б100038 Кніга “Псалтыр КПл”
1б100039 Кніга “Kazania” W-wa
1758 г.
1б100040 Кніга “Евангелле Шарашоўскае”
ХVІ ст.
4
5
6
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
39
1
2
1б100041 Кніга “Трыёдзь посная” КПл ( 2
кнігі)
3
1648 г.
1б100042 Кніга “Мшал”
ХІХ ст.
1б100043 Кніга “Евангелле павучальнае”
1637 г.
1б100044 Кніга “Ірмалой”
ХІХ ст.
1б100045 Кніга “Мінея май”
1705 г.
1б100046 Кніга “Horarium Notalium”
1610 г.
1б100047 Кніга “Мшал”
ХІХ ст.
1б100048 Кніга “Вергілій” пергамент
ХІХ ст.
40
4
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
5
1
6
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
2
1б100049 Кніга “Трыадзіён”
3
ХІХ ст.
1б100050 Кніга “Мшал”
ХІХ ст.
1б100051 Кніга “Мшал”
ХІХ ст.
1б100052 Кніга “Акафістнік”
ХІХ ст.
4
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
Нацыянальны
мастацкі музей
Рэспублікі Беларусь
5
1
6
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
1
№ 73 ад 30 красавіка
2002 г.
41
Приложение 2
Группы культурных ценностей и порядок их перемещения
через таможенную границу Республики Беларусь
Условия вывоза
на постоянное
хранение
Запрещен
Только по решению
Правительства РБ по каждому факту перемещения в случае, если оно
осуществляется в соответствии с международными соглашениями по
реституции
историкокультурных ценностей
42
По письменному разрешению органов государственного регулирования
перемещения культурных
ценностей
КУЛЬТУРНЫЕ ЦЕННОСТИ, в отношении которых
установлены специальные правила перемещения
через таможенную границу Республики Беларусь
1. Включенные в Государственный список
историко-культурных ценностей
2. Составляющие музейные, библиотечные
и архивные фонды РБ
3. Представленные в Министерство культуры
РБ на предмет включения в Государственный
список историко-культурных ценностей
4. Подпадающие под категории, установленные
в Списке категорий культурных ценностей,
вывоз которых с территории РБ ограничен
Условием
временного
вывоза за
пределы
Республики
Беларусь всех
культурных
ценностей
является наличие
письменного
разрешения
органов
государственного
регулирования
перемещения
культурных
ценностей через
таможенную
границу
Республики
Беларусь.
Гримстед, Патриция Кеннеди (Гарвард)
ТРОФЕЙНЫЕ КНИГИ ИЗ ЗАПАДНОЙ ЕВРОПЫ:
ДОРОГА В МИНСК ЧЕРЕЗ РАТИБОР (РАЦИБУЖ)
Ограбление библиотек ЭРР (Оперативным штабом
Рейхсляйтера Розенберга)
«… книги из частных библиотек … нередко,
благодаря дарственным надписям авторов, они
несут нам память об отношениях людей того
времени. Ко всему у них особая моральная
значимость – ведь эти книги прошли свой Холокост. Иногда им повезло больше, чем их
владельцам: Ж. Мандель или Ж. Зей погибли, а
книги из их библиотек остались живы, некоторые из них у нас, в Минске».
Владимир Макаров
Вынужденное путешествие книг из Парижа в
Минск // Военные трофеи: Междунар. бюл.
1999. № 6.
Дарственные надписи писателей Андре Жида (André Gide) и
Поля Валери (Paul Valery) Леону Блюму (Leon Blum), Жоржу
Манделю (Georges Mandel) или другим французским еврейским
политическим лидерам, книги с посвящениями Джеймсу или Морису Ротшильдам (James и Maurice Rothschild), посвящения польской исполнительницы на клавесине Ванды Ландовской (Wanda
Landowska), Марселя Пруста (Marcel Proust) и Сальвадора Дали
(Salvador Dali), иллюстрации с подписями Марка Шагала (Marc
Chagall) и Пабло Пикассо (Pablo Picasso)… Серия увлекательных
эссе минского профессора лингвистики Владимира Макарова
проливает свет на эти и другие надписи, свидетельствующие о
печальной судьбе большого числа франкоязычных книг, которые
совершили «вынужденное путешествие … из Парижа в Минск» в
результате Второй мировой войны. Среди них оказались экземпляры из русской Тургеневской библиотеки, украинской библиотеки
Семена Петлюры, французского Теософического общества, Ли43
товского еврейского общества во Франции и многих других
собраний1. По надписям на книгах, которые находятся в Минске,
Макаров воссоздает взаимоотношения русской эмигрантки балерины Иды Рубинштейн и писателя Ивана Бунина в Париже 20-х
годов2. На основе бельгийских примеров он открывает посвящения политическим лидерам, таким, как Поль ван Зиланд (Paul van
Zeeland) и Эмиль Вандервельде (Emile Vandervelde), издатель газет
Олимп Жильбар (Olympe Gilbart); упоминает экземпляры из библиотеки лидеров Второго Интернационала с подписями Бориса
Николаевского Фридриху Адлеру (Friedrich Adler) и библиотеки
претендента на французский престол графа Парижского Иоанна
Орлеанского (Jean d’Orleans) и его сына Генриха, герцога де Гиза
(Henri Duc de Guise), которые в период между двумя войнами нашли убежище в Мануар д’Анжу (Manoir d’Anjou), недалеко от
Брюсселя3. Макаров сожалеет о том, что во время его пребывания
в Париже в качестве представителя БССР в ЮНЕСКО он не смог
передать вдове Леона Блюма (Leon Blum) некоторые книги с автографами ее мужа, конфискованные после того, как Блюм был отправлен в Бухенвальд. Он хотел также передать Луизе Вейс
(Louise Weiss) несколько книг, адресованных ей как журналистке и,
позже, депутату Европарламента. После войны часть библиотеки
Блюма вернулась домой из Австрии. Французская разведка искала остальные книги в Польше, но безрезультатно.
1
Макаров В. Автографы судьбы // Европейское время (Минск).
1993. № 12. С. 12–13. (Работа издана также отдельной брошюрой): Автографы судьбы. Минск: Ин-т иностр. яз., 1993; Автографы судьбы //
Всемирная лит., 1998. № 6. С. 134–143; Вынужденное путешествие книг
из Парижа в Минск // Военные трофеи: Междунар. бюл., 1999. № 6.
Англ. вариант: Spoils of War: Intern. Newsletter. 1999. № 6, Febr. Р. 25–27.
2
Макаров В. «Великой артистке почтительно …» // Вестн. Минск.
Гос. лингвист. ун-та. Сер. 1: Филология, 1998. № 4. С. 157–164. Некоторые из описанных здесь автографов находятся в фондах библиотеки
Лингвистического университета.
3
Макаров В. О французской бельгийской литературе: По сокровищам Национальной библиотеки Беларуси // Belarus–Belgique = Belarus–
Belgiё = Беларусь–Бельгія = Беларусь–Бельгия: Грамадска-культурнае
ўзаемадзеянне: Матэрыялы міжнар. круглага стала, Мінск, 18–19 мая
2001 г. / Рэд. А. Мальдзіс. Мінск: Беларус. кнігазбор, 2002. С. 118–125.
44
Макаров не знает, в каком количестве и каким образом эти
книги оказались в Минске. Несомненно, что сегодня невозможно
установить, сколько трофейных книг из Западной Европы и других иностранных источников находится в различных минских
библиотеках. Благодаря неопубликованному докладу (приблизительно 1948 г.) Иосифа Симановского, в то время директора Государственной библиотеки БССР им. В.И. Ленина (сейчас Национальная библиотека Беларуси, НББ), можно сказать, что приблизительно полмиллиона иностранных изданий прибыло в
Минск в ноябре 1945 г. Их привезли в разрушенный город военным эшелоном из 54 вагонов, заполненным миллионом или более
книг. Вторая часть груза содержала около 500 000 русских и белорусских изданий, похищенных нацистами из библиотек БССР.
Из них более 400 000 книг из Гос. библиотеки им. В.И. Ленина и
более 90 000 из других библиотек. Все они были возвращены в
Минск4. Когда прибыл эшелон, ни Гос. библиотека
им. В.И. Ленина, ни Библиотека Академии наук не имели помещений для поступивших книг. До прибытия эшелона было известно, что только Гос. библиотека им. Ленина в результате войны
потеряла приблизительно 1 700 000 изданий. Уже в 1944 г. и в
начале 1945 г. библиотека получила значительное количество
книг из Госфонда (Государственного книжного фонда), который
4
Симановский И. Справка об использовании и учёте поступления
книг в Государственную библиотеку БССР имени В.И. Ленина в 1945 г. из
района Катовице: [адресованная Контрольно-ревизионному управлению
Министерства финансов Союза ССР] (Б. г. [после 1948 г.]). С. 1–2. Сотрудники Национальной библиотеки Беларуси любезно предоставили мне
копию отчёта, найденного среди документов архива И. Симановского.
Оригинал отчета не найден, но сотрудники Российского государственного архива экономики в Москве, где подобные поступающие документы
должны были храниться вместе с архивами Министерства финансов, пытались его найти. Общее количество книг в прибывшем эшелоне подтверждала «Справка председателя Комитета по делам культурнопросветительных учреждений при СНК БССР П.В. Люторовича о состоянии библиотечного дела в республике» (Б. г. [после 9 апр. 1946 г.]) // Библиотечное дело в БССР: Документы и материалы. Минск, 1984. С. 39
(док. 20), но этот опубликованный отчет не содержит цифр о «большом
количестве ценной иностранной литературы».
45
распределял книги советским библиотекам, пострадавшим во
время войны. Сомнительно, чтобы среди них были трофейные,
так как большие поступления с Запада в СССР начались только с
середины 1945 г. В 1946 г. приказом Совета Министров БССР
иностранные поступления были официально переданы в распоряжение Гос. библиотеки им. В.И. Ленина в качестве «компенсации» за военные потери5. Но могут ли французские и голландские книги, похищенные у жертв войны в Париже или Амстердаме, быть компенсацией белорусских книг – уничтоженных или не
возвращенных в Минск?
После изъятия «идеологически неприемлемых» и плохо сохранившихся при транспортировке изданий приблизительно 60 %
полученных трофеев остались в Гос. библиотеке им. В.И. Ленина
как некоторая «компенсация» за более чем полтора миллиона
«утраченных во время оккупации книг и журналов». Часть из
них, предназначенная для «резервного фонда (например, книги
по теософии, религиозные издания и другие устаревшие издания,
разрозненные номера журналов и т.п.), очевидно, необходимо
будет списать в макулатуру». Примерно 56 000 экземпляров поступили в фонд непрофильной и дублетной литературы и «были
распределены в другие советские библиотеки». Из них «600 книг
на армянском языке было выделено для Гос. библиотеки Армянской ССР» (вероятно, из Армянской библиотеки в Париже). «Подобравшееся большое собрание книг на голландском языке, которые вообще почти не представлены в союзных книгохранилищах, заинтересовали Фундаментальную библиотеку Академии наук и Всесоюзную библиотеку иностранной литературы, для которых отобраны соответствующие разделы этого собрания». Внутри самой Гос. библиотеки им. В.И. Ленина в Минске «всего
включено было в основной фонд… около 300 000 т.», предположительно, без идентификации провененций. Среди тех, что были
получены разными отделами, например, около 11 000 тт. оказались в отделе искусства, 3500 тт. – в отделе редких изданий и
свыше 16 000 тт. – в отделе старопечатных изданий. Остальные
4 000 названий (91 000 тт.) поступили в фонд периодических
5
Симановский И. Справка об использовании и учете поступления
книг… С. 1–2.
46
изданий6. Многие из этих иностранных книг оказались в спецхране, и о них не было известно до конца 80-х гг. «Во времена
СССР … [и] под партийным контролем любой вопрос, связанный
с трофейными книгами, замалчивался»7.
В отчете цензора Главлита за май 1949 г. указывается, что
минская Гос. библиотека им. В.И. Ленина «получила около
400 000 трофейных изданий, из которых около 150 000 изданы
после 1917 г.». Согласно распоряжению Совета Министров СССР
(Приказ № 505 от 19 мая 1946 г.) все библиотеки и другие учреждения Советского Союза, получавшие трофейную литературу,
должны были отчитаться перед Вторым Отделом Главлита
(Главное управление по охране государственных тайн в печати
при Совете Министров ССР). Таким образом, соответствующий
цензор мог проинспектировать трофейные книги и журналы перед тем, как открыть доступ к ним читателям. Отбракованные
экземпляры подлежали уничтожению или же выводились из использования, другие признавались пригодными к использованию
очень узким кругом специалистов и предназначались для специального закрытого хранения спецхрана, к фондам которого допускались только «проверенные» читатели. Те издания, что имели «спорное» содержание или были напечатаны на неизвестных
цензору языках, оставлялись для более глубокого изучения.
Сложная задача инспектирования почти полумиллиона книг в
Минске была легче осуществима, потому что, как писал цензор,
«этот фонд был предварительно просмотрен руководством библиотеки и при проверке его какой-либо пропагандистской литературы антисоветского характера я не обнаружил, хотя этот
фонд, безусловно, требует дополнительной очистки, так как он
засорен отдельными апологетическими буржуазными философ6
Симановский И. Справка об использовании и учете поступления
книг … С. 4–5. Акт передачи Армении 1940-х гг. не найден, но в 1970х гг. в библиотеке были найдены свыше 50 рукописей и изданы на армянском языке, которые были переданы в Ереванский институт древних рукописей Матенадаран. (Акт от 29.10.1976 г., Акт от 31.01.1986 г.).
7
Олейник Галина Патриции К. Гримстед (17.11.1999). Детали содержатся в книге Grimsted P. K. Trophies of War and Empire: The Archival
Heritage of Ukraine, World War II, and the International Politics of Restitution
(Cambridge, MA: Harvard Univ. Press for the Ukr. Res. Inst., 2001).
47
скими и социологическими изданиями». Цензор сообщал, что ситуация не вызывала большого беспокойства, так как «директор
библиотеки сам просматривает все требования читателей на иностранную литературу, что является довольно действенным контролем». Далее он отметил, что «отобраны для московских библиотек Академии наук и Библиотеки им. В. И. Ленина несколько
сот тысяч томов весьма ценных изданий», указав таким образом
некоторые направления распространения бесценных западноевропейских книг, прибывших в Минск 8.
Он также заметил, что Библиотека Академии наук получила
«12 тыс. трофейных изданий…». Кроме того, в этой библиотеке
«находятся десять ящиков литературы на языках Прибалтийских
республик. Эта литература была задержана в Минске по нашему
указанию» в ожидании соответствующей языковой инспекции,
которая в действительности, по-видимому, не состоялась. Это
позволяет объяснить, почему издания с владельческими пометами некоторых балтийских коллекций находятся в Минске9.
Во времена советского режима, откровенно говоря, мало людей видело и никто не писал о французских и бельгийских книгах
в тюрьме за «железным занавесом». В то же время, владельцы
книг или их наследники на родине, не зная, что их конфискованные книги сохранились и находятся в Минске, подали документы
с официальными исками, опубликованными их правительствами
после войны10.
Копии этих исков были официально переданы американским
и британским властям в центры реституции в Германии и Австрии, где многие миллионы книг, похищенные нацистами, были
идентифицированы и возвращены западными союзниками в
страны происхождения, включая некоторую часть тех личных
библиотек, книги из которых имеются и в Минске. Но Советский
Союз не участвовал в процессе реституции западных союзников.
8
Каневский Б. [цензор Второго отдела] Омельченко (5.V.1949). ГА
РФ, ф. 9425 (Главлит)/1/625. Л. 62.
9
Каневский Б. [цензор Второго отдела] Омельченко (5.V.1949). ГА
РФ, ф. 9425 (Главлит)/1/625. Л. 61.
10
См., напр., списки в Répertoire des biens spoilliés en France durant
la guerre 1939–1945. Vol. 7: Archives, manuscriptes et livres rare. Berlin,
1948.
48
Когда ни одной книги из русской Тургеневской библиотеки не
вернулось в Париж, и только один комплект периодического издания украинской библиотеки С. Петлюры был найден в Австрии, сотрудники обеих парижских библиотек решили, что их
конфискованные книги погибли во время войны, хотя существовали намеки на то, что они были отправлены дальше на восток.
Илья Эренбург, работавший в парижской библиотеке и даривший ей свои книги, объявил «о конце Тургеневской библиотеки» после того, как офицеры Красной Армии сообщили ему,
что склад в окрестностях Берлина, где находились книги этой
библиотеки, был взорван, при попытке спасти их в конце
войны11. Опубликованные им сведения часто повторялись в советских докладах и хорошо соответствовали партийной линии на
протяжении половины столетия, хотя, возможно, подробностей
всего этого дела он не знал. Однако сейчас мы знаем, что большая часть этих книг поступила в Москву и Минск. В своем письме, написанном в конце 1999 г., директор Национальной библиотеки Беларуси (НББ) предположила, что в фонде могут быть «несколько дюжин изданий из Тургеневской библиотеки в Париже
… Разыскать их не представляется возможным, потому что трофейные книги рассредоточены во многомиллионном фонде библиотеки … без каких-либо указаний провененций на каталожных
карточках»12.
За последнее десятилетие отдел рукописей, старопечатных и
редких изданий НББ составил карточный каталог провененций,
обработав многие трофейные экземпляры с автографами, экслибрисами, библиотечными штампами и другими владельческими
11
Эренбург Илья. Люди, годы, жизнь. М.: Сов. писатель, 1961.
С. 109–110.
12
Олейник Галина Патриции К. Гримстед (17.XI.1999). Ранее я получила сообщение, связанное с библиотекой Петлюры, от Адама Мальдиса, который в своем выступлении на конференции «Трофеи войны» в
Нью-Йорке, где я впервые встретилась с ним (январь 1995 г.), упомянул
о возвращении книг в Киев: Mal'dis Adam. “The Tragic Fate of Belоrusіan
Museum and Library Collections during the Second World War. The Spoils
of War: World War II and Its Aftermath: The Loss, Reappearance, and Recovery of Cultural Property // ed. Elizabeth Simpson. New York:
H.N. Abrams, 1997. Р. 80.
49
пометами. Четыре каталожных ящика содержат от 2000 до 2500
автографов (вместе с отсылочными карточками на адресатов),
восемь других ящиков содержат информацию о провененциях
(5000–6000 томов книг), из которых большой процент собственно
белорусских. В 1993 г. сотрудники отдела начали переводить
картотеку автографов в электронную базу с онлайновым доступом, а с 2001 г. новые поступления обрабатываются только в онлайновом режиме. Количество экземпляров с автографами и провененциями редких трофейных книг в НББ колеблется от одного
или двух до пятидесяти или шестидесяти на каждый список.
Можно быть уверенным, что этот каталог охватывает лишь небольшой процент редких и напечатанных до 1800 г. изданий, а
также книг с автографами, полученных после войны. Некоторая
часть последних, из собраний Франции и Бельгии, недавно частично идентифицированных В. Макаровым, была передана из основного хранения в фонд отдела редких книг. Но это только вершина айсберга. По состоянию на 2003 г. некоторые трофейные
поступления 1945 г. и часть рукописных материалов еще не обработаны. Еще какая-то часть книг в резервном фонде НББ не
подвергалась идентификации. Здесь находится и не установленное точно количество книг на еврейских языках, перенесших Холокост. Многие издания до настоящего времени не определены
как «редкие» и остаются в основном книгохранилище, а часть
используется в других отделах библиотеки. Несомненно, некоторое количество книг можно найти и в других библиотеках Минска.
Библиотека Академии наук также получила западные книжные сокровища, но ее сотрудники до сих пор даже не сделали попытки идентифицировать провененции13. В. Макаров, изучая последние двадцать лет французские книги в Минске, составил
свою собственную картотеку и дополнил биографические данные
об авторах, чьи автографы он нашел, и о лицах, которым книги
13
Сотрудники отдела редких книг Библиотеки Академии наук Беларуси выступали на 3-х Международных книговедческих чтениях в
Минске. Среди них были двое с сообщениями о старопечатных французских и немецких книгах. На мой вопрос о наличии провененций в книгах они ответили, что даже не ставили перед собой такую задачу.
50
предназначались14. Кроме того, им было найдено небольшое количество западных трофейных изданий в библиотеке Минского
лингвистического университета, где он преподает, и в Центральной городской библиотеке. Однако он не исследовал многочисленные экземпляры трофейной литературы в Президентской библиотеке (ранее Правительственная) в Минске.
В. Макаров совершенно правильно понял «особенную судьбу» этих книг: конфискованные в Париже в 1940 или 1941 гг.,
они были отосланы в Германию, а позже, в 1945 г., в качестве военных трофеев, перевезены в Минск15. Сегодня можно все объяснить более точно. Мы в состоянии определить, когда и откуда
книги отправились в свое путешествие. Более пятидесяти личных
имен только из Парижа, занесенных в каталог автографов и провененций НББ, точно совпадают с оригинальным 1940–1941 гг.
списком личных библиотек, конфискованных в Париже ЭРР (Оперативный штаб Рейхсляйтера Розенберга, Einsatzstab Reichsleiter
Rosenberg–ERR), одной из самых главных организаций, связанных
с хищением культурных ценностей на всем европейском континенте (включая и оккупированные земли СССР). Описания на
карточках в НББ содержат дарственные надписи и пометы владельцев, в то же время обнаруженные мной списки ЭРР подтверждают конфискацию библиотеки и раскрывают адреса, даты
конфискации и, во многих случаях, отправочный номер ящиков с
немецкими отметками.
Названия многих коллекций общественных организаций,
представленных в Минске, совпадают со списками ЭРР, как, например, «Ложа настоящих друзей прогресса и союза» (Loge des
Vrais amis de l’union et progres reunis), Библиотека еврейских организаций во Франции (Bibliothèque “Efim Pernikof”), Институт истории современной политической эмиграции и Русская библиотека Лаврова-Готца (Lavroff-Gotz Russian Library), часть которой
была передана Тургеневской библиотеке, хотя основная ее часть
остается собственностью парижского филиала Международного
14
Я благодарна Владимиру Макарову за ряд встреч в Минске и за
то, что он поделился со мной результатами своих многолетних исследований о дарственных надписях на французских книгах.
15
Макаров В.В. Вынужденное путешествие книг… С. 25.
51
института социальной истории (МИСИ–IISH/IISG, Амстердам).
Некоторые книги имеют штамп IISG (International Instituut voor
Sociale Geschiedenis, Amsterdam), другие – штампы его предшественников, включая Нидерландский экономико-исторический архив (Nederlandsch Economisch-Historisch Archief) в Гааге и штампы
коллекций
высланных
меньшевиков
и
социалреволюционеров в Париже и Германии, которые были переданы
на хранение МИСИ в 30-е гг. Таким же образом имена владельцев большинства книг в Минске из бельгийских, югославских и
греческих коллекций могут быть найдены в отчетах ЭРР и списках
из других стран, доказывающих их конфискацию. Приводя так
много совпадений в отчетах ЭРР и в фондах НББ, мы можем более точно определить когда, как и почему многие из похищенных
книг со штампами иностранных библиотек прибыли в Минск после Второй мировой войны.
В годы Третьего Рейха конфискация книг и архивов тщательно планировалась. Судьба захваченных книг отличалась от
судьбы произведений искусств и архивов, хотя нацистские агенты конфисковали их из одних и тех же источников: на Западе, в
частных домах или учреждениях, которые считались «врагами
режима». Их отнимали у лишенных права собственности евреев,
масонов, распавшихся религиозных групп, русских эмигрантов и
изгнанников-социалистов, которые были противниками большевистского режима, всех тех, кого считали частью широкого «жидо-масонско-большевистского заговора». Везде, где только можно было, нацисты захватывали архивы, которые находили вместе
с книгами. Но часто после более глубокого изучения архивы и
книги разделялись и увозились в разных направлениях.
Во многих случаях источники, доступные сегодня в различных архивах, дают возможность реконструировать военную и послевоенную миграцию литературы. Во-первых, мы можем идентифицировать нацистские организации, занимавшиеся хищением,
их политику и тактику и установить основные миграционные направления. Нацисты составляли подробные отчеты о «своих подвигах», многие из которых сохранились до наших дней. Вовторых, мы можем попытаться обозначить, где отдельные коллекции закончили войну и какая победившая армия перехватила
52
и «спасла» их. В-третьих, мы можем установить послевоенную
миграцию культурных ценностей и объяснить их дальнейшее
рассредоточение.
Много книг, переживших войну, было похищено в очередной раз охотниками за трофеями, которым выпал случай найти их
на своем пути. В конечном итоге они оказались в личных библиотеках или в букинистических магазинах по всему миру, их
продавали за сигареты или сапоги, привозили домой в качестве
ценного приобретения, или, возможно, их конфисковывали пограничники на таможне. Культурные ценности, найденные армиями-победительницами, были либо возвращены домой, либо
перемещены далее в зависимости от политики реституции или
отказа от нее победителей, культурной «компенсации» или культурного «перераспределения». Миллионы книг, оказавшихся в руках британских и американских специальных офицеров (“Monuments Men”) по памятникам, изящным искусствам и архивам
(MFA&A), рассортировывались и возвращались в страны их происхождения. С другой стороны, книги, найденные Красной Армией, освободившей Восточную Европу и затем Восточную Германию от нацистской оккупации, были перевезены в СССР вместе
с экземплярами, похищенными из советских библиотек. Эти эшелоны, посланные в СССР, как было установлено, содержали более
десяти миллионов трофейных книг из немецких библиотек, которые советские победители конфисковали в качестве «компенсации».
Последнее исследование, сосредоточившееся на двух ключевых организациях, занимавшихся хищением книг и архивов, –
Главном управлении имперской безопасности (РСХА, Reichssicherheitshauptamt–RSHA) и Оперативном штабе Рейхсляйтера Розенберга (ЭРР/ERR), освещает некоторые основные конфискационные и миграционные модели. ЭРР лучше известен на Западе
своей деятельностью по хищению коллекций произведений искусства, принадлежавших евреям, уехавшим из страны, а поздней, грабежами домов высланных евреев. РСХА (RSHA) более
известно своими полицейскими и охранными функциями и своей
зловещей ролью в осуществлении «Последнего решения». Эти
две организации конфисковали и накопили огромное количество
книг, журналов, архивных материалов и рукописей. Изучение со53
хранившихся, хотя разбросанных по разным архивам документов
этих организаций, помогало проследить миграцию и судьбу многих коллекций16.
Конфискационные списки ЭРР
Недавно идентифицированные конфискационные списки
библиотек, вывезенных ЭРР из многих оккупированных нацистами стран, содержащие большое количество «дважды конфискованных» книг и архивных материалов, которые оказались в Советском Союзе после войны, имеют первостепенное значение.
Среди обработанных в отделе редкой книги в Минске изданий
встречаются экземпляры из таких списков. Перечни ЭРР из Парижа включают более 200 библиотек выдающихся личностей и
организаций. Некоторое количество различных вариантов этих
списков сохраняется среди документов ЭРР, рассредоточенных в
главных архивах Вашингтона17, Кобленца18, Фрейбурга19,
16
Детали содержатся в книге Grimsted P.K. Trophies of War and
Empire. Р. 326–327, и в отдельных статьях, подготовленных к Holocaust
and Genocide Studies.
17
Одна копия списков ЭРР среди документов о реституции: ЭРРГлавная рабочая группа Frankreich, “Gesamtaufstellung der bisher vom
Arbeitsgebiet Paris verpackten Büchereien” (Paris, 23.III.1941), фотостатичная копия US NACP (Национальный архив США, Колледж парк,
Мэриленд, США), RG 260 (OMGUS), протоколы имущественного отдела коллекции Арделия Холла (AHC), box 468. Включает 81 «еврейскую
библиотеку», конфискованную в Париже.
18
Еще две копии списка от 23 марта с дополнительным перечнем
30 конфискованных к концу апреля библиотек хранятся в Федеральном
архиве в Кобленце (BAK), B 323/261, лл. 48–60; сопроводительное
письмо от Др. Герхарда Вундера военному командованию во Франции
(Militärbefelshaber in Frankreich) (2.V.1941) описывает эти библиотеки
как «еврейские». Вторая копия (плохо читаемая) находится в BAK, B
323/258, лл. 471–483.
19
Еще одна полная копия (с сопроводительной докладной запиской
ЭРР) находится среди захваченных американцами немецких военных
архивов, возвращенных в Германию в 1960-х гг. Микрофильмированное
издание документа (тоже фотокопия) сделано NARA (Militärbefelshaber
in Frankreich, roll 362, item 85621, 294K–306K), оригинал которого нахо54
Лондона20 и Киева21. Во многих списках говорится о конфискованных «еврейских библиотеках», но на самом деле они также
включают и коллекции масонских лож, а также отдельных эмигрантов и эмигрантских организаций из Восточной Европы в Париже. В дополнение к именам, адресам, количеству ящиков, датам конфискации некоторые списки сопровождаются их короткой характеристикой или указанием их расположения. В некоторых случаях были найдены отдельные более подробные конфискационные отчеты. Достойными внимания среди сохранившихся
документов являются конфискационные отчеты о коллекциях
многих членов семьи Ротшильдов, чьи художественные ценности
и ювелирные украшения были также похищены. Было бы неплохо создать электронную базу всех парижских конфискационных
списков, внеся туда сведения о владельческих пометах и современном месте пребывания похищенных библиотек. Подобная база данных могла бы помочь в дальнейшей идентификации провененций и установлении подлинности конфискаций большинства
трофейных изданий из Франции, которые сейчас находятся в
Минске. В результате предварительного сравнения владельческих записей и экслибрисов, отмеченных в каталоге отдела редких книг НББ, с именами одной из групп парижских списков
дится в Федеральном военном архиве во Фрейбурге, MGRA 85621. Я все
еще не обнаружила оригинал документа.
20
Среди британских документов по реституции в Национальном архиве
(PRO) в Лондоне имеется список 91 «парижской библиотеки еврейских
владельцев, конфискованной ЭРР в марте–июне 1941 г.». Он включает 64
ранее не упоминавшихся библиотеки (16.VIII.1945), PRO, FO 1020/2793. Эта
копия была схематично перепечатана в Танценберге с англоязычными заголовками. Оригинал документа не сохранился, но рукописная записка в
папке объясняет, что он был передан французским властям.
21
Среди протоколов ЭРР в Киеве сохранились другие перечни
личных библиотек, конфискованных в Париже, которые открывают новые имена и сообщают количество ящиков с кодовыми номерами ЭРР:
“Paris Einsatzstellen aus Schildes Kartothek” (Профессор Шильде работал
для ЭРР в Париже и Бельгии), “Sonderakte Paris,” и “Positive
Einsatzstellen Paris” (недатированные, но с докладными записками в одной папке вместе с другими отчетами за 1942 г.), ЦДАВО, 3676/1/172,
лл. 273, 274–276, 283 и 277–282. Очевидно, сопроводительная записка
находится в конце этого досье (21.1.1942), л. 324.
55
ЭРР, стало очевидным, что в Минске представлены отдельные
экземпляры приблизительно шестидесяти личных библиотек и
библиотек организаций.
Бельгийские коллеги нашли среди документов ЭРР в Киеве
подробные списки конфискованных в Бельгии личных библиотек
и архивов, в которых были указаны и адреса перемещения22. Во
многих случаях мы находим подробные конфискационные отчеты для большинства коллекций, вывезенных из Бельгии. Они
включают (вместе с идентифицированными в Минске) библиотеки масонских лож, франкоязычного университета (Ecole des
Hautes Etudes) в Генте, разных социалистических организаций и
лиц (как, например, Фридриха Адлера). Так, на 48-й странице отчета описываются книги и материалы, конфискованные у Иоанна
Орлеанского и графа Парижского герцога де Гиза в Мануар
д’Анжу (Manoir d’Anjou) в предместье Брюсселя. Бельгийские
коллеги уже создали базу данных на основе этого списка, что было использовано при ведении переговоров с Россией по архивной
реституции23.
22
ERR-Belgien, “Übersicht über die Artbeitsverhaben der Arbeitgruppe
Belgien in zeitlicher Reihenfolge” [3.1943], ЦДАВО, 3676/1/164, лл. 53–66.
23
Например, перечень конфискованных ценностей Графа де Гиза
из Мануар д’Анжу, Брюссель, находится в ЦДАВО, фонд 3676/1/1, лл.
40–88, в одной папке вместе с документами о разграблении различных
масонских лож и отдельных частных лиц. См.: Lust, Jacques. De Einsatzstab Reichsleiter Rosenberg en de bibliotheekroof in Belgiё (1940–1943).
Brussels: Studiecommissie Joodse Goederen, 2000. Эти архивные материалы и база данных упоминались Мишелем Вермотом: «Возвращение ниоткуда», реституция похищенных бельгийских коллекций (на русском и
немецком языках) // Трудная судьба культурных ценностей: Материалы междунар. конф. «Частное право и проблемы реституции перемещенных культурных ценностей», Москва, 27 и 28 мая 2002 г. = Das
schwierige Schicksal von Kultugütern: Materialen der internat. Konf. “Privatrecht und Probleme der Restitution von kriegsbedingt verbachten Kulturgütern”, Moskau, 27 und 28. Mai 2002. М.: Рудомино; Berlin: BWV–
Berliner Wissenschafts-Verlag, 2002). С. 148 (русский) и С. 156
(немецкий).
56
Менее подробный список конфискованных ЭРР ценностей из
Нидерландов был представлен на Нюрнбергском процессе24. Некоторые книги из него имеются в Минске, включая упомянутую
выше коллекцию МИСИ (IISH). Всплыли также и перечни библиотек и частных коллекций, вывезенных из Югославии, где в
редких случаях адресом перемещения указан Ратибор25. Некоторые из этих книг оказались в Минске. Сохранились менее подробные списки о деятельности ЭРР в Греции26. Несколько книг
общины евреев-сефардов в Салониках (первого объекта в Греции) представлены в карточном каталоге в Минске (не ясно,
сколько еще их там может быть). Часть архива общины, найденная в Берлине, находится в настоящее время в Научноисследовательском еврейском институте (Yidisher Visnshaftlekher
Institut–YIVO) в Нью-Йорке, в то время как остальная его часть,
найденная в Силезии, хранится в Москве.
24
Bericht über die Tätigkeit des Einsatzstabes der Dienststelle des
Reichleiters Rosenberg in den westlichen besetzten Gebieten und den Niederlanden: Arbeitsgruppe Niederlande // Trial of the Major War Criminals before the International Military Tribunal, Nuremberg, 14 November 1945 –
1 Oct. 1946. Nuremberg, 1947–1949, Documents in Evidence. Т. 25. C. 247–
255 (176-PS). Немецкая копия (отпечатанная с микрофильма) хранится
среди документов в BAK, В 323/259. Русский перевод: «Отчет о деятельности на оккупированных Западных территориях и в Нидерландах,
Голландская группа», с подписью Ширмера – руководителя голландской рабочей группы.
25
О конфискациях в Югославии см.: Jahresbericht 1943/1944 der
Arbeitsgruppe Südosten, подписанная доктором [Гюнтером] Крафтом
(Белград, 29.II.1944) (YIVO, Нью-Йорк), Берлинская коллекция (RG
215), папка 5g-4. В той же папке помещаются еженедельные отчеты с
марта по декабрь 1943 г. Отчеты о конфискациях в Хорватии хранятся в
Москве, в РГВА, 1401К/1, папки 5, 8, 10–29 и 43–47.
26
“Abschlussbericht uber die Tätigkeit des Sonderkommandos
Rosenberg in Griechenland” (Афины, 15.XI.1941), РГВА, 1401К/1/9. Вторая копия 31-страничного отчета с картой и приложениями находится в
CDJC (Центр современной еврейской документации в Париже),
CCXXXII-17.
57
РСХА (RSHA–Reichssicherheitshauptamt) –
Седьмой отдел (Amt VII)
Так же как в случае с еврейскими документами в Салониках
многие архивные материалы, принадлежавшие частным лицам и
организациям (частным и общественным еврейским, масонским
организациям и организациям социалистов) после войны оказались в Москве (включая те, что сначала прибыли в Минск и Киев). Почему? Потому что ЭРР был вынужден вернуть основную
часть захваченных архивов в седьмой отдел РСХА, где на хранении находились исследовательские и сборные архивы и библиотеки о «врагах» режима27. Первоначально их работа была сконцентрирована в Берлине.
Огромный массив захваченных архивов РСХА был эвакуирован в Силезию из Берлина летом 1943 г. Большая часть архивов в
конце войны оказалась в архивном центре седьмого отдела РСХА
в замке Вольфельсдорф (Wölfelsdorf [ныне польский город Вильканув]), который находится на расстоянии около 120 км к югу от
Бреслау (ныне польский город Вроцлав). Эти архивы были обнаружены советскими трофейными бригадами летом 1945 г. По приказу
Лаврентия Берии еще до конца ноября товарный состав из 28 вагонов с архивными материалами отправился в Москву. В нем в
том числе находилось более 7000 томов из библиотеки Павла
Милюкова. Несколько книг из этой библиотеки, находящиеся в
Минске, позволяют предположить, что небольшое количество изданий библиотеки П. Милюкова было оставлено для исследовательского центра ЭРР. Согласно послевоенному архивному регулированию МВД, иностранные трофейные архивные материалы (кроме
нацистских архивов местного значения) из Минска и Киева были
переданы в Москву в 1956 г., если не раньше.
Эти трофейные архивы, хранящиеся в бывшем Особом архиве (ЦГОА, который сейчас является частью РГВА) в Москве, бы27
См. мою статью: Twice Plundered or Twice Saved? Identifying Russia’s ‘Trophy’ Archives and the Loot of the Reichssicherheitshauptamt //
Holocaust and Genocide Studies. Fall, 2001. 15, № 2. Р. 191–244, русская
дополненная редакция которой напечатается в издании: Социальная история: Ежегодник. М., 2004.
58
ли идентифицированы по французским, бельгийским и нидерландским провененциям и недавно вернулись домой из России
после десятилетия трудных переговоров о реституции. Архивы с
австрийскими, греческими и югославскими провененциями все
еще ожидают своей очереди, чтобы вернуться домой28. Многие
книги, конфискованные с теми архивами, находятся в Минске,
хотя некоторые из них были тогда же отосланы в Москву и другие города бывшего Советского Союза. Что касается трофейных
книг из Западной Европы, фрагментарные части библиотек, находящиеся в Минске, составляют, бесспорно, наибольший и самый важный идентифицированный к настоящему времени массив
изданий.
В частности, концентрацию изданий в Минске можно объяснить тем фактом, что очень мало книг, похищенных ЭРР из
Франции, Бельгии и Нидерландов, было передано РСХА (RSHA).
Тем не менее, несколько масонских книг было послано с архивами в другой исследовательский центр Седьмого отдела РСХА в
Силезии в Шлизерзее [Schliesersee] (сейчас польский город Слава). Обнаруженные здесь после войны поляками масонские книги
(большей частью из немецких лож) хранятся сейчас в филиале
библиотеки Познаньского университета. Несколько книг из
Франции, найденные с ними, вернулись назад из Польши вскоре
после войны. Другие, тем не менее, остались до окончания войны
в составе масонских архивов РСХА в Вольфельсдорфе и были
перевезены в Москву.
Большая часть из предполагаемых двух миллионов томов,
собранных РСХА в Берлине (вместе с небольшим количеством
архивных материалов), была собрана СД уже в 1930-х гг., особенно после «Хрустальной ночи». Почти миллион книг еврейской библиотеки были эвакуированы в Судеты вместо Силезии и
разместились в конце войны в четырех замках, реквизированных
28
См. мою статью: Russia’s ‘Trophy’ Archives – Still Prisoners of
World War II? Budapest: OSA CEU, 2002. Электронная версия:
http://www.osa.ceu.hu/publications. Относительно документов, возвращенных в Бельгию и Нидерланды из бывшего Особого архива (сейчас
РГВА), см. докл. на семинаре в МИСИ (IISH/IISG) в Амстердаме (сент.
2002) и на официальной презентации в Гааге (январь 2002) в Интернете
http://www.iisg.nl/~archives_in_Russia
59
Седьмым отделом РСХА. Часть томов, включающая более
200 000 книг иудаики и гебраики, была эвакуирована в крепость
Терезенштадт [Theriesenstadt] (Судеты, сейчас чешский Терезин),
которая одновременно являлась гетто и концентрационным лагерем гестапо (Четвертого отдела РСХА). Все библиотечные материалы, что в конце войны оказались в Судетах, попали в руки чехов. Недавно стало известно, что много книг, считавшихся утерянными, находятся в Праге. Другие были распределены между
выжившими еврейскими семьями бывшей Чехословакии или
проданы, поскольку много тысяч томов (купленных по невероятно низким ценам) прибыло в Иерусалим в конце 1940-х годов29.
Хотя Советская армия освобождала Терезин в 1945 г., ни одна из
книг, найденных там, не прибыла в СССР. Вполне вероятно, тем
не менее, что экземпляры, хранящиеся в Минске, того же происхождения, что и находящиеся в Чехии, потому что РСХА и ЭРР
часто разделяли маршруты отдельных коллекций.
Книги, похищенные ЭРР для высшей школы
В отличие от конфискованных ЭРР архивных материалов,
которые были переданы РСХА, большинство книг из Парижа и
стран Бенилюкса оставалось под контролем ЭРР или других
служб Розенберга в течение войны. Многие еврейские книги и
некоторые архивные и масонские материалы были перевезены в
Институт по изучению еврейского вопроса (Institut zur Erforschung der Judenfrage–IEJ) во Франкфурте. Он был частью так называемой Высшей школы (Hohe Schule NSDAP), являвшейся
университетом для нацистской элиты, и организованной Розенбергом для работы «после войны». Библиотека Института к маю
1943 г. объявила о получении в ближайшем времени 550 000 томов и стала наиболее значительной еврейской коллекцией на
континенте, тем более, что грузы с книгами продолжали приходить и с оккупированных советских территорий. Начиная с
1943 г., в связи с началом бомбардировок Франкфурта, много
29
См. докл.: Yanai, Lisa. Jewish Cultural Property and Its Postwar Recovery // Confiscation of Jewish Property in Europe, 1933–1945: New
Sources and Perspectives. Washington DC: U.S. Holocaust Memorial Museum, 2003. P. 127–142.
60
книг было отправлено в удаленный эвакуационный центр – поместье и замок семьи Солмсов-Браунфельсов (Solms-Braunfels) в
Хунгене (Hungen), в 70 км к северу от Франкфурта. В это же самое время многие масонские материалы были перевезены в еще
более удаленный охотничий дом в Хирценгейне (Hirzenhein). В
последние месяцы войны американские власти нашли около
2 000 000 книг в Хунгене и в бомбоубежище Франкфурта. Эти
миллионы книг, которые остались в Западной Европе, включая
те, что были вывезены ЭРР из Восточной Европы и найдены в
Германии, и те, что были собраны РСХА и также найдены в Германии, были подготовлены для реституции в страны происхождения в Американском книжном и архивном реституционном
центре в Оффенбахе (Offenbach–OAD, недалеко от Франкфуртана-Майне)30. В то же время многие «ничейные» еврейские книги
были преднамеренно распределены в лагеря для перемещенных
лиц или выжившим еврейским общинам. Одновременно с ними
большое число иудаики было послано через океан в Америку или
в Израиль, так как считалось, что общины, которым они принадлежали, были уничтожены, хотя среди них были книги, конфискованные из государственных коллекций Беларуси31.
Многие отобранные книги, похищенные ЭРР с оккупированных территорий, особенно из Франции и Нидерландов, включая
многочисленную еврейскую коллекцию, были собраны для центральной библиотеки Высшей школы (Hohe Schule–
ZBHS=Zentralbibliothek der Hohen Schule–NSDAP), которая также
30
См. предварительный обзор OAD с обширной библиографией на
http://www.ushmm.org/oad/online.htm
31
Plunder and Restitution: The U.S. and Holocaust Victims’ Assets:
Findings and Recommendations of the Presidential Advisory Commission on
Holocaust Assets in the United States and Staff Report. Washington, DC:
GPO, 2000. Тема сессии: «Награбленная нацистами культурная собственность – еврейские книги и архивы: вчера, сегодня и перспективы».
Она была организована Фрицем Хаугеводом (Frits Hougewoud) на VII
конгрессе европейской ассоциации для еврейских исследований (Амстердам, 21–25 июля 2002). Там было много выступлений на данную
тему. Среди них доклады Лизы Янай и Константина Акинши, которые
раньше работали в американской комиссии. Печатный вариант докладов
готовится к выходу в ближайшем выпуске Art, Antiquity, and Law.
61
управлялась администрацией Розенберга. Установлено, что коллекции, собранные для этой библиотеки в Берлине еще в 1939 г.,
оставались в конце войны в монастыре Танценберг, недалеко от
Клагенфурта (Klagenfurt) в австрийской Каринтии (Kärten). Этот
монастырь после войны оказался в британской оккупационной
зоне. Британские власти нашли здесь более полмиллиона книг,
которые были рассортированы и вернулись в страны происхождения, включая СССР. В частности, было отправлено более 1700
ящиков в Париж и 975 – в Международный институт социальной
истории (МИСИ), чье помещение было захвачено ЭРР под штаб в
Амстердаме. Среди 569 ящиков (около 55 000 тт.), возвращенных
советским властям в мае 1946 г. и августе 1947 г., было 397 ящиков из Российских императорских дворцов в пригородах Ленинграда: Царского Села, Павловска и Гатчины, откуда книги были
вывезены нацистами32. Остальные книги с советской территории
были похищены из Новгорода, Киева и Воронежа. В одном советском рапорте об обследовании книг в Танценберге перед их
возвращением упоминается Минск, но британские списки не называют ни одного тома из белорусских библиотек.
Часть библиотек, возвращенных британскими войсками, а
также другая часть, найденная в конце войны в Силезии Красной
Армией, представлена сейчас в Минске. Приведу только несколько примеров: британцы нашли еще 230 книг с автографами
Леона Блюма (из первоначальных 535 тт. его библиотеки), 170
книг, принадлежавших министру образования Жану Зею (Jean
Zay) и другие личные еврейские библиотеки из Парижа, часть
которых теперь находится в Минске. Среди британских документов об их операциях в Танценберге сохранился конфискационный
список ЭРР поздней весны 1941 г. вместе с британскими перечнями более 2517 ящиков с книгами из разных французских коллекций, которые были возвращены властями во Францию в 1946–
1947 гг.
32
Относительно событий в Танценберге и британской реституции в
СССР см.: Grimsted P. K. От Янтарной комнаты к книгам из русского
императорского дворца: Идентификация и реконструкция перемещенных культурных ценностей // Материалы междунар. конф, Пушкин, 13
мая 2003 г. Москва; Berlin, 2004.
62
Список конфискованных изданий, составленный ЭРР и найденный в Танценберге, и другие упоминавшиеся мной списки,
включали личные библиотеки многих членов семьи Ротшильдов,
конфискованные по разным адресам, в том числе и библиотеку
барона Джеймса Ротшильда из замка Шато де Ферьер-ан-Бри
(Chateau de Ferrières-en-Brie). Замечу, что британские специалисты нашли в Танценберге документы, подтверждавшие, что эта
библиотека Джеймса Ротшильда, в отличие от других, вывезенных ранее, была отправлена из Франции после высадки союзников в Нормандии в 1944 г. Скорее всего, немцы использовали
библиотеку в замке во время оккупации, поскольку у них был к
нему особый интерес, так как замок являлся местом подписания
мирного договора после франко-прусской войны в 1871 г. Относительно похищенных ЭРР книг ясно, что сначала библиотека была вывезена агентством Францновяк (Franznowiak) в Берлин, а затем в Ратибор. После этого книги были доставлены в Танценберг
в двух или трех грузовиках в октябре – ноябре 1944 г.33 Вероятно,
некоторые части библиотеки не были перевезены в Танценберг и
оставались в Ратиборе. Это объясняет, почему сегодня среди редких книг НББ имеются экземпляры, принадлежавшие семье Ротшильдов, как, например, 70-томное издание Вольтера (Париж,
1785–1801) с экслибрисом барона Джеймса Ротшильда. В Минске
также имеется один из томов рукописного “Catalogue genérale des
livres…” (XIX в.) из знаменитой довоенной коллекции его сына
библиофила Джеймса, другая часть этого каталога (около 1860 г.)
33
Один из французских конфискационных списков ЭРР августа
1940 г. называет, по крайней мере, 61 ящик с книгами, похищенными из
дома Эдмунда Ротшильда в Ферьер-ан-Бри (Ferrières-en-Brie). “Positive
Einsatzstellen Paris”, ЦДАВО, 3676/1/172, л. 277. См. британский
MFA&A “Preliminary Report on Zentralbibliothek der Hohen Schule
(NSDAP)” (1.VIII.1945), копия которого найдена в архиве Американской комиссии по сохранению и спасению художественных и исторических памятников на военной территории (Roberts Commission = Комиссия Робертса), Национальный архив Соединенных Штатов (Колледж
Парк), RG 239/11; различные копии доступны среди британских документов, Национальный архив (Public Record Office [PRO]), FO 1020.
63
была найдена в Танценберге34. Британцы вернули во Францию 74
ящика книг Джеймса Ротшильда, найденных в Танценберге. Книги остальных членов семьи Ротшильдов, конфискованные в Париже, были обнаружены в значительном количестве британцами.
Среди них – экземпляры из библиотек Роберта, Эдуарда
(Edouard) и барона ван Зэйлена ван Ниевельт ван де Хаара
(Zuylen van Nyevelt van de Haar) (46 ящиков), чья жена была урожденной Хелен де Ротшильд (Hélène de Rothschild). Многие книги семьи Ротшильдов, однако, были перевезены в библиотеку
франкфуртского института (IEJ), в том числе более половины
библиотеки Эдуарда Ротшильда и 760 ящиков с архивами парижского банка Ротшильдов. Среди книг знаменитого рода в Минске
есть много изданий, принадлежавших барону Джеймсу и другим
членам семьи, таким как Эдмонд, Морис, Роберт и Раймонд.
Меньшее количество похищенных ЭРР книг по специальным
предметам поступило в другие институты Высшей школы, в такие, как Институт биологии и расовых проблем (Institut für Biologie und Rassenlehre) в Штутгарте, эвакуированный позже в замок
Шелкинген (Вюртемберг), Институт религиозных исследований
(Institut für Religionswissenschaft) в Галле, Институт немецкого народного искусства (Institut für Deutsche Volkskunde) в Берлине,
эвакуированный в аббатство Рейн (в 5 км к северо-западу от
Гратвейна [Gratwein], Штирия [Styria]) и Институт истории немецкой мысли (Institut für Deutsche Geistesgeschichte) в Мюнхене.
Похищенные ЭРР книги в Берлине и Ратиборе
Многие книги, похищенные ЭРР, сначала проходили через
его центр обработки книг (Buchleitstelle) в Берлине, хотя некоторые уже имели или предварительное назначение во Франкфурт,
Танценберг, или предназначались для других специфических
операций Розенберга. Например, книги по вопросам социализма
34
“Extrait du Catalogue general des livres de M. le baron James de
Rothscild” (MS ca. 1860). См. полный печатный каталог, содержащий
3282 названий книг: Rothschild, James Baron de. Catalogue de livres composant la bibliothèque de feu M. le baron James Rothschild / ed. Emile Picot. Paris: D. Morgand, 1884–1920. 5 vols; reprinted: New York: B. Franklin, [1967].
64
и особенно большевизма из Восточной Европы или связанные с
ней, включая Тургеневскую библиотеку, библиотеку Петлюры и
несколько еврейских социалистических библиотек из Парижа, сначала направлялись в восточный отдел Розенберга (Amt Osten) в
Берлине. Там они становились важной частью так называемой
Восточной библиотеки (Ostbücherei), специальной библиотеки
ЭРР для исследования большевизма и других вопросов, связанных с Восточной Европой. Восточная библиотека получала также
книги из еврейских коллекций, которые они называли «бесхозными», и из многих эмигрантских библиотек и личных библиотек
на Западе. Наряду с Тургеневской библиотекой были также вывезены многие личные коллекции, принадлежавшие целому ряду
известных русских эмигрантов, тесно связанных с библиотекой:
Марку Алданову, Ивану Бунину, Владимиру Бурцеву, Михаилу
Осоргину, Константину Парчевскому, Илье Фундаминскому
(часто Фундаминский-Бунаков) – все они были включены в конфискационные списки ЭРР. Большая часть эмигрантских социалистических собраний и особенно архивные материалы, такие как
архивы Федора Дана, Бориса Суварина (псевдоним Липшица),
Бориса Николаевского и других, ассоциированных с парижским
филиалом МИСИ, были реквизированы РСХА. Однако ЭРР
смогла оставить несколько книг для Восточной библиотеки.
Начав летом 1943 г. эвакуацию, ЭРР перевезла большую
часть Восточной и других библиотек из Берлина в Силезию, где в
Ратиборе, в 80 км к югу от Катовиц (Katowice), в том же году был
создан исследовательский центр. Его главное управление разместилось во францисканском монастыре (Sudetenstr. 27). Отдельные
помещения в городе и окрестностях занимали разные подразделения ЭРР. Вместе с 1200–2000 ящиками с книгами, привезенными из Берлина, многие из захваченных библиотек с Востока сначала были размещены в бывшей синагоге Лагерплатц (Lagerplatz,
сгорела во время «Хрустальной ночи»), в примыкающем к ней
здании (Niedertorstr. 3) и еще одном здании за углом
(Schulbankstr)35.
35
Отчет ЭРР (30.VII.1943) ВАВ, NS 30/39; дополнительные отчеты
о различных зданиях ЭРР в Ратиборе и размещении в них находятся в
ЦДАВО, 3676/2/19 и 22.
65
Исследовательской деятельностью, особенно антибольшевистской мысли, руководил никто иной, как Герхард Вундер
(Gerhard Wunder), который ранее принимал участие в конфискации библиотек в Париже36. В 1944 г. он закончил книгу о «большевистском заговоре»: «Падение стены: Настоящее лицо большевизма» (нем. Die Mauer Fällt: Das Wahre Gesicht des
Bolschewismus)37. Семья Ротшильдов была второй по значимости
среди тех, которые интересовали Вундера, что объясняет, почему
так много книг Ротшильдов прибыло в Минск из хранилищ Ратибора. Вундер сам занимался конфискацией книг из некоторых
библиотек Ротшильдов в Париже, включая библиотеку барона
Эдуарда Ротшильда, части которой прибыли во Франкфурт и
Танценберг. Среди сохранившихся документов службы Вундера,
которые он эвакуировал в Германию, есть одна папка, содержащая много генеалогических записей и газетных вырезок, относящихся к Ротшильдам38. Хотя многие архивы Ротшильдов, не использовавшиеся во франкфуртском институте, были переадресованы в РСХА (и даже те, что попали в Москву, в конце концов
вернулись), некоторые фрагменты семейных бумаг из Парижа
оказались также и в Ратиборе. После войны часть их прибыла
сначала в Киев с административными документами ЭРР (очевид36
См. список Вундера о конфискованных библиотеках в Париже
(ф. 17). В доступной послевоенной биографии (и списке работ) Герхарда
Вундера (1908–1988) не упоминается о его деятельности в ЭРР в течение нацистского периода. Есть только намек на то, что во время войны
он служил в пехоте в Бельгии и Франции, а затем в Советском Союзе,
где был впоследствии вовлечен в «партийный отдел исследований, связанных с коммунизмом в Советском Союзе, Риге, Берлине и Ратиборе».
См.: Wunder D. Gerd Wunder // Festschrift für Gerd Wunder = Würtembergisch Franken. Jahrbuch 58. Schwabisch Hall: Hist. Verein für Württembergisch Franken, 1974. S. 7–13 и Ennen Ed., Sehr verehrter Herr Wunder!
(Laudatio Gerd Wunder) // Württembergisch Franken. Jahrbuch 67.
Schwabisch Hall, 1983. S. 3–9.
37
Машинописный и пробный экземпляры книги Вундера Die
Mauer Fällt: Das Wahre Gesicht des Bolschewismus, напечатанные в
Мюнхене в “Zentralverlag der NSDAP Franz Eher Nacht”, находятся среди документов ЭРР в BAB (Федеральный архив в Берлине), NS 30, номера док. 108–114. (Вероятно, книга не была напечатана).
38
BAB, NS 30/108–114.
66
но из Ратибора), но в 1956 г. приблизительно 60 фрагментарных
архивных фондов франкоязычных материалов, включая некоторые документы Леона Блюма, Андре Жида и Ротшильдов, были
перевезены в Особый архив (ЦГОА) в Москву39.
Как только в Ратиборе организовался новый центр ЭРР, много книг, похищенных на оккупированных советских землях, было
послано туда. В отличие от частных или общественных коллекций, как это было в случае с Западной Европой, на Востоке они
конфисковывали книги, газеты и журналы из самых больших государственных библиотек в Балтийских странах, Беларуси, Западной России и Украины. Главный библиотечный сборочный и сортировочный центр ЭРР (Buchleitstelle) также переехал из Берлина
в Ратибор вместе с книгами, которые были ранее похищены из
Западной Европы, но еще не обработаны. По соглашению много
книг, посланных с Балкан и с оккупированных советских земель,
сначала направлялось сюда, а затем они отправлялись в Танценберг или в другие места хранения книг для Высшей школы. Грабительские операции ЭРР на оккупированных территориях СССР
намного увеличили Восточную библиотеку и другие библиотечные
собрания в Ратиборе.
Беларусь была исключительно хорошо представлена в Ратиборе, поскольку многие из ее самых богатых библиотек были буквально опустошены. Главная рабочая группа ЭРР (HAG-Mitte)
была ответственной за Беларусь и западную часть России, включая Смоленск. Перемещение библиотек из Беларуси зафиксировано в ныне разбросанных архивных делах ЭРР40. Например, уже
в сентябре 1943 г. Главная рабочая группа послала половину то39
Доказательством того, что такие материалы хранились ЭРР, является перечень 38 франкоязычных фондов среди документов ЭРР:
«Список и краткое содержание фондов среди документов на французском языке, выявленных в фонде Айзенштаб Розенберга», подписанный
А. Бондаревским (Киев, 26.XI.1947), ЦДАВО, 4703/2/10, лл. 33–52, и
сопроводительная записка от Бондаревского на имя Гуденко
(11.VII.1947), ЦДАВО, 4703/2/10, лл. 19–20.
40
Обширные оригинальные дела о похищенных ЭРР библиотеках
Беларуси сейчас хранятся как часть берлинской коллекции (RG 215) в
YIVO в Нью-Йорке, Occ 9, 10, E 42, E 3a 20–35. Копии некоторых из этих
документов и некоторые варианты их находятся среди документов ЭРР
(ERR) в ВАВ, NS 30, специальных папках 55 и 167 и в ЦДАВО в Киеве.
67
варного вагона с карточными каталогами и один товарный вагон
с коллекцией Радзивилловской библиотеки (которую советские
власти перевезли в 1939 г. из Несвижа в Минск) в Ратибор. В декабре 1943 г. четыре товарных вагона книг и архивных материалов были перевезены туда же из Могилева через Белосток41. В
промежутке между январем и мартом 1944 г. пятнадцатью товарными вагонами были перевезены в Ратибор книги из Ленинской
библиотеки в Минске, один вагон периодики из Библиотеки Академии наук и еще один вагон с книгами из Радзивилловской
библиотеки42. Оттуда архивные материалы семьи Радзивиллов
были перевезены в Государственный архивный центр в Троппау
(Troppau) (сейчас чешский город Опава, расположенный примерно в 60 км к юго-востоку от чешской границы). Рапорты подтверждают, что в апреле 1944 г. семнадцать товарных вагонов
книг из библиотеки Ленина в Минске были размещены в здании
бывшей сигаретной фабрики в Паулсгрунде, одном из филиалов
ЭРР, находящемся в 5 км к северо-востоку от Ратибора. В отчетах
ЭРР из Ратибора упоминается о наличии здесь около 200 000 тт.
Четыре вагона из Могилева, в которых в том числе находилась
богатая коллекция сельскохозяйственной библиотеки из г. Горки
Могилевской области, были предназначены для размещения в
ближайшем замке Шонхейн (Schönhain [Gratenfeld]). В то же самое время в синагоге Лагерплац размещалось 394 ящика с книгами и архивными материалами из Могилева43. Дополнительные
ящики, в которых находились фильмы и газеты, в начале мая были подготовлены для коллекции, которую поздней назвали «Белорусская библиотека» (Weisruthenischer Bücherei)44. В течение
41
Отчет ЭРР (8.X.1943), ВАВ, NS 30/167, лл. 18 и далее; 12.43–
1.44, ЦДАВО, 3676/1/171, л. 349.
42
См. краткий ежемесячный отчет за февраль и март 1944 г.
(1.IV.1944), ЦДАВО, 3676/1/171, лл. 333–335.
43
Квартальный отчет ЭРР, 1.I–4.III.44 (17.IV.1944), ВАВ, NS 30/55;
12.43–1.44, ЦДАВО, 3676/1/171. л. 349.
44
См. серию рапортов от Главной рабочей группы ЭРР (HAGMitte) из Минска относительно эвакуации, ВАВ, NS 30/167–(10.V.1944),
лл. 7–8, (4.IV.1944), л. 9, (14.VII.1944), л. 11. См. также предварительный план, подписанный Ломачем, “Arbeitsplan für die Ergänzung der
Ostbücherei,” (6.IV.1943), лл. 35–39 и рапорт об эвакуации, подписанный
Шпоркетом (Sporket) – (9.III.1943), лл. 82–86.
68
декабря 1944 г. эта специальная «Белорусская библиотека», как и
перевезенные из Минска коллекции Радзивиловской библиотеки
и других библиотек45, была размещена в бывшей синагоге Лагерплац.
Таким образом, книги из Беларуси и Западной Европы в конце войны оказались вместе в Ратиборе. Из рапортов ЭРР из Ратибора известно, что Тургеневская библиотека и библиотека Петлюры разместились здесь в ноябре 1944 г. вместе со значительной частью других библиотек из Парижа и Амстердама. Показателем работы, проделанной в Ратиборе, является папка, которая
сохранилась среди документов ЭРР в архивах Еврейского института (YIVO) в Нью-Йорке, с коротким описанием 28 частных еврейских библиотек из Парижа, обработанных здесь между апрелем и ноябрем 1944 г.46 Все имена списка соответствуют именам в
конфискационных перечнях частных библиотек, похищенных ЭРР
в Париже, и многим именам владельцев книг, находящихся в настоящее время в Минске. Среди более поздних приобретений из
Парижа в начале декабря были доставлены 30 ящиков библиотеки
Бориса Суварина, часть которой была похищена ранее47. Несколько личных бумаг Суварина дошли из Ратибора до бывшего Особого архива в Москве через несколько лет после окончания войны и были возвращены во Францию в результате российской архивной реституции 2000 г., но некоторые из его книг все еще находятся в НББ в Минске.
ЭРР с командным центром Главной рабочей группы (HAG
Ostland), размещавшимся в Риге, вел очень активную деятельность в Балтийских республиках во время их оккупации в 1941 г.
К началу 1942 г. специальные команды ЭРР в Риге собрали более
200 000 книг для Восточной библиотеки, часть которых была
45
Отчет Ломача (13.XII.1944). ВАВ, NS 30/50.
YIVO Archives, RG 215 (Berlin Collection), G-223, документ из
рапортов ЭРР Stabsführung IV5; описание более 28 библиотек в Ратиборе, датированное 1944 г.
47
Сообщение ЭРР из Ратибора (Рацибуж) (7.XII.1944) о том, что 30
ящиков с книгами из библиотеки Суварина были распакованы (SOS 1–
31 с SOS 16 отсутствующими) 5–6 декабря, ВАВ, NS 30/50. Один из
ранних конфискационных списков (1942 г.) указывал только на три
ящика библиотеки Суварина (SOS 1–3).
46
69
сначала перевезена в Берлин и в последствии в Ратибор. Другие
книги, собранные в Риге, были предназначены для Центральной
48
библиотеки Высшей школы (ZBHS) в Танценберге . Остальные
книги потом перемещались прямо в Ратибор. Весной 1944 г., например, три товарных вагона книг и дублетов из Балтийских
стран (Ostland) были размещены в другом Восточном хранилище
49
в Ратиборе (Langestr. 55) . Балтийские перевозки значительно
увеличились летом и в конце 1944 г. в результате отступления
ЭРР с балтийских земель. Это объясняет, почему книги со штампом «Sichergestellt durch Einsatzstab RR Reval» и «Riga» из балтийских хранилищ находятся в Минске. Несколько минских
книг также имеют штампы ЭРР из Белграда. Псков, например,
был тоже хорошо представлен в Ратиборе. Следует отметить,
что многие редкие издания из псковских коллекций, прибывшие
эшелоном из Ратибора, до сих пор хранятся в Минске. Многие
книги, эвакуированные из Украины в конце войны, также оказались в Ратиборе, включая большую часть документов из партийного архива Днепропетровска (последние были возвращены
из Минска в Украину).
Одной из лучших балтийских коллекций, которая прибыла в
Ратибор, была часть ценного собрания (10 000 тт. с каталогом)
еврейского библиофила и коллекционера книг по искусству и искусствоведению Юлиуса Генса (Julius Genss) в Ревеле (Таллин).
Эта библиотека была раньше предметом серьезного конфликта
между РСХА и ЭРР. В январе 1942 г. библиотека Генса была похищена СД по приказу ЭРР. Розенберг сам учился в Юрьеве (немецкий Dorpat, эстонский Тарту) с Генсом и знал о библиотеке.
После того как семья Генса эвакуировалась в Ташкент в июле
1941 г., часть библиотеки (около 700 книг) была перевезена в ху48
Отчет Ломача (конец апреля 1943 г.) (18 с.) представляет генеральный план Восточной библиотеки, BAB, NS 30/163, другие документы и связанные с ними рапорты находятся в ВАВ, NS 30/55 и в ЦДАВО,
3676/1/213. Копии двух более поздних отчетов 1944 г., дающих ретроспективный обзор библиотечной деятельности ЭРР, включающий Восточную библиотеку, хранятся среди бумаг Розенберга в CDJC, CXLI–
158 и 159.
49
Квартальный отчет ЭРР 1.1–31.3. 1944 (17.IV.1944), ВАВ, NS 30/55.
70
дожественный музей Эстонии (ENSV Kunstimuuseum). Как только в конце февраля библиотека Генса оказалась в руках СД (6000
тт. с каталогом), берлинский офис РСХА, проанализировав ее
размеры и значение, приказал переслать ее в Берлин. И все же
ЭРР удалось задержать большую часть библиотеки и перевезти ее
50
в Ратибор . После войны Генс столкнулся с жестоким преследованием как «буржуазный националист» (до советской оккупации
он возглавлял филиал шведской спичечной фабрики в Эстонии) и
был арестован в Советской Эстонии. После освобождения и перед смертью в 1957 г. Генс узнал, что многие его книги находились в Библиотеке Академии наук в Минске, но попытки вернуть
их в Эстонию через судебные инстанции были безрезультатными.
Недавно дочь Генса Инна предала гласности этот факт, но ее воззвание доброй воли и призывы к законности остались без
51
ответа . По крайней мере 8 книг по искусству с экслибрисом
Генса находятся в отделе редких книг НББ в Минске. Некоторые
из них имеют также инвентарный номер художественного музея
в Таллине и конфискационный штамп ЭРР «Sichergestellt durch
Einsatzstab ERR Reval». Самая большая сохранившаяся часть
библиотеки со значительным количеством ценных западных книг
по искусству, гравюрам и собственным карточным каталогом
50
Различные докладные записки о конфискации этой библиотеки в
Ревеле (Таллин) в январе–марте 1942 г. находятся среди документов
ЭРР в ВАВ, Bestand NS 58, а также на микрофильме в Мемориальном
музее Холокоста в США, 362/148, лл. 15–15об, 22 и 27 и др. Прибытие
библиотеки в Ратибор зафиксировано в различных отчетах ЭРР. Инна
Генс утверждает, что перед войной библиотека насчитывала приблизительно 10 000 тт., но в отчетах РСХА (RSHA) фигурируют только 6000.
ЭРР забрала также и часть коллекции, которая хранилась в Художественном музее Эстонии.
51
Генс И. История одной библиотеки // Lekhaim: Ежемес. лит.публицист. журн. 2003. 4 (132). С. 48–53; Украденная библиотека //
Икша: Альманах. Проза. Стили. Мемуары. Документ. рассказы. М.,
1997. № 1. С. 130–146; Генс И. Украденная библиотека // Королевский
журн. 1998. № 13. С. 38–42.
71
Генса находится в отделе редких книг Библиотеки Академии на52
ук в Минске .
Летом 1944 г., когда центр в Ратиборе находился в зените
своей активности, ЭРР имела штат более 350 человек и размещалась в восемнадцати местах в городе и окрестностях. Только в
самом Ратиборе было более миллиона книг, при том, что многие
ящики с книгами не были разобраны, а часть еще находилась в
53
пути . По одним ретроспективным оценкам их насчитывалось от
одного до полутора миллионов книг, по другим – до нескольких
миллионов. Если говорить о вспомогательных хранилищах, организованных в окрестностях, то самым большим из них был отдел
газет и современных периодических изданий Восточной библиотеки (Presse-Amt), который размещался вместе со смоленским
партийным архивом в изящном замке Плесс (Pless, сейчас польский город Пшчына) примерно в 70 км к востоку от Ратибора.
Хранилища в Плессе сильно разрослись на протяжение 1944 г.
из-за грузов, прибывавших с Востока в связи с отступлением немецких войск (в частности, сюда прибыли 5 вагонов с документами партийного архива г. Смоленска, до этого вывезенного ЭРР
в г. Вильнюс). Здесь было размещено много периодических изда54
ний из белорусских библиотек .
С приближением Красной Армии, в декабре 1944 г., ЭРР начал эвакуацию Ратибора, хотя до середины января там все еще
занимались фондом и каталогизацией. Некоторые наиболее важные материалы уже были эвакуированы к концу января 1945 г. в
разные помещения в Банце (Banz, район Стаффелстайна [Staffel52
Первый том каталога: Генс Ю. Каталог библиотеки (Таллин,
1939, добавлены титульные листы и предисловие на английском и русском языках), включающий первые 1500 книг (вместе со справками и
библиографией), появился перед войной; второй том (посвященный иллюстрированным изданиям) существовал в виде последнего пробного
оттиска, место нахождения которого не было установлено после войны.
53
Например, отчет ЭРР ([?1944]), CDJC, CXLI–158; более подробно можно будет прочитать в моей статье, которая готовится для
Holocaust and Genocide Studies.
54
Относительно «Смоленского архива», центра в Ратиборе и Плессе
см.: Grimsted P.K. The Odyssey of the “Smolensk Archive”: Communist Records in the Service of Anti-Communism. Pittsburgh, 1995. Р. 42–44.
72
stein] в Баварии) в зависимости от складских возможностей. Но у
ЭРР не было достаточного количества подвижного состава для
эвакуации всей литературы из Ратибора на Запад. Что касается
архивных документов самого ЭРР, то, если бы эвакуация не была
возможной, остававшийся там представитель ЭРР «был готов
уничтожить их с помощью канистры с бензином, приготовленной
для этой задачи». Тем не менее, они должны были выполнить
приказ о сохранении Восточной библиотеки в «надежде на то,
что можно будет возобновить ее использование, как только критическая ситуация в Верхней Силезии исчезнет». Все еще «надеясь на успешное контрнаступление», они были не склонны допустить, что «большевики могли бы захватить оставленные мате55
риалы» . Основываясь на документах ЭРР, найденных американской армией на месте последнего отступления в поместье
Курта фон Берга (шефа ЭРР в Париже на протяжении долгого
времени) и других местах в Банце, можно говорить о том, что
Вундеру удалось эвакуировать документы из офиса и личные бумаги. Зная о книгах, найденных Красной Армией, мы можем утверждать, что нацисты не уничтожили большинство архивов и
библиотечных книг, которые они собрали с оккупированных территорий в окрестностях Ратибора.
55
Штабсфюрер ЭРР Герхард Утикал Розенбергу “Aktenvermerk für
den Reichleiter–Dienstgut in Oberschlesien” (25.I.1945), ВАВ, NS 8/261;
другая копия NS 30/7. Места для эвакуации ЭРР в Бамберге (Bamberg) –
окрестности Штаффельштайна (Staffelstein) были в ближайшем городе
Лихтенфельсе в Шлосс Банц и в поместье барона Курта фон Берга (Kurt
von Behr), который руководил операцией ЭРР в Париже; были использованы также помещения аббатства бенедиктинцев (конвент–Kloster
Banz), находившегося недалеко от Штаффельштайна, и еще одно здание
в самом Штаффельштайне. Относительно того, как американская армия
нашла здесь документы после самоубийства фон Берга и его жены, см.
отчет в US NACP, RG 260, документы отдела по связям в образовании и
культуре, сектор по делам культуры, документы, относящиеся к памятникам, музеям, библиотекам, архивам и изящным искусствам, box 234.
Копия есть в BAK, В-323.
73
Поиски и находки Красной Армии
Первые советские рапорты об обнаруженных в Силезии книгах из Минска дают возможность предположить, что они хранились вместе с Тургеневской библиотекой. Различные находки ас56
социируются с именем Бориса Шиперовича , который весной и
летом 1945 г. служил в Красной Армии, под командованием
маршала Константина Рокоссовского и генерал-майора Андрея
Окорокова, возглавлявшего Главное политуправление (ГлавПУ)
Красной Армии на этой территории.
Согласно одному докладу Шиперович первым нашел книги
из Тургеневской библиотеки в немецком замке около Бреслау
(Вроцлав), возможно, в предместье немецкого Лисса (Lissa), который использовался как послевоенный центр отдыха для Красной
Армии. Он обнаружил «несколько поврежденных ящиков с книгами с немецкими ярлыками и указанием места, откуда они прибыли: Минск, Библиотека Академии наук и Париж. Тургеневская
библиотека»57. В течение весны и лета 1945 г. в Красной Армии
имелось несколько трофейных бригад и сборочных пунктов для
книг в Силезии.
Шиперович и его сослуживцы нашли огромный склад в Катовицах (польский город Kattowitz) в предместье Мысловиц
(польский город Myslowitz) в 70 км к северу от Ратибора и в
30 км к северу от Пшчыны с «сотнями и тысячами ящиков» с
книгами с ярлыками на немецком языке. Он «никогда не видел
так много книг». Там же обнаружили и книги из Беларуси, среди
которых были экземпляры «со штампами библиотеки Академии
наук и некоторые из Ленинской библиотеки в Минске». Он говорил о большом количестве французских и польских изданий,
«инкунабулов и изданий XVI и XVII вв.», кроме того, книг «на
иврите, славянских и латинском языках». В своих воспоминаниях, изданных при советской власти, Шиперович избегает упоми56
Шиперович Б. Спасение книг // Альманах библиофила. 1973.
[Вып. 1].С. 57–59. См. более подробно: Grimsted P.K. The Odyssey of the
Turgenev Library. Сhapter 5.
57
Краткий отчет друга Шиперовича Анатолия Кузьмича Тарасенкова, изданный его вдовой Марией Белкиной: Главная книга // Новый
мир, 1966. № 11. C. 214–215; «Москва–Париж–Москва», С. 83.
74
нания об иностранных «трофеях» и не указывает ни на книги из
Парижа, ни на конкретно Тургеневскую библиотеку. Шиперович
сообщил, что «Рокоссовский приказал, чтобы книги вернули их
владельцам», хотя «русские книги без штампов были отданы в
Офицерский клуб штаба армейской группировки»58. Из других
источников мы можем понять, что события, описанные в воспоминаниях, значительно отличаются от тех, что происходили на
самом деле.
Шиперович, возможно, не представлял себе, как много частных
западноевропейских библиотек помещалось в тысячах ящиков в
Мысловицах и откуда они прибыли, и он не мог знать об их миграции во время нацистского правления или операций ЭРР в Ратиборе. Но он точно знал, что «книги были привезены нацистами
из разных мест». Шиперович сожалел, что нашел книги так поздно, потому что, как он объяснял своему другу московскому литературному критику Анатолию Тарасенкову, «многие документы
были уже украдены, включая поэзию и рукописи». Он был готов
спасти книги и «погрузить иностранные издания, среди которых
были экземпляры библиотеки Ротшильдов, в два вагона». Потом,
при более внимательном осмотре, среди ящиков на складе он и
его коллеги нашли «библиотеку герцога Орлеанского (Генрих,
граф Парижский) и других людей, которые знали и любили книги». Шиперович также упомянул о том, что он передавал некоторые
интересные
книги
Тарасенкову
с
несколькими
59
посыльными .
Подтверждение того, что красноармейское подразделение
нашло 4000–5000 ящиков с книгами, которые «уже в начале
1945 г. были собраны в Мысловицах», было обнаружено в черновике отчета за июль 1946 г., сделанного директором ВГБИЛ Маргаритой Рудомино. Она возглавила библиотечную группу, по58
Шиперович Б. «Спасение книг». С. 57–59.
Различные письма Шиперовича своему другу поэту и литературному критику Анатолию Кузьмичу Тарасенкову в Москву в течение
1945 г. подтверждают, что он служил в армии и активно занимался утерянными книгами – РГАЛИ, фонд 2587 (Анатолий Кузьмич Тарасенков)/1/760. Он описывает книги на складе (не упоминая Мысловицы).
Цитаты, которые здесь приводятся, взяты из недатированного письма
[1945] с номером полевой почты, лл. 79–82.
59
75
сланную в Германию Комитетом культурно-просветительных учреждений Совнаркома РСФСР, в составе трофейной бригады
(май–октябрь 1946 г.)60. Солдат из Могилева подтвердил наличие
книг из белорусских библиотек на складах в Мысловицах в записке (17 июня 1945 г.) «с коммунистическим приветом», адресованной Ленинской библиотеке в Минске61. К июлю 1945 г. отряды ГлавПУ были готовы отправить «предполагаемые 1 200 000
тт. на русском и иностранных языках» из шести библиотек Могилева, Пскова и Риги в «4735 ящиках и 2305 картонных коробках,
подготовленных на складах в Мысловицах (Польша). Сорок железнодорожных вагонов были заказаны для транспортировки».
Седьмой библиотекой в списке «владельцев русских книг» была
«Русская Тургеневская библиотека в Париже». В напечатанном
фрагменте этого, только частично рассекреченного рапорта, ничего не говорится о полумиллионе иностранных книг, конфискованных нацистами62. Вероятно, немцы при отступлении вывезли
60
[Рудомино М. И.]. Тургеневская библиотека в Лигнице (Польша),
№ 31 // Список библиотек, обследованных представителями Комитета
культуры в Германии за период 1-го января – 1 мая 1946 г., ГАРФ, А534/2/1, лл. 137–137об (в А-534/2/1/10, лл. 182–182об). Факсимиле сообщения о Тургеневской библиотеке и неподписанный рапорт с его английским переводом в книге Grimsted P.K. The Odyssey of the Turgenev
Library. Приложение III; напечатано в немецком переводе Инго Коласы
(Ingo Kolasa), под редакцией Клауса-Дитера Лемана (Klaus-Dieter
Lehmann), Die Trophäenkommissionen der Roten Armee: Eine
Dokumentensammlung zur Verschleppung von Büchern aus deutschen
Bibliotheken. Frankfurt-am-Main, 1996. S. 127–143. Doc. № 20 (Turgenev
Library, p. 141). Оригинал документа не подписан, но все 29 библиотек
вошли в последующие подписанные отчеты Рудомино в той же папке.
Трофейную бригаду возглавлял Алексей Дмитриевич Маевский, директор Института музейных исследований в Москве.
61
Письмо найдено в Национальном архиве Беларуси среди библиотечных отчетов, фонд 546/2/4, лл. 20–21. Я благодарна Людмиле Ивановне Станкевич, которая сообщила мне об этом документе.
62
К сожалению, полный оригинальный текст и относящиеся к нему
военные рапорты закрыты для исследователей и, вероятно, абзацы, касающиеся трофейных книг, были опущены в публикации РГБ. Фрагменты рапорта майора В. Пахомова (начальник [ГлавПУ]). «О библиотеках,
обнаруженных войсками Красной Армии», опубликованные как доку76
книги из Ратибора. Поскольку Мысловицы были важным железнодорожным узлом и здесь находилось очень много книг, ГлавПУ под командованием генерала Окорокова использовал склады
в качестве сборного и сортировочного пункта для подготовки и
отправки эшелона в Минск в октябре – ноябре 1945 г.
По всей вероятности, Красная Армия перевезла в Мысловицы и другие книги, найденные на территории, где ЭРР осуществляла свои операции. Среди других значительных находок военная
бригада трофейных библиотек обнаружила в марте 1945 г. немецкий эшелон книг из советских библиотек на товарной станции
в Плессе. По причине того, что в этом эшелоне было четыре или
пять вагонов с документами смоленского партийного архива, был
послан рапорт армейской разведки в ЦК в Москву. В нем сообщалось о библиотечных и архивных материалах общим количеством «до 100 000 единиц в 580 ящиках … преимущественно из
Риги, Ревеля [Таллин], Пскова и Вильнюса» и «около 80 000 томов журналов в 660 ящиках… из библиотеки Академии наук и
Ленинской библиотеки БССР … для перевозки всего этого было
необходимо от 10 до 12 вагонов»63. Хотя вагоны со смоленским
архивом вернулись в Смоленск к концу апреля 1945 г., нигде нет
информации о том, что тогда же белорусские книги и журналы
мент № 169 в Библиотечном деле в России в период Великой Отечественной войны (июнь 1941–май 1945) / Сост. А.Л. Дивногорцев; Ред.
В.А. Фокеев и др. Москва: Пашков дом, 2000. С. 274–275; цитируемые
архивные ссылки взяты из ЦАМО, фонд 32 (ГлавПУ РККА), опись
11302/327, лл. 383–384об. Примечательно, что опубликованные фрагменты связаны только с поиском книг, конфискованных нацистами из
советских библиотек, но не Тургеневской библиотеки. В 2002 г. на
просьбу РГБ сделать полную копию из ЦАМО был получен отрицательный ответ.
63
Рапорт начальника ГлавПУ РККА И.В. Шикина (1 марта 1945 г.)
Г.М. Маленкову, ЦК ВКП(б), РГАСПИ, 17/125/308, лл. 11–12; Г.Ф. Александров и И.В. Шикин Г.М. Маленкову, ЦК ВКП(б) (1.III.1945),
РГАСПИ, 17/125/308, лл. 14–17. Рапорты были напечатаны Шепелевым В.: Судьба «Смоленского архива» // Известия ЦК КПСС. 1991.
№ 5. С. 135–136.
77
были перевезены в Минск64. Предположительно, они были направлены в Мысловицы. В марте 1945 г. другое подразделение
Красной Армии нашло «10 000 книг из минских библиотек» в
Паулсгрунде (8 км к северо-востоку от Ратибора)65. Никаких дополнительных документов ни об их судьбе, ни о судьбе 20 000
книг из белорусских библиотек в Минске, обнаруженных в Шенхайне (Schönhain) (сейчас польский город Хросты (Chrosty) в 20
км к северо-востоку от Ратибора), не было найдено66. И Паулсгрунд и Шенхайн упоминались как дополнительные хранилища
ЭРР.
«После того, как в Польше был найден большой массив литературы, принадлежавшей белорусской библиотеке», груз, согласно отчету Рудомино, был адресован «Публичной библиотеке
Белорусской ССР»67. Шиперович упоминал: «57 вагонов с книгами направились в Минск»68. Бывший директор НББ подтвердил,
что груз «прибыл в Минск поездом осенью 1945 г., 54 товарными
вагонами в количестве одного миллиона книг»69. Погрузочная
64
Относительно поиска и возвращения смоленского архива см.:
Grimsted P.K. The Odyssey of the “Smolensk Archive”. Р. 44–48. Один из
рапортов упоминает, что книги как будто были отправлены домой, но
документы о военной перевозке еще не найдены.
65
Письмо помощника инспектора военной охраны Красной Армии
гвардии полковника Апостолова (15.XII.1945) в сборнике Библиотечное
дело в БССР: Документы и материалы, 1921–1958 / Сост. Л.И. Станкевич и др.; Ред. К.С. Санько и др. Минск: Высш. школа, 1984. С. 36 (док.
18).
66
Замок Шенхайн упоминался ранее в докладах ЭРР. Относительно поисков там см.: Пахомов В. О библиотеках, обнаруженных войсками Красной Армии. С. 275.
67
[Рудомино М.И.] Тургеневская библиотека в Лигнице, ГАРФ,
А-534/2/1, лл. 137–137об.
68
Б. Шиперович Т. Тарасенкову, недатированное письмо [1945],
РГАЛИ, фонд 2587/1/760, л. 80. В другом недатированном письме вместе с Новогодними поздравлениями Б. Шиперович упомянул о двух
ящиках современной английской литературы, хотя «он не смог получить их, поскольку они уехали в Минск», л. 84.
69
Из письма директора Национальной библиотеки Беларуси Галины Николаевны Олейник Фрицу Хаугеводу (Frits J. Hoogewoud) (июнь
1993). Письмо цитировалось Хаугеводом: “Russia’s Only Restitution of
78
документация на этот эшелон или на других получателей не найдена. Другой официальный отчет приводит цифру 60 вагонов, полученных в 1945 г., включая 54 вагона из Мысловиц. В нем также
упоминаются дополнительные тридцать тысяч книг, найденные в
Чехословакии и возвращенные из Праги70.
Эшелон прибыл в Минск в ноябре 1945 г., в город, разрушенный почти до основания. Дополнительные помещения были
достроены к центральному зданию белорусского правительства
(Дом правительства), который немцы, отступая, заминировали,
но не взорвали. Ни у Гос. библиотеки им. В.И. Ленина, ни у Библиотеки Академии наук не осталось хранилищ. Даже сами директора библиотек носили на руках возвращенные книги в те помещения, которые смогли отыскать: свободные комнаты на 6-ом
этаже Дома правительства, где потом разместилась Правительственная библиотека им. Горького (сейчас Президентская библиотека), и в другие пригодные «для 400 000 книг» места. Белорусскую
журналистку, которая была послана со специальной миссией в
Легницу и нашла товарные вагоны для эшелона, считали героиней за то, что она вернула «книги домой из плена»71. Но она, возBooks to the West: Dutch Books from Moscow (1992)” // The Return of
Looted Collections. Р. 72–73. Есть цифры, которые свидетельствуют о
том, сколько книг перевозилось из Ратибора через Мысловицы, в опубликованном в 1946 г. рапорте Люторовича «Справка председателя комитета
по делам культурно-просветительных учреждений при СНК БССР» // Библиотечное дело в БССР. С. 39 (док. 20). В рапорте сообщается о 60 вагонах,
но подробности касаются только 54 вагонов из Мысловиц.
70
Люторович, председатель комитета культурно-просветительских
учреждений при СК БССР в сб.: Библиотечное дело в БССР: Докум. и
материалы. 1941–1958, С. 39 (док. 20). Отчет называет цифру в 60 вагонов.
71
Эркина О. «Она вернула книги из плена»: (интервью с Марией
Вагановой) // Сов. Белоруссия. 2003. 29 марта. С. 4–5. Находящаяся на
пенсии белорусская журналистка недавно рассказала, что, когда в конце
1945 г. эшелон был задержан в Легнице (Liegnitz), ее послали туда договориться о вагонах с маршалом Рокоссовским. Ваганова вспоминает,
что книги уже прибыли во время ее путешествия в Легницу, но предполагает, что они находились в Легнице ранее, так как там на самом деле
размещался штаб Северной группы войск Рокоссовского, и было бы
79
можно, не представляла себе и конечно не могла предположить,
что половина прибывших с ней книг была из других иностранных
библиотек, похищенных нацистами, и на самом деле не возвращалась «домой из плена».
Тургеневская библиотека из Парижа
Утверждение, что книг из Тургеневской библиотеки в Мысловицах было от 4000 до 5000 ящиков, появилось в отчете директора ВГБИЛ М.И. Рудомино72 и в красноармейском рапорте за
июль 1945 г., процитированном выше73. Как объясняет
М.И. Рудомино, хотя много книг отправилось в Минск с эшелоном
из Мысловиц, путешествие многих других продолжилось на Запад. Книги из Тургеневской библиотеки, которые являлись символом России за границей, представляли больший интерес для стаудивительно, если бы их смогли перевезти без вагонов на расстояние
250 км от Мысловиц (Myslowitz) перед тем, как отправить в Минск.
72
Рудомино М. И. Тургеневская библиотека в Лигнице (Польша),
№ 31 // «Список библиотек, обследованных представителями Комитета
культуры в Германии за период 1-го января – 1 мая 1946 г.», ГАРФ, А534/2/1, лл. 137–137об (в А-534/2/1/10, лл. 182–182об). Факсимиле сообщения о Тургеневской библиотеке и неподписанный рапорт с его английским переводом в книге Grimsted P.K. The Odyssey of the Turgenev
Library. Приложение III; напечатано в немецком переводе Инго Коласы
(Ingo Kolasa), под редакцией Клауса-Дитера Лемана (Klaus-Dieter
Lehmann), Die Trophäenkommissionen der Roten Armee: Eine
Dokumentensammlung zur Verschleppung von Büchern aus deutschen
Bibliotheken. Frankfurt-am-Main, 1996. S. 127–143. doc. № 20 (Turgenev
Library, S. 141). Оригинал документа не подписан, но все 29 библиотек
вошли в последующие подписанные отчеты Рудомино в той же папке.
Трофейную бригаду возглавлял Алексей Дмитриевич Маевский, директор Института музейных исследований в Москве.
73
Фрагмент рапорта майора В. Пахомова «О библиотеках, обнаруженных войсками Красной Армии», опубликованный, как документ №
169 в сборнике: Библиотечное дело в России в период Великой Отечественной войны (июнь–май 1945) / Сост. А.Л. Дивногорцев; Ред.
В.А. Фокеев и др. Москва: Пашков дом, 2000. С. 274–275; совсем недавно, в связи с моими исследованиями Тургеневской библиотеки, коллеги из РГБ заказали в ЦАМО копию этого документа после того, как
моя просьба об этом была отклонена. ЦАМО ответил, что эти документы пока еще обрабатываются.
80
линских спецслужб, чем «иностранные трофейные книги из Западной Европы». С одной стороны, там могли быть автографы Ленина,
так как это была библиотека, где Ленин учился и где размещалась
в Париже РСДРП. С другой стороны, это был «рассадник» эмигрантской литературы, и там могли быть бумаги, по которым можно
было выявить еще больше «врагов народа». Кроме того, в идеологическом смысле было очень удобно, что в одном читальном зале
посетители могли найти и «Правду», и «Искру» (включая меньшевистские изд.), и «Последние новости», издававшиеся Павлом Милюковым. Но книги и их литературная ценность также очень интересовали советских офицеров и библиофилов, таких как
Б. Шиперович. Согласно отчету Маргариты Рудомино, около
60 000 русскоязычных книг из Тургеневской библиотеки были перевезены в штаб Красной Армии в уже польскую Силезию74.
В январе 1946 г. Комитет культуры в Москве послал срочную телеграмму Рудомино с запросом относительно Тургеневской библиотеки, которая, как они слышали, находится в Легнице.
В своем зашифрованном ответе в конце января М.И. Рудомино
[из Берлина] подтвердила, что «парижская Тургеневская библиотека размещена в Легнице в Польше в офицерском клубе, где командовал начальник Политического Управления Северной группы
войск, генерал-лейтенант А. Окороков»75. Очевидно, это были
книги с библиотечным штампом, которые опознал Б. Шиперович,
а не те, о которых он упоминал в мемуарах советского периода –
книги «без опознавательных знаков».
Два месяца спустя в марте 1946 г., согласно М.И. Рудомино,
«сливки» Тургеневской библиотеки, размещенной в Легнице,
«были переданы Ленинской библиотеке персонально майором
Шиперовичем»76. Коллеги в РГБ все еще не смогли найти доку74
[Рудомино М.И.] «Тургеневская библиотека в Лигнице (Польша)», ГАРФ, А-534/2/1, лл. 137–137об.
75
См. факсимиле телеграммы из Москвы, адресованной Маневскому
и М.И. Рудомино, вместе с английским переводом ответа М.И. Рудомино в
монографии Grimsted P.K. The Odyssey of the Turgenev Library, Приложение II. Оригинал находится в ГАРФ, А-534/2/8, л. 218, л. 216.
76
В отчете Рудомино имя Шиперовича пишется как Шапирович,
но правильность первого написания подтвердили другие источники. Из
Центрального архива Министерства обороны (ЦАМО) в ответ на мое
81
ментов, относящихся к до сих пор секретной транспортировке,
хотя М.И. Рудомино, несомненно, была в Легнице в марте, перед
тем как написать свой отчет77. В одном сообщении из архива Ленинской библиотеки упоминается о том, что библиотечные книги
были присланы «Политическим управлением Северной группы
войск [Легница]» к 19 марта 1946 г. Несколько партий Тургеневской библиотеки были получены в 1947 и 1948 гг., по крайней мере, из трех мест расположения войск, включая Печи в Минской
области, но подробнее об их предыдущей миграции не известно.
В январе 1949 г. Ленинская библиотека получила груз скорым
пассажирским поездом от офицерского клуба в Легнице вместе с
трехстраничным списком из приблизительно 100 названий книг
Тургеневской библиотеки. Но к этому времени Шиперович уже
вернулся в Москву78.
Армейские рапорты относительно библиотеки в Легнице
еще, к сожалению, не найдены, по крайней мере, два личных отчета начала 50-х гг. подтверждают гибель значительной части
книг Тургеневской библиотеки, находившейся в «секретной коллекции» в офицерском клубе. Владимир Сашонко, офицер, находившийся в Легнице в начале 50-х гг. с Северной группой войск
Красной Армии, датирует гибель 1951 г. Заведующий библиотекой объяснял, что «отобранные книги, связанные, например, с
именем Ленина или автографом Бунина, были отправлены в Москву». Что касается остальных книг, заведующий «получил приказ из Москвы сжечь их в топке помещения». Сашонко сожалел,
что смог спасти только одну из книг и привезти ее домой как супервое письмо в июне 2002 г. написали, что «имени Бориса Шиперовича нет в картотеке офицеров». Наконец, в 2003 г., в ответе на запрос РГБ
они подтвердили, что «капитан Борис Шиперович» заведовал библиотекой в офицерском клубе в Легнице с декабря 1945 г. по март 1948 г. Но
они заявили, что у них нет ни документов, связанных с поиском книг и
архивов в Силезии, ни каких-нибудь других отчетов о библиотеке в
Легнице. Специальная документация, которую мы запрашивали, еще не
была рассекречена.
77
Заявление Рудомино на командировку в Лиссу и Легницу (от 9
марта 1946 г.) находится среди бумаг ее трофейной группы в ГАРФ, А534/2/8, лл. 200 и 201.
78
Все эти грузы задокументированы у Гримстед, The Odyssey of the
Turgenev Library.
82
венир. Факт, что «книги с улицы Валь-де-Грас (rue Val-de-Grace)
погибли от рук своих освободителей», заключил он, был одним
из «странных парадоксов двадцатого века»79.
В Минске мы узнали, что значительно больше книг Тургеневской библиотеки было спасено офицером из Беларуси, служившим в Легнице. Он через контакт с директором Ленинской
библиотеки в Минске смог урегулировать «спасение» большего
количества книг из офицерского клуба. Среди тех, которые он
привез в Минск, были две со штампами «спецхрана», где особо
«неблагонадежные» иностранные книги подлежали возможному
уничтожению. Дочь офицера Татьяна Ивановна Рощина, бывшая
до 2003 г. заведующей отделом редких книг НББ, координировала работу по созданию картотеки и БД провененций и других
книжных помет80. Сегодня в Минске она и ее коллеги не могут
точно назвать, сколько книг Тургеневской библиотеки находится
в разных отделах НББ. Трагично, что многие отчеты свидетельствуют об уничтожении книг со штампами Тургеневской библиотеки, прибывших в Минск во время так называемых советских кампаний «чисток». Один библиотекарь в белорусской столице попытался обойти цензуру, чтобы спасти несколько титульных листов с дарственными надписями81. Такая же трагическая судьба
79
Сашонко В. Книги с улицы Вал-де-Грас // Нева. 1994. № 10.
С. 301–305.
80
Татьяна Рощина дала интервью о роли своего отца в сборе книг
Тургеневской библиотеки для Минска: Люшкевич А. Белорусский след
«русского Парижа» // Белорус. деловая газ. – [прил.]: Для служебного
пользования. 2003. № 1(12). С. 18–19. Я благодарна ей за то, что она показала мне несколько книг и поделилась воспоминаниями. Как она объяснила в опубликованном интервью, она сожалеет о том, что узнала об
этой проблеме уже после смерти отца.
81
См. длинную сноску о судьбе Тургеневской библиотеки Николая
Котрелева, «Плач о погибели русской библиотеки», в сборнике Редкие
книги и рукописи: Изучение и описание: (Материалы Всесоюз. науч.метод. совещ. зав. отд. редких книг и рукописей библиотек вузов. Ленинград, 24–26 янв. 1989 г.). Л., 1991. С. 107–109. Котрелев свидетельствует о спасении нескольких титульных листов с дарственными надписями известных русских писателей из книг со штампами Тургеневской
библиотеки, которые были направлены на уничтожение «в удаленной
советской библиотеке». Позже Н. Котрелев указал мне эту библиотеку,
когда я была в Минске, и убеждал меня, что у него есть факты, под83
выпала на долю многих томов из Тургеневской библиотеки, привезенных на Украину82.
Между тем в Москве, после десятилетий молчания, Российская Государственная библиотека (РГБ – бывшая Ленинская библиотека) наконец сняла печати секретности. Парижский коллоквиум в честь 125-й годовщины Тургеневской библиотеки в январе 2001 г. был первым открытым признанием РГБ в том, что в ее
фонде есть книги из Тургеневской библиотеки. Надежда Рыжак,
которая сейчас возглавляет отдел литературы русского зарубежья
(бывший спецхран), обнаружила, что «примерно 3400 томов» были разбросаны в фондах библиотеки. К 2002 г. эта цифра увеличилась до 10 000 трофейных книг с печатями Тургеневской
библиотеки83. Эта цифра все еще предварительная, но остается
без ответа один вопрос: что случилось с остальными? Это составляет приблизительно одну шестую от 60 000 книг, собранных в
Легнице, одну десятую от 100 000 книг, похищенных нацистами
в Париже. 26 книг с печатями Тургеневской библиотеки были
идентифицированы в Воронеже. Другие были найдены в Орле,
Казани и на Сахалине. Два экземпляра имеются в библиотеке
Стенфордского университета в Пало Альто (Palo Alto),
Калифорния84.
тверждающие, что многие сомнительные книги были уничтожены. Это
подтверждается и другими источниками.
82
Киевский библиотекарь потеряла работу в Государственной исторической библиотеке в 1983 г. после того, как написала письмо протеста, пытаясь предупредить уничтожение.
83
Относительно находок в РГБ см. статью Рыжак Н. Вторая мировая война и судьба изданий парижской Тургеневской библиотеки, оказавшихся в РГБ // Библиотековедение. 2002. № 5. С. 114–118; и доклад
Рыжак Н. Коллекция парижской Русской общественной библиотеки им.
И. С. Тургенева в фондах РГБ // Румянцевские чтения–2002: Нац. б-ка в
современном социокультурном процессе. Сб. докл. М.: РГБ, 2002. Т. 1:
Тезисы и сообщения. С. 296–301, представленный ею на коллоквиуме с
большими подробностями. См. Grimsted. The Odyssey of the Turgenev
Library, особенно часть 6.
84
Известные теперь места хранения книг со штампами Тургеневской библиотеки и библиотечных архивов перечислены в монографии
Гримстед: The Odyssey of the Turgenev Library, Приложение I.
84
Многие архивные документы из Тургеневской библиотеки,
которые дошли до РГБ (включая 2 тома каталога библиотеки),
были переданы в ЦГАОР СССР в 1948 г. и сейчас находятся в
ГАРФ (165 архивных дел). Другие 33 важных дела из архива Тургеневской библиотеки были недавно обработаны в Российской
Государственной библиотеке в Москве. Письмо В.И. Ленина, адресованное библиотеке в Париже в 1911 г., было передано в
бывший Центральный партийный архив и сейчас хранится в фондах его преемника РГАСПИ. Еще около четырех дел (пока не обработанных) и часть каталога находятся в Минске.
Президентская библиотека в Минске недавно составила карточный каталог, включающий приблизительно 500 тт. из парижской Тургеневской библиотеки в отделе редких книг. Он охватывает 363 книги и брошюры и 88 периодических изданий. Но, несомненно, у них есть и экземпляры с дефектными штампами и
такие, которые затерялись в основном хранении. Академическая
библиотека еще не занималась таким исследованием. Национальная библиотека Беларуси сейчас насчитывает несколько сотен
таких книг. Но она не берет в расчет те экземпляры, которые
имеют штампы составных частей русской коллекции, как, например, штамп «Bibliothèque Russe», использовавшийся в то время,
когда библиотека еще не носила имя Тургенева, – до его смерти в
1893 г., а также штампы библиотеки Лаврова-Готца и библиотеки
РСДРП. Партия делила помещение с Тургеневской библиотекой,
когда В.И. Ленин перевез коллекцию книг из Женевы в 1911 г.
Могут встречаться книги русской библиотеки-читальни Герцена
в Ницце, приобретенной Тургеневской библиотекой в 1938 г.85
В 1992 г. Всероссийская библиотека иностранной литературы (ВГБИЛ) в Москве вернула 600 голландских книг в Нидерланды. Эти книги были перевезены из Минска в Москву – последняя большая партия в 1984 г. Одно голландское Евангелие со
штампами Тургеневской библиотеки прибыло в Минск после
войны вместе с другими книгами из Парижа (через Ратибор). Когда библиотекари амстердамского университета вернули его в
85
Книжные штампы многих из этих библиотек воспроизводит
Гримстед в The Odyssey of the Turgenev Library, Приложение 7.
85
Париж, то эта книга оказалась первой из 100 000, конфискованных в 1940 г., и вернувшейся домой после войны86.
Бывшая библиотека Института марксизма-ленинизма (сейчас
Государственная общественно-политическая библиотека [ГОПБ])
передала около 200 книг в Международный институт социальной
истории (IISH) в Амстердаме в 1992 г. Многие из них также путешествовали через Минск. В начале 2002 г. заместитель министра
иностранных дел России Александр Авдеев председательствовал
на церемонии передачи Государственной общественно-политической библиотекой 118 книг представителю Тургеневской библиотеки в Париже. Книги были найдены в Легнице в начале 1980-х и
переданы Партией коммунистов Польши в качестве подарка в
библиотеку бывшего Института марксизма-ленинизма. Передача
этих книг во Францию была первым актом реституции в Тургеневскую библиотеку из библиотеки бывшего Советского Союза.
Между тем, директор НББ Галина Олейник написала мне в
1999 г.: «Когда в середине 80-х гг. спецхран был ликвидирован»,
они «нашли 264 книги из парижской библиотеки Семена Петлюры .., которые были переданы Государственной библиотеке Украинской ССР (сейчас Парламентская библиотека Украины) в
апреле–июне 1990 г. в контексте книжного обмена в Советском
Союзе … другие библиотеки в Киеве отказались от них … Вопрос о передаче [книг] в Париж даже не поднимался»87. Еще не86
Титульные листы и книжные штампы, найденные в этой книге,
Гримстед воспроизводит в The Odyssey of the Turgenev Library, Приложение 1. См. статью Hoogewoud F. Russia’s Only Restitution of Books to
the West: Dutch Books from Moscow (1992) // The Return of Looted Collections (1946–1996): An Unfinished Chapter: Proc. of an Intern. Symposium to
mark the 50th Anniversary of the Return of Dutch Collection from Germany /
ed.by Hoogewoud F.J., Kwaardgras E.P. et al. Amsterdam, 1997. P. 72–74.
87
Галина Олейник Патриции К. Гримстед (17 ноября 1999). Я ранее получила ответ о библиотеке Петлюры от Адама Мальдиса, который
упомянул о возвращении книг в Киев в своем выступлении на конференции, посвященной теме военных трофеев, в Нью-Йорке в январе
1995 г., где я впервые встретилась с ним. В своих предыдущих статьях я
ссылалась только на 240 книг, переданных в Киев, так как письмо из
НББ пришло поздней. Grimsted. The Poswar Fate of the Petliura Library.
P. 397.
86
сколько книг из библиотеки Петлюры недавно всплыло в РГБ в
Москве, немного осталось в НББ и в Президентской библиотеке в
Минске. Некоторую часть книг и архив библиотеки Петлюры
разделили между двумя архивами в Москве и двумя в Киеве.
Заключение
В прежних исследованиях трагической судьбы трех славянских библиотек из Парижа, которые прибыли в 1945 г. в СССР,
Тургеневская библиотека и библиотека Петлюры являются примером книг, ставших жертвами и трофеями Второй мировой
войны88. В Минск прибыла только часть книг этих двух библиотек, в то время как большая их часть отправилась прямо в Москву
таким же образом, как и большая часть польской библиотеки,
найденной в Саксонии. В советских руках эти библиотеки имели
специфическую судьбу и трагическое для них рассредоточение.
Еще в немецких руках библиотека Петлюры и Тургеневская библиотека оставались нетронутыми до конца войны. В советской
оккупационной зоне их постигла та же участь, что и остальные
трофейные библиотеки: они были погружены в вагоны и перевезены в Минск в 1945 г. Теперь, когда мы установили количество,
разнообразие и идентичность книг в Минске тем книгам, что находились на оккупированных нацистами землях (за пределами
Германии и Рейха), мы можем понять не решенную до сих пор
88
Моя статья “Twice Plundered, but Still not Home from the War: The
Fate of Three Slavic Libraries Confiscated by the Nazis from Paris” // Solanus. 2002. 16. P. 39–76 появилась в результате прочитанных мною лекций в Париже в 2001 и в 2002 гг. Переработанный польский перевод
готовится к выпуску в данный момент. Моя монография The Odyssey of
the Turgenev Library from Paris, 1940–2002: Books as Victims and Trophies
of War. Amsterdam: IISH, 2003, электронный вариант которой скоро появится на вебсайте МИСИ (IISH) — http://www.iisg.nl. Относительно
библиотеки Петлюры см.: Grimsted, The Odyssey of the Petliura Library
and the Records of the Ukrainian National Republic during World War II //
Harvard Ukrainian Studies. 1998 [2000]. 22. [Cultures and Nations of Central and Eastern Europe: Essays in Honor of Roman Szporluk, ed. Zvi Gitelman et al.]. P. 189–191; и Grimsted The Postwar Fate of the Petliura Library
and the Records of the Ukrainian National Republic // Harvard Ukrainian
Studies. 1997 [2001]. 21. № 3–4. Р. 392–461.
87
судьбу огромного числа библиотек, похищенных ЭРР из Западной Европы. И мы можем объяснить трагедию и рассредоточение
«дважды похищенных» книг, которые не вернулись домой после
войны.
Со времени распада Советского Союза, и особенно в последние несколько лет нового века, было много открытых попыток
идентифицировать «трофейные» книги и архивы, которые после
войны оказались в бывших советских республиках. Во многих
случаях «дважды похищенные книги» из частных библиотек Западной Европы, Балкан и Польши перемешались с примерно 10–
12 миллионами книг, вывезенных из библиотек советской оккупационной зоны в Австрии и Германии, и были привезены в Советский Союз. Немногие советские библиотеки отмечали провененции при каталогизации даже редких книг. Хотя недавно, в ответ на шум, связанный с трофейными книгами, многие российские библиотеки, включая Всероссийскую библиотеку иностранной литературы (ВГБИЛ) и Российскую государственную библиотеку (РГБ), энергично занялись решением этой проблемы.
Национальная библиотека Беларуси начала эту работу 15 лет
назад и уже частично создала базу автографов из 2000 записей.
Большая часть этих автографов находится в полумиллионе похищенных нацистами книг, поступивших в Минск в ноябре
1945 г. Но эта база является только первым шагом в идентификации многих, пока еще не найденных, «дважды похищенных»
иностранных изданий в белорусской столице. Благодаря картотеке и базе данных сейчас мы можем проследить судьбу многих
библиотек, входящих в конфискационные списки ЭРР, и книг из
Беларуси. Мы теперь знаем больше о происхождении, объеме и
составе хранилищ в Ратиборе.
Полмиллиона похищенных западных книг и полмиллиона
книг из белорусских библиотек, которые прибыли в Минск в 54
вагонах в ноябре 1945 г., были, возможно, не все из Ратибора и не
все были западными. Мы знаем, что 60 000 экземпляров из Тургеневской библиотеки были перевезены из Мысловиц в Легницу.
Мы знаем, что поляки нашли другие книги и архивы, возможно, в
окрестностях Ратибора, включая 192 ящика с материалами социалистов, и возвратили их в Бельгию и Нидерланды в 1956 г.,
88
хотя большая часть этой находки остается в Варшаве89. В то время, как многое стало на свои места, есть еще детали, требующие
некоторых уточнений. Тем не менее, мы нашли в Минске большее, чем ожидали, количество книг из Тургеневской библиотеки
и русского эмигрантского сообщества в Париже. Мы знаем сейчас, по крайней мере, что они в Минске, что их судьба подобна
трагической судьбе сотен тысяч других книг, дважды похищенных из Амстердама, Брюсселя, Таллина и особенно Парижа.
Предстоит еще много работы по идентификации не только места,
откуда прибыло большинство библиотек, но и посвященийавтографов тем, кто (подобно многим белорусам и белорусским
книгам) погиб во время Второй мировой войны или кто так и не
дождался возвращения своих книг домой.
Аббревиатуры и акронимы
БАН
Библиотека Российской Академии наук,
Санкт Петербург
ВГБИЛ
Всероссийская государственная библиотека
иностранной
литературы
имени
М.И. Рудомино, Москва
ГАРФ
Государственный архив Российской Федерации, Москва; бывший ЦГАОР СССР и
ЦГА РСФСР
ГАУ (Главархив) Главное архивное управление (Главархив)
– при НКВД (после 1946 г. МВД) СССР
(при Народном комиссариате [после 1946 г.
– Министерство] внутренних дел СССР),
1941–1960 гг.
– при Совете Министров СССР, 1960–1991 гг.
89
Эта польская реституция подтверждается Жаком Люстом
(Jacques Lust), Эвертом Марешалем (Evert Maréchal), Вутером Стинхаутом (Wouter Steenhaut) и Мишелем Вермотом (Michel Vermote), Een
zoektocht naar archieven: Van NISG naar AMSAB. Ghent, 1997. Р. 96–101.
С остальными документами об этой реституции и той части коллекции,
что осталась в Варшаве, можно познакомиться в Институте социальной
истории в Генте и МИСИ (IISH) в Амстердаме.
89
ГБЛ
ГлавПУ
ГОПБ
ИМЛ
МВД
МИСИ
(IISH/IISG)
НББ
НКВД
РГАЛИ
РГАСПИ
РГБ
РГВА
РЗИА
РНБ
90
Государственная библиотека СССР имени
В.И. Ленина, Москва, с 1992 г. – РГБ
Главное политическое управление Красной
Армии
Государственная общественно-политическая
библиотека, Москва, до 1992 г. – библиотека Института марксизма-ленинизма (ИМЛ)
Институт марксизма-ленинизма Центрального комитета Коммунистической партии
Советского Союза, Москва
Министерство внутренних дел, до 1946 г.
НКВД
Международный институт социальной
истории (International Institute of Social History / Internationaal Instituut voor Sociale
Geschiedenis, Amsterdam); 1934–1940 гг. –
филиал МИСИ в Париже
Национальная библиотека Беларуси, Минск
Народный комиссариат внутренних дел,
после 1946 г. МВД
Российский государственный архив литературы и искусства, Москва; ранее ЦГАЛИ
СССР
Российский государственный архив социально-политической истории, Москва; ранее до марта 1999 г. РЦХИДНИ
Российская государственная библиотека, Москва; до 1992 г. Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина (ГБЛ)
Российский государственный военный архив,
Москва; с марта 1999 г. включает документы бывшего ЦХИДК (ранее ЦГОА СССР)
Русский заграничный исторический архив;
ранее находился в Праге, в 1945/46 гг. перемещен в Москву
Российская национальная библиотека, СанктПетербург; до 1992 г. ГПБ, Ленинград
Росархив
РСФСР
РСХА (RSHA)
СНК
ЦАМО
ЦДАВО
ЦГАОР СССР
ЦГОА СССР
ЦПА
ЦХИДК
ЭРР (ERR)
Аmsab
BAB
Федеральная архивная служба Российской
Федерации, Москва; до 1992 г. Главархив
Российская Советская Федеративная Социалистическая Республика
Главное управление имперской безопасности (Reichssichereitshauptamt)
Совет Народных Комиссаров
Центральный архив Министерства обороны
РФ, Подольск
Центральный государственный архив высших органов государственной власти и
управления Украины (бывший ЦГАОР
УССР), Киев
Центральный государственный архив Октябрьской революции СССР, Москва; сейчас часть ГАРФ
Центральный государственный особый архив СССР, Москва; сейчас часть РГВА, ранее (1992–1999 гг.) ЦХИДК
Центральный партийный архив Института
марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, Москва; сейчас РГАСПИ, ранее (1992–
1999 гг.) РЦХИДНИ
Центр хранения историко-документальных
коллекций, Москва; бывший ЦГОА СССР;
после 1999 г. является частью РГВА
Оперативный
штаб
Рейхсляйтера
Розенберга
(Einsatzstab
Reichsleiter
Rosenberg)
Archief en Museum van de Socialistische Arbeidersbeweging (Instituut voor Sociale
Geschiedenis/Institute
d’Histoire
Sociale
(Архивы и музеи социалистического
рабочего движения [Институт социальной
истории]), Гент
Bundesarchiv,
Berlin-Lichterfelde
(Федеральный
архив
в
БерлинеЛихтерфельде)
91
BAK
CDJC
RR (ЭРР)
FO
IEJ
IISH/IISG
(МИСИ)
OAD
PRO
RSHA (РСХА)
USHMM (ММХ)
YIVO
92
Bundesarchiv, Koblenz (Федеральный архив
в Кобленце)
Centre de documentation juive contemporaine
(Центр
современной
еврейской
документации, Париж)
Einsatzstab
Reichsleiter
Rosenberg
(Оперативный
штаб
Рейхсляйтера
Розенберга)
Foreign Office, UK (Министерство иностранных дел)
Institut zur Erforschung der Judenfrage
(Институт по изучению еврейского вопроса,
Франкфурт)
International Institute of Social History / Internationaal Instituut voor Sociale Geschiedenis,
Amsterdam
(Международный
институт
социальной истории; 1934–1940 гг. – филиал
МИСИ в Париже)
Offenbach Archival Depot (Архивный склад
в Оффенбахе)
Public Record Office (Национальный архив),
Лондон, Кью-Гарденс
Reichssichereitshauptamt (Главное управление имперской безопасности)
United States Holocaust Memorial Museum,
Washington, DC (Мемориальный музей
Холокоста в США, Вашингтон)
Yidisher Visnshaftlekher Institut (Еврейский
научно исследовательский институт, Вильнюс, Нью-Йорк)
Долгодрова Т.А. (Москва)
О СОЗДАНИИ КАТАЛОГОВ СОБРАНИЙ
НЕМЕЦКОГО МУЗЕЯ КНИГИ И ШРИФТА (г. Лейпциг),
ХРАНЯЩИХСЯ В РГБ
Фонд Немецкого музея книги и шрифта (г. Лейпциг) поступил в Государственную библиотеку им. В.И. Ленина – ныне Российская государственная библиотека (РГБ) – в октябре 1945 г. Поступившие собрания были засекречены. Они хранятся в специально оборудованной комнате-сейфе. Широкая общественность
узнала о их существовании в 1993 г. в связи с вопросом реституции культурных ценностей. После принятия Закона РФ “О перемещенных культурных ценностях” появилась возможность в
полной мере оценить их научное значение.
Собрание музея делится на три части, которые составляли
действующую экспозицию – это инкунабулы и палеотипы из
коллекции Генриха Клемма, набивные ткани XIII–XIX вв. из собрания Роберта Форрера и коллекция художественных переплетов
Карла Бехера. По всем трем собраниям подготовлены и сданы в
печать каталоги – по двум последним составлены мною, а каталог
“Собрание книг Генриха Клемма” – Н.П. Черкашиной и мною.
Собрание книг Г. Клемма легло в основу Немецкого музея книги
и шрифта. Часть книг из этого музея – 137 инкунабулов и 10 палеотипов – и были получены библиотекой. Подготовленный каталог содержит описание всех этих книг и имеет двоякое назначение, во-первых, он подготовлен как каталог-путеводитель планируемой выставки трофейных ценностей, во-вторых, является
очередным, 6-м выпуском из серии Инвентарей инкунабулов
РГБ. Отличие Каталога инкунабулов из собрания Г. Клемма от
серийных выпусков инвентарей инкунабулов РГБ в том, что в
нем, кроме библиографического описания, впервые дано поэкземплярное описание с аннотацией к каждому изданию.
Генрих Клемм (1818–1886) – крупнейший библиофил XIX в.,
был человеком разносторонних интересов. Основное его занятие
состояло в конструировании и пошиве одежды, завершившееся
основанием в Дрездене “Европейской академии моды”. Однако
93
главным делом жизни этого дрезденского портного, писателя и
издателя было коллекционирование и изучение книг. Собрание
Г. Клемма насчитывало около 5 тыс. рукописей и книг XV–
XVIII вв., в том числе около 750-ти инкунабулов. В 1884 г. коллекция была приобретена Саксонским правительством, а в 1886 г.
передана только что основанному Музею книги. Собрание инкунабулов музея, поступившее в РГБ, включает памятники печати
87-ми типографий девяти европейских стран. Особенно ценны те
из них, которые связаны с именем изобретателя европейского
книгопечатания Иоганна Гутенберга. Абсолютный раритет собрания – лучший из 48-ми сохранившихся в мире экземпляров 42строчной Библии И. Гутенберга (Майнц, 1454 – не позднее августа 1456 г.). Экземпляр на пергамене и иллюминован 282-мя темперными миниатюрами. Это единственный экземпляр Библии
Гутенберга, иллюстрированный миниатюрами, остальные имеют
либо рукописные инициалы, либо инициалы и бордюры, только 7
экземпляров имеют инициалы со вписанными в них изображениями, но это – условные портреты, которые не являются миниатюрой, а инициалом с портретом. Экземпляр из РГБ был мной
изучен и описан, была установлена иконография всех миниатюр.
Результаты опубликованы в России и Германии. Остальные инкунабулы – первые, по преимуществу иллюстрированные, издания первопечатников Европы и уникальные издания.
Второй каталог – каталог собрания художественных переплетов доктора Карла Бехера, врача, коллекционера из Карлсбада, насчитывающего около 400 экспонатов. Коллекция поступила
в Немецкий музей в 1911 г. после смерти владельца. Собрание
К. Бехера стало ценной основой отдела переплетов Музея книги и
экспонировалось как отдельный раздел музея. Эта коллекция, до
1945 г. находящаяся в Лейпциге, не имела своего печатного каталога. Поэтому данный каталог является первой попыткой его создания. Собрание охватывает пять столетий и представляет все
стили и типы, которые характеризовали искусство старого переплета, среди них – французского, фламандского, итальянского,
немецкого происхождения и других стран. В нем присутствуют
подписные переплеты мастеров Самуэля Мерна, Томаса Крюгера
и др. Датированных переплетов – 38. Переплетов XV в. в коллек94
ции немного – всего 11. Основная часть собрания относится к
XVI–XVII вв. (177 переплетов XVI в. и 95 – XVII в.)
В коллекции К. Бехера есть бесценный экспонат – итальянский переплет XV в. – один из случаев раннего применения золотого тиснения, получившего распространение в следующем веке.
Появлению столь привычного нам золотого тиснения в европейских книгах мы обязаны исламским переплетам. Значительно реже в переплетах, в том числе и в коллекции Бехера, встречается
серебряное тиснение – здесь таких всего 6. В XVI в. в западноевропейском переплете опробывается несколько новых приемов:
кроме золотого и серебряного применяется еще цветное тиснение
и раскраска масляными красками. В конце XV в. в орнаментике
кожаных переплетов появляется к тому же эффект цвета. Именно
на нем строился весь “стиль Гролье”, в котором применялась аппликация из разноцветной кожи – настоящая мозаика – с дополнительной орнаментикой золотым тиснением. В собрании – 10
переплетов в “стиле Гролье”. Переплеты делались полихромными, с дополнительной раскраской кистью, а иногда на них писались целые миниатюры масляной живописи. В XVII в. в моду
входит кожа, декорированная барочными элементами – картушами, путти, а затем, в XVIII в. – декор измельчается в рокайльные
формы, начинает применяться “кружевное” тиснение, так называемый стиль “dentelle”. В переплетах XVI–XVII вв. наиболее
оригинальна вышивка. В коллекции К. Бехера немного вышитых
переплетов – 17, но они составляют самую изысканную ее часть.
Это шитье гладью цветным шелком, серебряной и золотой нитями, бисером и жемчугом.
Одной из самых важных новаций в искусстве переплета
XVI в. явилась мода на обрезы, ставшие объектом декоративных
изысков. Обрезы начали золотить – наносить кистью твореное
золото, иногда на них делались еще и рисунки. В моду в это время входит расположение книг на полках, обращенных к читателю
не корешками, как мы это делаем сейчас, а обрезами. Поэтому в
эпоху Ренессанса обрез становится чуть ли не главным элементом переплета. Этот аспект отражен в собрании К. Бехера.
Многие переплеты коллекции имеют суперэкслибрисы (их
50), выполненные, как правило, тиснением в среднике верхней
95
крышки. Среди них – суперэкслибрисы Тюдоров, Медичи, Людовика XV, герцогов Бургундского, Вюртембергского, пап Климента X, XI, Бенедикта XIV и Пия IV, прусского короля Фридриха
Великого, Саксонских и Ангальских курфюрстов, Марии Лещинской, Генриха Валуа, Марии Антуаннеты и многих других. Экслибрисов же – 27 – курфюрста Августа Саксонского, пап Климента XI, Пия IV и др. В собрании 302 книги имеют экслибрис
Карла Бехера: “Sammlung Med. Dr. C. Becher in Karlsbad” – (“Собрание Д-ра К. Бехера из Карлсбада”). Кроме этого, две книги содержат печать К. Бехера. И только один переплет имеет особый
экслибрис К. Бехера – литография с изображением Сократа и
надписью: “Ex libris Med. Dr. C. Becher/ Carlsbad” (“Из книг д-ра
медицины К. Бехера. Карлсбад”).
Самый знаменитый английский мастер переплета XVII в. –
Самуэль Мерн, в коллекции К. Бехера ему принадлежит 5 переплетов и 6 переплетов в его стиле – на цветной коже золотое тиснение и раскраска. С. Мерн работал в стилях: “коттеджный”
(“cottage style”), “рисовальный” или “чертежный” (“drawerhandle”), “геометрический стиль” (“regtangular style”), “яйцовый стиль” (“all-over style”). Есть несколько переплетов его сына
Чарльза, подражающего манере отца.
В коллекции К. Бехера выделяются своей экзотичностью отдельные ориенталистские мусульманские переплеты XVI–
XVIII вв., их немного – всего 9, но тем большую ценность они
представляют. Наибольший интерес не только своим высокохудожественным стилем, но и совершенно особой техникой, отличающейся от европейской, представляют собой так называемые
“коран-переплеты”. В отличие от западноевропейских переплетов восточные декорировались не только с внешних сторон крышек, но и с внутренних. Европейский форзац в них заменяют
внутренние стороны крышек, которые вторят внешнему декору
переплета. Важная особенность “коран-переплета” – треугольный
клапан, или отворот, который помещался на внутренней стороне
нижней крышки и делался из того же материала, что и верхние
крышки и идентично декорировался. Характерной особенностью
восточного переплета являются врезки – использование покрытий кожей как бы двух уровней. Восточный переплет, покрытый
лаком, – персидское изобретение. В искусстве книги персидский
96
лак – явление уникальное, его примеры есть в коллекции
К. Бехера.
Всего в собрании представлены переплеты 11-ти стран: Германии, Италии, Франции, Англии, Шотландии, Испании, Австрии, Фландрии, Турции, Персии, России (2 переплета). Говоря о
составе книг, которые заключены в 400 переплетах собрания
К. Бехера (при этом из 400 переплетов 35 представляют собой
одни переплетные крышки без книг), нужно отметить, что их
около 550, так как в собрании много конволютов. Среди них – 16
рукописных книг XV–XVII вв., 13 инкунабулов и т.д.
В целом, коллекция переплетов доктора Бехера, вошедшая в
собрание Лейпцигского музея книги, уникальна и представляет
всю историю западноевропейского переплета XV–XIX вв. Собранные в ней воедино переплеты находятся как бы в определенном взаимодействии, имеют самодовлеющую ценность, которая
уменьшается, когда ценные художественные переплеты распыляются в общих собраниях, хотя и редких, но не равноценных по
своим переплетам книг. Подобного качества и количества коллекции западноевропейских переплетов отсутствуют в книжных
и музейных собраниях России, делая цельную и исчерпывающую
по полноте коллекцию К. Бехера неповторимым явлением.
Третий каталог – это описание уникальной коллекции тканей
с печатью немецкого коллекционера и ученого Роберта Форрера.
Коллекция, насчитывающая 173 (на самом деле их 234) экспоната
древних тканей XIII–XVII вв., а также тканей XVIII и XIX вв. с
ручной печатью, являлась своего рода музеем в музее. Эта коллекция стала частью музея книги, потому что западноевропейские старопечатные книги, начиная с XV в., украшались иллюстрациями, сделанными в технике гравюры на дереве. С тех же самых ксилографических досок делалась и печать на тканях, но
гравюра на ткани отличается укрупненными формами, а появилась она на несколько веков раньше, чем гравюра в книгах
(1460 г.). Опыт, наработанный в ксилографии на тканях, не мог
не учитываться при печати ксилографий в книгах. Известно, что
города, где процветало производство набивных тканей, начиная с
XIII в., отличались и расцветом искусства гравюры на дереве. В
качестве примера можно привести нидерландский город Лувен.
97
Также очень важным явилось то, что первые печатные надписи –
слова и целые фразы – появились именно в печати на тканях. За
два столетия до изобретения книгопечатания можно встретить
печать текстов с помощью набивки. Конечно же, наработанный
опыт не мог быть не учтен при изобретении книгопечатания. Поэтому средневековые набивные ткани – это не просто объект искусства, но и научный источник для историка книги.
Роберт Форрер, доктор филологии, хранитель Доисторического музея в Страсбурге, был коллекционером и автором работ,
заложивших фундамент научного изучения печати на тканях, и
целого ряда других искусствоведческих исследований. Он родился 9 января 1866 г. в швейцарском городе Майлен и умер 4 апреля 1947 г. в Страсбурге, где провел всю жизнь. Форрер был историком древностей, археологом, нумизматом, историком искусств.
Его труды в области нумизматики не потеряли своей научной
значимости и поныне. Круг его научных интересов был очень
широк, Роберт Форрер – автор двух десятков фундаментальных
монографий. В 1920-е гг. большую часть своего собрания набивных тканей ручной печати и тканей, имеющих композиции ксилографической печати, Р. Форрер продал в Нюрнбергский музей,
треть своей коллекции – в Немецкий музей книги и шрифта. Эти
экспонаты составили два раздела музея – “Набивные ткани мелкоформатного рисунка”, содержащие образцы различных тканей
XIII–XIX вв., и “Искусство печати на тканях”, где были собраны ткани с крупноформатными ксилографиями и композиционные гравюры и картины, выполненные в технике гравюры на дереве, сделанной по шелку, атласу и бархату XV–XIX вв. Эта экспозиция представляла немалый интерес для изучения истории
печати на тканях, охватывая период в семь веков и включая образцы тканей разных стран. Начинала экспозицию музея самая
древняя часть коллекции – ткани XIII–XIV вв. – редчайшие образцы тканей романского стиля. Для этих романских тканей характерен строго симметричный орнамент, включающий изображения птиц, оленей, растений, геральдических элементов, розеток, фрагментов восточного декора. Эти предметы, кроме декоративной функции, несли еще и символическую нагрузку: так,
олень являлся символом Христа, птицы олицетворяли грех сладострастия, мифологическое растение акант символизировал вос98
кресение, еще раз свидетельствуя о том, что символика пронизывала все стороны средневековой жизни, включая бытовую. Именно для тканей ранних периодов очень важно иконографическое
описание, отсутствующее в монографиях Р. Форрера. Поэтому
при создании Каталога тканей Р. Форрера особое место было
уделено иконографической расшифровке сюжетов. Готическая
печать имела, кроме уже известных по романскому стилю элементов, целые фигурные изображения – сцены Распятия, охоты,
ставшие традиционными для печати на ткани. Кроме льна, печать
XIV в. сделана по шелку и бархату, причем печать, наносимая на
бархат, создавала иллюзию “рытого” бархата, употреблявшегося
для одежды, мебели, ширм и драпировок.
Прекрасно представлены в коллекции XVIII в. образцы немецких тканей, выполненных в стиле Людовика XVI – стиле
французского классицизма и обнаруживающих французское влияние на немецкое искусство. Среди них наблюдается сложная набивная многоцветная печать. Иногда на ткани копировали книжные иллюстрации. Среди экспонатов есть набивные ткани XV в. с
рисунком цветов и растений, сделанных явно под влиянием гравюр немецких Травников – “Hortus sanitatis” (“Сад здоровья”)
XV в., только сильно увеличенных. Влияние книжной иллюстрации на набивную печать на тканях проявляется и в обойном ситце, выполненном в технике лиловой гризайли “Триумф Бахуса”,
произведенном в Мюнстере около 1800 г. Для рисунка этой ткани
прообразом послужили “Триумфы” – лучшие гравюры самой
знаменитой книги эпохи Ренессанса “Сон Полифила”, изданной в
Венеции Альдом Мануцием в 1499 г. Повозка Бахуса в рисунке
на ткани запряжена леопардами, подобно единорогам, слонам,
кентаврам и сатирам в “Триумфах” “Сна Полифила”. В раздел
набивных композиций входят работы знаменитых мастеров, в
частности, факсимиле гравюры Альбрехта Дюрера из второй
сюиты гравюр “Апокалипсис” 1511 г. – “Мученичество св. Иоанна”, выполненной на атласе. Немалый интерес представляют
крупномасштабные ткани эпохи ампир, среди них немецкие,
французские, голландские и английские. По преимуществу это
обойные ситцы с набивными композициями, сделанными путем
прокатки на валике с ксилографическим рисунком. Благодаря им
можно видеть, как выглядели ситцевые обои эпохи ампир, пред99
назначенные в том числе и для обивки детских комнат, украшенные сюжетами с античными героями и богами.
Все три подготовленные каталоги служат раскрытию фондов
РГБ, что само по себе важно и свидетельствует о проводимой работе с перемещенными культурными ценностями. Издание каталогов создаст базу для дальнейших исследований трофейных
фондов.
100
Мальдзіс А.І. (Мінск)
ЗБОРНІКІ “ВЯРТАННЕ”: ДАСЯГНЕННІ І ПРАЛІКІ
Вучоныя да гэтага часу спрачаюцца пра тое, колькі
працэнтаў матэрыяльных і духоўных скарбаў засталося ў
Беларусі пасля Другой сусветнай вайны. Адны сцвярджаюць: не
больш дзесяці, другія: не больш пяці, трэція: не больш аднаго
працэнта. І ніхто не бярэ на сябе смеласць хаця б наблізіцца да
пяцідзесяці, нават калі ўлічыць, што многае было вернута,
пераважна з Германіі, у рамках рэстытуцыі. Дакладныя падлікі
тут, вядома, немагчымы. Аднак нават прыблізны аналіз сведчыць,
што па колькасці знішчаных, разграбленых і вывезеных
музейных, бібліятэчных і архіўных каштоўнасцей Беларусь ці не
найбольш пацярпелая сярод усіх еўрапейскіх краін.
Еўрапейскі вопыт сведчыць, што каб паспяхова вырашаць
праблемы рэстытуцыі, патрэбны па меншай меры тры структуры:
дзяржаўная, навуковая і грамадская. У Беларусі, як выключэнне з
правіла, існуе толькі апошняя, грамадская: гэта камісія
“Вяртанне” пры Беларускім фондзе культуры. Створана яна была
гадоў пятнаццаць назад, аб’яднала вакол сябе групу апантаных
агульным імкненнем спецыялістаў. Спачатку мы проста збіраліся
на пасяджэнні, потым вырашылі выдаваць зборнікі, ствараць базу
даных у выглядзе картатэкі, дасье з выразкамі, урэшце,
камп’ютэрызаванай сістэмы звестак. Сталі патрэбнымі дзяржаве,
у многіх выпадках давалі звесткі дзяржаўным структурам. Аднак,
не маючы рэальнай улады, камісія не магла істотна паўплываць
на нялёгкі працэс рэстытуцыі. Калі што і было вернута,
перададзена на радзіму, то пераважна дзякуючы асабістым
кантактам (навагрудская археалагічная калекцыя з СанктПецярбурга), добрай волі суайчыннікаў (А. Алехнік, В. Кіпель,
В. Швэдзюк і інш.), дзеячаў культуры, генетычна звязаных з
беларускай зямлёй (А. Цэханавецкі). Былі атрыманы рэдкія кнігі і
экспанаты для музея “Беларусы ў свеце” Нацыянальнага
навукова-асветнага цэнтра імя Ф. Скарыны, Музея беларускага
кнігадрукавання ў Полацку і, вядома, для Нацыянальнай
бібліятэкі Беларусі.
101
Выяўленню вывезеных каштоўнасцей павінна служыць
серыйнае выданне пад той жа назвай “Вяртанне”. Паколькі
некаторыя яго кнігі сталі ўжо рэдкасцю, зробім хаця б кароткі
агляд гэтай серыі.
Першы выпуск “Вяртання” ўбачыў свет у 1992 г. Складаўся
ён пераважна з розных дакументаў і яшчэ не меў парадкавага
нумара. У “Вяртанні – 2” (Мн., 1994) ужо з’явіліся аўтарскія
артыкулы. Адкрываўся зборнік уступным словам-прывітаннем
тагачаснага старшыні Беларускага фонду культуры Івана
Чыгрынава “Дзеля Бацькаўшчыны”. Артыкулы былі згрупаваны ў
тэматычныя блокі “Лёсы музейных экспанатаў”, “Знойдзена ў
архівах”, “Пошукі кніг, рукапісаў, перыёдыкі” (тут вылучаецца
публікацыя Мікалая Нікалаева “Беларуская рукапісная кніга ў
Пецярбургскіх зборах”), “З друкаваных крыніц”, “Перапіска і
каментарыі да яе”, “Вернутыя каштоўнасці”. Апошнія тры
раздзелы надавалі зборніку падабенства з альманахам,
перыядычным выданнем.
Праз два гады выйшаў зборнік артыкулаў і дакументаў
“Вяртанне – 3”. Адкрываўся ён матэрыяламі Міжнароднага
круглага стала “Лёсы беларускіх матэрыяльных і духоўных
каштоўнасцей ў час Другой сусветнай вайны і пасля яе
(перамяшчэнне, выяўленне, вяртанне)”, праведзенага ў час ІІ
Міжнароднага кангрэса беларусістаў (Мінск, 1995). У
абмеркаванні надзённых пытанняў прынялі тады ўдзел
супрацоўнікі Даследчага цэнтра “Усходняя Еўропа” Дорыс
Лемермаер і Габрыеле Фрайтаг, старшыня Камітэта па архівах і
справаводству Рэспублікі Беларусь Аляксандр Міхальчанка,
намеснік старшыні Камітэта па вяртанню культурных
каштоўнасцей пры Савеце Міністраў Украіны Валянціна
Урублеўская, загадчык аддзела старажытнабеларускага мастацтва
Дзяржаўнага мастацкага музея Беларусі Надзея Высоцкая. Пра
вяртанне кніжных скарбаў гаварылі навуковы супрацоўнік
Нацыянальнай бібліятэкі Расіі (Санкт-Пецярбург) Ірына
Мацвеева і загадчык аддзела рэдкіх выданняў Нацыянальнай
бібліятэкі Беларусі Таццяна Рошчына. Тут жа змешчаны
“Рэкамендацыі”, прынятыя на пасяджэнні. Асаблівая ўвага ў іх
звярталася на неабходнасць стварэння міждзяржаўнай структуры,
якая каардынавала б дзейнасць банкаў інфармацыі па
102
нацыянальных каштоўнасцях, што апынуліся на тэрыторыях
іншых краін.
Юры Піскун і Мая Яніцкая апублікавалі ў зборніку
папярэднія кароткія звесткі пра паступленні беларускіх
каштоўнасцей ў музеі, бібліятэкі, архівы і культавыя ўстановы
Масквы (кніжным выданням і рукапісам прысвечаны спецыяльны
падраздзел). Большую частку зборніка займае складзеная
супрацоўнікамі Беларускага рэстаўрацыйна-праектнага інстытута
публікацыя “Санкт-Пецярбургскія архіўныя матэрыялы пра
археалагічныя (нумізматычныя) знаходкі і цэрквы Беларусі”
(звесткі пададзены па губернях, суправаджаюцца геаграфічным
паказальнікам). Ёсць раздзелы “Дзеляцца вопытам нашы суседзі”
(Віктар Акуленка з Кіева і Іна Кацай з Харкава) і “З
надрукаванага”.
19–20 чэрвеня 1997 г. у Мінску прайшла Міжнародная
навуковая канферэнцыя “Рэстытуцыя культурных каштоўнасцей:
праблемы вяртання і сумеснага выкарыстання (юрыдычныя,
навуковыя і маральныя аспекты)”, якая была арганізавана пад
эгідай ЮНЕСКА Нацыянальным навукова-асветным цэнтрам імя
Ф. Скарыны і Беларускім фондам культуры. У канферэнцыі
прынялі ўдзел вучоныя, бібліятэчныя, архіўныя і музейныя
работнікі з Беларусі, Вялікабрытаніі, Германіі, Польшчы, Расіі,
Украіны, Чэхіі. Матэрыялы гэтага форума склалі зборнік
“Вяртанне – 4” (Мн., 1997).
На сённяшняй канферэнцыі, якая адбываецца ў
Нацыянальнай бібліятэцы Беларусі, трэба найперш выдзеліць у
зборніку раздзел “Сумеснае выкарыстанне бібліятэчных збораў”.
Ён складаецца з тэкстаў чатырох дакладаў: “Страты бібліятэк
Украіны: праблемы выяўлення і пошуку” Алены Аляксандравай
(Кіеў), “Бібліяграфічны ўлік кніжных помнікаў і рэканструкцыя
гістарычных беларускіх кнігазбораў як адзін са шляхоў іх
вяртання”
Таццяны
Рошчынай
(Мінск),
“Праблема
супрацоўніцтва пры выкарыстанні кніжнай спадчыны Беларусі,
што захоўваецца ў бібліятэках, архівах і музеях СанктПецярбурга” Міколы Нікалаева (Санкт-Пецярбург), “Бібліятэка
Храптовічаў: вяртанне ці сумеснае выкарыстанне?” Анатоля
Фурса (Мінск). У кнізе змешчаны таксама матэрыялы двух
пленарных пасяджэнняў, раздзелы “Прававыя аспекты
103
рэстытуцыі”, “Сумеснае выкарыстанне музейных экспанатаў”,
“Сумеснае выкарыстанне архіўных фондаў”. У “Дадатку” ёсць
падраздзелы “Публікацыі пра вяртанне напярэдадні канферэнцыі”
(тут трэба выдзеліць артыкул Маі Яніцкай “Што напаткала
Сапяжанскі збор?”), “Беларускі і зарубежны друк пра
канферэнцыю” (артыкул Андрэя Федарука з Кіева пададзены на
англійскай мове) і “Хроніка вяртання”, дзе, сярод іншага,
Таццяна Антонава расказвае пра перадачу з Вільнюса, з
Цэнтральнай бібліятэкі Акадэміі навук Літвы, у Нацыянальную
бібліятэку Беларусі па-майстэрску выкананай копіі Тураўскага
Евангелля, а Андрэй Ханк – пра вяртанне з Беларусі ва Украіну
аўтографа Уладзіміра Сасюры.
Кніга пятая “Вяртання” (Мн., 1998) мае манаграфічны
характар. Заслужаны артыст Беларусі Віктар Скорабагатаў
прапанаваў чытачам “Цыкл нарысаў з гісторыі прафесійнай
музычнай культуры Беларусі” пад назвай “Зайгралі спадчынныя
куранты”. Навізной звестак, уведзеных у навуковы ўжытак,
вылучаюцца раздзелы “Залаты век беларускага музычнага
мастацтва ХVІ–ХVІІ стагоддзяў і кантавая культура ХVІ–ХVІІІ
стагоддзяў” (аналізуюцца так званы “Полацкі сшытак”, псалмы
на вершы Сімяона Полацкага, зборнік “Куранты”), “Рамансавая
творчасць Міхала Клеафаса Агінскага”, “Ян Тарасевіч”.
Некаторыя раздзелы напісаны ў сааўтарстве: “Класіцызм у
беларускай музыцы” – з Ганнай Каржанеўскай, “Антоні Генрык
Радзівіл” – з Наталляй Собалевай, “Станіслаў Манюшка” – з
Уладзімірам Мархелем.
У зборніку “Вяртанне – 6” пад назвай “Выяўленне, сумеснае
выкарыстанне і вяртанне архіўных, бібліятэчных і музейных
каштоўнасцей, якія захоўваюцца ў замежных краінах” (Мн., 1999)
матэрыялы згрупаваны па краінах (выключэнне складае раздзел
“Тэорыя, агульныя пытанні”). Цікавыя і нават сенсацыйныя
звесткі прыведзены ў раздзелах “Германія”, “Літва”, “Францыя”.
Назаву некаторыя бібліятэказнаўчыя публікацыі. У раздзеле
“Расія” гэта – “Кнігі са збораў Радзівілаў і Сапегаў у санктпецярбургскіх бібліятэках” і «Невядомае бібліёграфам “рускае”
выданне ХVІІІ ст. лацінскім шрыфтам» Міколы Нікалаева
(Санкт-Пецярбург), “Перамешчаныя беларускія кнігазборы:
Бібліятэка Радзівілаў (Нясвіж – Санкт-Пецярбург – Хельсінкі)”
104
Таццяны Рошчынай (Мінск); у раздзеле “Польшча” – “Дакументы
па гісторыі Беларусі ў Варшаўскай публічнай бібліятэцы”
Аляксея Літвіна (Мінск).
Пра змест зборніка “Вяртанне – 7” (Мн., 2002) красамоўна
сведчыць яго назва: “Нясвіжскія зборы Радзівілаў, іх
фарміраванне, гістарычны лёс, цяперашняе месцазнаходжанне і
шляхі выкарыстання”. Ала Галубовіч і Аляксандр Міхальчанка
вызначаюць прынцыпы стварэння навукова-даведачнага апарата
да Нясвіжскага архіва, характарызуюць асноўны змест
віртуальнага архіва князёў Радзівілаў. Святлана Паўловіч
публікуе складзенае ёю апісанне «Дакументы па гісторыі
Беларусі ў фондзе “Радзівілы, князі” Дзяржаўнага гістарычнага
архіва Літвы». Доктар мастацтвазнаўства Надзея Высоцкая
выступае з чатырма артыкуламі (адзін – у сааўтарстве з
А. Міхальчанкам) пра нясвіжскую калекцыю партрэтаў
Радзівілаў, уводзіць у навуковы ўжытак невядомыя раней або
забытыя каталогі і інвентары гэтай галерэі. Чаго не стае ў
зборніку, дык гэта даследавання (або даследаванняў) пра
трагічныя лёсы нясвіжскіх кнігазбораў, расцярушаных сёння па
розных краінах свету.
Урэшце, трэба сказаць некалькі слоў пра зборнік “Вяртанне –
8”, які здадзены Беларускім фондам культуры ў друкарню
“Светач”. Будзе ён мець назву “Супольная спадчына: беларускія
архіўныя, бібліятэчныя і музейныя каштоўнасці, якія знаходзяцца
за мяжой”. Прынцып размяшчэння матэрыялаў – амаль той жа,
што і ў “Вяртанні – 6”: за раздзелам “Агульныя праблемы” ідуць
“Расійская Федэрацыя”(звыш 10 публікацый), “Польшча”,
“Літва”, “Украіна”, “Іншыя краіны” (тут прысутнічаюць
Германія, ЗША, Францыя, Швецыя). З бібліятэказнаўчых
публікацый, уключаных у падрыхтаваны зборнік, адзначу
“Перамешчаныя беларускія кнігазборы. Старадрукі з беларускіх
гістарычных калекцый у сховішчах памежных краін” Таццяны
Рошчынай, “Рукапісныя кнігі беларускага паходжання ў аддзеле
рукапісаў Нацыянальнай бібліятэкі Расіі” Міколы Нікалаева,
“Асабісты фонд У.І. Пічэты ў Архіве Расійскай акадэміі навук” і
“Перадача прадметаў мастацтва і кніг з Гродзенскага
краязнаўчага музея ў Беластоцкі дзяржаўны музей выяўленчых
мастацтваў” Віталя Скалабана, “Беларуская пражская эміграцыя і
105
Украінскі педагагічны інстытут імя М. Драгаманава (1923–1933)”
Вольгі Зубко (Кіеў), “Лісты беларускіх літаратараў з ЗША”
Анатоля Мельгуя, “Знаходка ў Берлінскай бібліятэцы” Кацярыны
Любецкай,
“Польска-царкоўнаславянскі
слоўнік
Сімяона
Полацкага ў зборах Carolina Rediviva” Андрэя Катлярчука
(Стакгольм). Для зборніка былі падрыхтаваны бібліяграфіі
“Жыццё і дзейнасць Ф. Скарыны як супольная спадчына” і
“Супольная спадчына ў беларускім і замежным друку”, але не
ўвайшлі ў яго з-за абмежаванага аб’ёму выдання.
Як бачым, матэрыялы апублікаваных і неапублікаванай кніг
серыі “Вяртанне” вызначаюцца тэматычнай разнастайнасцю,
багаццем звестак. Праўда, яўна пераважаюць артыкулы з
архіўнай тэматыкі. Гэта тлумачыцца тым, што заказчыкам пры
падрыхтоўцы ў трох выпадках выступаў Камітэт па архівах і
справаводству. Даволі шырокае кола аўтараў: у яго ўваходзяць як
беларускія даследчыкі, так і беларусісты з іншых краін,
пераважна з Расіі. Аднак трэба адзначыць, што назва “Вяртанне”
мае свае і плюсы, і мінусы. Часам яна аказваецца не зусім
дакладнай, таму што ў апошнія гады гаворка ідзе не столькі пра
фізічнае вяртанне ў межах рэстытуцыі ці добрай волі, колькі пра
выяўленне і сумеснае выкарыстанне супольнай спадчыны. А ў
некаторых выпадках назва проста палохае замежных
карыстальнікаў. Паасобным зборнікам яўна не стае імянных і
геаграфічных паказальнікаў.
Відаць, ужо настала пара па прыкладу іншых краін, найперш
Расіі, перайсці ад тэматычных зборнікаў да ілюстраваных
каталогаў страт. Бачацца, прынамсі, тры такія выданні: па
бібліятэчных, музейных і архіўных каштоўнасцях. А для гэтага
неабходна стварэнне навуковага калектыву.
106
Самойлюк Т.А. (Минск)
ФУНКЦИОНАЛЬНАЯ СУЩНОСТЬ И СВОЙСТВА
РЕЛИГИОЗНОЙ КНИГИ1
Религиозная книга в книговедческой теории и практике не
была объектом специального изучения. С позиций господствующей в советский период методологии, по которой были построены книговедческие концепции и классификации, невозможно было рассматривать религиозную книгу, она не укладывалась в
рамки теоретических и методических построений.
В советский богоборческий период религиозная книга если и
являлась объектом научного изучения, то оно сводилось к формальному ее анализу: как памятника книжной культуры той или
иной эпохи, объекта филологических, лингвистических, полиграфических и других изысканий. Отношение к религиозной книге
1
В отношении к понятию “религиозная книга” часто используется
понятие “духовная книга”, “духовная литература”. Если в эпоху
христианской цивилизации понятие духовности соответствовало только
христианскому его пониманию, то теперь оно рассматривается в рамках
секуляризованной культуры, которая “обособившись от христианства,
утверждает миросозерцание без Богопознания” [38]; распространилось на
другие сферы общественного сознания, а также другие конфессии,
эзотерические традиции и даже деструктивные секты, которые
используют его в своих учительных текстах, применяя к ним понятия
“духовная книга” и “духовная литература”. Например, на сайте
виртуального книжного магазина “ozon.com” в разделе “Религия” выделена рубрика “Духовная литература”, где, на ряду с книгами христианских и других религий, предлагается оккультная литература. Следует отметить, что согласно Р. Генону (французский исследователь религии и
мифологии), религией можно назвать только специфический вид эзотерической традиции, предполагающий объединение целого ряда признаков, которое в истории цивилизации встречается не так часто. “Религия
есть там, где мы встречаем представление об Абсолюте как Личности,
приоритет веры перед знанием и некоторые другие предпосылки. Религий всего три, это христианство, иудаизм и ислам; все остальные историки называют религией по недоразумению” [39]. Именно в таком контексте в своем исследовании мы используем понятие “религиозная книга” и ограничиваемся только христианской религией.
107
пропускалось через секуляризованное сознание, и на нее экстраполировались понятия современной науки и культурологии, что
не позволяло в полной мере раскрыть ее сущность.
В прошлом, когда речь шла о религиозной книге, исследователи чаще всего вспоминали только о “монотемности” ее репертуара. Известен факт, что А. Ловягин религиозную книгу относил
к группе “литературных памятников быта”. “<...> религиозные
произведения, – пишет А. Ловягин, – являются только материалом
для изысканий по языкознанию, истории литературы и изучению
быта <...> а также принадлежит изучению книговеда” [1]. Исследователь
средневековой
западноевропейской
книжности
Л.И. Киселева также соотносила религиозную книгу с бытом, определяя ее в раздел обиходных книг рядом с “лечебниками”,
“травниками”, книгами по кулинарии и т. д. [2]. Российский же
книговед А.А. Гречихин, рассматривая типологическую модель
русской книги первоначального периода ее развития, богослужебную книгу относил к разряду книг социальноуправленческого назначения [3].
Методологическая неточность в изучении религиозной книги
как книговедческой категории обусловлена сложившимся подходом
к религии как одной из форм общественного сознания, как одной
из областей духовной жизни общества или как “специфичного и
самостоятельного пласта духовной культуры” [4].
В Cредневековье религия выступала в качестве универсальной
матрицы. Религией первоначально называлось только христианство
– традиция пошла от св. Августина (IV в.); он рассматривал это
слово как производное от “вновь связывать, воссоединять”: христианство есть религия – путь примирения и воссоединения человека с Богом для жизни вечной, – человека, отпавшего от Бога,
когда он встал на путь греха. Христианство, именуя себя религией, тем самым противопоставляло себя языческой культуре [5].
Объяснение религии возможно было только на основе принятой
религиозной веры в качестве исходной посылки и безусловной
истины [6]. Возникшая в этот период религиозная книга, таким
образом, является феноменом общества, в котором религия господствовала безраздельно.
В эпоху Просвещения, с возникновением гуманизма, в обществе происходит утрата священности, деградация и десакрализа108
ция религиозных ценностей. Складывается философский (критический) подход к объяснению религии. В XIX в. входит в употребление термин “религия” в его современном значении. Религия
постепенно превращается в один из секторов социума, существуя
как специфический феномен вместе с другими – философией,
моралью, искусством, правом, наукой, политикой [7]. Возникает
научное объяснение религии, которое опирается на эмпирический материал и анализ с помощью методов, присущих светскому
научному мышлению. Таким образом, религия представляется
одной из сторон жизни общества и стала объектом изучения религиоведения, культурологии и других наук, изучающих религию
в реальном контексте культуры, в ее связи и взаимодействии с
другими областями жизни и деятельности человека. В свою очередь, религиозная книга стала рассматриваться как феномен
сферы церковно-религиозной жизни общества и наук богословского цикла2.
Сущность религиозной книги, ее отличие от других типов
книг можно рассмотреть через анализ антиномии “религиозная” –
“светская”. Тезис “религиозная” выражает одну сторону истины –
2
Такой подход позволил ввести в учебные курсы и научный оборот
библиографоведения и книговедения Беларуси сведения о религиозной
книге как одного из древнейшего вида изданий. (См.: Бiблiятэчнабiблiяграфiчная работа з царкоўна-рэлiгiйнай лiтаратурай: (На прыкладзе
праваслаўных выданняў): Праграма курса для студэнтаў бiблiятэчных
спецыялiзацый / БУК. Каф. бiблiягр. i дакументазнаўства; Склад.:
Мельнiк I.У., Самайлюк Т.А.; Рэд. протаiерэй Георгiй Латушка. Мн., 1994.
23 с.; Уржинская И.В. Православная справочная литература (состав и проблема возвращения читателям) // IV Мiжнародныя Кiрыла-Мяфодзiеўскiя
чытаннi, прысвечаныя Дням славянскага пiсьменства i культуры: Матэрыялы чытанняў (Мiнск, 24–26 мая 1998 г.): У 2 ч. / ЕГУ, БУК. Мн., 1999.
Ч. 2. С. 101–106: Духовное возрождение общества и православная книга:
Сб. / Сост.: И.В. Уржинская, Т.А. Самойлюк; Под общ. ред.
И.В. Уржинской. Мн.: ООО "Ковчег", 2003. 71 с. (VIII КириллоМефодиевские чтения, посв. Дням славянской письменности и культуры.
Минск, 23–26 мая 2002. Материалы; Ч. 1, кн. 3); Самойлюк Т.А. Православная книга в Беларуси. Мн.: Православ. Братство в честь
Св. Архистратига Михаила, 2004. 176 с.; Православная библиотека: Основы организации / Н.Б. Ветошкина, Т.А. Самойлюк, И.В. Уржинская; Под
общ. ред. И.В. Уржинской. Мн.: ООО “Ковчег”, 2004. 126 с.
109
истины веры, антитезис “светская” отражает истины
рационального сознания, основанные на профанной (антитезис –
священная) системе познания истины. Тезис и антитезис в данной
антиномии не предусматривают синтеза через снятие и не
стремятся к нему. Единство достигается через примирение.
Господствующая система истины в обществе определяется через
соотношение в нем явлений светского (мирского) и священного
(сакрального), что дает основание выделения типов общества
(традиционное и гражданское) (по социологической теории
Э. Дюркгейма) [8], соответствующего типа культуры (в
соответствии с теорией о системах истины П. Сорокина [9]), и
как итог – собственно доминирующие типы книги: религиозная –
светская. При анализе книжной культуры необходимо иметь в
виду, что при доминировании религиозной книги в
традиционных обществах или в смешанном типе культуры
светская книга пронизана религиозным контекстом. Так,
например, Л.И. Киселева пишет, что при анализе средневековой
книжности возникают трудности, “ибо вся средневековая мысль
была проникнута религиозным духом. Подчас трудно говорить о
светской книге в полном смысле этого слова, а религиозные и
церковные книги служили сугубо мирским целям” [10].
Сущность религиозной книги уточняется посредством выделения ее специфичных свойств, таких, например, как 1)
онтологичность3, 2) устойчивость во времени и пространстве, 3)
дискретность, традиционализм и другие.
1. Современные книговеды отмечают такое свойство книги,
как “отражение объективной действительности”: “Книга, фиксируя в материальной форме произведения индивидуального сознания – продукты общественного сознания, также является отражением объективной действительности, но не непосредственным,
а опосредованным через сознание” [11]. К религиозной книге такое свойство не может быть отнесено в связи с тем, что она является онтологичной по своей природе. В христианском понимании
онтологичность религиозной книги в том, что она есть бытийное
откровение Бога. Все религиозные тексты христианского вероис3
Термин “онтология” (от греч. on (ontos) – сущее и logos – слово,
учение) – учение о бытии [40].
110
поведания имеют одну основу – Божие Откровение, выраженное
в Слове Божием, зафиксированном в Священном Писании и
Священном Предании. Рецепции читателя религиозной книги основаны на акте веры, безусловного принятия ее истин. В религиозной книге отсутствует разрыв между словом и сущностью.
Книга даже выступает символом сокровенной, трансцендентной
тайны. Так, например, в Откровении Иоанна Богослова читаем:
“И видел я в деснице у Сидящего на престоле свиток,
исписанный с внутренней и внешней стороны, запечатанный
семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашающего
громким голосом: кто достоин развернуть свиток сей и снять
печати его? Никто не мог ни на небе, ни на земле, ни под землею
развернуть свиток сей и снять печати его” (Откр. 5:1-3). В
иудаизме и исламе существуют, например, доктрины о
предвечном бытии сакрального текста (Торы, Корана) как
довременной нормы для еще несотворенного мира [12].
Современный белорусский медиевист Л. Левшун, раскрывая
образ книги в раннехристианской восточной культуре, выделяет
следующие ее составляющие: “Книга воспринималась как
благодатное производное от Библии, подобно тому, как любое
человеческое слово мыслилось благодатным производным от
Логоса; инициатором и соавтором книжного творчества считался
Бог; сама книга включалась в область сакрального и
воспринималась как неотъемлемый элемент культа; <...> написанное в книге считалось абсолютно истинным” [13].
2. Одним из важнейших свойств религиозной книги является
устойчивость во времени и пространстве, ее постоянная и
неизменная актуальность, так как истины веры не подлежат
изменениям.
3. Свойства дискретности и непрерывности религиозной
книги имеют свои особенности, которые выражаются в таких
интегрирующих понятиях, как “канон” и “корпус”.
Греческое слово “канон” означает: 1) реестр, каталог лиц или
вещей; 2) правило неизменное, не допускающее ни прибавления,
ни убавления; 3) в церковном контексте – определения, постановления Церкви, например, правила Соборов называются канонами.
111
Как пишет современный русский философ В. Бычков, “Само
понятие канона, нормы в связи с богословской проблематикой
было достаточно популярным у византийцев; оно употреблялось,
прежде всего, в догматике, с первых веков христианства считавшей Библию “каноном веры”, “каноном истины”, “каноном христианской жизни”; в литургике в связи с регламентацией богослужения, в монашеской жизни” [14].
Понятие “канона” используется для определения состава
книг Священного Писания, деление их на канонические и неканонические. По свидетельству Афанасия Великого, каноническими считаются книги, которые по преданию приняты Церковью в канон книг богодухновенных и предлагаются ею верующим как неизменное правило истины. Неканонические книги –
книги, не введенные в канон писаний богодухновенных, но “назначенные Отцами для чтения нововступающим и желающим огласиться словом благочестия” [15], книги “назидательные и добрые, – как говорит Иоанн Дамаскин, – но не входящие в число”,
т. е. в канон [16]. Книги неканонические в древности иначе назывались книгами церковными, т. к. читались в церкви для назидания оглашенных и верных [17].
Ветхозаветный канон Священного Писания составляет 22
книги, о чем свидетельствует Иосиф Флавий, который упоминает
о 22 книгах Божественных и говорит, что пять из них написаны
Моисеем, 13 пророками, и еще 4 содержат хваления Богу и полезные правила жизни [18]. Иудеи считали 22 книги каноном по
числу букв своего алфавита, совокупив для этого по две или несколько книг под одно число, т.к. всего книг ветхозаветных порознь – 38.
Новозаветных канонических книг всего 27: 4 Евангелия – от
Матфея, Марка, Луки, Иоанна; Деяния Апостольские; 7 соборных
посланий: Иакова, 2 – Петра, 3 – Иоанна, 1 – Иуды; 14 посланий
апостола Павла: к Римлянам, 2 – к Коринфянам, к Галатам, к
Ефесянам, к Филиппийцам, к Колоссянам, 2 – к Фессалоникийцам, 2 – к Тимофею, к Титу, к Филимону, к Евреям; Откровение
Иоанна Богослова.
Слово “корпус” происходит от латинского “corpus” – тело,
единое целое – и используется для названия религиозных текстов, объединенных по различным признакам и основаниям, под112
черкивая тем самым их нераздельную целостность и достаточность. Например, совокупность канонических и неканонических
книг Священного Писания называют “корпус книг Священного
Писания” [19]. Богослужебный канон определяет в Типиконе
корпус богослужебных книг и т.д.
Л. Левшун, раскрывая значение церковнославянского слова
“книгы”, пишет, что оно “имеет форму так называемого “множественного постоянного” (pluralia tantum), обозначающего некое
неслиянно-нераздельное постоянное множество <...> если попытаться адекватно перевести его на современный язык, получается
нечто вроде корпус книг, объединенных единым содержанием,
значением, функцией, целью, задачей и т. п., восходящий к Книге-Библии” [20].
Оценить во всей полноте значение и роль религиозной
книги, глубину и широту ее воздействия на общество, на образ
мысли, на формирование мировосприятия невозможно без
рассмотрения ее функционального аспекта. Выделяя функции
религиозной книги, мы исходили из утверждения о том, что
содержательная сущность книги, ее текст имеет функциональный
характер; религиозная книга в этом смысле понимается как
исторически конкретное синкретическое единство текста и
контекста, т. е. текст формировал и закреплял внутри
длительного исторического времени свои контексты, не только
догматический
(неприкосновенный
и
неизменный)
и
вероучительный,
но
и
исторический,
познавательный,
идеологический, нравственно-воспитательный и т. д. [21] Функциональность является изначальным атрибутом религиозной книги, т. к. с самого своего возникновения она принадлежала к сфере
обязательных вероисповедных и богослужебных элементов [22].
Специфичные сакральные функции религиозной книги по
аналогии с “богословием иконы”, адекватном словесным текстам
Священного Писания и Священного Предания, выведены были
еще Отцами Церкви VIII–IX вв., Дионисием Ареопагитом, Василием Великим, Иоанном Дамаскиным и др. Иоанн Дамаскин в
процессе разработки теории образа выделяет следующие функции словесного текста: дидактико-информативную и коммеморативную (или напоминание). “Образ же есть напоминание”
[23]. Следующая – это анагогическая (от лат. аnagõgicus – внут113
ренний, глубокий, т. е. мистический) функция. “Всякий религиозный образ (жизнь святого и т. п.) возводит ум читателя к “созерцанию духовному”, т. е. выполняет анагогическую функцию”
[24]. И еще одна функция, предложенная св. Иоанном, – харисматическая (освящающая). “Изображение их (святых) подвигов
и страданий, – пишет Иоанн Дамаскин, – ставлю перед глазами,
чтобы освящаться через них и возбуждаться к ревностному подражанию” [25].
В дальнейшем эти функции разрабатывались в исследованиях богословия иконы, дополнялись новыми функциями и положениями [26]. В книговедении они не вводились в научный оборот.
В результате предпринятого изучения вопроса на основе исторических, религиоведческих и богословских публикаций, а
также нашим анализом массивов христианской книги XVIII–
XX вв., были выделены несколько специфичных функций, присущих религиозной книге: освящающая (харисматическая), догматическая, вероучительная, богослужебная, богословская, молитвенная, храмовая, проповедническая, дидактическая, познавательная, мемориальная, литературная, эстетическая. Остановимся
на характеристике некоторых из них.
Освящающая (харисматическая) функция в первую очередь присуща Священному Писанию, а также житиям святых.
Догматическая функция является одной из основных
функций религиозной книги. Под догмами в христианстве понимаются истины веры, изложенные в Божьем Откровении, которые, имея отношение к самой сути христианской религии как возобновления союза между Богом и человеком, содержат в себе
собственно учение о Боге и Его отношениях к миру и, в особенности, к человеку и которые преподаются Церковью как бесспорные и неизменные правила избавительной веры [27]. Догматическая функция делится на два аспекта: догматические основания
самой веры и догматика в книге. Догматические основания Священного Писания, например, в том, что написано оно по вдохновению от Святого Духа и содержит в себе не человеческое слово,
а Слово Божие [28]. Догматическая функция позволяет выделить
религиозные книги христианства по вероучительной доктрине –
православная, католическая, в том числе униатская, протестант114
ская. Истины того или иного христианского вероучения отражены в символьных книгах. Митрополит Макарий пишет, что “символьными книгами считаются только те изложения истин веры,
которые исходят от имени всей Церкви, а не вероисповедание
отдельного верующего или иерарха, каким бы знаменитым он не
был” [29].
Догматическая функция связана с вероучительной и определяет ее характер. Догматическая функция сосредоточена на задаче “во что верить”, а вероучительная “как верить”, как понимать тот или иной догмат, то или иное евангельское событие.
Прежде всего эта функция присуща катехизисам. Для Православной Церкви, например, наиболее авторитетным является “Подробный Христианский Катехизис Православной Кафолической
Восточной Церкви”, составленный митрополитом Филаретом
(Дроздовым), а для Католической – “Римский катехизис”, утвержденный Тридентским собором.
Проповедническая функция. Одна из важнейших функций,
свойственных книге, – проповедь вероучения через все разнообразие текстов источников, в том числе и собственно проповеди,
через которую “Бог свидетельствует и благовествует”. Такое понимание соответствует догматическим установлениям Церкви.
Эта функция свойственна всем видам и жанрам гомилетической
литературы.
Богослужебная функция изначально присуща всем литургическим книгам, предназначенным как для общественного, так и
домашнего (келейного) богослужения.
Молитвенная функция. Ее можно рассматривать с точки
зрения как содержания, так и формы. Молитва, в соответствии с
христианскими представлениями, есть “беседа разума к Богу”
[30]. В литургическом богословии, например, все догматы, истины Откровения и Священного Писания преобразованы в молитвы, тут “омолитвенное Писание, Предание и богословие “оживают”, преобразуются в личный опыт каждого молящегося” [31].
Христианская церковь сформировала устойчивый и в тоже время
гибкий, подвижный содержательный молитвенный канон, который поддерживается на протяжении многих столетий. Большая
часть молитв составлена в период Вселенских Соборов великими
Отцами Церкви и богословами: св. Иоанном Златоустом,
115
св. Василием Великим, св. Иоанном Дамаскиным, св. Фомой Аквинским и другими. Утренние и вечерние домашние молитвенные правила, например, не менялись со времен Симеона Нового
Богослова (начало IX в.) [32] и, как правило, печатаются во всех
молитвословах. Таким образом, молитвословный канон “поддерживает богочеловеческое двуединство молитвословий, оберегая
их от подмены новейшими неканоническими молитвами” [33];
ставит человека в правильное отношение к Богу. Молитвенная
функция дополняется еще и дидактической, т.к. воздействует на
процесс обучения: как надо молиться.
Храмовая функция более характерна для православной книги в связи с особыми отношениями православия к слову и словесности вообще. “…Библия в церкви есть не книга, – пишет
о. Сергий Булгаков, – но таинство слова, какое творится силой
Духа Святого, как и другие таинства” [34]. В храмах имеется напрестольное Евангелие и к нему, как вместилищу Божественного
Слова, верующие прикладываются так же, как и к иконе. “Собственно Евангелие <…> есть словесная икона Христа” [35]. Евангелие присутствует и дома у верующего, “может помещаться среди икон в домашней божнице, и это особенно чудесно, т.к. это
Евангелие никогда не раскрывается и не читается”[36].
Познавательная функция. Как форма мировосприятия религия стремится дать целостную картину мира, целостную систему ориентации личности, целостное мировоззрение, она охватывает всю полноту познавательных способностей человека на
разных этапах его духовного развития, предлагает различные методы познания истины, как рационального (через научное богословие), так и иррационального (духовная жизнь) порядка
(А.И. Осипов). Познавательная функция религиозной книги связана с функциями системы научно-богословского знания, а также
присуща литературе по основам веры.
Все функции религиозной книги тесно связаны между собой.
Они не только взаимодействуют, но и взаимообусловливают друг
друга. Например, тесно переплетены между собой догматическая,
вероучительная,
богословская
и
проповедническая;
богослужебная и храмовая.
116
Выделение специфичных свойств и функций религиозной
книги позволит более точно определить ее целевое и
читательское назначение, представить систематизацию и другие
типологические признаки, что, в свою очередь, будет
способствовать разработке оптимальной типологической модели
религиозной книги в рамках одной из новейших книговедческих
дисциплин – библиотипологии [37].
ЛИТЕРАТУРА
1. Ловягин А.М. Основы книговедения. Л.: Кооп. т-во “Начатки
знаний”, 1926. С. 119.
2. Киселева Л.И. Западно-европейская рукописная и печатная
книга XIV – XV вв.: Кодикологический и книговедческий аспекты. Л.:
Наука, Ленингр. отд-ние, 1985. С. 263.
3. Гречихин А.А. Типологическая модель русской книги на
начальном этапе ее развития // Проблемы рукописной и печатной книги
/ АН СССР, Гос. б-ка СССР им. В.И. Ленина; Редкол.: А.А.Сидоров
(предс.) и др. М.: Наука, 1976. С. 35–36.
4. Крукоўскі М.І. Філасофія культуры: Уводзіны ў тэар.
культуралогію. Мн.: “Універсітэцкае”, 2000. С. 125.
5. Гараджа В.И. Религиеведение. 2-е изд. М., 1995. С. 8.
6. Там же.
7. Социология религии // Религия и общество: Хрестоматия по социологии религии / Сост. В.И. Гараджа; Е.Д. Руткевич. М.: АспектПресс, 1996. С. 17.
8. Дюркгейм Э. Элементарные формы религиозной жизни. СПб.,
1912.
9. Сорокин П.А. Кризис в системах истины: наука, философия и
религия // Сорокин П.А. Человек. Цивилизация. Общество: Пер. с англ.
М.: Политиздат, 1992. С. 463–504.
10. Киселева Л.И. Западно-европейская рукописная и печатная
книга XIV – XV вв.: Кодикологический и книговедческий аспекты. Л.:
Наука, Ленингр. отд-ние, 1985. С. 248.
11. Швецова-Водка Г.Н. Функциональная сущность и свойства
книги // Книга: Исслед. и материалы. М.: Терра, 1995. Вып. 71. С. 78.
12. Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.:
Наука, Гл. ред. вост. лит., 1977. С. 201.
13. Левшун Л.В. Образ книги в восточнославянской культуре //
Духовное образование и христианское культурное наследие: (по
117
материалам конференций, орг. межконфессион. раб. группой при ММОЦ).
Мн.: ЕГУ, 2003. С. 14.
14. Бычков В.В. Византийская эстетика: Теор. проблемы. М.:
Искусство, 1977. С. 194.
15. Книга Правил Святых Апостолов, Святых Соборов Вселенских и
Поместных и Святых отцов: Репринт. воспр. изд. 1893 г. (Москва).
Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. С.250.
16. Иоанн Дамаскин. Точное изложение Православной Веры. М.:
Центр по изучению религий, 1992. С. 22.
17. Макарий (Булгаков М.П.), митрополит. Введение в
православное богословие. 4-е изд. СПб., 1847. С. 313.
18. Там же. С. 322.
19. Иннокентий (Павлов), игумен. Славянская традиция
Священного Писания и Острожская Библия // Острожская Библия: Сб.
ст. М., 1990. С. 17–47.
20. Левшун Л.В. Традиции просвещения в восточнославянской
культуре: “книгы” и книга // Ученые записки: Сб. науч. ст. факультета
теологии / ЕГУ. Ф-т теологии им. свв. Мефодия и Кирилла. Мн., 2002.
С. 186.
21. Киселева М.С. Учение книжное: текст и контекст
древнерусской книжности. М., 2000. С. 23.
22. Левшун Л.В. Образ книги в восточнославянской культуре //
Духовное образование и христианское культурное наследие: (по
материалам конференций, орг. межконфессион. раб. группой при ММОЦ).
Мн.: ЕГУ, 2003. С. 14.
23. Цит. по: Бычков В.В. 2000 лет христианской культуры sub specie aesthetica. В 2 т.– М.; СПб.: Унив. кн.: УРАО, 1999. Т. 1. Раннее христианство. Византия. С. 457.
24. Там же.
25. Там же.
26. Лепахин В.В. Значение и предназначение иконы: Икона в
Церкви, в гос., обществ. и личной жизни – по богослов., искусствовед.,
ист., этнограф. и лит.-худож. источникам. М.: Паломник, 2003. 511 с.
27. Макарий (Булгаков М.П.), митрополит. Православнодогматическое богословие. Коломна, 1993. Т. 1. С. 12.
28. Макарий (Булгаков М.П.), митрополит. Введение в
православное богословие. 4-е изд. СПб., 1847. С. 313.
29. Там же. С. 411.
30. Добротолюбие. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1992. Т. 2.
С. 207.
31. Лепахин В.В. Цит. соч. С. 209.
32. Там же.
118
33. Там же. С. 214.
34. Булгаков С., протоиерей. Философия имени. Париж, 1953.
С. 152–153.
35. Лепахин В.В. Цит. соч. С. 185.
36. Успенский Б.А. Влияние языка на религиозное сознание //
Труды по знаковым системам. Тарту, 1969. Т. 4. С. 198.
37. Гречихин А.А. Библиотипология как научное направление:
Особенности становления и развития в рос. книговедении. М.: МГУП,
2004. 432 с.
38. Храмова Н.Г. Духовность в ее собственном смысле //
Духовные и нравственные смыслы отечественного образования на
рубеже столетий: Науч. сб. / Сост. А.А. Ильин, А.Д. Червяков.
Тольятти: Тольят. гос. ун-т, 2002. С. 156.
39. Генон Р. Очерки о традиции и метафизике. СПб.: Азбука, 2000.
С. 298.
40. Основы онтологии: Учеб. пособие / Под ред. Ф.Ф. Вякерева и
др. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1997. С. 3.
119
СЕКЦЫЯ 1
Гісторыя беларускага кнігадрукавання. Мастацтва кнігі
Клімаў І.П. (Мінск)
ПЫТАННЕ ПАХОДЖАННЯ І СКЛАДУ
«ПРАДМОВЫ В. ЦЯПІНСКАГА» Ў СВЯТЛЕ
КНІЖНАЙ КУЛЬТУРЫ XVI ст.
Ажыццяўляючы ў 1570-х гг. пераклад і друкуючы першае
беларускае “Евангелле”, Васіль Цяпінскі дадаў да яго ўласную
прадмову. Выданне Цяпінскага захавалася толькі ў двух
паасобніках, а прадмова вядома ў адным рукапісе. Гэты рукапіс
знаходзіцца ў вялікім канвалюце, які быў створаны ў
Супрасльскім манастыры ў 1580 г., аб чым паведамляе прыпіска
аднаго з перапісчыкаў. Да прадмовы прыплецены адзін з
паасобнікаў “Евангелля” В. Цяпінскага; акрамя таго, у склад канвалюта ўваходзяць шмат рукапісных твораў рознага зместу1. Канвалют захоўваецца ў Пагодзінскім кнігазборы (№ 46) Расійскай
нацыянальнай бібліятэкі (былая Публічная, г. Санкт-Пецярбург)
пад шыфрам 1.1.29.
Прадмова да “Евангелля”, апублікаванага Цяпінскім, уяўляе
сабой 4 лісты фарматам in-secundo, на кожнай старонцы якіх
змешчана ў сярэднім каля 30 радкоў2. Невялікі памер твора
спрыяў шматлікім (аж 13 разоў!) яго публікацыям (упершыню – у
1890 г.), хаця кожная з іх не пазбегла памылак і недакладнасцей у
1
Пералік гэтых твораў прыведзены ў працах: Попов А.Н. Обличительные сказания против жидов и латинян: По рукописи Императ. Публ.
б-ки 1580 г. // ЧОИДР. 1879. Кн. 1. С. XII; Немировский Е.Л. Иван Федоров в Белоруссии. М., 1979. С. 57–59; Лабынцев Ю.А. Описание изданий Несвижской типографии и типографии Василия Тяпинского. М.,
1985. С. 29–30.
2
Палеаграфічнае апісанне гэтага помніка гл.: Клімаў I. Нарыс
фаналагічнай сістэмы “Предмовы” Васіля Цяпінскага // Маладыя
гуманітарыі Беларусі. Мн., 1996. Вып. 2. С. 28–29.
120
перадачы тэксту3. Існуючыя факсімільныя ўзнаўленні тэксту
помніка не вельмі прыдатныя для навуковага даследавання4. Пры
параўнанні з іншымі беларускімі творамі гэтага жанру прадмова
Цяпінскага вылучаецца наяўнасцю нязвыклых сінтаксічных канструкцый, якія замаруджваюць разуменне яе зместу5. Гэта ўжо
адзначалася многімі даследчыкамі6 і нават нарадзіла ў некаторых
3
Пералік публікацый помніка гл. у цытаваным творы: Клімаў I.
Нарыс фаналагічнай сістэмы... С. 27–28; з таго часу з’явілася некалькі
новых публікацый: Старажытная беларуская літаратура: Зборнік / Склад.
А.А. Курбека, У.А. Марук. Мн., 1996. С. 277–281; Восточнославянская
литература в Великом княжестве Литовском: Антология / Сост.
П. Ивинскис. Вильнюс, 1998. С. 69–71; Старажытная беларуская
літаратура: Зборнік. / Склад. А.А. Курбека, У.А. Марук. Мн., 2002.
С. 302–307; Анталогія даўняй беларускай літаратуры XI – першай паловы XVIII стагоддзя / Навук. рэд. В.А. Чамярыцкі. Мн., 2003. С. 405–410.
4
Лабынцев Ю.А. Описание изданий Несвижской типографии…
С. 61–67; Прадмовы і пасляслоўі паслядоўнікаў Францыска Скарыны.
Мн., 1991. С. 140–146. Праўда, гэтыя копіі надта дробныя, каб імі можна
было карыстацца.
5
Першы поўны пераклад твора на сучасную беларускую мову
з’явіўся толькі нядаўна і належыць А. Бразгунову, гл.: Родная
літаратура: Хрэстаматыя: 10 кл. / Склад. М.А. Лазарук. Мн., 1997.
С. 122–127. Мастацкі пераклад крыху раней быў выкананы А. Разанавым,
гл.: Крыніца. 1995. № 4. С. 3–15. Асобныя фрагменты прадмовы
перакладаліся на ўкраінскую мову М. Грушэўскім (Грушевський М.
Iсторія України-Русі. Київ; Львів, 1907. Т. 6, ч. 2. С. 436; Грушевський М.
Iсторія української літератури. Київ, 1927. Т. 5, ч. 2. С. 241–242), на беларускую мову С. Парэцкім (Парэцкі С. І. Сымон Будны. Мн., 1975. С. 32–33),
на англійскую мову А. МакМілінам (McMillin F.D. Die Literatur der Weissrussen: A history of Byelorussian literature from its origins to the present day.
Giessen, 1977. P. 50–51), на рускую мову А. Коршунавым (Антология педагогической мысли Белорусской ССР. М., 1986. С. 74–77).
6
Гл., напрыклад: Довнар-Запольский М.В. В.Н. Тяпинский, переводчик Евангелия на белорусское наречие // ИОРЯС. 1899. Т. 4. Кн. 3.
С. 1034, 1042; Пичета В.И. Белоруссия и Литва в XV–XVI вв.: (Исслед. по
истории социально-экон., полит. и культур. развития). М., 1961. С. 692–
693; Жураўскi А.I. Гiсторыя беларускай лiтаратурнай мовы. Мн., 1967.
Т. 1. С. 202.
121
з іх думку, што тэкст помніка – чарнавік, неапрацаваны ў
літаратурных адносінах7.
Над загалоўкам тэксту пасярэдзіне радка маецца надпіс чорным чарнілам пре(д)мова. Пад ім змяшчаюцца тры радкі, намаляваныя чырвоным чарнілам: Василеи, Тяпинскіи, зацнои мона(р)хи(и) // слове(н)ской, азлаща богобоины(м) ласка и покои //
о(т) бга и пна ншго і(с)с х(с)а (л. 1 адв.); першы радок напісаны
вялікімі літарамі. Менавіта ад гэтага загалоўка пачынаюцца ўсе
публікацыі тэксту помніка. Аднак гэты загаловак знаходзіцца на
адваротнай старонцы ліста, а на яго пярэдняй старонцы змяшчаецца невялікі тэкст, які напісаны тым самым почыркам, што і на
астатніх старонках помніка, і мае свой загаловак, таксама намаляваны чырвоным чарнілам: катехисисъ. або, // соума науки детей въ // христе исусе (л. 1)8. Першы з гэтых трох радкоў
напісаны вялікімі літарамі. Паўстае пытанне, які з гэтых
загалоўкаў лічыць пачаткам прадмовы В. Цяпінскага і, адпаведна,
адкуль трэба весці пачатак твора? Патрабуе высвятлення і прыналежнасць гэтага кавалачка тэксту на першай старонцы да астатняга рукапісу.
Апрача свайго друкаванага “Евангелля” Цяпінскі ў сваёй
прадмове згадвае таксама пра нейкі катэхізіс: До чого абы
пе(р)веи, сами и и(х) детки смыслы свои не яко готовали,
острили, и в вере прицвичали, ты(м) часомъ то(т) катехиси(с). а
которіи сами зда(н)ємъ не зара(з), вжды (з) свои(м) часомъ,
оузнаю(т), имъ впередъ подаю (л. 2). З гэтага фрагмента вынікае,
што нейкі “катэхісіс” папярэднічае перакладному “Евангеллю”, і
ўвазе чытачоў прапануецца “первей”, але аднаразова з прадмовай
Цяпінскага (“тым часам падаю”). Але ў складзе існуючага
помніка няма нічога, што б нагадвала катэхізіс ці наогул
7
Довнар-Запольский М.В. В.Н. Тяпинский, переводчик Евангелия… С. 1034; Жураўскі А.І. Гісторыя беларускай літаратурнай… С. 202.
8
Першы і адзіны, хто апублікаваў гэты тэкст, быў П. Уладзіміраў,
праўда, у спасылцы і з памылкамі: Владимиров П.В. Предисловия Василя Тяпинского к печатному Евангелию, изданному в Западной России
около 1570 г. // Киевская старина. 1890. № 24. Приложение. С. 2, спас. 1.
Фотакопію гэтай старонкі рукапісу гл.: Лабынцев Ю.А. Описание изданий Несвижской типографии… С. 61.
122
змяшчала якое-небудзь веравызнаўчае вучэнне9. Можна
дапусціць, што існаваў яшчэ адзін твор Цяпінскага – катэхізіс, які
разам з прадмовай папярэднічаў “Евангеллю” і ішоў пасля
прадмовы.
Такія дапушчэнні ўжо рабіліся ў навуцы. Першы даследчык
прадмовы Цяпінскага архімандрыт Леанід лічыў, што “аўтар
надрукаваў катэхізіс на славянскай і маларускай мове”10 (так ён
называў мову твора). I з гэтага вынікала, што прадмова
прысвечана нейкаму катэхізісу, які друкаваўся пасля выдання
“Евангелля”11. Украінскі гісторык М. Грушэўскі меркаваў, што
«кароткі катэхізіс для “навукі дзяцей” мог змяшчацца паміж
прадмовай і “Евангеллем” Цяпінскага»12. Ю.М. Ціхоўскі ўжо
сцвярджаў, што прадмова была прысвечана гэтаму невядомаму
катэхізісу, які прызначаўся дзецям13. Польскія даследчыкі наогул
прапаноўвалі разумець пад загадкавым катэхізісам Цяпінскага
перавыданне Нясвіжскага катэхізіса Сымона Буднага14.
Аднак існаване асобнага катэхізіса Цяпінскага рашуча
абвяргаў Я.Л. Неміроўскі, які звяртаў увагу на першую старонку
рукапісу прадмовы: “мабыць, менавіта гэтую старонку, а не
асобнае выданне, якое да нас быццам не дайшло, меў на ўвазе
Цяпінскі...”15. М.У. Доўнар-Запольскі наогул меркаваў, што
9
Довнар-Запольский М.В. В.Н. Тяпинский, переводчик Евангелия... С. 1044.
10
Иосиф, архимандрит. Малороссийский перевод Четвероевангелия // Духовная беседа. 1861. Т. 12. С. 399.
11
Иосиф, архимандрит. Малороссийский перевод Четвероевангелия… C. 399–400.
12
Грушевський М. Iсторія Україны-Руси. Київ; Львів, 1907. Т. 6,
ч. 2. С. 432.
13
Тиховский Ю.Н. Новые данные о западнорусских переводах
священного писания XVI в. // Труды XIV археологического съезда в
Чернигове в 1909 г. М., 1991. Т. 3. С. 124–125, гл. с. 125. Аднак спецыяльнай працы на гэты конт ён не пакінуў, засталіся толькі тэзісы яго
выступлення на з’ездзе археолагаў.
14
Kawecka-Gryczowa A., Korotajowa K., Krajewski W. Drukarze
dawnej Polski od XV do XVIII wieku. T. 5: Wielkie Księstwo Litewskie.
Wrocław; Kraków, 1959. S. 68.
15
Немировский Е.Л. Иван Фёдоров в Белоруссии. М., 1978. С. 59.
123
«назва катэхізіса тычыцца толькі перакладзенага ім [г. зн.
Цяпінскім – І.К] Евангелля»16; “відавочна, высока ставячы
значэнне Евангелля ў справах веры, ён [г. зн. Цяпінскі – І.К]
хацеў назваць сваё выданне катэхізісам”17.
Сапраўды, ніякага катэхізіса Цяпінскага не захавалася,
таксама як і няма ніякіх звестак пра яго выданне. Аднак згадкі
пра нейкі катэхізіс немагчыма праігнараваць ці палічыць
недарэчнасцю: яны выступаюць у двух месцах супрасльскага
рукапісу. Нейкі катэхізіс мусіў існаваць. Можна падумаць,
катэхізісам Цяпінскі назваў сваю прадмову ці само друкаванае
“Евангелле”. Але тады цяжка вытлумачыць, чаму такі рытарычны,
чыста літаратурны твор, як прадмова названы катэхізісам; яшчэ
больш нязвыкла называць катэхізісам Евангелле. Ва ўсякім выпадку, такое азначэнне магло прыкладацца да гэтых твораў толькі
фігуральна. Немагчыма адносіць назву катэхізіса таксама да першай старонкі рукапісу: апрача загалоўка яна змяшчае толькі дзве
цытаты з Апостала (дарэчы на царкоўнаславянскай мове) і ўсяго
дзесятак радкоў тэксту, у якіх аўтар папярэджвае чытачоў і даруе
сваім непрыяцелям. Больш лагічна дапусціць, што якраз гэта старонка з эпіграфам і зваротам да чытача і адкрывала цыкл нейкіх
твораў, што папярэднічаў друкаванаму Евангеллю.
Такі склад твораў у выданнях XVI ст. магчымы і знаходзіць
аналагі ў тагачаснай друкаванай літаратуры. У рэнесанснай і барочнай культуры прадмова страціла сваю кароткую і даступную
форму і ператварылася ў шматслоўны літаратурны твор складанай формы18. Асабліва значны ўплыў на эвалюцыю формы прадмовы мела развіццё кнігадруку. У друкаванай кнізе 16 ст.
з'яўляецца шмат дадатковых тэкстаў, якія суправаджаюць
асноўны тэкст і служаць яго своеасаблівай інтэрпрэтацыяй ці
працягам: прадмовы і пасляслоўі, дэдыкацыі, звароты да чытача,
16
Довнар-Запольский М.В. В.Н. Тяпинский, переводчик Евангелия... С. 1044.
17
Тамсама. С. 1046.
18
Пра спецыфіку друкаванай прадмовы гл. некалькі прац: Русская
старопечатная литература (XVI – первая четверть XVIII в.): Тематика и
стилистика предисловий и послесловий. М., 1981; JaroszewiczPieresławcew Z. Druki cyrylickie z oficyn Wielkiego Księstwa Litewskiego
w XVI–XVIII wieku. Olsztyn, 2003. S. 195–200.
124
эпіграфы. Сваё месца тут займаюць жанры, што ўзніклі з
кнігадрукаваннем: змест кнігі, пералік памылак друку, тытульны
ліст, выхадныя звесткі19. Акрамя таго, у прадмоўны комплекс
уключаліся творы іншых жанраў: гербатлумачэнні, вершы,
малітвы (напрыклад, тых, хто працаваў над выданнем), казанні,
прамовы, прывілеі (нададзеныя друкарам) і інш. Даследчыкі адзначаюць, што ўскладненая архітэктура прадмоў была ўласціва
беларускім старадрукам канца XVI – пачатку XVIІ ст.20, як і
ўвогуле ўсім кірылічным старадрукам другой паловы XVI ст.21
У асаблівай ступені складанай архітэктонікай прадмоў
вызначаліся выданні славянскіх пратэстантаў. Яны часта былі
першымі ці аднымі з першых друкаў на роднай мове,
адрасаваліся розным аўдыторыям (дарослым і дзецям) і не
заўжды мелі ясныя перспектывы на далейшы выхад ў свет. Таму
выдаўцы імкнуліся да пэўнай універсальнасці свайго выдання і
нярэдка публікавалі ў адной кнізе самыя разнастайныя творы:
алфавіты, правілы пісьма, календары, выклады біблейнай
гісторыі, іменнікі і шмат іншых самастойных тэкстаў, не звязаных са зместам асноўнага твора. Напрыклад, выданне аднаго з
першых польскіх перакладаў Новага Запавету “Testamenta część
pierwsza” (Кёнігсберг, 1551), якое змяшчае Евангелле ў перакладзе пратэстанта Станіслава Мурыноўскага, мела ў сваім складзе
цэлы трактат аб прынцыпах польскага пісьма “Orthografia
polska”, напісаны самім перакладчыкам.
Найбольш красамоўным прыкладам можа служыць выданне
першай часткі Новага Запавету (у складзе Евангелля і апостальскіх Дзеяў), апублікаванае славенскім пратэстантам Прымажам
Трубарам у 1557–58 гг. (выданне вядома ў двух варыянтах, што
19
Гусева А.А. Издания кирилловского шрифта второй половины
XVI века: Сводный каталог в 2-х кн. / Под общ. ред. Л.И. Сазоновой. М.,
2003. Кн. 1. С. 11; Кн. 2. С. 1272–1282.
20
Кароткі У.Г. Беларускія прадмовы і пасляслоўі другой палавіны
XVI – першай палавіны XVII ст. // Прадмовы і пасляслоўі паслядоўнікаў
Францыска Скарыны. Мн., 1991. С. 8–11.
21
Сазонова Л.И. Книги кириллической печати во второй половине
XVI века между Римом и Москвой // Гусева А.А. Издания кирилловского шрифта второй половины XVI века: Сводный каталог в 2-х кн. / Под
общ. ред. Л.И. Сазоновой. М., 2003. Кн. 2. С. 1257–1267.
125
адрозніваюцца тытульным лістом і складам частак прадмоўнага
комплексу). Гэтае выданне выйшла ў Цюбінгене (Паўднёвая
Германія) пад назвай “Ta pervi deil tiga noviga testamenta”. Яго
прадмоўны комплекс складаўся з некалькіх частак, некаторыя з
якіх мелі асобную пагінацыю ці тытульную старонку:
а) прадмова на нямецкай мове (“Nembshka Predguuor”), адрасаваная Трубарам нямецкім фундатарам, што фінансавалі
славенскі друк, заканчваецца малітвай на славенскай мове: Ena
prava kerszhanska molytov;
б) невялікае казанне з 14 кароткіх параграфаў пра сэнс і
змест Новага Запавету: “Ta svmma – en kratig navvk, od vsiga s.
pisma”, казанне заканчваецца словам аmen;
в) “Ta slovenski kolendar” – каляндар з пералікам хрысціянскіх свят (нерухомых) на кожны дзень году і пасхаліі (на 1558–
1630 гг.), складзенай цюбінгенскім прафесарам Ёганам Гільдэбрандам; каляндар заканчваецца двума вершамі пра поры года,
тлумачэннем пра склад года, пералікам чалавечых эпох ад стварэння свету, пасля чаго змешчаны «Register”, у якім пералічаны
склад біблейных кніг з указаннем колькасці раздзелаў у кожнай;
г) “Tiga noviga testamenta ena dolga predgvvor” – частка, што
ўяўляе сабой пераказ асноўных палажэнняў трактата Меланхтана
“Loci communеs rerum theologicarum”, складалася з прадмовы самога Трубара “Vom vsen dobrim inv bogaboiezhim kerszhenikom”
(яна таксама скончвалася словам аmen), анатацыі да трактата
“Register vseh shtvkov inv vvkov”, самога трактата ў 5-ці частках.
Пасля тэксту Тэтраевангелля і апостальскіх Дзеяў у выданні
Трубара змяшчаўся “En regishter” – пералік евангельскіх
чытанняў на выхадныя і святочныя дні, фактычна, гэта пастыла ў
дзвюх частках (на нядзельныя дні і святочныя дні), складзеная
паводле пастылы Лютэра і павучэнняў Меланхтана, Брэнца, Лосія.
Разнастайны склад мелі і выданні харвацкіх пратэстантаў,
што пэўны час працавалі супольна з Прымажам Трубарам. У
прадмоўным комплексе першай часткі Новага Запавету
(Цюбінген, 1564), перакладзеным Стафанам Конзулам Iстранінам
і Антунам Далматам, харвацкімі пратэстантамі, выступае кароткі
катэхізіс. Склад прадмоўнага комплексу гэтага выдання наступны:
126
а) прысвячэнне фундатару выдання Вольфгангу, пфальцграфу Рэйнскаму і герцагу Баварскаму, на нямецкай мове: “Dem
Durchleüchtigen Hochgebornen Fürsten und Herrn, Herrn Wolffgang
Pfalzgraffen bei Rhein, Herzog in Bayern und Stauen zu(r) Vabenz”,
падпісанае Трубарам і перакладчыкамі;
б) тое самае прысвячэнне на харвацкай мове: “Пресветлому,
високороієному хрцегу и господину, господину Болфу, кнезу поли
Рена, и воиводе в баварiи, и кнезу в баденцћ”, падпісанае толькі
перакладчыкамі, без Трубара;
в) прадмова перакладчыкаў: “Всим правим добрим крстяном, и людемь Словенскога язика, Милость, Мирь, и всако добро
одь Господина Бога по ИС ХУ просимо”, якая заканчваецца словам амен;
г) кароткі зварот да чытача: “к чтацу”;
д) кароткі катэхізіс: “ωво ієст сумма, и ієдань кратак наукь
ωдь всега светога Писма, что и ωдь чеса наивеще говори, и како
чловика приведе”, які заканчваецца словам амен.
Кожнаму Евангеллю ў выданні харвацкіх пратэстантаў
папярэднічае кароткае жыцце евангеліста, складзенае св. Еранімам.
Не менш разнастайным і вялікім быў склад друкаў польскай
Рэфармацыі. Прыкладам можа служыць выданне польскага перакладу Новага Запавету (Лоск, 1574), выкананага Сымонам Будным, сучаснікам і паплечнікам Цяпінскага па рэлігійнай секце.
Прадмоўны комплекс выдання Буднага налічваў некалькі частак,
якія мелі адзіную пагінацыю:
а) дэдыкацыя фундатару выдання: “Wielmożnemu pánu, Jego
miłośći panu Janowi Kiszce”, якая заканчваецца кароткім папярэджаннем чытача “Przestrogá do cżytelnika” пра прынцыпы скарачэння назваў біблейных кніг;
б) прадмова Сымона Буднага “Ku wszem wiernym tych książek
cżytelnikom”, якая ўяўляе сабой трактат па біблейнай тэксталогіі і
тэорыі ды практыцы біблейнага перакладу (прадмова заканчваецца словам аmen);
в) спіс заўважаных памылак друку: “Omyłki ktore się z
trásunku stały”;
г) пералік кніг Новага Запавету ў выданні: “Porządek ksiąg
nowego przymierza”.
127
Пасля тэксту Новага Запавету ў выданні Буднага змяшчаліся
“Przypiski” – каментарыі перакладчыка да асобных месцаў Св.
Пісьма.
Таксама шмат частак мела ўжо згаданае выданне першай
часткі польскамоўнага Новага Запавету (у складзе Тэтраевангелля), здзейсненае Янам Секлюцыянам ва Усходняй Прусіі:
а) дэдыкацыя да польскага манарха, якога выдаўцы жадалі
бачыць апекуном пратэстантаў: “Dedycacya do Żygimonta
Augusta”;
б) прадмова
Яна
Секлюцыяна: “Ku czytelnikowi
chrześćiańskiemu przedmowa”;
в) трактат “Orthografia polska”;
г) спіс заўважаных памылак друку: “Omylnośći druku”;
д) трактат на лацінскай мове “De autoritate verbi Dei”, дзе
выкладаюцца асноўныя палажэнні лютэранскай дактрыны;
е) канкарданцыі да выдання: “Regestr potrzebieyszych rzeczy,
ktory się krotce zamykaią przy texcie”, які заканчваецца лацінскім
вершам.
Як бачна, прадмоўны комплекс у рэфармацыйных
славенскіх, харвацкіх і польскіх выданнях Св. Пісьма быў вялікі і
разнастайны. Выданне Цяпінскага таксама магло мець значны
прадмоўны комплекс, што складаўся з некалькіх частак. У такім
выпадку вядомы цяпер тэкст прадмовы Цяпінскага выступаў
толькі адным з кампанентаў гэтага комплексу.
Ускосныя сведчанні пра існаванне прадмоўнага комплексу
прысутнічаюць у друкаваным “Евангеллі” Цяпінскага. У яго
маргіналіях слова аминь, што сустрэлася ў Мц, 7:18, мае такую
заўвагу: то слово евреиское тое жъ и в греческомъ, гледи о нем в
предмове (арк. 6). Аднак існуючы тэкст прадмовы не мае ніякага
тлумачэння слова аминь (гэта слова толькі аднойчы сустракаецца
ў творы, у канцы, што было, аднак, тыпова для прадмоў
пратэстанцкіх аўтараў). Таму можна меркаваць, што апрача вядомай прадмовы існаваў іншы твор Цяпінскага, дзе давалася тлумачэнне асобных слоў Бібліі.
У біблейных публікацыях, асабліва калі там змяшчаўся пераклад Св. Пісьма на народную мову, прадмова ў часы Рэнесансу
і Рэфармацыі часта станавілася арэнай дыскусій і палемікі па
пытаннях тэорыі і практыкі біблейскага перакладу ці па меншай
128
меры служыла трыбунай для вядзення рэлігійнай прапаганды22.
Аднак якраз выкладу поглядаў перакладчыка па пытаннях
перакладу ці яго рэлігійных ідэй пазбаўлена вядомая прадмова
Цяпінскага23. У гэтым творы аўтар закранае толькі праблемы сучаснага яму культурнага і грамадскага жыцця24. Апавяданне ж
пра мэты і задачы пратэстанцкага перакладу Евангелля ды
асаблівасці выдання адышлі ў прадмове на задні план, а ўсе дактрынальныя ці канфесійныя моманты аўтарам наогул не
ўзнімаюцца. Даследчыкамі ўжо адзначалася адсутнасць у прадмове “адметнай пратэстанцкай прапаганды”25, што па меншай
меры выглядае дзіўна.
Магчыма, прынцыпы і асаблівасці здзейсненага Цяпінскім
двухмоўнага выдання з маргіналіямі раскрываліся ў гэтай спецыяльнай прадмове, што не дайшла да сучаснасці. Такія тлумачэнні
звычайна даваліся тагачаснымі аўтарамі, асабліва ў публікацыях
Св. Пісьма, што суправаджаліся крытычным апаратам накшталт
маргіналій. Выпускаючы ў свет першае на роднай мове Евангелле
з маргіналіямі, Цяпінскі наўрад ці мог абысціся без падобнага
тлумачэння ці нават асобнага каментарыя да свайго перакладу.
Пра змест і характар гэтай часткі прадмоўнага комплексу,
што не захавалася, можна толькі здагадвацца. Гэта магла быць
больш працяглая і спецыяльная прадмова з тлумачэннем асобных
слоў, накшталт прадмовы Буднага ў Новым Запавеце (Лоск, 1574),
– і ў такім выпадку менавіта яе Цяпінскі называў “катэхізісам”.
Але гэта мог быць і асобны твор накшталт катэхізіса, што
22
Спецыяльна пра прадмовы да біблейных публікацый гл.: Quack J.
Evangelische Bibelvorreden von der Reformationszeit bis zum Aufklärung.
Gütersloh, 1975. (Quellen und Forschungen zur Reformationsgeschichte;
Bd. 43).
23
А. Коршунаў лічыў, што ў адрозненне ад тагачасных выданняў
прадмова Цяпінскага цалкам свабодная ад пераказу зместу выдадзенай
ім кнігі, гл.: Гісторыя беларускай дакастрычніцкай літаратуры. Мн.,
1968. Т. 1: З старажытнасці да XVIII ст. С. 233.
24
Пераказ
зместу
твора
гл.:
Довнар-Запольский М.В.
В.Н. Тяпинский, переводчик Евангелия... С. 1035–1049.
25
Тамсама. С. 1044. Таксама гл.: Левицький О. Про Василя Тяпинського, що переклав в XVІ ст. Євангелїє на просту мову: Критична
розвідка // Записки Укр. наук. т-ва в Київї. 1913. Кн. 12. С. 11–12, 19–21.
129
ўваходзіў у склад прадмоўнага комплексу, як у харвацкім Новым
Запавеце (Цюбінген, 1564). Сапраўды, як і харвацкія
перакладчыкі, Цяпінскі мог падаць перад сваім выданнем сціплы,
тэзісны выклад “хрысціянскай навукі”.
Малаверагодна, што такі катэхізіс, калі ён існаваў,
прызначаўся толькі для дзяцей. Такая думка ўзнікае пад уплывам
загалоўка, змешчанага на 1-й старонцы, а таксама ў сувязі з
упамінаннем “дзетак” або “дзяцей” у тэксце самой прадмовы. Гэтую думку падмацоўвае, на першы погляд, і той факт, што Сымон
Будны свой катэхізіс (Нясвіж, 1562) прысвяціў непаўналетнім
сынам стрыечных братоў Радзівілаў, а асноўная частка ў гэтай
кнізе называецца “Катехисїсъ для детокъ хрїстианьски(х)” (л.
11). Аднак у Буднага катэхізіс быў адрасаваны малодшаму пакаленню ў такой жа ступені, як і даросламу.
Справа ў тым, што слова “дзеці” і ў Буднага, і ў Цяпінскага
ўжыта метафарычна і на самой справе абазначае вернікаў у Ісусе
Хрысце. Выраз “дзеці ў Ісусе Хрысце” мае на ўвазе ўсіх хрысціян
без раздзялення ва ўзросце. У такім значэнні слова “дзеці” часта
выступае ў Новым Запавеце. Так Хрыстос называе сваіх вучняў
(Iн. 13:33, 21:5), а апосталы – вернікаў у Хрыста (1 Iн. 2:1, 4:4,
5:1; 3 Iн. 4; Галат. 4:19) і саміх сябе (1 Iн. 4:6). З дапамогай такой
метафары яны падкрэслівалі цесную сувязь паміж чалавекам і Богам. З такім значэннем слова “дети” сустракаецца і ў тэксце вядомай цяпер прадмовы Цяпінскага, з іншым значэннем – “нашчадкі,
дзеці” – там выкарыстоўваецца слова “детки”.
Шэраг розных асаблівасцей рукапісу прадмовы Цяпінскага
ўказваюць на тое, што яе тэкст быў хутчэй за ўсё надрукаваны, а
ў канвалют Супрасльскага манастыра перапісваўся з друкаванага
арыгінала.
Перш за ўсё варта адзначыць падабенства ў афармленні першага ліста рукапіснай прадмовы і друкаванага “Евангелля”. У
абодвух крыніцах на старонцы змешчаны загаловак, пад якім
знаходзіцца эпіграф, што складаецца з дзвюх цытат са Св. Пісьма.
У друкаваным “Евангеллі” цытуецца Іаан 12:48; 3:19, у рукапіснай
прадмове – Апостал (1-Пятра 2:2, 1-Карынф.14:20). Змясціць
эпіграф напачатку прадмовы супрасльскі перапісчык – праваслаўны
манах – мог толькі ў тым выпадку, калі такі эпіграф меўся ў яго
антыграфе. Эпіграф – з’ява заходнееўрапейскай культуры, і надаць
130
яго свайму твору мог толькі чалавек, знаёмы з гэтай культурай,
якім, думаецца, быў пратэстант Цяпінскі26.
У тагачасным заходнееўрапейскім друку эпіграф выступаў
на тытульнай старонцы. Асаблівасцю заходніх выданняў было
суправаджэнне загалоўка на тытульным лісце адной ці некалькімі
сентэнцыямі або цытатамі са Св. Пісьма. Такі эпіграф выяўляў
асноўную ацэнку, якую даваў сваёй працы выдавец ці аўтар.
Эпіграф (амаль выключна біблейны) часта сустракаецца ў пратэстанцкай літаратуры XVI ст., асабліва пры выданнях перакладаў
Св. Пісьма. Тут можна назваць беларускі катэхізіс Сымона Буднага (Нясвіж, 1562 г.), дзе цытуецца 1-Пятра 3:16-17, і яго польскую Біблію (Нясвіж, 1572 г.), дзе эпіграф выступае двойчы, пры
Старым Запавеце і пры Новым (у апошнім выпадку цытуюцца
Другі закон 18:15-20, Дзеі 3:22-23; 7:37); у харвацкім кірылічным
Новым Запавеце (Цюбінген, 1563 г.) Сцяпана Конзула Істраніна і
Антуна Далматы (цытуецца Пс. 61). Такім чынам, эпіграфы маглі
падавацца не толькі да ўсяго выдання, але і да асобных яго частак. Таму структурны паралелізм у размяшчэнні эпіграфа ў
Супрасльскім кодэксе (напачатку рукапісу прадмовы і на тытульным лісце Евангелля) можа ўказваць на тое, што перакладу Евангелля папярэднічаў буйны твор, які не зводзіўся да ацалелай
рукапіснай прадмовы.
Пры перапісцы ў тэкст арыгінала былі ўнесены некаторыя
змены. Эпіграф у рукапіснай прадмове змешчаны на
царкоўнаславянскай мове, тады як у друкаваным Евангеллі – на
старабеларускай. Такую непаслядоўнасць, нелагічную для перакладчыка Евангелля, можна растлумачыць самавольствам
перапісчыка прадмовы. Праваслаўнага манаха, што перапісваў
тэкст Цяпінскага, відаць, збянтэжыў выгляд знаёмых слоў з Апостала, якія гучаць у праваслаўнай літургіі (чытанне тыдня), і ён
замяніў іх больш прымальным для яго царкоўнаславянскім тэкс26
Агляд дакументальных крыніц, звязаных з родам Цяпінскіх у
XVI ст., як і новую рэканструкцыю біяграфіі Васіля Цяпінскага гл.:
Клімаў І. Да біяграфіі Васіля Цяпінскага, перакладчыка і выдаўца
Евангелля // Беларус. гіст. агляд. 2002. Т. 9. Сш. 1–2. С. 31–55. Тамсама
выказваецца абгрунтаванае меркаванне, што ў пратэстантызм Цяпінскі
перайшоў з каталіцызму, які прыняў яшчэ яго бацька.
131
там (а таксама пазначыў у дадатак перыкопу кожнай цытаты).
Умяшанне перапісчыка можна бачыць таксама і ва ўстаўцы слова
святыи (у тэксце: стого) перад імёнамі візантыйскіх тэолагаў
Рыгора (Багаслова) і Івана Залатавуснага. Як вядома, пратэстанты
не прызнавалі святых, таму сваім з’яўленнем гэта слова можа
быць абавязана перапісчыку27, у гэтым значэнні ў творы выступаюць іншыя словы, паланізмы светобливыи, светобливость.
У адным выпадку перапісчык зрабіў буйную памылку,
змясціўшы не на сваім месцы адзіную ў прадмове вялікую
заўвагу. Сваім выглядам яна нагадвае маргіналіі ў друкаваным
Евангеллі. Гэта прыпіска зроблена дробнымі літарамі ў вузкім
слупку на правым маргінесе рукапісу і аддзелена ад асноўнага
тэксту пункцірнай лініяй. Месца для заўвагі было разлінавана
пісцом, здаецца, пасля разлінейвання асноўнага тэксту. Змест
заўвагі наступны: пере(д) тисе(ч)ю л (т) з гевреиского ве(т)хіи а
з греческо(г)[о] новы(и) заве(т) то є(ст) всю библею, што(ж)
ины(х) або то(л) ковы(х) писм. и(х) пре(д)ки, выложили и в
свои(х) црква(х) власны(м) єзыко(м) свои(м) и поніне оставили. А
они тепе(р) не то(л)ко в гевреиски(х) в гречески(х), але и в
слове(н)ско(м) своємъ, умеєтность, стратили. (арк. 4). Заўвага
па сэнсу не падыходзіць да таго тэксту, насупраць якога заўвага
змешчана. У тэксце ідзе гаворка пра школы для “навукі слова
божага”, што заснавалі паплечнікі Цяпінскага па секце. Правільна
было б размясціць заўвагу на папярэднім аркушы рукапісу, на
дзве старонкі раней. Там гаворыцца пра высокую вартасць старажытнага славянскага перакладу Св. Пісьма, які пераўзыходзіць
якасць “лацінскіх і іншых талмачоў” (арк. 3). У гэтым кантэксце
заўвага выступае як рэмарка, што працягвае думку аўтара. Памылка ў размяшчэнні гэтай заўвагі магла адбыцца толькі ў тым
выпадку, калі перапісчык вызначаў месца заўвагі самастойна і
ўжо пасля напісання асноўнага тэксту. Антыграф у гэтым выпадку не мог даць пісцу падказкі, таму што колькасць старонак і
радкоў у антыграфе кардынальна не супадала з рукапісам. Гэта
служыць яшчэ адным аргументам на карысць думкі, што
перапіска вялася паводле друкаванага антыграфа.
27
На гэта ўжо звяртаў увагу М. Доўнар-Запольскі: ДовнарЗапольский М.В. В.Н. Тяпинский, переводчик Евангелия... С. 1041.
132
Хутчэй за ўсё пры перапісцы былі выкінуты тыя часткі
прадмоўнага комплексу пратэстанта Цяпінскага, што пярэчылі
рэлігійным поглядам праваслаўнага перапісчыка. Захаваўся
толькі параўнальна невялікі эмацыйны твор Цяпінскага, дзе не
ўзнімалася ніякіх дактрынальных пытанняў. Выкінутай часткай
была прадмова тэалагічнага зместу ці кароткі катэхізіс, хаця
перапісчык перанёс тэкст з тытульнага ліста, якім пачынаўся
прадмоўны комплекс. Як і само “Евангелле”, прадмоўны комплекс, відаць, быў надрукаваны Цяпінскім. У праваслаўным
скрыпторыі толькі частка гэтага комплексу была перапісана і
прыплецена да друкаванага Евангелля. Такім чынам, Цяпінскі,
напэўна, надрукаваў не толькі Евангелле, але і прадмову да яго,
прычым першапачаткова гэта быў шмат большы тэкст, чым
захаваўся зараз. У такім выпадку праца беларускага пратэстанта
атрымліваецца больш манументальнай і шматбаковай, чым
уяўлялася дагэтуль.
133
Antoni Krawczyk (Lublin)
POLSKIE TŁUMACZENIE ŻYWOTU ŚWIĘTEJ EFROZYNY
WRAZ Z KRYTYCZNYM KOMENTARZEM
W r. 1781 został opublikowany przez bazylianina Ignacego
Stebelskiego w drukarni bazyliańskiej w Wilnie, jak się zdaje
pierwszy w języku polskim, Żywot patronki Białorusi, świętej
Efrozyny. Autor książki zatytułowanej: “Dwa wielkie światła na
horyzoncie połockim z cieniów zakonnych powstające, czyli żywoty SS.
Panien i Matek Ewfrozyny i Parascewii, zakonnic i hegumenij, pod
ustawą S.O. Bazylego W. w monastyrze S. Spasa za Połockiem
żyjących...” dokonał przekładu na język polski starosłowiańskiego
tekstu metropolity moskiewskiego Makarego (żyjącego ok. 1542 r.)
zawartego w “Wełykoj Minei” albo “Czetti”, upowszechniając go w
polskojęzycznej wersji. W chwili obecnej przy braku dostępu do
źródła pierwotnego, trudno powiedzieć, czy było to tłumaczenie
dosłowne, czy też dowolne. Nie można natomiast zaprzeczyć, iż
zawiera ono naukowy i krytyczny komentarz.
O tłumaczu i komentatorze “Żywota” niewiele posiadamy
informacji, gdyż skąpe wzmianki encyklopedyczne zawierają o nim
enigmatyczne, a nawet sprzeczne ze sobą wiadomości. W
“Encyklopedii Kościelnej” z r. 1903 Aleksander Zaręba pisał, iż
zmarły około r. 1805 Stebelski był bazylianinem prowincji litewskiej i
historykiem. Twierdził, iż brakuje informacji o jego życiu, które
prowadził w celi klasztornej. Tym nie mniej z uznaniem odnosił się do
jego dorobku naukowego. Oprócz wspomnianego wyżej dzieła, autor
najwyżej oceniał dwa następne tomy będące jego kontynuacją są to
tom drugi, zatytułowany “Chronologia, albo porządne według lat
zebranie znaczniejszych w Koronie Polskiej i w Wielkim Księstwie
Litewskim, a mianowicie na Białej Rusi w Połocku dziejów i
rewolucyi...” (Wilno, 1782) oraz tom trzeci, zatytułowany “Przydatek
do chronologii...” (1783), który autor w sposób szczególny eksponuje.
Zaręba pisał o nim, iż stаnowi on dzieło nader bogate w wiadomości
dotyczące księstw ruskich i Litwy, a zwłaszcza Kościoła unickiego1.
1
Zaremba A. Stebelski Ignacy // Encyklopedia Kościelna. Warszawa,
1903. T. 26. S. 519–520.
134
Inny autor nieco wcześniejszego biogramu, Franciszek
Maksymilian Sobieszczański wypowiedział się w podobnym duchu.
W przeciwieństwie wszelako do Zaręby twierdził, iż Stebelski zmarł
piętnaście lat wcześniej w Supraślu w r. 1790. W swojej ocenie
“Przydatku do chronologii” Sobieszczański wskazywał, iż zawiera on
historię prawie wszystkich klasztorów bazyliańskich na Rusi, a także
mnóstwo innych szczegółów dziejowych wydobytych z zasobów
archiwalnych i przedstawionych w sposób krytyczny. Z tej racji jest to
dzieło niepospolitej wartości pod każdym względem2.
W tomie pierwszym, formatu 8º, noszącym tytuł “Dwa wielkie
światła na horyzoncie połockim...” na stronach 1–140 znajduje się
Żywot świętej Efrozyny, a po nim Żywot świętej Prascevii. Oba Żywoty
zostały przedstawione w szerokim kontekście chrystianizacji Rusi,
poczynając od dywagacji na temat legendarnej misji Andrzeja
apostoła, poprzez przyjęcia chrztu przez Olgę i chrysianizację Rusi
przez Włodzimierza Wielkiego. Jednakże same informacje
poświęcone Żywotowi świętej Efrozyny znajdują się na stronach 87–
140. Wzmiankuje o tym sam Stebelski, pisząc na str. 87, iż odtąd
będzie się odwoływał do tekstu “Wełykoj Minei”.
Podkreślić wypada i to że treść tekstu dotycząca samego
Żywotu Efrozyny na wymienionych stronach jest niewielka. Więcej
bowiem miejsca zajmują przypisy i rozważania autora poświęcone
sekwencjom tłumaczonym z “Wełykoj Minei”. Ważne jest również i
to, iż przed Żywotem znajduje się aż 55 kart bez numeracji, na których
Stebelski wyeksponował w ujęciu alfabetycznym najważniejszą
literaturę przedmiotu, podając imponującą liczbę siedemdziesięciu
sześciu przekazów. Wszelako ta literatura odnosi się zarówno do
dziejów świętej Efrozyny, jak i Prascewii, stąd też trudno ustalić,
które przekazy zostały poświęcone Efrozynie. Biorąc to wszystko pod
uwagę przyjęto następujący sposób narracji. W pierwszej kolejności
podane będą informacje o wyeksponowanej przez Stebelskiego
literaturze przedmiotu, a w następnej zostanie dokonana analiza,
przedstawionego przez niego, “Żywotu świętej Efrozyny”.
Przed podaniem literatury przedmiotu, autor zamieścił dedykację
dla przełożonej klasztoru bazylianek pod wezwaniem św. Ducha, w
2
Sobieszczański F.M. Stebelski (Ignacy) // Encyklopedya Powszechna.
Warszawa, 1867. S. 114.
135
Mińsku, Brygidy Luboszczyńskiej. W niej zaznacza, iż mógłby
wertować kroniki jej przodków, dla podkreślenia świetności rodu, ale
skoro ona sama pogardziła życiem świeckim, obierając stan zakonny,
z tego powodu stosowniejszą rzeczą będzie przedstawienie
życiorysów jej poprzedniczek, prekursorek żeńskich zakonów
bazyliańskich na Białorusi i Wielkim Księstwie Litewskim, które
poprzedziły istnienie klasztoru św. Ducha w Mińsku. Dla przełożonej
klasztoru i podległych jej mniszek większy będzie pożytek jeśli się
zapoznają z historią swojego zgromadzenia.
Trzeba nadmienić również o dedykacji autora skierowanej do
czytelników. Stebelski przed podaniem literatury przedmiotu
informuje ich, iż przetłumaczył Żywot świętej Panny i Matki Efrozyny
księżniczki połockiej, fundatorki i hegumenii monastyru świętego
Spasa z “Wełykoj Minei”. Pisze też, iż do tego “Żywotu” dołączył
chronologię poświęconą Białorusi, a zwłaszcza Połockowi. Przez
tłumaczenie tego dzieła, pragnie bez żadnego pochlebstwa przysłużyć
się swojemu krajowi i narodowemu obrządkowi greckiemu, a
zwłaszcza zakonowi bazyliańskiemu. Z punktu widzenia
metodologicznego na szczególną uwagę zasługuje jego wykładnia
studiów historycznych. Powołując się na opinię Ludwika Antoniego
Caraccioli’ego (1721–1803) zawartą we Wstępie do “Życia papieża
Klemensa XIV Ganganellego” (Kraków, 1778), Stebelski stwierdza, iż
wiek oświecony nie dopuszcza, by historia opierała się na wierze.
Mając to na uwadze, zaznacza jednak, iż w swoich dociekaniach nie
odstąpił od powagi autorów katolickich.
Spośród wyeksponowanych w porządku alfabetycznym 76
przekazów rękopiśmiennych i drukowanych można wyodrębnić
pewne bloki zagadnień, by w oparciu o tę klasyfikację roboczą
dokonać charakterystyki literatury przedmiotu. Można powiedzieć, iż
Stebelski korzystał z literatury poświęconej dziejom Kościoła
rzymskiego i Kościoła w Polsce, prawosławiu, sporom wokół unii.
Brał pod uwagę piśmiennictwo bazyliańskie, jezuickie, a także innych
zgromadzeń zakonnych. Przedstawiał też literaturę poświęconą
kultowi obrazów. Ponadto jeszcze przytaczał bardzo dużą kolekcję
dzieł poświęconych dziejom Polski i niektóre prace odnoszące się do
Rusi oraz Rosji. Wreszcie trzeba wspomnieć o dziełach osobliwych z
gatunku ówczesnej scientia curiosa.
136
Do dziejów Kościoła najważniejszym dziełem były “Annales
Ecclesiastici” włoskiego historyka Cezara Baroniusza. Stebelski
informuje, iż obejmują one okres od narodzenia Chrystusa do r. 1199.
Autor wspomina o ich kontynuatorze, polskim jezuicie Janie
Kwiatkiewiczu, który napisał: “Roczne dzieje kościelne od roku
pańskiego 1198 aż do lat naszych...” (Kalisz, 1695). Przy okazji podaje
wiadomość, że pisał on na temat schizmy greckiej. Przytacza również
dzieło jezuickiego pisarza Piotra Skargi: “Roczne dzieje Kościoła ...”
(1603). Za bardzo ważne źródło dla dziejów Kościoła uważa Stebelski
“Acta Sanctotum” zaczęte być wydawane przez jezuitę Jeana
Bollanda. Pisze, iż Bolland w pięciu tomach przedrukował prawie
wszystkie rękopisy dotyczące życia świętych, rozproszone w Europie
oraz znajdujące się w archiwach i bibliotekach. Stwierdza, iż Daniel
Papebroche kontynuował to wydawnictwo doprowadzając je do 24
tomu. W innym miejscu przy omawianiu dorobku tego badacza
nadmienia, iż osobiście około r. 1726 „pisał mądrze i rozsądnie o
świętych ruskich, objaśniając dzieje znaczniejszych spośród nich i
niejasności (ephemerydy) z tym związane, a na podstawie “Tablic
Moskiewskich”, wybierał nazwiska stosownie do dnia roku, w czym
mu dopomagał ksiądz Ignacy Kulczyński”.
Z dzieł o charakterze ogólnym poświęconych dziejom Kościoła
w Polsce Stebelski wymienia polemiczną rozprawę kanonika
katedralnego i oficjała wilńskiego Jerzego Kazimierza Ancuty (zm.
1737): “Jus plenum religionis catholicae” (Wilno, 1719) wymierzoną
przeciw dysydentom, wskazując, iż ta książka w r. 1767 została
przetłumaczona na język polski przez stolnika rzeczyckiego Leona
Pruszanowskiego. W następnej kolejności powołuje się na dzieło
anonimowego bazylianina: “Bulla et brevia Summorum Pontificum,
nec non diplomata Regni Poloniae”, wydane w Poczajowie w 1767 r.
Za ważne dla historii Kościoła uważa dzieło genealoga jezuickiego
Kaspra Niesieckiego, w którym autor przedstawił rodowody stanów
świeckich i duchownych w Koronie i Wielkim Księstwie Litewskim.
Chodzi w tym wypadku o tytuł: “Korona polska przy złotey wolności
starożytnemi wszystkich kathedr, prowincyi y rycerstwa kleynotami...
podana” (Wilno, 1728–43). Wzmiankuje też o utworze Mikołaja
Krzysztofa Radziwiłła: “Peregrinacia albo pielgrzymowanie do
Ziemie Świętey...” wspominając o korzystaniu z egzemplarza
wydanego w r. 1745, tej akurat edycji nie odnotowuje Estreicher.
137
Dla dziejów Kościoła prawosławnego jako ważne źródło
wymieniał Stebelski “Letopis” Nestora. Nie mając informacji o
biografii autora, pisze, iż był on mnichem ruskim monastyru
kijowopieczarskiego około r. 1120. Według prawosławnych uchodzi
on za świętego i jednego z najdawniejszych letopisów ruskich i
moskiewskich. Powołując się na Galatowskiego i Kulczyńskiego
Stebelski twierdzi, iż prawosławni przypisują Nestorowi książkę
nazywaną “Synopsis”, którą sobie przywłaszczył oraz wydał
Sylwester Kossow.
Innym źródłem do dziejów Kościoła obrządku wschodniego jest
według Stebelskiego twórczość mnicha z zakonu bazyliańskiego,
Polikarpa, ktory za czasów panowania prawowiernego księcia
Rościsława był przełożonym klasztoru kijowopieczarskiego.
Przypisuje mu autorstwo “Żywotu” świętego Atanazego mnicha
kijowopieczarskiego i wielu innych ojców tego zgromadzenia. Pisze,
iż jest on uważany za jednego z najdawniejszych pisarzy ruskich.
Podaje też informację, że wiadomości o Polikarpie można znaleźć u
Kulczyńskiego w “Specimen”, a także u Kossowa w “Paterikonie”.
Stebelski przytaczał dzieło mnicha z kijowskiej pieczary
Atanazego Kalnofoyskiego: “TEPATOΥГHMA lubo cuda, które były
w tak samym święto cudotwornym Monastyrze Pieczarsko Kijowskim
jako i obydwu świętych Pieczarach...” (Kijowo Pieczara, 1638),
piszac, iż autor oprócz cudów przedstawił w nim epitafia fundatorów,
fundacje dawnych książąt ruskich, panów polskich i moskiewskich.
Opisał też cuda spowodowane za sprawą obrazu NMP Kupiatyckiej,
który dawniej był w posiadaniu prawosławnych, a obecnie jest u
bernardynów.
W odniesieniu do unii katolików z prawosławnymi, wymienia
anonimowy utwor przeciw synodowi powszechnemu we Florencji i
brzeskiemu prowincjonalnemu, nazywając go od pierwszych słów
tytułu: “Kleryk ostrogski” (Estreicher. Cz. III, t. VIII, s. 295 przytacza
dwa tytuły druków, pierwszy: “Kleryk Ostrogskiej Cerkwi. Otpis na
list W Bozie wielebnoho otca Ipatija Boldomierskoho i Borestenckoho
Episkopa...” oraz drugi: “Istorija o listrijskom to jest o
rozbojniczczeskom Ferrarskom albo Florenskom sinodie w korotcie
prawdiwie spisanaja”). Oceniając „Kleryka” Stebelski pisze, iż to
bezimienne dzieło w języku słowiańsko-ruskim, wyszło z drukarni
ostrogskiej w 1599 r, jeśli nie z rozkazu to za przyzwoleniem
138
wojewody księcia Konstantego Ostrogskiego. Stebelski zarzuca
„Klerykowi” wiele kłamstw i potwarzy, pisząc że spotkał się on z
refutacją Hipacego Pocieja. Wymienia też dzieło innego przeciwnika
unii Zachariasza Kopystyńskiego wydane w r. 1620 pod tytułem:
“Palinodia od ś. P. Zacharyasza Kopisteńskiego Archimandryty
Pieczarskiego przeciw Apostaty Leona Krewza”, pisząc, że jest ono
refutacją na książkę Kreuzy Leona Rzewuskiego Beydy: “Obrona
jedności cerkiewney, albo dowody któremi się pokazuje, iż Grecka
cerkiew z łacińską ma być zjednoczona...” (Wilno, 1617). Autor
stwierdza, iż książka Kopystyńskiego została napisana w duchu prawie
kacerskim i schizmatyckim. Z niej później brali argumenty tacy
przeciwnicy unii, jak Piotr Mohiła, Sylwester Kossow, Łazarz
Baranowicz oraz jego uczeń Joanicy Galatowski. Przytacza też inne
prawosławne z zarazem antyunickie dzieło autorstwa nie
wymienionego z nazwiska konstantynopolitańskiego – jak określał
Stebelski – pseudoteologa: “Rozmowa o pochodzeniu Ducha Świętego
od samego Ojca”. Pisze, iż tłumaczył je przybyły do Mohylewa w
1644 r., Paizjusz Ligaryd. Zdaniem Stebelskiego ta książka zawiera
błędy arianizmu, nestrianizmu i dioskurowskiego monofizytyzmu, a
także luteranizmu i kalwinizmu. Autor informuje, iż w r. 1678 jej
tłumaczenie wyszło drukiem przy błogosławieństwie patriarchy
moskiewskiego. Także wsmiankuje o tym, iż wiele z niej błędów
przyjęli tak zwani antygrafiści: Baranowicz i Galatowski.
Z innych dzieł prawosławnych Stebelski wymienia ksiązkę
przeciwnika unii, Sylwestra Kossowa: “Paterikon albo Żywoty SS.
Oycow Pieczerskich obszyrnie Słowieńskim ięzykiem przez Swiętego
Nestora Zakonnika y Latopisca Ruskiego przedtym napisany...”
(Kijów, 1635). Autor dokonuje oceny tego dzieła, w oparciu o sądy
Jana Dubowicza w “Hierarchii...” i Karola Wyrwicza autora “Uwag
nad historią odmian w Państwie rosyjskim .przez Jakuba Lacombe po
francusku napisanej na polski język przetłumaczonej...” (1766).
Stebelski informuje na jakich źródłach oparł to dzieło Kossow.
Zarzuca mu jednak wypaczenie myśli swoich poprzedników, uznając
go za zwolennika Focjusza i nieprzyjaciela Rzymu oraz Rusi.
Stebelski przedstawił sporą kolekcję dzieł w odniesieniu do zagadnień
unii prawosławia z Kościołem rzymskim. Przede wszystkim za ważne
źródło do dziejów soboru florenckiego uważa 5 ksiąg komentarzy
tego soboru napisanych przez jego uczestnika świeckiego senatora, a
139
następnie patriarchę carogrodzkiego Gennadego Scholariusza.
(zm. 1472), które po kontrowersjach zostały przyjęte przez łacinników
oraz greków. Kontrowersje dotyczyły pochodzenia Ducha św. od
Syna, ofiary mszy św. przy chlebie kwaśnym i przaśnym, czyśćca,
chwały świętych w niebie i prymatu papieża. Te komentarze zostały –
jak pisze Stebelski – przełożone na język łaciński, a ostatni spośród
nich był przetłumaczony z łacińskiego na polski przez księcia na
Ołyce i Nieświeżu Stanisława Radziwiłła i wydany w Wilnie w1586 r.
Ten druk odnotowuje nieco inaczej Estreicher (cz. III, t. VI, s. 96), nie
wiadomo dlaczego wywodząc rodowód Gennadiusa – z Marsylii,
podaje tytuł dzieła: “Interrogationes et responsiones de processione
Spiritus Sancti a Patre et Filio desumpte, ac breviore et delucidiore
ordine digestae, ex libro Genadi Scholarii Patriarchae
Constantinopolitani, in quinque capita defenduntur, quae in Sancta et
Oecumenica Florentina Synodo contnentur” (Wilno br.) Stebelski
przedstawia Gennadiusa jako człowieka wielkiej cnoty i nauki, oraz
niezrównanego wśród Greków tamtych czasow w przywiązaniu do
Kościoła rzymskiego. Innnego zdania jest współczesna badaczka
Bożena Modzelewska, która charakteryzuje go jako antyunitę3.
Przedstawiając odnoszącą się do unii literaturę powstałą na
gruncie polskim, Stebelski pisze o pracach przybyłego z Rzymu do
Polski Piotra Arkudiusza (zm. 1635), dla wsparcia unii brzeskiej,.
Wymienia jego polemiczne dzieło “Antirresis albo apologia
przeciwko Krzystofowi Philaletowi...” (Wilno, 1600). Przy tej okazji
informuje, iż arianin Krzysztof Broński pod pseudonimem Philaleta
napisał w r. 1597 dzieło pod tytułem: “Apocrysis”. Wspomina jeszcze
o innych książkach tego duchownego, którymi były: “Conordia
Ecclesia Orientalis” i tłumaczenia z greckiego na język łaciński dzieł
Ojców Kościoła.
Stebelski ogólnikowo wspomina o polemicznych pracach
przeciwnika unii, Łazarza Baranowicza (1593–1693), wskazując, iż
jakkolwiek pochodził z rodziny unickiej i kształcił się w Akademii
Wileńskiej oraz jezuickim kolegium w Kaliszu, przeszedł na
prawosławie, pod koniec życia osiągając godność arcybiskupa
czernihowskiego. Pisze lakonicznie, iż wydał wiele książek w których
3
Modzelewska B. Gennadiusz II. // Encyklopedia katolicka. Lublin,
1989. T. 5 / Red. L. Bieńkowski. P. 964–965.
140
rzuca kłamstwa na Kościół rzymski. Spośród przeciwników unii
wymienia także nazwisko Bałabana Pambo Beryndy (zm. 1632),
przebywającego na dworze biskupa lwowskiego, eksponując jego
dzieło “Leksykon Slovenorusskij”.
Jako przeciwnika unii przedstawia Melacjusza Smotryckiego
eksponując początkowe jego prace wymierzone przeciw unii. Nie
wymienia jednakże z tytułu późniejszych jego dzieł apoteozujących
unię. W pierwszej kolejności podaje: “Threnos to iest lament iedynej
ś. Powszechney Apostolskiey Cerkwie...” (Wilno, 1610), “Verificatia
niewinności y onylnych po wszystkiey Litwie y Białey Rusi
rozsianych... nowin...” (Wilno, 1620), “Obrona verrificaciey...”
(Wilno, 1621), “Appendix na Examen obrony veryficaciey…” (1621),
“Elenchus pism uszczypliwych...” (Wilno, 1622) … Informuje jednak, że
w r. 1623 nawrócił się na unię i pisał książki przeciw dyzunii.
Również jako dyzunitę przedstawia Piotra Mohiłę eksponując
jego dzieło: “Litos albo kamień z procy prawdy Cerkwie świętej
prawosławnej ruskiej...” (Kraków, 1642). Stebelski stwierdza, iż
stanowiło ono refutację na “Epanorthosim” Kasjana Sakowicza,
poruszając zagadnienia rytuałów, a także pochodzenia Ducha
Świętego i zwierzchnictwa papieży nad Kościołem. Stebelski pisze, iż
Mohiła był mniejszym dyzunitą aniżli jego poprzednicy, jak i
następcy. Również wymienia jego pseudonim Pemena Euzebiusza.
Stebelski wymieniał książkę antyunickiego bazylianina,
późniejszego archimandryty czernihowskiego i jeleckiego, ucznia
Łazarza Baranowicza Joanicego Galatowskiego: “Stary Kościół
zachodni nowemu Kościołowi rzymskiemu pochodzenie Ducha
świętego od Ojca samego, nie od syna pokazuje” (Nowogródek
Siewierski, 1678) pisząc, iż była wymierzona przeciw jezuitom
Mikołajowi Ciechowiczowi i Pawłowi Boynowi. Komentując jej
treść, stwierdza, iż nie jest ona godna światła, chyba tylko ognia.
Dowody w niej zawarte zostały wzięte od greckiego pseudoteologa
Jerzego Korczyusza Chiufa oraz z ksiąg kacerskich i dyzunickich.
Informuje, iż na nią odpowiedzieli metropolita Cyprian Zochowski i
Pachoniusz Ohilewicz.
Spośród prac wspierających unię Stebelski podaje dzieło
polemiczne Eliasza Morochowskiego pod tytułem: “Paragoria albo
utulenie uszczypliwego Lamentu mniemaney Cerkwie swiętey
Wschodniey zmyślonego Theophila Orthologa…” (Wilno, 1612),
141
bedące odpowiedzia .na traktat Melacjusza Smotryckiego: “Trenos to
jest Lament iedyney ś. Powszechney Apostolskiey Cerkwie... przez
Theophila Orthologa...” (Wilno, 1610). O autorze pisze, iż ostro
atakował dyzunitów. Również jako polemistę Smotryckiego
przedstawia Piotra Skargę, eksponując dwa jego dzieła: “O jedności
Kościoła Bożego pod iednym pasterzem. Y o Greckim od tey jedności
odstąpieniu...” (Wilno, 1577), “Na threny y lament Theophila
Orthologa...” (Kraków, 1610). O ostatnim pisze, iż Skarga obalił w
nim mocnymi argumentami tezy krytykowanego przez siebie dzieła.
Jako polemistę Smotryckiego wymienia też bazylianina Anastazego
Sielawę, który w r. 1613 w odpowiedzi na jego “Elenchus”, napisał
pracę: “Antyelenchus to jest odpis na scrypt uszczypliwy Zakonników
Cerkwie odstępney S. Ducha Elenchus nazwany...” (Estreicher podaje:
Wilno, 1622). Podobnie odnosi się do mnicha bazyliańskiego i
kapłana Tymoteusza Symanowicza (Symonowicz): eksponując jego
pracę: “Proba veryficatiey omylney...”, jako refutację na zarzuty
Orthologa. Stebelski pisze, że to dzieło wyszło w r. 1612 lub 13.
(podczas, gdy Estreicher cz. III, t. 19, s. 118 podaje rok 1621). Autor
eksponuje fakt, iż w czasie gdy były największe ataki na unitów ze
strony klasztoru i Cerkwi św. Ducha w Wilnie, szczególnie ze strony
Melacjusza Smotryckiego, z obroną wystąpił Szymanowicz.
Stebelski przedstawia również pracę archimandryty wileńskiego
Leona Rzywuskiego Beydy Kreuzy: “Obrona jedności Cerkiewney...”
(1618) (Estreicher podaje: Wilno, 1617), pisząc, że ten autor wydał
jeszcze inne dzieło przeciw “Klerykowi Ostrogskiemu”. (Jak podaje
Estr. Cz. III, t. 9, s. 259) chodzi w tym wypadku o polemikę z dziełem
Marcina
Broniewskiego
(Krzysztof
Broński):
“Opisanie
postupkow...” (1599). Stebelski przytacza książkę autora z zakonu
bazyliańskiego Józefa Welamina Rutskiego: “Sowita wina...” (Wilno,
1612) mówiąc przy tym, że Rutski będąc współpracownikiem
Hipacego Pocieja, a potem jego następcą, napisał ją w uczonym i
wybornym stylu, w której zbija weryfikację niewinności zawartą w
dziele na obronę dyzunitów napisanym przez Melacjusza
Smotryckiego, w r. 1612.
Inną z książek wspierających unię było dzieło bazylianina Jana
Dubowicza: “Hierarchia, albo zwierzchność Cerkwi Bożej” (Lwów,
1644), dedykowane łacińskiemu biskupowi łuckiemu Andrzejowi
Gembickiemu. Podobną rolę pełniło dzieło Marcyana Kulczyckiego:
142
“Obrona monastyra Wileńskiego Cerkwi Przenajświętszej Trójcy y
zupełna informacya przez Wielebnych OO. Bazylianów Wileńskich
Unitów przy tejże Cerkwi zostających... sporządzona...” (Wilno,
1702). Przedstawiając ją, Stebelski stwierdza, że przełożony klasztoru
oparł tę książkę na mocnych dowodach. Wsród innych książek z tej
grupy zagadnień, Stebelski podaje prace bazylianina Ignacego
Kulczyńskiego: “Specimen Ecclesiae Rutheniae ab origine susceptae
Fidei ad nostra usque tempora...” (Romae, 1733) oraz: “Monologium
bazyliańskie, to jest Żywoty Świętych Pańskich oboiey płci z Zakonu S.
Bazylego na miesiące rozłożone i zebrane...” (Wilno, 1771). Jako
zwolennika unii Stebelski przedstawia jezuitę Benedykta Boyma
(1630–1670), eksponując jego książkę: “Stara wiara, albo jasne
pokazanie, że ci co w dyzuniej trwają, starej wiary nie mają” (Wilno,
1668). Autor stwierdza, że nierozsądnie podjął się jej refutacji Joanicy
Galatowski, “który przy tym dziele olej i pracę stracił”.
Za bardzo cenne dla obrony unii uważa Stebelski dzieło wydane
w Wilnie w 1704 r. przez jezuitę Alojzego Kuleszę: “Wiara
prawosławna Pismem Świętym, Soborami, Oycami Świętymi
mianowicie greckimi i historią kościelną... objaśniona”. Zdaniem
autora jest ono ważne, gdyż opiera się na wielu pracach poświęconych
dziejom greckiej i rzymskiej cerkwi. Twierdzi on, iż poza nielicznymi
błędami to dzieło jest doskonałe. Ponadto dla Stebelskiego jest ono
znaczące, gdyż opisuje dzieje świętej Efrozyny.
Stebelski przytacza do dziejów unii dwie ważne prace Hipacego
Pocieja: “Synopsis zawierający w sobie opisanie Dziejów Synodu
Brzeskiego, na którym unia to jest zjednoczenie Rusi w wierze z
Rzymianami gruntownie stanęło” (Estr. cz. III, t. 13, s. 381,
powołując się na Wiszniewskiego VIII, s. 292–6) powątpiewa czy to
dzieło było drukowane oraz “O przywilejach nadanych przez
Najjaśniejszych Królów Polskich, y przedniejszych niektórych
dowodach, które świętą Unią wielce zalecaią y potwierdzają...”
(Wilno, 1605?). Autor wspomina również o wydrukowanym przez
Pocieja liście przeciw bezimiennemu klerykowi ostrogskiemu,
obalającemu stawiane przezń zarzuty soborowi florenckiemu i
synodowi brzeskiemu. Wreszcie wymienia dzieło Pocieja: “Kazania y
homilie Męża Bożego Niesmiertelney Sławy, y pamięci Hipacyusza
Pocieja Metropolity Kijowskiego Halickiego, y całey Rusi, Biskupa
Włodzimierskiego y Brzeskiego z listem Melacyusza patryarchy
143
Aleksandryjskiego a responsem Hipacyusza. Przez mnie Leona
Kiszkę... z języka ruskiego przetłumaczone...” (Supraśl, 1714). Autor
zamieścił wyjątkowo obszerny biogram Pocieja.
Odwołując się do pisarza z zakonu jezuickiego Teofila Rutki
Stebelski stwierdza, iż jest wiele książek mądrze przez niego
napisanych, ale w odniesieniu do zagadnień unii wymienia tylko
jedną: “Goliat swoim mieczem porażony, to jest Joannikus Galatowski
archimandryta jelecki przeciw pochodzeniu Ducha św. od Syna...”
(Lublin, 1689).
Eksponując dzieła byłego mnicha prawosławnego, następnie
unickiego bazylianina i archіmandryty dubieńskiego, wreszcie
kapłana Kościoła rzymskokatolickiego Kasiana Sakowicza: “Sobór
kijowski schismaticki przez Oyca Piotra Mohiłę, zlożony y odprawiony
roku 1640... w którym, iż wielkie absurda i przeciwności wierze
świętej katholickiey
znajdują się...” (Warszawa, 1641) oraz:
“Epanorthosis, albo Perspectiva y obiaśnienie błedów, herezey, y
zabobonow w grekoruskiej cerkwi disunickiey...” (Kraków, 1642)
autor dużo miejsca poświęca biografii Sakowicza. Omawiając
zawartość pierwszej książki stwierdza, iż Sakowicz będąc
proboszczem, najprzód dzieje i ustawy nieprawego soboru
kijowskiego zwołanego przez Piotra Mohiłę antymetropolitę i
podobnych jemu duchownych nieunitów, a mianowicie Izaacyusza
Boryskiewicza i Abrahamiusza – pseudobiskupów oraz Samuela
Zaleskiego Szycika archimandrytę słuckiego, Pankracego Hrycicza,
Sofroniusza Czyżewskiego i Izajasza Nikolskiego hegumenów i
innych osób duchownych i świeckich, przełożył z dialektu ruskiego na
język polski i w drukarni krakowskiej r. 1641 wydał. Estreicher nie
wspomina o tej edycji. Pisząc o “Epanorthosis” Stebelski stwierdza,
iż ta książka nie we wszystkim jest dobra, gdyż w wielu miejscach
autor kierując się namiętnością, gniewem i chęcią zemsty, gani w niej
ogólnie obrządek grecki i ceremonie wszystkie, rzucając wiele
potwarzy, nie czyni różnicy między unitami i dyzunitami.
Stebelski wysoko ocenia dziela polemisty religijnego, polskiego
jezuity Mikołaja Cichowskiego (1598–1669). Podaje tytuły jego
traktatów o schizmie, których nie znajdujemy w bibliografii
Estreichera. Także nadmienia o traktacie omawiającym pochodzenie
Ducha Świętego. Być może w tym wypadku chodzi o wydane w
Krakowie w 1649 r. dzieło: “Colloqium Kioviense de processione
144
Spiritus Sancti a Patre et Filio...” Najwyżej jednak ocenia dzieło:
“Tribunal SS. Patrum orientalium et occidentalium...” oficyna
Franciszka Cezarego brw. wzmiankujac, że jest ono przeciw
Lithologowi, czyli Piotrowi Mohile.
Za ważne dla unitów uważa Stebelski wydane w Zamościu
1680 r. dzieło bazylianina Cypriana Zochowskiego: “Colloquium
Lublinense”, opisujące odbyty w tym mieście z polecenia krola Jana
III zjazd duchowieństwa unickiego i dyzunickiego. Oprócz tego
wskazuje, iż ta książka jest refutacją na pisma nabożne Łazarza
Baranowicza i Joanicego Galatowskiego, przeciw dyzunitom.
Z twórczości pisarzy zakonnych Stebelski eksponuje różne
dzieła. Z braku miejsca pominiemy tu tytuły prac wymienionych przy
innych zagadnieniach, zajmując się jedynie nie przedstawianymi.
Stebelski uważa za ważne dzieło, pochodzącego z Bułgarii
bazylianina, będącego przed r. 1437 arcybiskupem metrpolitą
kijowskim, Grzegorza Cwmiwlaka: “Opisania Żywotu S. Panny
Prascevii Ternowskiej, mniszki bazylianki”, wskazując, iż ten
“Żywot” znajduje się w “Prologach, albo Martyrologiach i
Synaxarach Słowiensko-Ruskich” pod dniem 24 października.
Wymienia dwa dzieła wspominanego już wyżej Jakuba Suszy:
“Cursus vitae et certamen Martyrii B. Iosophat Kuncevicii
Archiepiscopi Poloceñ. Episcopi Vitepsceñ et Msiscelauieñ. Ord. D
Basilij Magni…” (Romae, 1665). “Salvus et Paulus Ruthenae unionis
sanguine Beati Iosophat transformatus, sive Maelacius Smotricius
Archiepiscopus Hierapolitanus, Archimandrita Dermanensis Ord.
S. Basilij. Mag.” (Romae, 1666). Autor wzmiankuje, iż pierwsza
książka została dedykowana papieżowi Aleksandrowi VIII, a druga
kardynałowi Franciszkowi Barberiniemu.
Podaje dzieła generała zakonu bazylianów Leona Kiszki: “Morze
łask y szczodrobliwość Boskich w Puszczy Boruńskich płynące...”
(Supraśl, 1712), “Żywot Hipacjusza Pocieja, metropolity Rusi biskupa
kijowskiego, y homilie jego...” (Supraśl, 1712) oraz: “Synodus provincialis Ruthenorum habita in civitate Zamosciane anno 1724…” (Romae,
1724). Stebelski chwali autora jako protoarchimandrytę bazylianów, a
następnie biskupa. Przytacza też dzieła prokuratora generalnego
kongregacji bazyliańskiej w Rzymie Ignacego Kulczyńskiego:
“Specimen Ecclesiae Ruthenicae ab origine susceptae Fidei ad nostra
usque tempora...” (Romae, 1733) oraz: “Monologium bazyliańskie, to
145
jest Żywoty Świętych Pańskich oboiey płci z Zakonu S. Bazylego na
miesiące rozłożone i zebrane...” (Wilno, 1771). Stebelski wspomina o
dziełach bazylianina Jana Oleszewskiego, pierwszym noszącym tytuł:
“Refutacya Informacyi XX Jezuitów Połockich o dobrach do ich
kolegiów należących...” (Wilno, 1699) i drugim zatytułowanym:
“Objaśnienie niektórych praw i konstytucyi Zakonnych przeciw
gwałcicielom czwartego szlubu”. Do dziejów bazylianów w Byteniu.
Za ważne też źródło uważa, rękopis po Antonim Zawadzkim pisany w
języku starosłowiańsko-ruskim zatytułowany: “Subotnik, albo pomnik
Cerkwi Byteńskiej”. Autor informuje, iż najpierw był stary
dychtychon sporządzony na pergaminie. Z niego pisał w 1610 r. Paizy
Sachowski archimandryta miński, a po tym ksiądz Sylwester Kołubay
w r. 1620. Pracowicie to zebrał Zawadzki dołączając nazwiska
fundatorów i napisał dzieje fundowanego klasztoru.
Eksponując dzieła pisarzy jezuickich wymienia (zamiast autora
używajac okreslenia) polscy księża jezuici: “Informacya o fundacyi
Collegium Polockiego Societatis Jesu, y Dobrach onego, że są ex
Origine et natura sua Ziemskie, Szlacheckie, a nie królewszczyzny,
zkąd też immunitatibus Dobr Ziemskich Szlacheckich gudent, a
żadnym królewszczyzn ciężarom nie podlegają” (Wilno, 1699).
Informuje również, iż ksiądz Oleszewski napisał refutację przeciw tej
książce, lecz ona żadnego nie przyniosła skutku. Także eksponuje
dzieła głównego teologa Towarzystwa Jezusowego i rektora
Kolegium w Słucku Jana Poszakowskiego: “Kalendarz polityczny i
historyczny na rok pański 1738... Ephemeridis albo dzieje
znaczniejsze...” (Wilno, 1738), “Kalendarz jezuicki większy na rok
przestępny MDCCXL...” (Wilno, 1740), “Kalendarz Prześwietnych
dam na Rok Pański 1741…” (Wilno, 1741) oraz “Historya luterska...”
(Wilno, 1745).
Z innych zgromadzeń zakonnych wymienia dzieła pisarza
franciszkańskiego reguły bernardyńskiej Gaudencjusza Pikulskiego:
“Rok bogomyślny z poczwornemi na każdy dzień medytacjami ku
wychwaleniu w naśladowcach pierwszego zakonodawcy Chrystusa
Pana świętym czterem patryarchom regułami swoiemi wielorakie
zakony zdobiącym. To jest, Bazylemu, Augustynowi, Benedyktowi,
Franciszkowi...” (Lwów, 1758), “Złość Żydowska przeciwko Bogu y
bliźniemu prawdzie y sumieniu na objaśnienie Talmudystów...”
(Lwów, 1758) oraz: “Sukcess świata czyli historya uniwersalna o
146
pierwszych rodzicach Adamie i Ewie, początku monarchij, królestw y
miast sławniejszych ... aż do teraźniejszych czasów...” (Lwów, 1763),
mówiąc, że są to książki pożyteczne. Przedstawia też książkę Jędrzeja
Puczyńskiego z zakonu pijarów: “Historye powszechną, dzieje
polityczne dawnych y nowych państw w sobie zaierającą...” pisząc, iż
Puczyński zebrał dla swoich uczniów w konwikcie wileńskim historię
powszechną państw europejskich i wydał w Wilnie w 1774 r. Jak
podaje Estreicher (cz. III, t. 25, s. 399) był to przekład Ludwika
Holberga: “Synopsis historiae” (Lipsiae, 1736), ale wzbogacony
dodatkami i przypisami.
Stebelski podawał pewne dzieła odnoszące się do kultu obrazów.
W pierwszym rzędzie wymieniał dwuczęściowe dzieło Jana Fryderyka
Łukasza Sapiehy “Monumenta Antiquitatum Marianorum in imagine
vetustissima vulgo Gregoriana a S. Augustino Romano depicta.
Integerrimae Virginis Deiparae de Gvadelupe Codensis augusta
origine...” Cz. I i II (Warszawa, 1721) oraz “Monumenta, albo
zebranie starożytnych ozdób Przenajświętszej Bogarodzicy Panny
Marii w dawnym obrazie Kodeńskim, De Gwadelupa rzeczonym...”
(Warszawa, 1723), następnie dzieła pisarza bazyliańskiego, będącego
biskupem chełmskim, wreszcie generałem tego zakonu Jakuba Suszy
“Phoenix redivivus albo obraz starożytny chełmski Panny y Matki
Przenajświętszej sławą cudownych dzieł swoich ożyły...” (Zamość,
1684). Autor wzmiankuje, iż w tej książce jest dokumentacja 704
cudów tego obrazu. Podaje też dzieło altarysty kodeńskiego Jakuba
Walickiego
“Historya
Przezacnego
Obrazu
kodeńskiego,
Przenaydostoynieyszey Panny Maryi... z dowodów authentycznych y
poważnych autorów... wyczerpniona... Przez X. Jakuba Walickiego
Altarystę Kodeńskiego...” (Toruń, 1720). Wymienia też dzieło
bazylianina kaznodziei żyrowieckiego Teofila Jętkiewicza
opisującego koronację obrazu NMP Żyrowieckiej “Aquila grandis
magnorum alarum in Ziroviciana solitudine nidificans sub corona
renascens beatissima Virgo Maria...” (Supraśl, 1730).
Spora kolekcja dzieł dotyczyła historii Polski. Biorąc
prezentowaną problematykę w ujęciu chronologicznym można
wymienić następujących dziejopisów: Jana Długosza “Joannis
Długossi seu Longini ... Historiae polonica...”. Omawiając to dzieło
Stebelski pisze, że składa się z 13 ksiąg. Jednocześnie stwierdza, iż
autor opisał w nim dzieje Polski i innych krajów, nie pobłażając
147
duchowieństwu, a nawet papieżom. Z tych względów wyszło ono
drukiem dopiero w 1615 roku. Wymienia dwa dzieła Macieja z
Miechowa “Chronica polonorum...” (Kraków, 1519) i “Tractatus de
duabus Sarmatijs...” (Kraków, 1517). O ostanim pisze, że Miechowita
podzielił Sarmację na europejską i scytyjską. Eksponując dzieło
renesansowego historyka Marcina Kromera “De origine et rebus
gestis polonorum Libri XXX...” (Bazylea, 1555) Stebelski stwierdza,
iż autor przedstawił w nim dzieje ojczyste na podstawie archiwów
publicznych oraz kroniki Długosza i Wapowskiego w pięknym
łacińskim stylu. Jego mowa na pogrzebie Zygmunta I uchodzi za
kontynuację historii Polski do r. 1548.
Stebelski wymieniał kilku kronikarzy XVI wieku. Marcina
Bielskiego pisząc, że jego dzieło kontynuował Joachim Bielski
“Kronika polska Marcina Bielskiego nowo przez Joachima
Bielskiego, syna jego wydana” (Kraków, 1597). Podkreślał, że
współcześnie zaleca studiować tego autora Franciszek Bohomolec.
Wspomina o “Dziejach w koronie Polskiej za Zygmunta I i Zygmunta
Augusta” Lukasza Górnickiego, pisząc, iż zostały przedrukowane w
Warszawie staraniem Franciszka Bialińskiego Marszałka W.
Koronnego w 1654 r. Omawiając kroniki Stanisława Orzechowskiego:
“Annales Stanislai Orichovii...” (Dobromil, 1611). Stebelski stwierdza,
iż opisują one wydarzenia od r. 1548 do 1552. Za naganne przypisuje
ich autorowi, iż w wielu miejscach naśladując dysydentów był
uszczypliwy dla Kościoła dostarczając mu wiele potwarzy.
Dla genealogii rodów szlacheckich Stebelski doceniał wkład
Bartosza Paprockiego. Stwierdza, iż najpierw napisał on na podstawie
zasobów archiwów kapitulnych, klasztornych oraz różnych kancelarii
i dokumentów prywatnych, ważne dzieło “Gniazdo cnoty...”
(Kraków, 1578). Poprawione i powiększone wyszło ono w r. 1584 w
Krakowie mając tytuł “Herby rycerstwa polskiego”. Po przełożeniu
na łacinę zostało wydrukowane przez dominikanina Szymona
Okolskiego w Krakowie w 1641 r. pod tytułem “Orbis Polonus”.
Mówiąc o następnym historyku Aleksandrze Gwagninie
wspomina o napisanej przez niego w języku łacińskim “Kronice”,
którą ofiarował królowi Batoremu. Zaznacza jednak, iż to dzieło
zawiera wiele traktatów różnych autorów, a szczególnie
Stryjkowskiego. Według Estreichera (cz. III, t. 6, s. 480) mogło to być:
“Exactissima et diligentissima Chorographia totius Poloniae,
148
Lithuaniae, Livoniae et Prussiae // Pistorii Polonicae historiae Corpus”
(Basileae, 1582).
Pisząc o Macieju Stryjkowskim wymienia jego dzieła “Sarmatiae
Europeae descriptio...” (1578) oraz: “Która przedtym nigdy światła
nie widziała: Kronika Polska Litewsk. Żmodzka, y wszystkiey Rusiey
Kijowskiey, Moskiwewskiey, Siewierskiey, Wołynskiey, Podolskiey,
Podgorskiey, Podlaskiey, etc...” (Krolewiec, 1582). O autorze
wzmiankuje między innymi, że przy różnych okazjach był na Białej
Rusi i Inflantach. Pełnił służbę wojenną w Witebsku pod komendą
dzielnego Włocha Aleksandra Gwagnina. Wspomina, iż Gwagnin
przywłaszczył sobie “Sarmatiae Europeae descriptio”. Pisząc o
“Kronice” Stryjkowskiego informuje, iż autor stworzył dzieje Polski,
Litwy i Rusi do r. 1581 na podstawie Długosza, Kromera, Bielskiego i
innych dziejopisów, a także letopisów ruskich i litewskich.
Przedstawiając dzieło Stanisława Sarnickiego “Annales sive de
origine et rebus gestis Polonorum et Lithuanorum libri octo...”
(Kraków, 1587) Stebelski stwierdza, iż autor oparł się na Długoszu,
Kadłubku i Orzechowskim. Jego dzieło kończy się na śmierci króla
Batorego. Stebelski podaje informację, ze autor był ministrem
kalwińskim kościoła niedźwiedzkiego. Wreszcie z XVI wieku
wymienia Bernarda Wapowskiego “Fragmentum Sigismundi senioris
regis Poloniae...” (Kolonia, 1589).
Z następnego wieku Stebelski więcej uwagi poświęca uczonemu
litewskiemu Wojciechowi Wijuk Kojałowiczowi. Przedstawiając go
jako autora około 20 dzieł pisze, iż zajmował się nie tylko
zagadnieniami ojczystymi litewskimi, lecz również ruskimi, dotykając
spraw kościelnych, jak i politycznych. Najwyżej ocenia dwa jego
dzieła “Historiae Lituanae pars prior” (Gdańsk, 1650) i “Historiae
Lituanae a conjunctione Magni Ducatus cum Regno Poloniae ad
Unionem eorum Dominiorum...” (Antverpia, 1669) i “Miscellanea
rerum, ad statum Ecclesiasticum in Magno Lithuaniae ducatu
pertinentia” (Wilno, 1650) wskazując, iż w ostatnim dziele jest opis
wielu obrazów świętych.
Z XVII wiecznych dziejopisów wspomina o dziele Stanisława
Kobierzyckiego, choć nie wymienia tytułu “Historia Vladislai, Poloniae et
Sueciae principis...” (Gdańsk, 1655), wyrażając żal, iż jej autor nie
dotrzymał danej we stępie obietnicy i nie napisał tomu drugiego.
149
Powołuje się też na “Annalium Poloniae ab obitu Vladislai
IV...”, vol. 1–3 (Kraków, 1683–1688), Wespazjana Kochowskiego.
Przytacza dzieła Samuela Twardowskiego ze Skrzypnicy: “Przeważna
legacya Jaśnie Oświeconego Książęcia Krzysztofa Zbarskiego... Od
najjaśniejszego Zygmunta III króla polskiego y szwedzkiego. Do
Najpotężniejszego Sułtana Cesarza Tureckiego Mustafy, w roku
1621...” (Kraków, 1633) oraz: “Woyna kozacka późniejsza przez
Najjaśniejszego Jana Kazimierza późniejszego króla polskiego y
szwedzkiego poparta y skończona szczęśliwie w roku 1651”. O
ostatnim dziele pisze, że zostało wydane w Lesznie w 1650 r., czemu
sam tytuł zaprzecza. Ponadto pisze, iż zostało ono wznowione w
Kaliszu w 1681 r. To potwierdza Estreicher, choć podaje inny tytuł.
Stebelski powołuje się na Joachima Pastoriusza wzmiankując, że ten
napisał wiele książek, ale on tylko jedną z nich wykorzystał: “Florus
polonicus seu hist.poloniae recognita...” (Gdańsk, 1679). Rejеstr dzieł
XVII wiecznych kończy praca Samuela Węsławskiego “Victor et
vivtus Vincentius Corvinus Gosiewski supremus M.D.L.
Thesauriarius...” (Wilno, 1691).
Z wieku XVIII Stebelski wymieniał następujące dzieła: jezuity
Adama Ignacego Naramowskiego “Facies rerum sarmaticarum”, p. I
i II. (Wilno, 1724–1726), Godfrida Lengnicha “Historia Polona ad
Lecho, ad Augusti II mortem...” (Lipsk, 1740). Stebelski stwierdza, iż
stanowi ona dopełnienie “Kroniki” Bielskiego. Do dziejów Polski,
poczynając od wojen Chmielnickiego, autor przytacza dzieło pisarza
wojskowego, podczaszego województwa podlaskiego i pułkownika
wojska koronnego Franciszka Pułaskiego “Krótka annotacya seymów
warszawskich, grodzieńskich, a także elekcji y koronacji
Najjaśniejszych królów Ichmościów ...Dzieiów y rewolucyi ab anno
1648 ad annum 1733...” (Lublin, 1740). Z kolei do odsieczy
wiedeńskiej Jana III Sobieskiego podaje dzieło Kazimierza
Rubinkowskiego wydane w Supraślu w 1754 “Janina zwycięskich
tryumfów... Jana III Króla Polskiego”. Dość lakonicznie jako o
autorze wspomina Stebelski o Władysławie (Aleksandrze)
Łubieńskim, nie wymieniając jego dzieła “Historya polska z
opisaniem rządu i urzędów polskich” (Wilno, 1763). Bardzo wysoko
ocenia wydaną w Wilnie w latach 1763–1767 z tlumaczeną
francuskiego “Historyę polską...” Pierrre’a Josepha Soilignaca,
mowiąc o niej, że dotychczas nikt z krajowych, ani zagranicznych
150
autorów, nie napisał takiego dzieła. Wreszcie wymienia nakładcę
Michała Grela pisząc, że z jego drukarni w r. 1776 wyszło
tłumaczenie z francuskiego anonimowego autora polskiego “Dzieje
Królestwa Polskiego krótko lat porządkiem opisane” .Estreicher
(Cz. III, t. 16, s. 224) informuje, iż jest to tłumaczenie Fryderyka
Augusta Schmidta “Abrégé chronologique de l’historie de Pologne”.
Z dzieł historycznych poświęconych Rosji Stebelski
wyeksponował wydaną w Amsterdamie pracę Francuza Jakuba La
Combe, którą przetłumaczył na język polski jezuita Grzegorz
Kniaziewicz w brzmieniu “Historia odmian zaszłych w Państwie
Rosyjskim napisana przez Imci Pana La Combe...” (Warszawa, 1766).
Stebelski stwierdza, iż Karol Wyrwicz poprzez dodanie krytycznych
uwag uczynił ją sposobniejszą do czytania.
Dla pełności obrazu trzeba wspomnieć o zupełnie drugorzędnych
dwu dziełach gatunku scientia curiosa kasztelana smoleńskiego i
starosty cyryńskiego Kazimierza Niesiołowskiego: “Otia publica vix
domestica” (Pińsk, 1743), dedykowaną królewiczowi Fryderykowi
elektorowi saskiemu oraz “...Otia Domestica” dedykowana różnym
dygnitarzom litewskim. Wprawdzie Stebelski wytyka autorowi, iż
przedstawia w tej książce wiadomości wątpliwe, zwłaszcza gdy
chodzi o rzeczy dawne, ale – jak twierdzi – to nie umniejsza jego
sławy.
Stebelski osadził Żywot świętej Efrozyny w głębokim kontekście
funkcjonowania chrześcijaństwa na Rusi. Jego rozważania w tym
względzie są erudycyjne i krytyczne. Jak wspomiano dopiero od
strony 87 przechodzi do przedstawiania samego Żywotu świętej. W
przypisie zamieścił taką informację: „To co się wyraziło od początku
samego Żywotu S. Eufrozyny aż do tego miejsca z różnych wybrało
się autorów, odtąd zaś dalszy jej Żywot zaczynam wykładać i
opisywać tak jak własność słów języka słowieńsko ruskiego
najprzyzwoiciej i najgębiej wyciąga, w którym języku... Żywot dostał
mi się przepisany z Xięgi “Wielka Myneja”, albo Czettia nazwanej”4.
4
Żywot Świetey Panny y Matki naszey Ewfrozyny Xizężniczki
Połockiey. Fundatorki y hegumenii Monastyru Przemienienia Pańskiego, co
Ruś zowie S. Spasa, za Połockiem // Dwa wielkie światła na horyzoncie
połockim z cieniów zakonnych powstające, czyli żywoty SS. Panien y Matek
Ewfrozyny y Parascevii, Zakonnic y Hegumenii / Pod ustawą S.O Bazylego
151
Sam Żywot pisany w konwencji średniowiecznych hagiografii
zawiera koleje losów przyszłej świętej, od jej narodzin aż do śmierci.
Stebelski podając informacje z “Wielkiej Mynei”, w przypisach
kommentuje różne przytaczane fakty.
Ustosunkowując się do wiadomości, kiedy ojciec Efrozyny Jerzy,
chciał ją zaręczyć z synem księcia, a ta potajemnie uciekła do
klasztoru zeńskiego pod rządami hegumeni księżniczki Romanii, na
stronach 89–93 przedstawił swój komentarz. Wywodzi, iż trudno
powiedzieć gdzie ten klasztor mogł się znajdować i przez kogo był
założony, gdyż nie mówią o tym ani dziejopisowie polscy, ani
litewscy. Domyślać się można, iż był on w miejscu obecnego
klasztoru bazylianek, albo w innym miejscu koło Połocka. Mógł być
założony razem z cerkwią biskupią. Ta swój początek mogła mieć po
r. 1000, względnie jeszcze wcześniej w czasach Wlodzimierza I, bądź
jego syna Izasława połockiego, albo w czasach późniejszych za
panowania ktoregoś z jego następców. Stebelski odwołuje się do
Niesieckiego, który wspominał o Kosmie zasiadającym na stolicy
arcybiskupiej w r. 1143, ale uważa, iż należy mowić o stolicy
biskupiej w Połocku. W tym przypisie Stebelski podaje informacje, że
w tych czasach w różnych księstwach na Rusi były klasztory
bazyliańskie męskie i żeńskie. Ich pierwszymi założycielami byli
Antoni i Teodozy nazywani pieczarskimi. Że tak było powołuje się na
punkt III ustawy Włodzimierza oraz ustawy syna jego Jarosława
nadające przywileje klasztorom bazyliańskim. Przytaczając je z
dodatku do “Specimen” Kulczyckiego stwierdza, że zostały one przez
tego autora przełożone z języka słowiańsko ruskiego na łacinę, a
przekładu z laciny na polski dokonał sam Stebelski. Stebelski odsyła
do informacji o zakładanych na Rusi klasztorach przez Jarosława, do
Długosza, Stryjkowskiego oraz “Specimen” Kulczyckiego. Przytacza
też fakty przebywania w klasztorach żeńskich ruskich księżniczek,
spośród których, znalazła się po smierci swego męża księcia
W. W monastyrze S. Spasa za Polockiem żyjących, z chronologią y
przydatkiem niektórych służących do tego pożytecznych krajowych
wiadomości, z rozmaitych dziejopisów i pism zebranych przez W.X.
Ignacego Stebelskiego Zakonu S. Bazylego W. Prowincji Litewskiej
okazane... Roku Pańskiego 1781 w Wilnie w drukarni Bazylianów.
152
kijowskiego Wsiewoloda Światosławicza, Maria, córka księcia
polskiego Kazimierza Odnowiciela.
Podając fakt przyjęcia przez księźniczkę Przeździsławę imienia
zakonnego Eforzyny na s. 93 w przypisie Stebelski przedstawia
życiorys jej patronki, Efrozyny aleksandryjskiej, odwołując się do
“Monologium Bazyliańskiego” Kulczyńskiego. Pisząc o fakcie, że
Efrozyna pragnęła nieszkać w przybudowce do cerkwii katedralnej
pod wezwaniem sw. Zofii, informuje w przypisie na s. 94–95 o
swiątyniach pod tym wezwaniem w Konstantynopolu, Kijowie,
Nowogrodzie, Połocku i innych miastach Rusi.
Stebelski weryfikuje informacje związane z budową klasztoru
Spasa przez św. Efrozynę. Jej cudowne widzenie we śnie, że należy
wznieść nowy klasztor, koreluje na s. 98–99 w przypisach z opisami
Kulczyńskiego, Kojałowicza i Papebroche’a. Prostuje pomyłkę jakoby
siostrą Efrozyny była Prascewia. Nie zgadza się z opinią Kojałowicza,
jakoby Prascewia była również fundatorką klasztoru Spasa pod
Połockiem. Powołując się na Gwagnina i Stryjkowskiego podaje
informację, iż genealogia Prascewii wywodzi się od książąt
litewskich, a nie ruskich. Na s. 100 w przypisie w oparciu o ustalenia
Poszakowskiego eksponuje inne okresy życia Efrozyny i Prascewii.
Pierwsza zmarła w r. 1173, a druga w 1239. Skoro Efrozyna żyła 66
lat przed Prascewią, to nie mogły obie zarazem być fundatorkami tego
samego klasztoru. W przypisie na s. 102–103 eksponuje napis
znajdujący się na złotym krzyżu sporzadzonym dla cerkwi Spasa,
zawierający informację, że tę cerkiew wmurowano staraniem
Efrozyny około 1160 r.
Stebelski na s. 102–103 prostuje jeszcze inną dezinformację że
cerkiew Spasa ufundował książę połocki Borys Ginwiłowicz, dziad
księcia Hleba i św. Prascewii, jak to widzieli Stryjkowski, Gwagnin i
Kojałowicz. Twierdząc, iż tak nie było wskazuje, iż wybudował on
cerkiew św. Zofii na zamku połockim około r. 1220, a także inną
cerkiew męczenników Borysa i Hleba wraz z monastyrem nad
Dźwiną. Dezinformacja ta wynika stąd, że cerkiew Spasa budował
stryj Eufrozyny mający też imię Borys, ale Wsesławowicz.
Wobec stwierdzenia, ze Eufrozyna zbudowała również inną
cerkiew murowaną pod wezwaniem Najświętszej Marii Panny
Bogarodzicy, która upiększywszy swiętymi obrazami i innymi
ozdobami i oddała zgromadzeniu męskiemu, dla którego wystawiła
153
monastyr, Stebelski na s. 108 w przypisie umieszcza komentarz, że
nie ma śladu po tym monastyrze. Przypuszcza, ze musiał się on
znajdować obok klasztoru Spasa. Po najazdach Tatarow i Litwinów
ten klasztor musiał się znaleźć w ruinach. Tu odwołuje się do
“Phoenix redivivus” Jakuba Suszy.
Stebelski opatrzył obszernym komentarzem stwierdzenie zawаrte
na s. 109–110, że Efrozyna mając wiadomości o trzech obrazach
malowanych przez św. Łukasza, spośród których jeden znajdował się
w Jereozolimie, drugi w Carogrodzie, a trzeci w Efezie, pragnęła
pozyskać do swego klasztoru jeden z nich – obraz Najświętszej
Bogarodzicielki nazywany Odegistrya. Pisze, że podług wykładni
Stolicy Apostolskiej trzy obrazy Najświętszej Marii Panny były
malowane przez św. Łukasza. Jeden, Najświętszej Marii Panny
Większej, znajduje się w Rzymie, drugi św. Marii de Gwadelupa w
Hiszpanii, a trzeci Najświętszej Marii Panny w Częstochowie. Podaje
literaturę przedmiotu na temat dawnych obrazów znajdujących się w
róznych państwach: Gumppenberg Wilhelm S.J. “Atlas Marinus seu
de imaginibus Deiparae per orbem christianum miraculosis” liber I i
II (Ingolstadi, 1657) oraz Jana Fryderyka Łukasza Sapiehy
“Monumenta Antiquitatum Marianorum”. Tu przytacza wiadomości o
obrazach słynących cudami.
O obrazie wileńskim Błogosławionej Marii Panny znajdującym
się w cerkwi św. Trójcy pisze, iż malowany sposobem greckim na
desce, został przywieziony z Moskwy na Litwę w r. 1494, jako dar dla
Heleny, córki księcia moskiewskiego Iwana Wasilewicza, żony
Wielkiego Księcia Litewskiego Aleksandra, późniejszego króla
Polski. Po smierci tej królowej znajdował się w cerkwi ruskiej pod
wezwaniem Błogosławionej Marii Panny, by w końcu znaleźć się w
cerkwi św. Trójcy.
Przedstawiając dzieje obrazu mińskiego autor pisze, że przez
ponad 500 lat znajdował on się w Kijowie w cerkwi dziesięcinnej
ufundowanej przez Włodzimierza Wielkiego,
podczas walk
wewnętrznych toczonych ze sobą pod Kijowem przez Tatarów, został
zrabowany, obdarty z ozdób i rzucony do Dniepru. Stebelski
przytacza legendę o cudownym jego zatrzymaniu się na rzece
Światłoczy nieopodal zamku mińskiego. Stamtąd 15 sierpnia 1500 r.
został przeniesiony do cerkwi zamkowej. Z niej postanowieniem
arcybiskupa kijowskiego i całej Rusi Welemina Rutskiego został
154
przeniesiony do cerkwi bazyliańskiej. Jak podaje Gummpenberg i
manuskrypty mińskie, słynie on cudami.
W dalszej kolejności Stebelski wymienia inne cudowne obrazy:
smoleński, o którego cudach pisali Kulesza i Pruszcz, chełmski
opisany przez Suszę oraz inne znajdujące się w stolicach biskupich i
opackich: Włodzimierzu, Łucku, Grodznie i Trokach. Informuje, że te
obrazy według tradycyjnych przekazów miały być również malowane
przez św. Łukasza. Stebelski poddaje w wątpliwość te
przypuszczenia, ale dopuszcza możliwość, że obraz o który się
ubiegała św Efrozyna i go uzyskała mogł być malowany przez
św. Łukasza. Zastanawia się w jaki sposób będacy już w klasztorze
św. Efrozyny zaginął w Połocku. Dopuszcza jedną z hipotez, że może
być nim obraz Najświętszej Marii Panny z Częstochowy. Polemizuje z
informacjami Kulczyńskiego zawartymi w Specimen jakoby ten obraz
z Połocka mogla zabrać Moskwa. Podczas pierwszego oblężenia tego
miasta przez Moskali w 1562 r. cerkiew Spasa była już pusta, więc nie
było w niej tego obrazu. Stebelski pisze natomiast, że Piotr Wielki
zlupiwszy katedrę w Połocku w 1705 r. zabrał z niej obraz
Najświętszej Marii Panny, ale nie był to ten, który pozyskała
Efrozyna.
Pisząc o przygotowaniach Efrozyny do wędrówek do Ziemi
świętej i oddaniu zarządu nad klasztorem Eudoksji, Stebelski w
przypisie na s. 121 uzupełnia informacje nie występujące w “Wielkiej
Myneji” o fundacji krzyża. Około tego czasu sporządziła św.
Eufrozyna do cerkwi S. Spasa krzyż kosztowny, który obecnie
znajduje się i dopiero przy katedrze arcybiskupiej i w osobliwym
pozostaje poszanowaniu. Przytacza też istniejący się na tym krzyżu
dwukolumnowy napis w języku oryginału oraz tłumaczeniu na język
polski. „W to lito 6 i 626 pokladajet Owfrosynia czestny Krest w
monastyru swojem, wo Cerkwi Swiatoho Spasa. Czestnoje Drewo
bezcinnoje jest, okowanie jeho zloto i srebro, i kaminyie iżmiuch wo
100 aż do (napis zniszczony) 40 Hrywn. Da niznesitsia iż Monastyra
nikohdaże, iako my prodaty, my oddaty. Aszcze kto se prysłuszczaiet
iznest iż Monastyra, da ne budy jemu pomoszcznyk Czestnyi Krest ny
wo się wik, ny wo buduszczyi i da budet proklat Swiatoju
Zywotworaszczeju Trojceju Swietymy Otcy 318 semyju Sobor
Swiatych Otec, i budy jemu czaśt so Judoju, iże preda Chrysta. Ktoże
derżnet sotworyty se (napis zniszczony) Włantynen iły Kniaź, iły
155
Byskup, iły ihuminia, iły in kotoryi lubo czelowik, da budu jemu
klatwa syza. Ofrosynia że Raba Chrystowa stiażawszy Krest syi
prymet wicznuju żyzń so wsimy Swiatymy”. Przy polskojęzycznej
wersji wyjaśnia, iż r. 6669 to według kalendarza chrześcijańskiego
1161. W przypisach na s. 125 podaje jeszcze inne informacje.
Wzmiankuje, iż przy rękojeści krzyża jest podpis „Hospody pomozy
rabu swojemu Łazaru nereczennomu Bohszy, sodiławszemu Krest sej
Cerkwy Swiatoho Spasa i Ofrozynyi”.
Przy okazji Stebelski wytyka Kulczyńskiemu błąd w
“Specimen”, że pisząc o fundacji krzyża utozsamiał ją z Prascewią.
Będąc lektorem filozofii w Połocku, powiniem był znać napis
znajdujący się na rękojeści, którego ni pamiętał, albo też go pominął.
Dla wyjaśnienia zdań zapisanych na kolumnach krzyża odnośnie
siedmiu soborów, Stebelski podaje informacje o ich terminie i
zagadnieniach na nich rozpatrywanych. Fakt, że Efrozyna powoływała
się na siedem soborów musiał według autora oznaczać, iż aprobowała
ona także czwarty konstantynopolitański wymierzony przeciw
Focjuszowi, którego nie uznawali zwolennicy prawosławia. Pisze, iż
w tym czasie Ruś opowiadała się przeciw Focjuszowi. W oparciu o to
konkluduje, iż Efrozyna była prawowierną katoliczką.
Na s. 128 pisząc o udaniu się Efrozyny do Ziemi Świętej,
podejmuje polemikę sądami Kulczyckiego zawartymi w “Specimen”,
że powodem mogły być najazdy tatarskie. Powołując się na
historyków Stebelski ustala ich początek na rok 1232, podczas gdy
Efrozyna zakończyła życie w r. 1173, lub 1175. Co do stwierdzenia,
że po przybyciu do Ziemi Świętej Efrozyna obrała sobie celę w
monastyrze ruskim, Stebelski na s. 132 w przypisie wyjaśnia, iż ten
monastyr leżący niedaleko Betlejem został założony przez cenobitę
św. Teodozjusza. Nazywany był ruskim ponieważ w nim znajdowały
się pomieszczenia dla pielgrzymów przybywających z krajów ruskich
do Palestyny.
Wreszcie ostatnia informacja zawarta na s. 136 o jej śmierci,
pogrzebie w monastyrze św. Teodozjusza i przniesieniu ciała do Rosji
zaopatrzona została na s. 136–140 obszernym komentarzem.
Kalendarze słowiańsko-ruskie w Mineach i Połuustawach wielkich,
jak na przykład wydrukowany przez typografa kijowskiego w r. 1682
podają datę jej śmierci 23 maja 1173 r. To samo znajdujemy w
biogramie sporządzonym przez Wojciecha Wijuk Kojałowicza,
156
którego przydłuższy wyciąg z “Miscellanea rerum, ad statum
Ecclesiasticum in Magno Lithuaniae ducatu pertinentia…” (Wilno,
1650), cytuje Stebelski. Przytacza też informację z “Kalendarza
Politycznego” Pawła Poszakowskiego i innego “Kalendarza
Prześwietnych Dam”, że Efrozyna zmarła 23 maja 1175 r. W dalszej
kolejności eksponuje wiadomość podaną przez altarystę kodeńskiego
Jakuba Walickiego, zawartą w drugiej części dzieła Jana Fryderyka
Łukasza Sapiehy “Monumenta Antiquitatum Marianorum in imagine
vetustissima vulgo Gregoriana a S. Augustino Romano depicta.
Integerrimae Virginis Deiparae de Gvadelupe Codensis augusta
origine...” (Warszawa, 1721) o smierci Efrozyny, ze zmarła w
r. 1173, w dniu 23 maja. Stebelski wytyka Walckiemu błąd
genealogiczny, pisząc że nie pochodziła z rodu księcia połockiego
Rachwalda ojca świętej Prascewii i Hleba. Wreszcie pisze o
informacjach zawartych w Specimen Kulczyckiego o smierci i
pogrzebie Efrоzyny. Przytacza też informację, że Kulczycki idąc za
Papebrochem wspomina o jej cudach i losach relikwii. Bazylianie
przenieśli je do Ankony, a gdy w ich miejsce pojawili się kаrmelici
oni uznali Efrozynę za aleksandryjską.
Powyższe rozważania wskazują, że Stebelski publikując Żywot
świetej Efrozyny w języku polskim uważał ją za bazyliankę pragnącą
kontaktów z Kościołem katolickim. W tym celu we wstępie do dzieła
przedstawił pokaźną ilość dzieł poswięconych zagadnieniom unii.
Wуeksponował sporą kolekcję pism sporzadzonych przez autorów
bazyliańskich. Lansował sposób badania historii w duchu
bollandystów i wymogów Oświecenia, o czym świadczy odwołanie
się do dzieła Ludwika Antoniego Caraccioli’ego. Jest też u niego
wątek narodowy, kiedy w przedmowie do czytelnika pisał, że pragnie
przysłużyć się swojemu krajowi i narodowemu obrządkowi
greckiemu, a zwłaszcza zakonowi bazyliańskiem.
157
Высоцкая Н.Ф. (Минск)
ПОРТРЕТЫ НЕСВИЖСКОЙ КОЛЛЕКЦИИ
РАДЗИВИЛЛОВ И ГРАВЮРЫ Г. ЛЕЙБОВИЧА
Собрание этой знаменитой коллекции связано с именем Николая Криштофа Радзивилла, названного Сироткой (1549–1616),
внесшего огромный вклад в развитие культуры Великого княжества Литовского. Описание ее неоднократно производилась в
XVI–XX вв. Сохранившиеся инвентари дают нам определенное
представление о масштабе, составе и ценности этого известного
во всей Европе собрания: в альбоме Г. Лейбовича 1758 г. приведено 166 гравюр портретов, выполненных Ксаверием Домиником
Гески (ум. в 1764 г.), которые были тут же востребованы художником Казимиром Лютницким для написания 166 портретов в
Мирский замок; 1779 г. – 984 произведения; 1857 г. – 211; также
54 гравюры портретов М. Старкмана в книге Е. Котлубая. В описи1920 г. зафиксировано 1555 предметов, из которых 421 имеет
художественное значение. В инвентаре 1928 г. приведены 256
номеров, из которых 100 не включены, а из 156 работ сохранились сегодня только 15 памятников. В последней дошедшей до
наших дней описи, составленной в Несвиже 6 октября 1939 г., в
упомянутых 264 творениях указаны имена некоторых создавших
их художников: Луи Давид, Гонзаго, Фалат, Врублевский и многих других. Отмечены находившееся в рыцарском зале 32 слуцких пояса; в других залах имелось множество люстр (вероятно,
уречско-налибокской мануфактуры), произведений из стекла, фаянса, фарфора в виде ваз и зеркал, инкрустированная мебель из
березы, черного дерева и других ценных пород; работы из меди,
серебра, золота.
Ценности неоднократно изымались из замка. Наиболее печальными были 1812 г., когда значительная часть коллекции оказалась вывезенной в Эрмитаж (Санкт-Петербург), и начало
1941 г. Еще 27 декабря 1939 г. принималось решение о создании
в замке музея, но уже 5 июля 1940 г., а потом 3 января 1941 г.
было принято Постановление ЦК КП(б)Б, по которому уникальная коллекция оказалась распределенной между следующими уч158
реждениями: Картинной галереей БССР (портреты, слуцкие пояса), Историческим музеем БССР и киностудией (рыцарские доспехи, оружие), Музеем Беловежского государственного заповедника в Белостоке (охотничьи трофеи), Большим театром оперы и
балета и Домом работников искусств (костюмы, мебель). Таким
образом, эта созданная в течение четырех веков коллекция перестала существовать. Передача ее данным учреждениям произошла до 22 июня 1941 г.
Быстрая оккупация Минска не позволила эвакуировать музейные и другие фонды республики. Они были вывезены в Германию, где частично были обнаружены, спасены, привезены в
Москву, Новгород, Павловск, оттуда поступили в 1948–1960 гг. в
Минск и только в 1968 г. (57 произведений) – в Государственный
художественный музей БССР (преемник Государственной картинной галереи БССР с 1957 г.), который в 1993 г. получил статус
Национального художественного музея Республики Беларусь.
Сохранившиеся, отреставрированные и изученные произведения несвижской коллекции Национального художественного
музея РБ экспонировались в Минске (1965, 1982, 1984, 1986 –
1991, 1994, 1997, 2002–2003), Ярославле (1982), Каунасе (1984),
Москве (1985), Сарагосе (1988), Кракове (1991), Варшаве (1993),
Вильнюсе (1987, 2004).
Огромный вклад в изучение портретного искусства Беларуси, входившей в состав Речи Посполитой, внесли белорусские,
украинские, русские и польские ученые – П. Белецкий,
К. Врублевская, В. Каркучиньска, М. Карпович, Е. Малиновски,
М. Матушакайте,
Е. Острогски,
М. Охно,
М. Пивотская,
Я. Рущиц, Г. Соколов-Кубай, Л. Тананаева, Б. Таурогински,
А. Ходыко, Ю. Ходыко. Особенно необходимо отметить исследования Таисии Андреевны Карпович (Минск) и Т. Петруса
(Краков).
Для дальнейшего плодотворного изучения этой коллекции
необходимо сводить имеющиеся произведения с выявленными
инвентарями. Нами уже были предприняты в этом плане попытки
и опубликованы инвентари 1928 г. (Вяртанне, 2002. Вып. 7.
С. 43–72), 1939 г. (там же. С. 78–88), XVII в. (там же. С. 101–124).
159
Огромное значение имеет и альбом Г. Лейбовича 1758 г. Сами произведения Несвижской коллекции стали образцами для
художника К.Д. Гески при создании репрезентативного альбома,
прославляющего род Радзивиллов. Теперь же имеет смысл осуществить обратный процесс: по гравюрам установить изображенных
– и таким образом сам альбом стал историческим архивным документом и своеобразным инвентарем.
Ниже систематизированы 34 произведения XVII–XVIII вв. из
этой знаменитой несвижской коллекции Радзивиллов, которые
хранятся в Национальном художественном музее Республики Беларусь, Национальном музее истории и культуры Беларуси и Национальном музее в Варшаве по порядку номеров альбома
“Icones Familiae Ducalis Radivilianae…” 1758 г.
Дальнейшая работа в этом направлении, связанная с поиском
самих произведений несвижской коллекции, их реставрацией и
исследованием, позволит значительно сократить разницу между
числом гравюр Г. Лейбовича и реально существующими живописными портретными изображениями.
160
Атрибуция и переатрибуция портретов рода Радзивиллов из Несвижской коллекции
№
Даты жизни
Kapпoвіч T.A. Другое
по
портретированнараджэнне партрэтаў с
Ico- Нясвіжа і Гродна: Kaтaлoг.
ных
nes Мінск, 1981 и другие материалы
1992–2003 гг.
1
2
3
Petrus J.T., Karpowicz T.A.
Portrety osobistości dawnej
Rzeczypospolitej w zbiorach
mińskich. Kraków, 1991
4
№ 29
1
4
Неизвестный художник
(конец XIV –
нач. XV в.)
Портрет Войшунда
XVIII в.
Неизвестный художник
Портрет Евдокии Радзивилл, (1395–1492)
урожденной
СвятополкЧетвертинской
Запись ХІХ в.
1
Инвен- Инвентарный тарные
номера
номер
ГИМ1, собраний
размер
музеев
5
6
106,5х72 НХМ КВП
5205
НМИКБ
5919
НХМ РБ
ЗЖ-224
КП-15525
Сейчас Национальный музей истории и культуры Беларуси (НМИКБ).
161
1
2
8 №8
Неизвестный художник
Портрет Николая II Радзивилла
1-я пол. XVII в.
10 Неизвестный художник
Портрет Софии Анны Радзивилл
XVII вв.
14 Неизвестный художник
Портрет Софии Радзивилл
XVII в. ?
17 Неизвестный художник
Портрет Николая IV Радзивилла
XVIII в. ?
20 Неизвестный художник
Портрет Яна III Радзивилла
XVIII в. ?
26 № 1
Неизвестный художник
Портрет Юрия Радзивилла
1-я пол. XVI в.
27 Неизвестный художник
Барбара Коланска Радзивилл
XVIII в. ?
162
3
4
№ 17
Портрет мужчины
5
5936
100х78
(?–1509)
6
НХМ РБ
ЗЖ-111
КП-15527
Ок. пол. XVII в.
107х72,5 MNW
4443
(?–1472)
MNW
4452
XVI в.
(ум. 1546)
110,2х
75,7
(?–1542)
102х72,5 MNW
4467
№ 14
Немецкий художник
(1480–1541)
MNW
4450
5944
НХМ РБ
210х122 ЗЖ-140
КП-16843
1-я пол. XVII в.
108х75
MNW
4422
1
31
55
33
40
46
47
2
3
№ 16
Иоганн Шретер (1641?–1685)
(?–1642 или 1643)
Портрет Катажины
(?–1661)
и Марии Радзивилл
1646 г.
№ 12
Неизвестный художник
Портрет Александры Вишне- (ум. до 1582)
вецкой
1-я пол. XVII в.
Неизвестный художник
Портрет Катажины Анны
(ум. 1576)
XVIII в. ?
№4
Неизвестный художник
Портрет Елизаветы Софии Ра- (1589–1629)
дзивилл
Начало XVII в.?
Неизвестный художник
Портрет Богуслава Радзивилла (1620–1669)
XVIII в. ?
4
№ 11
№ 12
5
6
15335
НХМ РБ
201х122 ЗЖ-125
КП-5547
5948
107х84
НХМ РБ
ЗЖ-110
КП-15529
108х73
MNW
4453
Портрет Александры Радзивилл,
урожденной Вишневецкой
2-я четв. XVII в.
№4
5906
Маркус Геерасрт мл. (1561–1635) 199х106
Портрет Елизаветы Стюарт
(1596–1662)
Ок. 1618 г.
110х73
НХМ РБ
ЗЖ-123
КП-15535
MNW
4786
163
1
2
3
49 Неизвестный художник
Портрет Людвики Каролины (1667–1695)
Радзивилл
XVIII в. ?
54 № 18
Неизвестный художник
Портрет Януша XI Радзивилла
(1612–1655)
1650-е гг.
54 Неизвестный художник
Портрет Януша XI Радзивилла
(1612–1655)
XVIII в. ?
№ 15
Даниель Шульц (1615–1683)
54 Неизвестный художник
№7
5969
Бартоломей Стробель (1591 – 110х87
после 1650)
Портрет Януша Радзивилла
(1612–1655)
1630-е гг.
№3
57 Неизвестный художник круга
пражских маньеристов
Портрет Яна ІІ Радзивилла
(1474–1521/2)
Конец XVI в.
164
4
5
105,5х
68,5
6
MNW
3553
4463
5900
НХМ РБ
210х122 ЗЖ-144
КП-16847
Ок. 1652 г.
107х74
Ок. 1634 г.
№2
MNW
4621
НХМ РБ
ЗЖ-109
КП-15551
НХМ РБ
ЗЖ-134
КП-15551
1
2
64 Неизвестный художник
Портрет Елизаветы Анны Радзивилл
XVIII в. ?
65 Неизвестный художник
Портрет Марии Ипполиты Радзивилл
XVIII в. ?
72 № 2
Неизвестный художник
Портрет Ежи Радзивилла
1590-е гг.
78 Неизвестный художник
Портрет Яна ХIV Владислава
Радзивилла
XVIII в. ?
81 № 26
Неизвестный художник
3
4
(?–1549)
5
110,5х
74,5
6
MNW
4464
110х74
MNW
4442
5913
95х87
НХМ РБ
ЗЖ-115
КП-15547
107х73
MNW
4436
(1634–1664?)
№1
Итальянский художник
(1556–1600)
Конец XVI в.
(?–1662)
Портрет Станислава IV Радзивилла (1648–1690)
2-я пол. XVII в.
№ 28
Неизвестный
художник
5908
радзивилловский 109х74
НХМ РБ
ЗЖ-113
КП-15544
1-я пол. XVII в.
165
1
2
3
86 № 13
Неизвестный художник
Портрет Кристины Евфимии (1598–1657)
Радзивилл
1635–1645 гг.
88 № 17
Неизвестный художник
Портрет Альбрехта Станислава (1596–1651)
Радзивилла
1640-е гг.
93 № 25
Неизвестный художник
Портрет Елизаветы Радзивилл
(1585–1618)
2-я пол. XVII в.
96 № 6
Неизвестный художник
Портрет Альберта Владислава (1589–1636)
Радзивилла
Атрибуция А. Ходыко (2003 г.)
2-я пол. XVII в.
166
4
№ 10
Иоган Шретер (1641?–1685)
5
6
5964
НХМ РБ
215х120 ЗЖ-143
КП-16846
1640-е гг.
№ 16
5963
НХМ РБ
Художник круга Питера Данкер- 213х125 ЗЖ-141
са де Рея (1596?–1661)
КП-16844
Ок. пол. XVII в.
№ 27
Неизвестный радзивилловский
художник
Портрет Эльжбеты Кишки, урожденной Радзивилл
1-я пол. XVII в.
№ 13
Портрет мужчины
2-я четв. XVIIІ в.
Из архи- НХМ РБ
вов му- ЗЖ-112
зея
КП-9353
106х72
5940
109х74
НХМ РБ
ЗЖ-114
КП-16847
1
2
3
112 Неизвестный художник
Портрет Софии Радзивилл
(?–1695?)
XVIII в. ?
123 Неизвестный художник
Портрет Леона Михаила Радзи- (1722–1751)
вилла
XVIII в. ?
125 Неизвестный художник
Николай Фаустин Радзивилл
(1688–1746)
1720–1730-е гг.
126 Неизвестный художник
Портрет Барбары Франтишки (1690–1710)
Радзивилл, урожденной Завиша
XVIII в. ?
136 Неизвестный художник
Портрет Саломеи Софии Анны (жила в 1742 г.)
Радзивилл, урожденной Сапеги
XVIII–ХІХ вв.
138 Неизвестный художник
Портрет Каролины Радзивилл, (1732–1776)
урожденной Пацей
XVIII в.
4
5
108,5х
73,3
6
MNW
4455
109х74
MNW
4478
72х59
НХМ РБ
КП-15524
НМИКБ
КП-41230
НМИКБ
КП-44241
5914
110х73
104х72,1 НХМ РБ
ЗЖ-228
КП-15523
73х57
НМИКБ
КП-41232
167
1
2
143 Цыбульский Стефан (работал в
1738–1789 гг.)
Портрет Екатерины Радзивилл,
урожденной Собесской
Сер. XVIII в.
146 Неизвестный художник
Портрет Георгия VIII Юзефа
Радзивилла
148 Неизвестный художник
Портрет Кароля Станислава Радзивилла
XVIII в.
149 № 34
Неизвестный художник
Портрет Анны Катажины Радзивилл
1-я пол. XVIII в.
152 № 30
Луи де Сильвестр мл.
Портрет Франтишки Изабеллы
Флеминг
1720-е гг.
168
3
(1634–1694)
5
6
92х72,2 НХМ РБ
ЗЖ-155
КП-15549
(1668–1689)
109,5х
72,5
(1669–1719)
4
MNW
4769
109,5х75 НХМ РБ
КВП-5200
НМИКБ
5951
№ 25
5222
НХМ РБ
Неизвестный гданьский художник 85х66
ЗЖ-181
(1676–1746)
(ум. 1786)
КП-15509
1722
№ 23
5903
НХМ РБ
Луи де Сильвестр мл. (1675–1760) 144х130 ЗЖ-131
Портрет Текли Радзивилл (1703–
КП-15503
1747)
2-е десятилетие XVIII в.
1
2
3
156 Неизвестный художник
Портрет Анжелики Радзивилл, (1731–?)
урожденной Менгинской
2-я пол. XVIII в.
157 № 39
Неизвестный художник
Портрет Михаила V Казимира (1702–1762)
Радзивилла
1760-е гг.
159 № 32
Неизвестный художник
Портрет Софии Доротеи
2-я пол. XVII в.
(1687–1757)
4
№ 39
Сильвестр Август Мирис (?)
5
84,1х
53,9
6
НХМ РБ
КП-9363
5950
71х58
НХМ РБ
ЗЖ-219
КП-26026
Ок. 1760 г.
№ 35
5899
НХМ РБ
Художники круга Юзефа Ксаве- 177х116 ЗЖ-132
рия Хески (ум. ок. 1800)
КП-15539
Портрет Анны Радзивилл, урожденной Мытельской (1723–1771)
Ок. сер. XVIII в. (1744–1757)
169
Janeczek Zdzisław (Katowice)
DZIAŁALNOŚĆ KULTURALNA KONSTANTEGO
LUBOMIRSKIEGO Z JURCEWA W GUBERNI
MOHYLEWSKIEJ
Konstanty Lubomirski, generał rosyjski i marszałek szlachty
wołyńskiej, bez wątpienia należy do mało znanych postaci, którym
1
historycy polscy i białoruscy dotąd nie poświęcali większej uwagi .
Dla zwolenników bezkompromisowej walki zbrojnej z zaborcami
mógł uchodzić za zdrajcę, gdyż utrzymywał kontakty z dworem
petersburskim i rosyjską arystokracją, ponadto podjął służbę w
carskiej armii. Równocześnie trzeba jednak pamiętać, iż był stryjem
sybiraka Jana Tadeusza Lubomirskiego (1826–1908) znanego
działacza ekonomicznego, społecznego i oświatowego, politycznie
związanego z Towarzystwem Rolniczym i stronnictwem "białych",
dyrektora Wydziału Spraw Wewnętrznych w rządzie Romualda
2
Traugutta . Konstanty Lubomirski to także stryjeczny dziadek
Zdzisława Lubomirskiego, popularnego prezydenta Warszawy,
3
członka Rady Regencyjnej i senatora II RP .
Generał Konstanty Lubomirski na ziemi witebskiej i
mohylewskiej należał do kręgu osób najlepiej wykształconych i
najświatlejszych. Dla miejscowej szlachty był wzorem i oparciem.
Udatnie kontynuował na tym polu wspaniałe tradycje rodzinne. Był
miłośnikiem antyku, kultury włoskiej i francuskiej, a także
bibliofilem. Oceniając postawę Lubomirskiego nie należy przy tym
zapominać, że wiele polskich rodów arystokratycznych łączyły z
zaborcami nawet więzy pokrewieństwa np. Radziwiłłów z
1
Zob. Zielińska T. Poczet polskich rodów arystokratycznych.
Warszawa, 1997. S. 148. W “Polskim słowniku biograficznym” w t. 18/1,
z. 76, s. 33 zamieszczono tylko wzmiankę o Konstantym w biogramie jego
ojca Franciszka Ksawerego Lubomirskiego autorstwa Emanuela
Rostworowskiego.
2
Konarski S. Jan Tadeusz Lubomirski // Polski słownik biograficzny.
Wrocław etc., 1973. T. 18. Z. 1. S. 58–60.
3
Pajewski J. Zdzisław Lubomirski // Polski słownik biograficzny.
Wrocław etc., 1973. T. 18. Z. 1. S. 66–69.
170
Hohenzollernami. Inni robili kariery cywilne i wojskowe, a nawet
hierarchów duchownych na obcych dworach, m.in. poeta, biskup
warmiński Ignacy Krasicki. Prawie wszyscy w XIX w. mieli
krewnych, powinowatych lub przyjaciół wśród rodów Rosji, Austrii i
Prus, na których solidarność i poparcie mogli liczyć w
najtrudniejszych dla siebie chwilach. Tak wytworzyła się opisywana
4
przez Marię Czapską "Europa w rodzinie" .
Najdawniejsi przodkowie Konstantego Lubomirskiego herbu
Szreniawa gospodarowali w małopolskim Lubomierzu, od którego
wzięli nazwisko. Według hetmana Jerzego Sebastiana Lubomirskiego
5
początki rodu sięgały czasów Bolesława Chrobrego . Jednak twórcą
potęgi rodu był Sebastian Lubomirski (ok. 1546–1613), który zdobył
stanowisko żupnika krakowskiego, tytuł hrabiego na Wiśniczu, urząd
kasztelański i krzesło senatorskie, pozostawił ponadto swoim
sukcesorom ponad setkę wsi, cztery starostwa i znaczne dobra
ruchome. Dwór jego syna Stanisława (1583–1649) mógł rywalizować
z dworami królewskimi. Poczynając od Stanisława Lubomirskiego ród
podzielił się na pięć linii: przeworską, rzeszowską, janowiecką,
łańcucką i wiśnicką oraz na cztery gałęzie. Lubomirscy uzyskali także
tytuł książęcy. Do najbardziej znanych w historii przedstawicieli rodu
należy zaliczyć hetmana Jerzego Sebastiana (1616–1667), jednego z
najlepszych polskich strategów XVII w. i Stanisława Herakliusza (ok.
1642–1702) wszechstronnie wykształconego poetę i pisarza
politycznego nazywanego "polskim Salomonem", autora cenionych
przez współczesnych łacińskich traktatów: Adverbia moralia i De
vanitate consiliorum, a także pierwszego na ziemiach
Rzeczypospolitej popularyzatora dzieł francuskiego myśliciela
6
Michela de Montaigne`a .
Gdy 18 XI 1786 r. przyszedł na świat książę Konstanty Stanisław
Ksawery Feliks Lubomirski, hrabia z Wiśnicza i Jarosławia (potomek
linii przeworskiej i reprezentant gałęzi dubrowieńskiej), majątki jego
ojca księcia Franciszka Ksawerego (1747–1819) i matki chorążanki
litewskiej Teofili z Rzewuskich (1762–1831) od ponad 10 lat
4
Czapska M.: Europa w rodzinie. Paryż, 1972.
Lubomirski J.S.: Jawnej niewinności manifest ... S.l., 1666. S. 3–4.
6
Święcki T.: Historyczne pamiątki znamienitych rodzin i osób dawnej
Polski. Warszawa, 1858. T. I. S. 348–354.
5
171
znajdowały się w granicach imperium Katarzyny II, a po upływie
kolejnej dekady z mapy Europy zniknęła Rzeczypospolita Obojga
Narodów.
Konstanty Lubomirski w wieku 20 lat, podjął w 1806 r. służbę w
armii carskiej, jako kornet grodzieńskiego pułku huzarów, a następnie
adiutant gen. Fiodora Piotrowicza Uwarowa w lejb-gwardyjskim
pułku huzarów. Uczestniczył m.in. w działaniach militarnych w
wojnie Rosji z Turcją w latach 1806–1812, z Francją w 1807 r. i
kampanii napoleońskiej 1812–1814 oraz w wojnie rosyjsko-tureckiej
7
1828–1829 .
Gen. Konstanty Lubomirski był właścicielem majętności w
powiecie orszańskim tzw. klucza borystenowskiego, który wraz ze
wsią Jurcewo zwaną także Katiszynem odziedziczył jako trzecią część
działu wchodzącego w skład ogromnych dóbr dubrowieńskich,
dziedzictwa Lubomirskich. Ponadto pobierał jeszcze pensję
generalską co jednak nie zawsze wystarczało, aby mógł prowadzić
wielkopański tryb życia w stylu dawnych kresowych królewiąt.
Majątek jego szacowany na 40 000 dziesięcin (1 dziesięcina = 1,
092 ha) ziemi z wydzielonymi 14 folwarkami rozciągał się między
źródłami Dniepru i Dźwiny. We wchodzących w skład klucza
borystenowskiego dobrach Wysokie szacowanych na 7300 dziesięcin
(z tego 560 dziesięcin stanowiły grunty orne, 250 łąki i 3556 lasy)
pracowała gorzelnia (dająca dochód roczny 560 rs.), młyn (200 rs) i
trzy karczmy (345 rs.). W folwarku Wysokie w 1862 r. zbudowano
fabrykę papieru pakowego, zatrudniającą 7 ludzi, której wartość
rocznej produkcji oceniano na 4100 rs. oraz odlewnię żelaza dającą
rocznie 1187 rs. dochodu. Była to jednak własność Eliasza Mazarapio.
W folwarkach: Konstantynowo, Szapek, Sarmatska, Leśnicz,
Romualdowo, Ksawerynowo, Horbowa, Walentynowo, Zygmuntowo,
Annibalowo i Bolesławowo sprzedawano: owies, żyto, siano, kartofle,
grykę, cegły, płótno myczkowe, nabiał od krów, cielęta, skóry
zwierzęce, a nawet starą miedź gorzelnianą i żelazo oraz pnie osinowe
7
Rossijskij Gosudarstwiennyj Istoriczeskij Archiw [dalej RGIA],
Państwowe Archiwum Historyczne w Sankt Petersburgu, Zespół akt książąt
Lubomirskich. F. 946, 21 ed. xp. 1763–1890. Zawiera “Dzienniki”
K.K. Lubomirskiego, opisy podróży po Italii, “Dziennik 6 Dywizji Piechoty”
(1830–1831) oraz korespondencję i dokumenty rodzinne.
172
na wyrób czółen i wały sosnowe do młynów. Pobierano także arendy
za młyny Kropiwnicki i Hołynkowski. Nabywcą dużych ilości
8
spirytusu był kupiec żydowski Hinzburg z Witebska .
Lubomirski po powrocie do życia cywilnego musiał się podjąć po
długiej nieobecności ciężkiej pracy administratora, skrupulatnie
sprawdzać wszystkie rachunki, wpływy i wydatki w swoich
zaniedbanych dobrach. Musiał się zająć rolnictwem i zainteresować
wszystkim tym co mogło oznaczać postęp w tej dziedzinie, a miało
9
wpływ na tzw. kulturę rolną łącznie z problematyką reform . Swój
czas poświęcał wyrobom rolnictwa i przemysłu, nasionom, nawozom,
przemysłowi drzewnemu, ogrodnictwu, hodowli koni, bydła i
inwentarza drobnego, jak drób, kozy, owce, świnie.
Lubomirski o swej decyzji pisał do rządcy Suryna w
Borystenowie: "Wiem, że niemiła teraźniejszość niemiłą obiecuje
przyszłość ale ja nieodmiennie zostaję przy determinacji osiąść na wsi
bez względu na niewygody, nudy, i spotkać mogą mnie przykrości
przy zajęciu się osobiście interesami i administracją pod kierunkiem
Pana; nie będąc już w służbie, czy nie pierwszym to obowiązkiem
moim dzielić biеdę z tymi, którzy zajmują się mymi interesami i z tą
włością, która pracuje i trudzi się dla mnie. Przytomność dziedzica,
szczęście i dobry byt ich mającego na celu nie może być bez pożytku,
10
jakie by nie były okoliczności" . Nie był to jedyny dowód troski o los
poddanych chłopów. Podczas epidemii cholery interesował się
podjętymi środkami zaradczymi przez lokalną administrację. Zabiegał
o zgodę rządową na powrót do Borystenowa swojego prywatnego
8
Nacyjanalnyj Gistoryczny Archiw Biełarusi [dalej: NGAB], Narodowe
Archiwum Historyczne Białorusi w Mińsku, Archiwum ks. Lubomirskich
hrabstwa Dubrowieńskiego. F. 3258/1. 79. Objawienia do Izby Skarbowej
Mohilowskiej na wydanie świadectw do gorzelni Konstantynowskiej,
Leśnickiej i Grekowskiej i świadectwa tejże Izby – również i piwowarni
Wysockiej. Tamże: F. 3258/1. 80, k. 1–32.
9
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 32. Najwyższy ukaz oraz
najwyżej zatwierdzona Ustawa Towarzystwa Rolniczego w Królestwie
Polskim. Warszawa, 1858. 15 s. (Aleksander II) Cesarz i samowładca Wszech
Rosji, Król Polski, Wielki Książę Finlandzki, etc., etc., etc.
10
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830/1831,
k. 59–60. Do W. Suryna do Borystenowa z Petersburga.
173
11
lekarza . Zajął się także popularyzacją wiedzy medycznej. Słał do
Borystenowa recepty i opisy "używanych ze skutkiem środków
12
zaradczych" , przestrzegał poddanych przed niewłaściwym trybem
kuracji, a zwłaszcza zalecał: spirytusem lub wódką "trzeć trzeba
13
chorego (a nie wewnątrz brać), można tą i jednym pieprzem trzeć" . I
dalej zlecał swoim rządcom: "Proszę opisać mi miary od rządu wzięte
dla ochronienia ludu. Ponieważ najwięcej szkodzą w tej, jak i innych
zarazach frasunki i bojaźń, te więc, podług możności oddalać trzeba
od włości; upoważniam do wszelkich wydatków na pomnożenie w tej
chwili sposobów ulgę przynoszących dla pomnożenia wygód życia,
do zmniejszenia robót i na koniec do wszystkiego co by teraz i na
14
przyszłość lud szczęśliwym zrobić mogło" . Zapowiadał również
swój przyjazd by dzielić te trudne chwilę ze swoimi poddanymi.
O osobistym zaangażowaniu księcia w administrowanie
majątkiem świadczy m.in. korespondencja Tomasza Zana
zaprzyjaźnionego z księżną Konstantową Lubomirską i rodziną
Mikołaja Radziwiłła z Berdyczowa, który w liście do Apolinarego
Kiersnowskiego pisał o pożyczkach, należnościach, depozytach,
procentach
i
powinnościach
włościańskich
w
dobrach
15
borystenowskich .
W korespondencji Zana można także wyczuć aurę sielankowości,
jaka otaczała dobra borystenowskie. Jeden z najbliższych przyjaciół
Adama Mickiewcza pisał: "O sobie mało co mamy donosić nowego.
Życie tu nam spokojnie i miło upływa na łonie rodziny, wśród
ojczystych i macierzystych okolic, zaprawione słodyczą i
16
troskliwością uczuć rodzicielskich ". W tym klimacie kształtowała w
dobrach Lubomirskiego nowa gospodarka leśna i kultura łowiecka. Jej
wyrazem było zainteresowanie literaturą piękną o tematyce
11
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830/1831,
k. 64. Do W.Suryna do Ostroga z Petersburga.
12
Tamże.
13
Tamże.
14
Tamże.
15
Listy z zesłania. Warszawa, 1999. T. 2. Krąg Tomasza, Jana Czeczota
i Adama Suzina / Oprac. Z. Sudolski. S. 328–329. Tomasz Zan do
Apolinarego Kiersnowskiego, Oborek, 21 III/2 IV 1849.
16
Tamże, s. 329.
174
myśliwskiej, którą zapoczątkował A.Mickiewicz w Panu Tadeuszu.
K. Lubomirski nie ograniczył się do studiowania IV księgi
Dyplomatyka i łowy oraz Gry Wojskiego na rogu, ale zakupił do
swojej biblioteki wydaną nakładem poznańskiej księgarni
J.K. Żupańskiego książkę Waleryana Kurowskiego Myślistwo w
Polsce i na Litwie (1865). Dzięki mecenatowi łowieckiemu
Lubomirskiego rodziły się wspomnienia wypraw myśliwskich, łąk,
lasów białoruskich obfitujących w przepiórki, dropie, bażanty, słonki,
wrony, bociany, kuropatwy, niedźwiedzie, sarny, żubry i łosie.
Szerzył się kult patrona myśliwych św. Huberta i nowy obyczaj
łowiecki oraz zasady ochrony zwierzyny łownej.
Lubomirski podjął także wysiłek wzniesienia nowej rezydencji w
Jurcewie, która zgodnie z kanonem epoki traktującym architekturę
jako naukę i sztukę, byłaby solidną i funkcjonalną budowlą
dostosowaną do potrzeb użytkownika. Kazał założyć warzywnik i
sadzić klomby drzew leśnych m.in. lip, brzóz, jesionów, jarzębin,
17
dębów i przede wszystkim klonów oraz polecił kopać glinę na cegłę .
Interesowała go agronomia, dendrologia i sztuka ogrodnicza. W
Petersburgu jego rządca Suryn zawarł kontrakt z ogrodnikiem
Kramerem. "Pierwszym jego obowiązkiem będzie zdjęcie planu
18
ogrodu" – pisał Lubomirski do administratora Kasperskiego . Z kolei
Suryna informował o planie topograficznym stawów Miesiowskiego i
Jurcewskiego, a także przestrzeni między nimi, aż do położonej za
łaźnią nowej kuźni. Na mapie zaznaczono miejsca gdzie stały
budynki, które "podpadałyby zalaniu", przy przeniesieniu grobli,
opisano młyn, podano wysokość lustra wody. Dane te były potrzebne
do przygotowania projektu "rozpostarcia stawu aż do praczkarni".
Lubomirski zgadzał się także na przeniesienie stajni. Zadania tego miał
się podjąć Minelli, gdyby odmówił, Lubomirski zamierzał realizację
19
robót powierzyć oficerowi z Witebska lub Mohylewa .
17
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830/1831, k.
86. Do Raduszkiewicza do Borystenowa.
18
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830/1831, k.
81. Do JWP Kasperskiego do Katiszyna.
19
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830/1831, k.
77. Do W.Suryna do Borystenowa. NGAB, Mińsk. F. 3258. 1. 115. Zespół
ten zawierający plany zabudowy, plany topograficzne, m.in. wsi i
175
Istnieje nie litografowany rysunek Napoleona Ordy z 1877 r.,
przedstawiający pałac w Jurcewie na tle rozległego krajobrazowego
parku. Pałac ten zbudował książę Konstanty, ale nie zdołał go
całkowicie wykończyć. Nie wiadomo też, czy uczyniła to jego
spadkobierczyni. "Rycina pokazuje pałac o zwartej, prostokątnej,
dwukondygnacyjnej bryle, z dwiema narożnymi basztami,
zwieńczonymi krenelażem od strony ogrodu. Obiegająca cały
budynek attyka wskazuje na reminiscencje gotycko-renesansowych
zamków. Po obu stronach pałacu stały dwa niewielkie budynki, z
20
których prawy wyglądał na oficynę wcześniejszego dworu" .
Rozbudowane były także pomieszczenia gospodarcze na użytek
domu, jak kuchnia, piekarnia, spiżarnie, kredens oraz kuźnia.
Lubomirski kochał przyrodę i pejzaż białoruski, bliskie mu były
sprawy zarówno jego sąsiadów z okolicznych dworów i dworków,
gdzie był znany i szanowany, jak i kontakty z bywalcami salonów
petersburskich, które utrzymywał poprzez żonę Katarzynę. Żył blisko
i serdecznie z ludźmi reprezentującymi różne stany i narodowości, od
arystokratów poczynając na własnych oficjalistach kończąc. Eliza z
Branickich Krasińska, żona poety, nakreśliła następujący wizerunek
jego rodziny: "Miałyśmy wizytę ks. Lubomirskiej z córką i
zabawiałyśmy je do północy. Ta dama jest z domu Tołstoj, ale
przeszła na katolicyzm i wychowuje dzieci bogobojnie. Jej starsze
córki nie są ani młode, ani ładne lecz są wspaniałymi osobami. Sama
Ks. Konstantowa jest ceniona z powodu jej pięknego charakteru. Oto
21
co w kilku słowach mogę Ci powiedzieć o tej szacownej rodzinie" .
miasteczek, z zaznaczeniem granic pól, lasów, opisy mieszkańców, liczbę
ludności, koni i inwentarza żywego i martwego w dobrach borystenowskich
niestety zaginął. Pozycja ta w inwentarzu została opatrzona pieczęcia:
“Wybyło”.
20
Aftanazy R. Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczypospolitej.
Wrocław etc., 1991. T. 2. S. 297.
21
Świadek epoki: Listy Elizy z Branickich Krasińskiej z lat 1835–1876.
Warszawa, 1995. T. 1. Listopad 1835 – czerwiec 1848 / Oprac. Z. Sudolski.
S. 108: Do Aleksandry Potockiej, St. Petersburg, niedziela, 15/27 stycznia
1839; Zob. RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 10, k. 1; RGIA, Sankt
Petersburg. F. 946, op. 1, d. 10, k. 1. J.J. Staróżyk: Elegia po skonie w dniu
12 lutego r.b. ś.p. Katarzyny z Hrabiów Tołstojów Księżnej Konstantowej
Lubomirskiej: Katarzyna z młodości celowała sercem;
176
W kręgu tym interesowano się najnowszymi trendami we
współczesnej literaturze i sztuce zachodnioeuropejskiej. Ważną rolę
odgrywał teatr i twórczość sceniczna co znalazło wyraz w
księgozbiorze Lubomirskiego.
Lubomirski w Petersburgu spotykał, utrzymywał korespondencję
lub interesował się losami takich ludzi jak: gen. Wincenty Krasiński,
Ewelina z Rzewuskich Hańska, gen. Zygmunt Kurnatowski, łączyły
go też związki towarzyskie z przedstawicielami starych rodów
Chreptowiczów,
Branickich,
Bohomolców,
Tyzenhauzenów,
Ogińskich, Rzewuskich i Radziwiłłów. Bywał w Warszawie,
interesowały go wydarzenia kulturalne i towarzyskie w Krakowie i
Lwowie. Henryk Schmidt z Warszawy informował w telegraficznym
skrócie swego pana, iż "Xiążę [Karol – Z.J.] Lubecki brat ś.p. ministra
onegdaj umarł w tym samym pokoju nieboszczyka generała
Kurnatowskiego [...] słychać, że X. Tadeusz [bratanek Konstantego
Lubomirskiego – Z.J.] naznaczony w Deputacji do Krakowa od
Rolniczego Towarzystwa – dziś będą chować X. Lubeckiego
22
bywszego Marszałka Pińskiego" .
Do Wilna, w którym często bywał, pisywał m.in. do hr. Adama
Günthera, do Grodna do Michała Dziekońskiego, któremu w jednym z
listów obiecywał przesłać ukaz o szlachcie, o heroldii i potwierdzeniu
23
szlachectwa .
Łagodnością, dobrocią, a z ślubnym kobiercem
Była gwiazdą wśród rodziny.
Piękne z niej dziś wspomnienie na Lechitów ziemi
Chlubnie więc Ją schroniła między dziećmi swymi
A ludzkość uwielbi Jej czyny.
Ukojcie smutek Mężu, Córy i Wy krewni
Niech przyczyna Jej skonu Was więcej nie zżewni,
Te łzy to jak Pieśń na pogrzebie
Ona zostanie u Ludu jak drogie wspomnienie,
Tkliwie ją będzie nucić inne pokolenie
A cnoty zapisane już w Niebie.
22
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1. d. 19: Pisma Schmidta do
K.K.Lubomirskiego. Warszawa 15 II 1860.
23
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3, k. 90: Do JW Michała
Dziekońskiego do Grodna.
177
Siedziba Lubomirskiego we wsi Jurcewo była ośrodkiem życia
kulturalnego i gromadziła miejscową inteligencję. Tutaj pielęgnowano
dawne tradycje i obyczaje, przechowywano pamiątki przeszłości i
dystansowano się od rosyjskiego nacjonalizmu. Gen. Konstanty
Lubomirski gromadził i zakupywał nuty (m.in. Fryderyka Chopina),
mapy oraz czasopisma i książki w języku francuskim, polskim,
rosyjskim, włoskim i niemieckim. Przechowywał rysunki w ołówku i
akwarele, które opisała jego matka księżna Teofila Lubomirska, której
pastelowy portret autorstwa Elżbiety Vigee-Lebrun zdobił m.in.
24
wnętrze pałacu Broelów-Platerów w Krasławiu . Do Jurcewa,
którego właściciel dysponował funduszami i miał odpowiednie
środowiskowe aspiracje, docierały książki i druki niemal z całej
Europy. Książki, czasopisma i gazety wraz z rachunkami przesyłał mu
25
z Warszawy Jan Zakrzeski i Jan Józef Staróżyk, a z Wilna, m.in.,
hr. Adam Günther na adres: "gouvernament de Mohilew a Orsza a
26
Borystenowo", gdzie rezydowała administracja Lubomirskiego .
Księgozbiór Lubomirskiego ciągle się powiększał i był uzupełniany.
W korespondencji księcia zachowało się wiele śladów jego troski o
półki, szafy biblioteczne i oprawę starych ksiąg. Starał się także
wpływać na dobór książek i rękopisów, nie gromadził ich
przypadkowo. Niemniej była to kolekcja prowincjonalna, pozostająca
w tyle za największymi bibliotekami epoki.
W zachowanych w archiwach petersburskich spisach książek
należących do Konstantego Lubomirskiego odnajdujemy dzieła
encyklopedyczne, kalendarze, dzieła o treściach religijnych, a także z
filozofii, estetyki, poetyki, psychologii, pedagogiki, archeologii,
historii, sztuki starożytnej, literatury greckiej i łacińskiej – starożytnej
i nowożytnej, literatury polskiej, niemieckiej, francuskiej, angielskiej i
innych narodów europejskich, nauk przyrodniczych, matematyki,
24
Aftanazy R. Dzieje rezydencji na dawnych kresach Rzeczypospolitej.
Wrocław etc., 1992. T. 3. S. 321.
25
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 18, k. 23: Jan Zakrzewski
Warszawa, poniedziałek 5 IX 1859: "Paczki z księgarni ulicy Czystej i
Krakowskiego Przedmieścia zawierające w sobie książki przesyła do J.O.
Xcia".
26
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830/1831, k.
27: Do JW Adama hrabiego Günthera do Wilna.
178
astronomii, fizyki, historii Ziemi, polityki przemysłu. Znaczącą
pozycję zajmowała biografistyka, którą reprezentowały tytuły
opisujące czyny znakomitych mężów od Juliusza Cezara po
dokonania artystyczne Fryderyka Chopina i kunszt dyplomatyczny
lorda Palmerstona. Zebranie tak bogatego księgozbioru musiało
wymagać niemało starań i nakładów pieniężnych.
Akta Konstantego Lubomirskiego zawierają dokumentację
dotyczącą m.in. kontaktów z warszawskimi introligatorami,
drukarzami i księgarzami. O tytułach gromadzonych w bibliotece
informują zachowane spisy, kwity, a także rachunki za nadesłane
pozycje m.in. z księgarni warszawskich Gebethnera-Wolfa
Krakowskie Przedmieście 17 (415) i D.E. Kożanczikowa oraz
introligatorni i składu materiałów piśmiennych Karola Bagińskiego
27
przy Senatorskiej 497 . Gebethner i Kożanczikow dostarczyli
Lubomirskiemu m.in. następujące tytuły, z takich dziedzin jak:
Historia i polityka:
Kronikę
Wincentego
Kadłubka
(1862),
Helleniusza:
Wspomnienie narodowe, Teodora Wagi: Historię książąt i królów
polskich (Supraśl 1767), Joachima Lelewela: Trzy konstytucje polskie
1791, 1807, 1815; Rodowody Słowian. Polska i Ruś; Wspomnienia z r.
27
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 4. Spisy książek
K.K. Lubomirskiego, k. 1–2. Spis książek otrzymanych z Księgarni
P.Gebethnera. Nr 21; tamże, k. 3. Księgarnia D.E.Kożanczikowa. Rachunek
za książki; tamże, k. 4–5. Książki historyczne księżnej Konstantowej
Lubomirskiej; tamże, F. 946, op. 1, d. 5. Rachunki K.K. Lubomirskiego z
księgarń ..., za książki, nuty i mapy (1825–1868), k. 12. Gebethner i Wolf do
Jaśnie Oświecona Księżna Konstantowa Lubomirska, Warszawa 1 I 1864;
tamże, k. 13 Gebethner i Wolf do J.O. Książę Konstanty Lubomirski,
Warszawa 11 VIII 1864; tamże, k. 14. Gebethner i Wolf do Jaśnie Oświecony
książę Konstanty Lubomirski, Warszawa 17 V 1864; tamże, k.15. Gebethner i
Wolf. Do Jaśnie Oświecony Książę Konstanty Lubomirski, Warszawa 1 I
1864; tamże, k. 16, Rachunek z introligatorni i składu materiałów
piśmiennych Karola Bagińskiego do Jaśnie Oświeconego Księcia Konstantego
Lubomirskiego, Warszawa 29 III 1868; tamże, k.. 17, Rachunek z
introligatorni ..., Warszawa 3 maja 1868; tamże, k. 19. Rachunek z
introligatorni ..., Warszawa 13 VI 1868; tamże, k. 20. Rachunek z
introligatorni ..., Warszawa 20 VII 1868.
179
1788 po 1792; Wojnę w Polsce 1831 r., Dłużniewskiego: Dawna
Polsza, ks. Waleriana Przyałgowskiego Żywoty biskupów wileńskich
(3 t., Petersburg 1860), Wacława Aleksandra Maciejowskiego: Polska
aż do pierwszej połowy XVII w. pod względem obyczajów i zwyczajów
(4 t., Warszawa 1842), Pamiętniki z XVIII wieku (wydanie z 1860 r. i
1862 r.). Dziennik podróży Józefa Kopcia przez całą wzdłuż Azję
lądem do portu Ochocka (Wrocław 1837 i Berlin 1863, 1868, Paryż
1867)28. Czasy rewolucji francuskiej i wojen napoleońskich opisywały
słynne dzieła Ludwika Adolfa Thiersa: Histoire de la revolution
francaise depuis 1789 jusqu`au 18 Brumaire (10 t. Paryż 1813–1827)
i Histoire du Consulat et de l`empire (20 t., Paryż 1845–1862). Nie
były to jedyne tytuły dotyczące Napoleona I i jego czasów. Na liście
zakupów w księgarni Gustawa Gebethnera (1831–1901) i Romana
Wolfa (1833–1910) znalazły się książki opisujące zarówno jego
kampanie wojenne, jak i stosunek cesarza do sprawy polskiej, m.in.
biografia marszałka Louisa Davouta i pruskiej królowej Luizy oraz
materiały dotyczące postanowień kongresu wiedeńskiego29. W
posiadaniu księcia znajdował się również egzemplarz książki
francuskiego pisarza wojskowego, gen. Pawła Filipa Segura pt. Histoire de Russie et de Pierre-le-Grand (2 t., Paryż 1829)30 oraz prace
francuskiego ekonomisty i statystyka Maurycego Blocka: Dictionnaire de l`administration francaise (Paryż, 1856–1862) i Dictionnaire
general de la politique (1863–1864)31.
Na półkach biblioteki Lubomirskiego znalazły się także
wydawnictwa drukowane po polsku i włosku, druki litografowane w
Bolonii i Pesaro oraz egzemplarze "Revue historique, ethnographique
28
Autor Dziennika, to obywatel ziemi mińskiej, w 1792 r. porucznik
litewskiej buławy, w 1794 r. na czele brygady jazdy przedarł się z okolic
Kijowa i dołączył do wojsk T. Kościuszki. Po klęsce maciejowickiej zesłany
do Irkucka i na Kamczatkę.
29
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 5, k. 13. Gebethner i Wolf.
Księgarnia i Skład Nut Muzycznych w Warszawie. Krakowskie Przedmieście
nr 17. 11 VIII 1864. J.O. Książę Konstanty Lubomirski.
30
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 5, k. 21, 22, 24. Rachunek z
introligatorni Bagińskiego. 21 VII 1868.
31
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 5, k. 13. Gebethner i Wolf.
Księgarnia i skład nut muzycznych w Warszawie. Krakowskie Przedmieście
17. Warszawa 11 VIII 1864.
180
et statistique", Franciszka Duchińskiego: Pomnik Nowogrodzki
(1861), tegoż autora: Pologne et Ruthenie. Origine slaves (Paryż,
1861) i Necessite des reformes dans l`exposition de l`histoire des peuples Aryas-Europeens et Tourans (Paryż, 1864), Zasady dziejów Polski i innych krajów słowiańskich, 3 cz. (Paryż, 1858–1861).
Osobną grupę tworzyły dzieła nawiązujące do najnowszej
historii, jak: A.Z.: Sevastopol et Varsovie, Rufina Piotrowskiego:
Pamiętniki; Pamiętniki z życia Ewy Felińskiej, Ewy Felińskiej:
Wspomnienie z podróży do Syberii, Posiedzenie izby niższej w Anglii z
lipca 1861 r., Mowa na nabożeństwie żałobnym za duszę Xięcia
Adama Czartoryskiego (1862), ŚP. Joachim Lelewel (1861), Juliana
Klaczki: Etudes des diplomatic contemporaine (Paryż 1866), biografia
Józefa Garibaldiego i korespondencja hr. Camila Cavoura, dzieła
francuskiego publicysty i męża stanu Charlesa Forbesa de Tryon hr.
de Montalemberta: L`avenir politiques de l`Angleterre (1855) i Pie IX
et lord Palmerston (1856) oraz literatura dotycząca problematyki
reform w 1862 r. na obszarze Rosji i Austrii w połączeniu z kwestią
polską i włoską. Na jego życzenie sprowadzono z Paryża wydane tam
w 1863 r. trzy broszury autorstwa gen. Macieja Rybińskiego: La
Pologne et Lord Palmerston, Pologne, ses frontieres nationales et historiques oraz La Pologne devant l`Occident32. Zainteresował go
również dorobek francuskiego męża stanu i pisarza politycznego
Franciszka Guizota, m.in. jego dzieła: Histoire de la revolution
d`Angleterre (2 t., Paryż, 1827–1828) i Histoire de la civilisation en
Europe (Paryż, 1845), a także publicystyka Charlesa Tocqueville`a:
L`ancienne regime et la revolution (Paryż, 1859) i książki francuskiego
historyka Bon Louisa Martina: Pologne et Russie (Paryż, 1863) oraz
La Russie d`Europe (Paryż, 1866).
Na rachunku wystawionym przez introligatora Bagińskiego
znalazły się następujące pozycje: Podgórskiego: Pomniki dziejów
Polski, Pamiętniki Albrychta Xięcia Radziwiłła, Łukasza
Gołębiowskiego: Dzieje Polski za Władysława Jagiełły,
Władysława III, Kazimierza, Jana Olbrachta i Aleksandra (3 t.,
Warszawa, 1846–1848). Ich autor był bibliotekarzem T. Czackiego w
Porycku, później Czartoryskiego w Puławach, w czasie powstania
1794 r. został zatrudniony w kancelarii Kościuszki, pod
32
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 5, k. 13–14.
181
Szczekocinami walczył jako prosty żołnierz. Był ponadto tłumaczem
Adama Fergussona Dziejów schyłku i upadku Rzeczypospolitej
Rzymskiej oraz Edwarda Gibbona Dziejów Cesarstwa Rzymskiego.
Przez zakład Bagińskiego oprawiane były także: Dzieje
Panowania Jana Kazimierza, Pamiętniki do panowania Augusta III i
Stanisława Augusta, Dzieje narodu litewskiego (z planami), Opisanie
Księstwa Poznańskiego, dzieło petersburskiego akademika Siergieja
Michajłowicza Sołowjewa: Istoria padjenia Polszi (Moskwa, 1863),
Pamiętniki o Koniecpolskich, Panowanie Walezjusza i Batorego,
Erazma Otwinowskiego: Dzieje polskie pod panowaniem Augusta II
od r. 1696–1728 (Kraków, 1849), których autor bez ogródki mówił
gorzką prawdę o ludziach, którzy wówczas najważniejszą odgrywali
rolę; Dzieje Jana III Sobieskiego, Rękopisy hetmana Stanisława
Żółkiewskiego, Istorija Polskowo wostanija 1830–1831, Jana
Tańskiego: Tableau statistique, politique et moral du systeme militaire
de la Russie (Paryż, 1833) i L`Espagne en 1843 et 1844, lettres sur les
moeurs, politique et sur derniere revolution de ce pays (Paryż, 1844),
Ludwika Mierosławskiego: De la nationalite polonaise dans l`equlibre
europeen (Paryż, 1856). Z kręgu literatury zakazanej była zapewne
także praca członka tajnego stowarzyszenia filaretów i filomatów,
uczestnika powstania na Litwie 1831 r. i emisariusza wyprawy
Zaliwskiego w 1833 r. Michała Chodźki: Adam Mickiewicz i legion
polski we Włoszech (Paryż, 1862) oraz Smitta: Klucz do rozwiązania
kwestii polskiej.
Rolnictwo, gospodarka rolna i ogrodnictwo:
Lubomirski, jako właściciel dużego majątku ziemskiego,
gromadził literaturę, której lektura podnosiła kulturę rolną. W
bibliotece znalazły się m.in.: Izabeli z Flemingów Czartoryskiej: Myśli
różne o sposobie zakładania ogrodów (Korn, Wrocłаw, 1805 i 1807).
Na poczesnym miejscu były także dzieła Wielkopolanina, naczelnika
wydziału do interesów gospodarstwa wiejskiego w prefekturze
poznańskiej Jana Nepomucena Kurowskiego, jak: Gospodarstwo bez
pana czynione oraz Szkoła urządzenia gospodarstw wiejskich (1844),
Weterynaryja popularna (1847), Wypalanie wódki (1829) i
Owczarstwo popularne (1858).
182
Książka religijna:
Wyrazem życia religijnego mieszkańców pałacu w Jurcewie była
zgromadzona tam literatura religijna przeznaczona nie tylko dla
gospodarzy. Świadczą o tym nazwiska autorów i tytuły, m.in. Książka
do pacierzy dla dzieci wiejskich (Wrocław, Korn), Janek z Bielca:
Modlitwy poranne, Ojciec Święty i Rzym, Obecne były także dzieła
propagatora towarzystw wstrzemięźliwości wśród ludu, badacza
dziejów Kościoła, dziekana w Ostrowcu w Wielkim Księstwie
Poznańskim ks. Pawła Władysława Fabisza: Wiadomość o synodach
prowincjonalnych gnieźnieńskich i prawach Kościoła Polskiego
(Ostrów, 1863), Odwiedzając dawną stolicę Polski Lubomirski
zakupił prace nauczyciela religii i kapelana w instytucie panien w
Warszawie ks. Stanisława Ulaneckiego: Miesiąc Imienia Najsłodszego
Jezusa, Młodzian seraficzny św. Stanisław Kostka (1859), Domek
dziewicy z Nazaret i Loreto (1862). Były też broszury na temat
polskiego katolicyzmu oraz Rys historyczny zgromadzeń zakonnych.
Konstanty Lubomirski czytywał także dzieła profesora retoryki w
Sorbonie, a później biskupa Orleanu, Feliksa Antoniego Dupanloup,
który w kołach arystokratyczno-dworskich Paryża uchodził prawie za
świętego. Był on krytykiem Voltaire`a i rzecznikiem stronnictwa
ultramontańskiego, opublikował m.in. Pacification religieuse i La
souverainete temporelle du Pape. Zdobył rozgłos uczestnicząc niemal
we wszystkich spornych dyskusjach religijnych i politycznych. W
swoich Lettre a un catholique (1859) gromił wszystkich nieprzyjaciół
doczesnej władzy
papieży. W 1867 r. Gebethner sprzedał
Lubomirskiemu L`atheisme ..., jeszcze jedno dzieło pióra biskupa
Dupanloup`a33, Prawdziwą ozdobą biblioteki była jednak Biblia
słowiańska Ostrogska lub Franciszka Skoryny, Ewangelia oraz
Żywoty świętych w języku niemieckim oprawne w safian oraz 24
tomowa historia papiestwa w języku francuskim.
Literatura piękna:
Były też w bibliotece Lubomirskich poezje dworzanina Stefana
Batorego, Jędrzeja Zbylitowskiego naśladującego Wergilego i
33
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1., d. 5, k. 17. Gebethner et
Wolff, Księgarnia i skład nut muzycznych. Rachunek z 3 maja 1867.
183
Owidiusza, egzemplarz Dworzanina Łukasza Górnickiego,
Kazimierza Brodzińskiego Dzieła (10 t., Wilno, 1842–1844).
Literaturę współczesną reprezentowały Poezje Wiktora Hugo oraz
dzieła brata Eweliny Hańskiej, Henryka Rzewuskiego: Adam
Śmigielski (Petersburg, 1851), Pamiętniki I. Pana Seweryna Soplicy,
cześnika parnawskiego (Rzym, 1832; Paryż, 1839), wreszcie Myśli o
pismach polskich. Spośród współczesnych pisarzy należałoby także
wymienić, m.in. dorobek bibliotekarza ordynacji hr. Krasińskich,
współpracownika
“Kroniki
Rodzinnej”
Władysława
Chomętowskiego, autora Przygód ks. Marcina Lubomirskiego (1867) i
Zygmunta Kaczkowskiego Rewolucyjne sądy i wyroki (Paryż, 1866).
Ponadto interesowała Lubomirskiego Komedia polska. Książę
posiadał także zbiór rękopisów sztuk scenicznych, głównie komedii i
żartów w większości dotyczących obyczajowości wojskowej, niektóre
tytuły nawet w kilku egzemplarzach. Niestety kolekcja ta zaginęła w
archiwum, nie zachował się nawet spis tytułów34. Podzielając
literackie zainteresowania męża Katarzyna Lubomirska wzbogaciła
jego bibliotekę o prace Aleksandra Przeździeckiego, potomka
znakomitego rodu osiadłego na Litwie, który swoją karierę rozpoczął
od opisu wycieczki do Szwecji w dziele pt. Szwecja, wspomnienie
jesienne z r. 1833 (Wilno, 1845). Nie tylko ta książka trafiła do
książęcych zbiorów. Własnym nakładem Przeździecki wydał Kronikę
Kadłubka z tłumaczeniem polskim (Warszawa 1862) oraz Jana
Długosza Liber beneficiorum (3 t., Kraków, 1863–1864) i Historiae
polonicae. Wspólnie z J.Koźmianem opublikował Augustyna
Theinera: Vetera monumenta Poloniae et Lithuaniae historiam
illustrantia (4 t., Rzym, 1860–1865).
Dzieje literatury:
Dział ten reprezentowała książkaWacława Aleksandra
Maciejowskiego: Piśmiennctwo polskie od czasów najdawniejszych,
aż do 1830 r. (3 t., Warszawa, 1851). O zainteresowaniach literaturą
staropolską świadczy korespondencja z Janem Józefem Staróżykiem,
który w liście z 16 VIII 1867 r. pisał: "Jaśnie Oświecony Książę. Do
pozostawionego dzieła Stanisława Lubomirskiego w materii
34
NGAB, Mińsk. F. 3258. 1. 116. Zespół ten został opatrzony
pieczęcią: “Wybyło”.
184
politycznej, komunikuję jeszcze dwa: Jana Fryderyka Sapiehy
Historia rewolucji zaszłych w rządach Rzeczypospolitej Rzymskiej
(Warszawa, 1736) i Franciszka Bohomolca Zabawki poetyckie
niektórych kawalerów Akademii Szlacheckiej Warszawskiej Societatis
Jesu. Pierwsze prócz ważności samego przedmiotu, o którym traktuje
mieści jeszcze w sobie przy końcu książki: Przydatek niektórych
kwestii względem stanu Senatu Rzymskiego proponowanych od
Jegomości Pan Stanhope sekretarza Korony Angielskiej a
rezolwowanych przez Jegomość Xiędza Opata De Vertot – drugie
zawiera jego ważniejsze utwory:
I. Cesar w Egipcie. Tragedia pod zaszczytem wielkich imion J.O.
Xiążęcia Jego Mci Stanisława Lubomirskiego i J.O. księżniczki
Izabeli Czartoryskiej Strażników Wielkich Koronnych Małżonków we
dni ich weselne Roku 1753 od Ich Mciów Kawalerów Collegium
Nobilium Varsoviensis Soc. Jesu wyprawiona.
II. Lizymach – Tragedia.
III. Rozmowa o języku polskim najprzód po łacinie napisana przez
Franciszka Bohomolca Soc. Jesu, teraz z przydatkiem i odmianą na
polski język przełożona przez Xawerego Liskego Chorążyca
Malborskiego.
W tych rozmowach występują na scenie Kochanowski,
Twardowski, poeci i Makaroński szlachcic z czasów saskich i
Stanisława Augusta.
Gdy po kilkakroć już doznawałem ze strony Waszej Książęcej
Mości Łaskawego przejęcia ode mnie różnych książek. Sądzę, że i te
Mu złożone przytułek znajdą w Jego bibliotece"35. Nadworny poeta i
historyk na polecenie księcia dowiadywał się również jakie tytuły i
autorzy byli na ziemiach dawnej Rzeczypospolitej objęci cenzurą
państw zaborczych36.
35
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 2, k. 5–6.
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 2, k. 1–2. J.J. Starożyk do
Jaśnie Oświeconego Księcia i Pana, Lipsk 2 II 1856: “Moraczewskiego
Dzieje, tom 9 wyszedł w Poznaniu u Kamieńskiego i Spółki, jak wszystkie
poprzednie; czy pozwolony w Polsce zapewnić nie mogę bo spisów
zakazanych tam książek nie mamy, ale prędzej zakazany, jako traktujący o
nowożytnych czasach”; tamże, Warszawa 8 VII 1861: “Kazania i mowy
pogrzebowe Księdza Piotra Dunina Jezuity wydane w roku 1700, a w których
m.in. znajduje się dedykacja do J.O.Księżnej Teofili Lubomirskiej, Hrabiny
36
185
Pedagogika i nauczanie:
Gromadzono również książki niezbędne dla nauki licznego
potomstwa pary książęcej i edukacji domowników. Do biblioteki
zakupiono dzieła zasłużonego nauczyciela i pisarza pedagogicznego,
historyka Ewarysta Estkowskiego: Nauki wiejskie (Poznań, 1860) i
Pisma pedagogiczne (Poznań, 1863); Elementarz dla dzieci polskich.
Księgozbiór ten uzupełniono o pracę pedagoga i filantropa Stanisława
Jachowicza: Pomysły do poznania języka polskiego (1858), oraz
Pismo dla nauczycieli ludu, Nowy słownik francusko-polski.
Lubomirski zadbał także aby w jego bibliotece znalazła się pełna i
skrócona wersja Gramatyki polskiej (Lwów, 1863) pióra Antoniego
Małeckiego znakomitego współczesnego krytyka i filologa. Był to
wówczas najlepszy podręcznik do nauki polskiej gramatyki37. Z kolei
Izabeli Czartoryskiej: Pielgrzym w Dobromilu (historia polska
przystępnie opowiadana wieśniakom; wiele wydań od 1818 r. do
1861 r.) uchodził za dobry podręcznik historii dla ludu.
Czasopisma, gazety, periodyki:
W epoce feldmarszałka Paskiewicza i Murawiowa „Wieszatiela”
oraz ich następców na dawnych ziemiach Rzeczypospolitej lokalne
społeczności pozbawione własnych instytucji politycznych i
kulturalnych rozwijały różne inne formy życia publicznego. Były to
m.in. salony, gdzie zbierano się, aby omawiać nowości literackie,
wrażenia teatralne i najważniejsze wypadki polityczne, grano w karty,
tańczono, słuchano muzyki, czytano artykuły prasowe. Tak więc w
bibliotece Lubomirskich nie mogło zabraknąć aktualnych tytułów
prasowych, takich jak:"Tygodnik Ilustrowany", "Almanach de Gotha" z
1852, 1853, 1855, 1858, 1859, 1863, 1864, 1866, 1867, 1868 "Rocznik
Wojskowy" 1829, "Przegląd Katolicki" 1867, "Biblioteka
Warszawska"
1867,
"Kłosy"
1867,
"Tygodnik
RolniczoTechnologiczny" 1860, "Kronika Rodzinna", W liście do rządcy
na Wiśniczu i Jarosławiu Marszałkowej Nadwornej Koronnej i Starościny
Sandomierskiej, Niepołomickiej, Soleckiej etc. Postanowiłem więc złożyć
ten egzemplarz J.O. Księciu [...] ponieważ jest to pamiątka dotycząca historii
rodu W.Ks. Mości”.
37
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 5, k. 13.
186
Suryna do Borystenowa Konstanty Lubomirski pisał: "Księżna prosi o
przysłanie [...] biletu na gazety berlińskie w Petersburgu abonowane38.
Prawo i ekonomia:
Trudno było zarządzać tak dużym majątkiem, jak dobra
borystenowskie bez znajomości prawa i zasad ekonomii. Tłumaczy to
zainteresowanie Lubomirskiego dziełami profesora prawa cywilnego i
dziekana wydziału prawnego byłej Szkoły Głównej Warszawskiej,
Walentego Dutkiewicza: Program do egzaminu z historii praw etc
(Warszawa, 1866 i 1869), Prawo hipoteczne w Królestwie Polskim
obowiązujące (Warszawa, 1850), oraz traktatem pt. Prawa cywilne,
jakie w Polsce obowiązywały od 1347 r. do wprowadzenia Kodeksu
Napoleona. Zakupił również Spostrzeżenia nad historią prawodawstw
słowiańskich autorstwa Wacława Aleksandra Maciejowskiego
(Warszawa, 1870) i Jana Kantego Wołowskiego Uwagi o nabywaniu
praw do majątku przez spadek.Studiował również w swojej bibliotece
dzieła, m.in. badacza dziejów i literatury ojczystej, znawcy
prawodawstwa polskiego i słowiańskiego europejskiej sławy
W.A. Maciejowskiego: Prawo rzymskie, Historyja prawodawstw
słowiańskich (4 t., Warszawa, 1856–1865), oraz Pamiętniki o dziejach,
piśmiennictwie i prawodawstwie Słowian (2 t., Warszawa, 1839) i
Zbiór postanowień Komitetu Urządzającego, a także Zbornik
Murawiowa.
Wiedzę ekonomiczną
zapewniały właścicielowi biblioteki
książki autorstwa Ludwika Wołowskiego: Des societes par action
(1838), Etudes d`economie politique et de statistique (1848), De
l`organisation du travail (1845), Introduction de l`industrie de la soie
en France (1845), Les finances de la Russia (1864).
Rękopisy i teki z rysunkami:
Swoiste zbiory specjalne w bibliotece Lubomirskiego stanowiły:
Album szafirowy z rysunkami ks. Teofili Lubomirskiej, Album żółty z
obrazami, Korespondencja familijna, Kajet zielony pisany, Książka
pisana przez księżnę, Kajet czarny z pismem księżnej Zygmuntowej
38
RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 3. Dziennik 1830-1831, k. 56.
187
Lubomirskiej, Książka z notatkami księżny (Katarzyny Lubomirskiej)
z 1830 r., Albumy z fotografiami, Albumy z widokami.
Książę interesował się także przeszłością swego rodu. Świaczy o
tym nie tylko będące w jego księgozbiorze dzieło Władysława
Chomentowskiego: Przygody Xcia Lubomirskiego (1867). Zlecił
nieopatrznie badania genealogiczne nadwornemu literatowi i poecie,
autorowi Maura, Janowi Józefowi Staróżykowi, który okazał się
agentem policji. Staróżyk zapewniając często mecenasa o postępie
prac jeszcze częściej prosił o pomoc finansową (wypraszał u
pryncypała dodatkowe pieniądze m.in. na swój pogrzeb, na kuzynkę
Celińską i małego Władzia, itp.). Opracowując księgę (za którą z góry
pobrał honorarium) pt. Wyciągi historyczne rodu i czynów książąt
Lubomirskich korzystał m.in. z pamiętników Franciszka
Karpińskiego39.
W cytowanych spisach zostały wymienione książki i czasopisma,
które mają opis skrócony, złożony tylko z autora, nie zawsze pełnego
tytułu, bez roku i miejsca wydania (za to odnotowano ceny, czasami
pomijając autora), co nie zawsze pozwala na identyfikację druku.
Konstanty Lubomirski nie tylko zabiegał o zwiększenie
dochodów ze swoich dóbr. Był wzorowym gospodarzem, ojcem
rodziny, propagował literaturę fachową i nowoczesne metody
prowadzenia robót rolnych oraz gromadził prace z zakresu ekonomiki.
Mimo uwagi jaką przykładał do księgozbioru nie odznaczył się jednak
jako wybitny bibliofil i kolekcjoner. Toteż trudno go porównywać z
takimi postaciami, jak księżna Izabela Czartoryska, marszałek wielki
39
39 RGIA, Sankt Petersburg. F. 946, op. 1, d. 10, k. 3 i 4; tamże k. 5: "A
co się tyczy Wyciągów historycznych, które nieustannie kontynuuję i na które
już otrzymałem od Księcia Pana honorarium, te w każdym razie, gdybym
doprowadzić do końca nie mógł, Księciu Panu lub innemu zawsze
Lubomirskiemu przekażę [...] Daruj Mości Książę przydługiej petycji, ale
zwróć światłą uwagę na tę trójkę, a ponieważ "Boh lubił Trojcu" niech
Książę także dla Trojki raczy mieć względy. Przypomina mi się fakt gdy
Mickiewicz zszedł się z Puszkinem: lecz proszę nie brać to za żadną ujmę, bo
w moim sercu i duszy jest zawsze szacunek dla Księcia Pana i całej Jego
Rodziny! Mam zaszczyt być i pisać się Jaśnie Oświeconego Księcia, Waszej
Książęcej Mości obowiązanym sługą. Jan Józef Staróżyk. Autor Maura.
Pisałem w Warszawie w dzień św. Wojciecha 23 IV 1870 roku w mieszkaniu
przy ulicy Białoskórniczej nr 1."
188
litewski Ignacy Potocki, podkanclerzy Joachim Chreptowicz, Józef
Maksymilian Ossoliński czy Tadeusz Czacki. Omawiany księgozbiór
pałacowy przeznaczony był do użytku światłego arystokraty,
marszałka szlachty guberni wołyńskiej, bywalca petersburskich i
warszawskich salonów. Lubomirskiego można także uznać za
propagatora architektury neogotyckiej na Białorusi, popularyzatora
wśród ludności chłopskiej higieny i podstawowej wiedzy medycznej,
którą zdobył w obozach wojskowych odbywając kwarantannę po
kampaniach
tureckich,
gdzie
istniało
stałe
zagrożenie
epidemiologiczne. W działaniach tych wspierała go skutecznie żona
Katarzyna z Tołstojów Lubomirska, która podzielała bibliofilskie
zainteresowania męża.
Gen. Konstanty Lubomirski zmarł 25 IV 1870 r. Pozostawił
wdowę i trzy córki. Odziedziczyli oni jego majątek i księgozbiór. Na
podstawie testamentu ks. Konstantego Lubomirskiego połowa klucza
została przy Borystenowie zapisanym ks. Katarzynie, zaś druga
połowa, podzielona na trzy równe schedy po ok. 7000 dziesięcin,
przypadła ich córkom. W ten sposób Jadwiga ur. 1830 r., zamężna za
Adamem hr. Goetzendorf-Grabowskim, otrzymała Katiszyn-Jurcewo
z rezydencją, Anna Łubieńska – Konstantynów z folwarkami, zaś
Maria Ronikierowa – Wysokie z folwarkami. Po Jadwidze
Grabowskiej Jurcewo odziedziczyła zapewne jej córka Maria (1874–
1946), zamężna za ks. Hieronimem Druckim-Lubeckim (1861–1919)
z Nowo Pola.
189
Доўнар Л.І. (Мінск)
МІНСКАЯ ГУБЕРНСКАЯ ДРУКАРНЯ
(Паводле архіўных матэрыялаў)
Цалкам дзейнасць Мінскай губернскай друкарні не
з’яўлялася прадметам даследавання нашых вучоных. Хаця
часткова і трапляла ў кола навуковай зацікаўленасці такіх
беларускіх кнігазнаўцаў і гісторыкаў, як Яўгенія Умецкая, Адам
Мальдзіс, Захар Шыбека. “Казённы”, дзяржаўны статус Мінскай
губернскай друкарні, тым не менш, дае ёй шанц, ужо паводле
ўдакладненых архіўных матэрыялаў, а таксама па складу і аб’ёму
выдавецкай прадукцыі, на пэўную унікальнасць.
Калі звярнуцца да гісторыі выдавецкіх прадпрыемстваў
дзяржаўнага характару на тэрыторыі Беларусі, то неабходна
адзначыць, што аднымі з першых сярод тых, якія набывалі гэты
характар, былі Магілёўская прыдворная друкарня (1774–1844)
пад кіраўніцтвам С. Богуша-Сестранцэвіча, што фінансавалася
Расійскай імперыяй, і Гродзенская каралеўская друкарня (1775–
1802) пад кіраўніцтвам А. Тызенгаўза (а пазней –
К. Маліноўскага, Я. Ясінскага, Б. Рома), якая падтрымлівалася
польскім каралеўскім дваром. Рысы прадпрыемстваў дзяржаўнага
характару ў іх дзейнасці праявіліся праз дзяржаўную фінансавую
падтрымку, з аднаго боку, а з другога боку, друкарні.
Адначасова ў Расійскай імперыі ў 1773 г. ад 24 студзеня
пачаў дзейнічаць урадавы загад, якім прадугледжвалася
стварэнне ва ўсіх губернскіх цэнтрах губернскіх друкарняў – яны
павінны былі служыць мэтам “приказно-служителям облегчения,
а паче к постоянному выполнению налагаемых по входящим
документам резолюций” [22, с. 4] (не забываемся пры тым, што ў
1772 г. адбыўся першы падзел Рэчы Паспалітай). Магілёў ужо ў
Расіі, афіцыйнае адкрыццё губернскай друкарні ў Магілёве –
1833 г. Да гэтага яе функцыі выконвала друкарня С. БогушаСестранцэвіча. У 1797 г. адкрываецца губернская друкарня ў
Віцебску, у 1820 г. – у Гродне. Мінск увайшоў у склад Расійскай
імперыі пасля другога падзелу Рэчы Паспалітай у 1793 г. Аднак
толькі ў 1795 г. у горадзе былі адкрыты намесніцкае ўпраўленне,
190
палаты, земскія суды, прыказ грамадскага апекавання, дваранская
апека, губернскі і гарадавы магістраты і г. д. У 1796 г. на
тэрыторыі Беларусі праводзілася адміністрацыйная рэформа, у
сувязі з якой была створана Мінская губерня з губернскім
цэнтрам у Мінску [2, c. 264]. Афіцыйнай датай адкрыцця
губернскай друкарні ў горадзе прынята лічыць 1797 г. Аднак у
матэрыяле, змешчаным у “Кур’еры Віленьскім” за 1860 г. (№ 71,
с. 761) прыводзіцца выданне Мінскай губернскай друкарні
1796 г.: "Odezwa o spisie ludnosci za Najwyzszym rozkazem Jej
Cesarskiej Mosci Katarzyny II-ej". Сярод запісаў у справах Мінскага
губернскага праўлення за 1831 г., што захоўваюцца ў
Нацыянальным гістарычным архіве Беларусі (НГАБ), на якія
ўпершыню ўдалося натрапіць, чытаем: “...бывшими в Минске
Ксендзами Базилианами которых кляштор, по высочайшему
повелению обращен в Грекороссийскую Церковь, показана
Типография славянских и польских литер с одним станком,
учреждена в 1790 году[,] за присоединением здешнего Края к
российской державе в 1795 г., оная типография взята в ведомство
Губернского Начальства, коим оставлена при Губернском
Правлении, цена ее в то время простиралась на серебро, до 436
[руб.]. в 1798 году произведена переделка из словянских на
гражданские, [...] польских портившихся литер, с умножением
оных, и добавлением другого станка купленного в Москве...” [9,
арк. 98]. Такім чынам, гісторыя друкарні пачынаецца ўжо ў
1795 г. У 1800 г. у Мінскай губернскай друкарні працавалі 2
наборшчыкі, 2 тэрадоршчыкі (друкары) і пераплётчык [1, с. 106].
У 1812 г. Мінская губернская друкарня працуе як Друкарня
Дэпартамента. Кіраўніцтва друкарняй ажыццяўляў адзін з яе
супрацоўнікаў І.І. Стафановіч. Яму было даручана пераліць
рускія шрыфты на польскія і французскія. У гэты час друкарняй
выдаваліся бюлетэні аб ваенных дзеяннях французскага войска,
заклікі, пракламацыі, “Gazeta mińska tymczasowa” (выйшла 7
нумароў). У 1818 г. на падтрымку Мінскай губернскай друкарні
Міністэрства фінансаў Расійскай імперыі выдаткавала 2400
рублёў адзінаразовай дапамогі на “исправление типографии” і па
350 рублёў штогадовага ўтрымання [4, арк. 96]. Прыкладна ў
гэты ж час Мінскае губернскае праўленне заключае кантракт з
прыватным мінскім друкаром Зымелем Хацкелевічам Прэсам, які
191
бярэ на сябе ўтрыманне друкарні з чатырма наборшчыкамі,
пераборшчыкам і памочнікам [9, арк. 96]. Такім чынам,
“казённая” друкарня, якая знаходзілася пры Губернскім
праўленні для “тиснения бумаг на российском и польском диалектах” [5, арк. 5] стала “казённа”-камерцыйным прадпрыемствам.
Губернскае
начальства
калі-нікалі
таксама
выказвала
зацікаўленасць справамі друкарні. Так, у 1831 г. мінскім
губернатарам графам Сяргеем Рыгоравічам Строганавым была
прызнана неабходнасць тэхнічнага ўдасканалення друкарні, а
таксама – “иметь для надзора вообще по типографии особого
смотрителя, с жалованьем по 100 серебром в год, пять наборщиков, 1 перенаборщика, 1 мальчика” [9, арк. 100].
З 1833 г. Віленскі цэнзурны камітэт пачынае справу ў
адносінах “содержателя Минской Казенной типографии Пресса”
аб друку без дазволу цэнзуры кнігі пад загалоўкам “Pieśni
nabożne” ў яго прыватнай друкарні ў 1826 і 1830 гг. [6, арк. 16]. У
выданні, як адзначалася, “находятся песни неблагонамеренные и
несогласные с теперешним политическим состоянием здешнего
края, распространение коих [...] могло бы произвести вредное
действие” [6, арк. 1–4]. Па распараджэнні Губернскага праўлення
ў 1835 г. мінскі мешчанін З.Х. Прэс быў адхілены ад ўтрымання
“казённай” друкарні і загадвання ёю не толькі па прычыне
заканчэння кантракта [12, арк. 1396–1402]. Пасля праверкі
Мінскай губернскай друкарні ў 1834 г. выявіліся недахопы ў яе
абсталяванні, якія Прэс павінен быў пакрыць. Аднак асноўнай
прычынай былі, хутчэй за ўсё, “Pieśni nabożne”. У выніку чаго
З. Прэсу прыйшлося развітацца і з прыватнай друкарняй.
Адной з ранніх справаздач Мінскай губернскай друкарні,
якая захавалася ў НГАБ, з’яўляецца справаздача Мінскага
грамадзянскага губернатара “о приходе и расходе и остатке сумм
по типографии” за 1846 г., з якой відаць, што ў Мінскай
губернскай друкарні ўжо быў “смотритель” (ён жа начальнік
Газетнага стала), 2 яго памочнікі, 6 наборшчыкаў, 4 іншыя
служачыя і 5 хлопчыкаў (вучняў). На ўсіх служачых за год
прыйшлося “жалованья” ў памеры 1268 руб. 20 кап. У дадатку да
справаздачы прыкладзены каштарысы “Деньгам, полученным от
разных мест и лиц в число типографских сумм по Минскому Губернскому Правлению”, дзе пералічаны каля 50 заказчыкаў
192
дзяржаўных устаноў Мінскай губерні. Найбольшыя заказы
паступалі з Мінскага павятовага казначэйства, Мінскай гарадской
думы, Мінскай палаты дзяржаўных маёмасцяў, Слуцкага
гарадавога магістрата, Навагрудскага гарадавога магістрата,
Рэчыцкай гарадской думы, Мазырскай гарадской думы і іншых
[10, арк. 1216–1247].
У справаздачы губернатара за 1850 г. адзначаецца, што
“...казенная типография преимущественно занята печатанием
указов, циркуляров и ведомостей и другими подобными официальными работами, частными же весьма мало. Состояние типографии удовлетворительно”. У 1850 г. яе прыбытак за прыватныя
работы склаў больш за 3 тыс. руб. серабром. Пры Мінскай губернскай друкарні існавала Бібліятэка з фондам у 2265 кніг [7,
арк. 35]. Аднак ужо пад канец 1859 г. Мінскім губернскім
праўленнем было прызнана, што друкарня, якой з 1855 г. не
выдзялялася з казны неабходнай сумы, прыйшла “в расстроенное
положение, станки и машины ее требуют починки и нового устройства, а буквы или перелития или покупки новых” [11, арк. 604
адв.]. І хаця прыбытак Мінскай губернскай друкарні за 1859 г.
склаў больш за 5 тыс. руб., у падрыве дзейнасці былі
абвінавачаны прыватныя друкарні [11, арк. 608 адв.]. “Частная
типография Еврея Дворжеца и другая с литографией вновь открытая чиновником Адамовичем поставлены в такое положение,
что независимо означенных присутственных мест и воинских учреждений, все частные лица, а в особенности купечество и аптеки
обращаются к ним с своими заказами; Губ. Тип. при таких обстоятельствах не имеет решительно от них никакого дохода” [11,
с. 602–603]. У 1861 г. на ўладкаванне Мінскай губернскай
друкарні “выписаны из известной Типографии и Словолитни Селивановского [з Масквы – Л.Д.], разного рода литеры новых
шрифтов с бордюрами, цветными линейками и другими украшениями, в большом и малом размере, с новым для печатания аппаратом, кроме того приобретена для отлиграфирования из фабрики
Шембера в Вильне автографическая машина, по которой в короткое время заготавливаются несколько сот экземпляров, а всего
оригинала может быть отпечатано 10000 и более [...]. Со стороны
Губернского Правления приняты меры, чтобы заказы
исполнялись немедленно [...] по ценам значительно низшим
193
нежели в частных типографиях” [3, с. 64]. Аб тэхнічных
новаўвядзеннях і новай тарыфнай плаце за паслугі было
паведамлена ад імя віцэ-губернатара ў “Минских губернских
ведомостях” (Отд. ІІ. Ч. неофиц. К 13 марта 31 дня 1861).
Шэраг наступных архіўных дакументаў за перыяд з 1862 г.
да пачатку ХХ ст. прадстаўлены “Книгами на записки прихода и
расхода бумаги...” [15], “Книгами о приходе и расходе специальных средств...” [20], “Делами о лицах, служащих в Минской губернской типографии” [13, арк. 1–85], “Списками лиц, коим выданы награды и пособия...” [14], “Сметами и отчетами” [16,
арк. 5–78], “Реестрами расходов...” [16, арк. 253–305], “Счетами”
[18]. Сёння, зразумела, па гэтых дакументах рэвізію Мінскай
губернскай друкарні не правядзеш, але ўсё ж яны даюць
магчымасць прасачыць не толькі фінансавы бок у дзейнасці
прадпрыемства, але і якім чынам адбываліся рост і развіццё
прадпрыемства, шырыліся яго сувязі са словалітнямі, папяровымі
фабрыкамі і крамамі Масквы, Санкт-Пецярбурга [21], Вільні,
Лейпцыга [17, арк. 1–4].
Уздым дзейнасці друкарні прыходзіцца на пачатак ХХ ст.
(1906–1914 гг.), калі за адзін год выдавалася такая ж колькасць
выданняў, як за першае трыццацігоддзе яе існавання. Ужо
пачынаючы з другой паловы 1860-х гг. можна адзначыць у
дзейнасці Мінскай губернскай друкарні стабільнасць, якая
выяўлялася ў штогадовым друку ад двух да шасці кніжных
выданняў. На пачатку 1890-х гг. Мінская губернская друкарня
налічвала ў сваім складзе да 30 супрацоўнікаў [16, арк. 29–31]. Па
неабходнасці пры ўзрастанні колькасці заказаў на друк
павялічваўся склад рабочых па найму [16, арк. 305 адв.]. Асноўны
прыбытак Мінская губернская друкарня атрымлівала менавіта за
прыватныя друкарскія работы, а таксама за аб’явы, якія
друкавала ў “Минских губернских ведомостях” [16, арк. 25].
У ліку заказчыкаў разнастайнай друкаванай прадукцыі
Мінскай губернскай друкарні былі фабрыкі і заводы г. Мінска
(каля 40) і Мінскай губерні – гэта скураныя, піваварныя,
кафельныя, шпалерныя, цагляныя, крухмальныя, тытунёвыя і
іншыя фабрыкі і заводы [19, арк. 1–2], а таксама мінскія
друкалітаграфіі Х.Я. Дворжаца, Б.І. Саламонава, І.І. Тасьмана [19,
арк. 197–353].
Кнігавыдавецкая
прадукцыя
ў
друкарні
194
заказвалася ўрадавымі ўстановамі (валаснымі і мяшчанскімі
праўленнямі губерні, паліцэйскімі ўстановамі), а таксама
прыватнымі асобамі і ўстановамі. Каб дасягнуць найбольшай
прадуктыўнасці, Мінскай губернскай друкарні неабходна было
весці планамерную, разлічаную па часе работу. Аднак, як
адзначаў яе кіраўнік М.Ю. Вагнер, "какая же может быть
планомерность в работе Губернской Типографии, если она находится почти во власти учреждений, пользующихся бесплатно услугами ее, и допускающий самый невозможный произвол по отношению к Типографии, каждый даже писец из этих учреждений
считает своим правом распоряжаться Губернской Типографией.
Вместо того, чтобы присылать заказы на потребность всего года
и в начале года, когда Типография не так обремлена работой, заказы присылаются ежедневно и по несколько раз на день в продолжении целого года [...]; к концу же года, когда Типография
наиболее бывает занята платными работами, присылка таких заказов еще усиливается. Требования о скорейшем исполнении таких заказов сопровождаются просьбами, угрозами жаловаться и
сваливанием вины на Типографию в случае несвоевременности
исполнения бумаг за неимением бланков. Все такие спешные
работы нарушают порядок, вносят в дело хаос, остановку в
работе и причиняют большой убыток, так как с машины
приходится снимать начатые печатные формы, разрушая
пристройку, а наборные материалы приходится извлекать из
форм уже набранных, но еще не отпечатанных, т. е. налаженное
дело приходится разрушать, чтобы потом вновь его делать" [8,
арк. 25–26]. Тым не менш, дзяржаўны статус друкарні абавязваў
цвёрда трымацца вызначанага кірунку. "В то время как всё
вокруг Типографии вертелось в вихре освободительного
движения [1905 г. – Л.Д.], – всё бастовало, всё безобразничало,
бастовали даже правительственные учреждения, Губернская
Типография,
осажденная
революционерами,
неуклонно
исполняла свои обязанности, работая даже по ночам, т. к.
вследствие забастовки и беспорядков, работа в типографии
увеличилась" [8, арк. 30–31].
У выніку па дадзеных Міністэрства ўнутраных спраў
Расійскай імперыі Мінская губернская друкарня ў 1906 г. з усіх
70-ці губернскіх друкарняў па атрыманню прыбытку выйшла на
195
трэцяе месца, уступаючы толькі Пермскай і Віленскай [8, арк. 24–
25]. Менавіта з 1906 г. адзначаецца новы і даволі значны рост у
кнігавыданні губернскай друкарні Мінска. Такія фактары, як
своечасовае тэхнічнае пераабсталяванне і фінансава-прыбытковая
ўстойлівасць
зрабілі
Мінскую
губернскую
друкарню
канкурэнтаздольным прадпрыемствам. Пік кнігадрукавання ў
1914 г. для друкарні, як і для шэрага іншых прадпрыемстваў,
змяніўся на рэзкі спад. Аб’ектыўнымі таму прычынамі сталі
дзеянні Першай сусветнай вайны, што асабліва негатыўна
адбілася на казённых выдавецтвах.
За час сваёй дзейнасці Мінская губернская друкарня
надрукавала звыш 300 кніжных выданняў, што склала больш за
10 % ад усёй кнігавыдавецкай прадукцыі Мінска 1795–1917 гг.
Выданні друкарні да 1845 г. выходзілі ў асноўным на польскай
мове, адзінкавыя – на латыні, а таксама з тэкстамі на рускай мове,
якія склалі 88,7 % (274 выд.) ад усёй выдадзенай друкарняй
прадукцыі. Што тычыцца выданняў на польскай мове, то яны
склалі 7,1 % (22 выд.); з польска-рускімі тэкстамі – 1,9 % (6 выд.);
з польска-лацінскімі і руска-лацінскімі – 2,2 % (7 выд.).
Першыя кнігі ў Мінску, надрукаваныя грамадзянскім
шрыфтам, першыя навуковыя і вучэбныя выданні былі заслугай і
Мінскай губернскай друкарні. “Минские губернские ведомости”,
“Памятные книжки Минской губернии”, “Обзоры Минской
губернии”, якія выдаваліся Мінскай губернскай друкарняй, сёння
справядліва лічацца важкімі гісторыка-краязнаўчымі крыніцамі.
У выніку комплекснага вывучэння архіўных дакументаў і
выдавецкай прадукцыі Мінскай губернскай друкарні можна
адзначыць, што гэта была першая губернская друкарня на
тэрыторыі Беларусі не толькі па часе заснавання: на працягу
сваёй дзейнасці з 1795 па 1917 гг. яна ўтрымлівала першынства
сярод іншых губернскіх друкарняў Беларусі па колькасці
выдадзенай прадукцыі, была, нягледзячы на актыўнае развіццё
прыватнага друку, канкурэнтаздольным прадпрыемствам.
196
ЛІТАРАТУРА
4. Белоруссия в эпоху феодализма. Мн., 1961. Т. 3. 626 с.
5. Гісторыя Беларусі: У 2 ч. / Пад рэд. Я.К. Новіка і Г.С. Марцуля.
Мн., 1998. Ч. 1. 416 с.
6. НГАБ. Ф. 24, воп. 1, спр. 1270.
7. НГАБ. Ф. 295, воп. 1, спр. 129.
8. НГАБ. Ф. 295, воп. 1, спр. 359.
9. НГАБ. Ф. 295, воп. 1, спр. 417.
10. НГАБ. Ф. 295, воп. 1, спр. 1077.
11. НГАБ. Ф. 295, воп. 1, спр. 7675.
12. НГАБ. Ф. 299, воп. 1, спр. 207.
13. НГАБ. Ф. 299, воп. 1, спр. 321.
14. НГАБ. Ф. 299, воп. 1, спр. 505.
15. НГАБ. Ф. 299, воп. 1, спрв. 812.
16. НГАБ. Ф. 299, воп. 2, спр. 15204.
17. НГАБ. Ф. 299, воп. 2, спр. 15931; Ф. 456, воп. 1, спр. 5; спр. 16.
18. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 1; спр. 2; спр. 262; спр. 264.
19. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 5.
20. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 8.
21. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 10; спр. 11.
22. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 11.
23. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 264; спр. 267, спр. 268; спр. 276.
24. НГАБ. Ф. 456, воп. 1, спр. 276; спр. 10.
25. Семенников В.П. Литературная и книгопечатная деятельность
в провинции в конце XVIII – начале ХІХ веков. Пб., 1911. С. 4.
197
Plis Jerzy (Lublin)
WYDAWNICTWA BIAŁORUSKIE MISJI WSCHODNIEJ
OO. JEZUITÓW W POLSCE (1923–1939)
Kościół katolicki w Polsce u progu niepodległości stanął wobec
problemu wyboru koncepcji działań wśród prawosławnych (często
potomków byłych unitów), przywiązanych do swoich tradycji
1
religijnych, a jednocześnie ciążących ku katolicyzmowi . Zarysowały
się w tym względzie trzy zasadnicze koncepcje: 1) przyjmowania
prawosławnych bezpośrednio do Kościoła katolickiego w rycie
łacińskim, 2) prowadzenia pracy duszpasterskiej przez kapłanów
przygotowanych do sprawowania nabożeństw i udzielania
sakramentów w dwu obrządkach: łacińskim i wschodnim, według
życzeń wiernych, 3) wprowadzenia nowego obrządku: bizantyjskosłowiańskiego, nazywanego często wschodniosłowiańskim, słowiańskim,
albo też neounią. Zwolennikami pierwszej koncepcji, tj. katolicyzacji
poprzez szerzenie obrządku łacińskiego, który tradycyjne utożsamiano
na kresach wschodnich z polskością, byli m. in. ordynariusz lubelski
2
Marian Fulman i metropolita wileński Romuald Jałbrzykowski . Za
birytualizmem opowiadali się arcybiskup mohylewski Edward von der
Ropp i ordynariusz miński (od 1925 r. biskup piński) Zygmunt
1
W granicach państwa polskiego po ustaleniu jego wschodnich granic
znalazło się ponad 3 mln ludności prawosławnej, zamieszkującej w
województwach: białostockim, poleskim, lubelskim, łuckim, nowogródzkim i
wileńskim. Większość wiernych w Cerkwi prawosławnej stanowili Ukraińcy
i Białorusini. Natomiast wśród duchowieństwa przeważali Rosjanie.
Wspomnieć też należy o staroobrzędowcach, którzy posiadali 52 gminy
wyznaniowe w województwach: wileńskim, nowogródzkim i białostockim
pod nazwą Wschodnia Cerkiew Staroobrzędowa.
2
Krasowski K. Episkopat katolicki w II Rzeczypospolitej. Warszawa;
Poznań, 1992. S. 183; Meysztowicz W. Poszło z dymem: Gawędy o ludziach i
czasach. Warszawa, 1989. S. 158; Stępień S. Nowa unia kościelna: Obrządek
bizantyńsko-słowiański // Polska – Ukraina: 100 lat sąsiedztwa. Przemyśl,
1994. T. 2. S. 150–151.
198
3
Łoziński . Rzecznikiem trzeciej koncepcji, tj. obrządku bizantyńskosłowiańskiego, a zarazem głównym inicjatorem i organizatorem akcji
neounijnej, był biskup podlaski Henryk Przeździecki.
Najwięcej nawróceń wśród prawosławnych w pierwszych latach
niepodległości było w diecezji podlaskiej, gdzie nadal była żywa
pamięć o brutalnym prześladowaniu unii przez władze carskie.
Ludność prawosławna, przechodząc na katolicyzm, wybierała
obrządek łaciński. Nikt nie przyjmował obrządku greckokatolickiego.
Pamiętano, jak się wydaje, o niechlubnej roli ukraińskiego
duchowieństwa unickiego, sprowadzonego z Galicji przez władze
carskie, które przyczyniło się do ostatecznej likwidacji unii na terenie
4
Chełmszczyzny i Podlasia .
Liczba prawosławnych w diecezji podlaskiej po 1920 r.,
podobnie było w diecezjach kresowych, wybierających obrządek
łaciński, gwałtownie spadała. Zderzające się konwersje miały
charakter indywidualny. Spowodowane to było zorganizowaniem się
na nowo i wzmocnieniem Cerkwi prawosławnej, faworyzowanej
przez władze państwowe, zabiegające w tym czasie o uzyskanie zgody
5
jej hierarchii na autokefalię, i wzrostem agitacji ukraińskiej .Ważną
rolę odgrywało też mocne przywiązanie ludności prawosławnej do
swego obrządku, która miała jednocześnie świadomość tego, że jej
przodkowie zostali napędzeni do prawosławia siłą. Od 1922 r.
prawosławni z Podlasia, powracający do Kościoła katolickiego, coraz
częściej zaczęli kierować do bp. H. Przeździeckiego petycje o
3
Bp. Z. Łoziński opracował w tej sprawie specjalny memoriał: O
sposobie usunięcia i zapobiegania rozterkom, jakie między katolikami
różnych obrządków zwykły powstawać, który przedstawił na zjeździe
episkopatu w Gnieźnie (1919 r.) oraz przekazał za pośrednictwem nuncjusza
Achillesa Rattiego papieżowi Benedyktowi XV.
4
Czarnymi zgłoskami w dziejach unii zapisał się zwłaszcza ks. Marceli
Popiel, ukraiński duchowny, ostatni z woli władz carskich administrator
unickiego biskupstwa chełmskiego (1871–1875), który wraz z dziewięcioma
dostojnikami unickimi podpisał w katedrze chełmskiej w dniu 2 marca 1875
r. prośbę o przyjęcie ich do Cerkwi prawosławnej.
5
Por. m. in. Wilk S. Episkopat Kościoła katolickiego w Polsce w latach
1918–1939. Warszawa, 1992. S. 169; Papierzyńska-Turek M. Między
tradycją a rzeczywistością: Państwo wobec prawosławia 1918–1939.
Warszawa, 1989. S. 105–120.
199
utworzenie parafii katolickich obrządku wschodniego i poddanie ich
6
pod jurysdykcję metropolity Andrzeja Szeptyckiego . Bp
H. Przeździecki odpowiadał w takich przypadkach, że na Podlasiu
pasterzem jest biskup podlaski, a nie A. Szeptycki, metropolita lwowski
7
Kościoła greckokatolickiego w Galicji . Napływały też do bp
H. Przeździeckiego prośby od mieszkańców niektórych wsi, którzy
uznając go za swego pasterza, prosili o przysłanie kapłanów obrządku
wschodniego.
W tym miejscu należy wspomnieć o działaniach Kościoła
greckokatolickiego z Galicji, niezwykle silnie związanego z
narodowym ruchem ukraińskim, na rzecz wznowienia unickiej
8
diecezji chełmskiej . Głównym inspiratorem tych działań był sam
metropolita lwowski – abp A. Szeptycki. Pierwsze próby w tym
względzie podjęto już w 1905 r., kolejne w latach I wojny światowej
(1915, 1917, 1918). Najdalej idące konsekwencje dla akcji unijnej
oraz wzajemnych stosunków między Kościołem rzymskokatolickim i
greckokatolickim miała niekanoniczna próba wskrzeszenia przez abp
A. Szeptyckiego unickiej diecezji chełmskiej w 1918 r.
Bp H. Przeździecki, który był najbardziej zaangażowany w
sprawę obrządku wschodniego, przygotował plan pracy wśród
prawosławnych, który podczas pobytu w Rzymie jesienią 1923 r.
9
przedstawił papieżowi Piusowi XI . Projekt bp H. Przeździeckiego
spotkał się, dzięki poparciu go przez generała jezuitów o.
6
Wilk S. Op. cit. S. 169.
Było to zgodne ze stanowiskiem Stolicy Apostolskiej. W 1919 r.
papież Benedykt XV postanowił, o czym poinformował biskupów polskich
nuncjusz A. Ratti na zjeździe episkopatu w Gnieźnie (26-30 VIII 1919), aby
w tych diecezjach, na których terytorium nie było biskupów
grekokatolickich, jurysdykcję nad wiernymi obrządku wschodniego
wykonywali biskupi łacińscy z obowiązkiem zaspokojenia ich potrzeb
wynikających z kultu i języka.
8
Por. Grabowski R. Likwidacja unickiej diecezji chełmskiej i próby jej
wznowienia // Nasza Przyszłość. 1989. T. 71. S. 255–309.
9
Autorstwo planu przypisuje się również bp Micheal’owi d’Herbigny,
stojącemu na czele papieskiej Komisji “Pro Russia” (Wyczawski H.E. Ruch
neounijny w Polsce w latach 1923–1939 // Studia Theologica Varsaviensa.
1970. № 1. S. 113; Krasowski K. Op. cit. S. 182).
7
200
Włodzimierza Ledóchowskiego, z życzliwym przyjęciem papieża. 10
listopada 1923 r., w dwa miesiące po ostatecznym rozstrzygnięciu
przez Radę Ambasadorów przynależności Galicji Wschodniej, bp H.
Przeździecki otrzymał z Kongregacji dla Kościoła Wschodniego
instrukcję Zelum amplitudinis, zawierająca praktyczne wskazania
odnośnie zasad i metod pracy unijnej. “Kościół katolicki –
stwierdzano w niej – zostawia nietknięte te wszystkie obrzędy i
dyscyplinę, jakich Kościół trzymał się i jakie się znajdują w jego
starożytnych i czcigodnych rytuałach. Szczególnie zaś na to trzeba
uważać tam, gdzie znajdują się prawosławni pragnący przyłączyć się
do Kościoła katolickiego, tu bowiem wszelka zmiana (novitas)
obrządku wywołuje zamieszanie tylko i zgorszenie wśród
10
dysydentów” . Dekret z pełnomocnictwem tworzenia pod własną
jurysdykcją nowego obrządku otrzymał bp H. Przeździecki 21
stycznia 1924 r. Te same pełnomocnictwa w kwietniu 1924 r.
otrzymali również biskupi: wileński, miński, łucko-żytomierski i
lubelski. Wkrótce przystąpiono do organizowania pierwszych parafii
obrządku bizantyńsko-słowiańskiego.
Nowy obrządek był bardzo zbliżony do prawosławia. Odróżniały go
tylko dogmaty katolickie. Cała liturgia była sprawowana jak w
prawosławnym obrządku synodalnym. Zmiany polegały przede
wszystkim na uznaniu zwierzchnictwa papieża, wprowadzeniu do
ektenii imienia papieża i biskupa oraz dodaniu Filioque do wyznania
wiary. Wprowadzono również zakaz rozwodów oraz kilka nowych
świąt.
Wygląd
zewnętrzny
świątyń,
język
liturgiczny
(cerkiewnosłowiański), strój i wygląd duchownych (szaty, krzyże na
piersiach, brody, długie włosy) pozostawały takie same jak w
11
prawosławiu . W kontaktach z ludnością, w kazaniach oraz
nabożeństwach pozaliturgicznych posługiwano się początkowo
językiem rosyjskim.
Zasadnicze decyzje w sprawie nowego obrządku podjęto na
konferencji biskupów kresowych w Wilnie (9 XI 1926).
Postanowiono, ze „biskupi Polski powinni dążyć wytrwale do
10
Pamiętnik I-szej Konferencji Kapłańskiej w sprawie Unii Kościelnej
w Pińsku (23–24 IV 1930 roku). Pińsk, 1931. S. 90.
11
Łomacz B. Praca duszpasterska duchowieństwa neounickiego
(Diecezja podlaska w latach 1923–1939) // Novum. 1980. № 5. S. 95–103.
201
pozyskania prawosławnych dla Kościoła katolickiego: 1)
pozostawiając im obrządek, jaki pragną, 2) nauczając ich w języku, w
którym pragną słuchać nauk, 3) tworząc parafie tam, gdzie się
12
znajdują większe skupiska nawróconych” .
Biskup podlaski H. Przeździecki pragnął oprzeć się w akcji
unijnej na Towarzystwie Jezusowym. Przebywając w Rzymie jesienią
1923 r., odbył stosowne rozmowy w tej sprawie z generałem zakonu o.
W. Ledóchowskim, który zdecydował się na utworzenie gałęzi
wschodniej Towarzystwa i użycie jej do pracy misyjnej na
wschodnich rubieżach Rzeczypospolitej. Latem 1924 r. przybyło na
Podlasie dwóch jezuitów: Karol Bourgeois, z pochodzenia Francuz,
który przyjął już wcześniej obrządek wschodni, aby nieść pomoc
zbliżającym się do Kościoła katolickiego emigrantom rosyjskim we
Francji, i o. Michał Malinowski, pochodzący z diecezji wileńskiej,
który pozostał przy obrządku łacińskim. Udali się w okolice
Włodawy, gdzie podjęli próbę utworzenia parafii neounickiej w
miejscowości Hola. Podjęte działania w tym względzie, z powodu
nieznajomości terenu oraz niedostatecznego przygotowania do pracy
misyjnej wśród prawosławnych, nie przyniosły jednak spodziewanego
rezultatu.
Sami ojcowie, jak tez przełożeni zakonni przekonali się, że dla
rozwinięcia pracy misyjnej wśród prawosławnych Towarzystwo musi
posiadać stały punkt oparcia w postaci własnego domu. Sposobność
utworzenia takiego domu nadarzyła się rychło dzięki hojności hr.
Władysława Pusłowskiego, właściciela dóbr Albertyn w diecezji
wileńskiej, który o. Stanisławowi Sopuchowi, przełożonemu
prowincji polskiej zakonu ofiarował na ten cel leżący w jego majątku
budynek wraz z ogrodem. Jezuici mieli w zamian, poza praca misyjną,
zająć się obsługą kaplicy łacińskiej przeznaczonej dla miejscowych
Polaków.
Albertyn była to niewielka miejscowość, licząca ok. 2000
mieszkańców, otoczona lasami, odległa 4 kilometry od powiatowego
Słonimia, położona przy linii kolejowej Warszawa-Moskwa. Na
12
Przeździecki H. O stanie pracy unionistycznej w Polsce: Mowa
wypowiedziana na Zjeździe w Welhradzie w lipcu 1927 r. // Listy pasterskie i
przemówienia 1918–1928. Poznań, 1928. S. 389.
202
przełomie XIX i XX w. pobudowano w Albertynie kilka fabryk, które
zniszczyła jednak wojna.
Ojcowie K. Bourgeois i M. Malinowski przybyli do Albertyna w
drugiej połowie października 1924 r. Do ofiarowanego domu
wprowadzili się, po dokonaniu niezbędnych prac adaptacyjnych, już 4
listopada tegoż roku. Dzień ten uważa się za datę narodzin klasztoru
albertyńskiego i początek Misji Wschodniej OO. Jezuitów w Polsce.
O.K. Bourgeois urządził w jednym z pokoi niewielką kaplicę
wschodniego obrządku, do której zaczęli zaglądać miejscowi
prawosławni. Wyjeżdżał też w teren, aby lepiej poznać warunki
planowanej pracy misyjnej. O.M. Malinowski zajął się natomiast
obsługą kaplicy łacińskiej.
W lipcu 1925 r. przybyli do Albertyna kolejni jezuici obrządku
wschodniego: Antoni Dąbrowski, Marceli Wysokiński i Włodzimierz
Piątkiewicz, który został na miejsce o. K. Bourgeois przełożonym
13
domu . O.W. Piątkiewicz, który w wieku 60-ciu lat przejął obrządek
wschodni, przyczynił się, pełniąc obowiązki superiora i przełożonego
Misji Wschodniej, dzięki swojemu wieloletniemu doświadczeniu w
kierowaniu placówkami zakonnymi, do rozwoju ośrodka w
14
Albertynie, który stał się centrum prac unijnych w Polsce . W czasie
jego przełożeństwa erygowano w Albertynie parafię neounicką oraz
nowicjat
wschodniego
obrządku.
Ofiarowany
przez
hr.
13
Bourgeois O.K. (1887–1963) został odwołany z Polski i przeniesiony
do Czechosłowacji. W latach 1927–1931 był nauczycielem języka
francuskiego w Pradze, następnie pracował w Estonii (1932–1946), a później
wśród emigrantów rosyjskich w Sao Paulo, w Brazylii (1950–1963)
(Paluszkiewicz F. Mały słownik jezuitów w Polsce. Warszawa, 1995. S. 32).
14
Piątkiewicz O.W. (1865–1933) po otrzymaniu święceń kapłańskich
wykładał teologię dogmatyczną w kolegium krakowskim (1894–1895, 1898–
1904). Następnie był superiorem rezydencji we Lwowie (1902–1904),
sekretarzem asystencji niemieckiej w Rzymie (1904–1906), rektorem kolegium
krakowskiego (1906–1908), i prowincjałem galicyjskim (1908–192). W
czasie I wojny światowej pracował jako misjonarz na Śląsku i w
Poznańskiem. W latach 1915–1918 był superiorem rezydencji w
Stanisławowie, a następnie w Krakowie (1922–1925). Od 1925 r. aż do
śmierci w 1933 r. przybywał w Albertynie (Urban J. Ś.P. protoigumen
Włodzimierz Piątkiewicz // Oriens. 1933. Z. 3. S. 83–85; Słownik polskich
teologów katolickich (SPTK). Warszawa, 1983. T. 6. S. 665–666).
203
W. Pusłowskiego dom, w związku z powstaniem nowicjatu, okazał się
zbyt ciasny. Powiększono go przez nadbudowanie piętra i
mieszkalnego poddasza. W latach 1927–1929 do garstki jezuitów
wschodnich, obciążonych coraz liczniejszymi obowiązkami, dołączyli
nowi kapłani: Paweł Macewicz, Edward Wojtczak, Filip de Régis i
Antoni Niemancewicz. Ostatni lata pracowitego życia o W.
15
Piątkiewicza zatrute zostały z powodu kampanii antyunijnej .
Nowym superiorem domu w Albertynie, po śmierci o.
16
W. Piątkiewicza w 1933 r., został o. Antoni Ząbek . Jego dwuletni
rządy były czasem pewnego wytchnienia. Zelżała nagonka antyunijna.
Praca duszpasterska mogła się toczyć bardziej normalnym trybem.
W 1935 r. przybywa do Albertyna nowy przełożony – o.
Stanisław Rzepko-Łaski, po ukończeniu studiów teologicznych w
Rzymie. Doprowadza on do wzniesienia obok siebie dwóch świątyń:
łacińskiej i wschodniej.
Sama parafia neounicka w Albertynie erygowana została 24 lipca
1925 r. przez ówczesnego biskupa wileńskiego Jerzego Matulewicza.
17
W 1935 r. liczyła 485 wiernych . Od 1929 r. pracowały w Albertynie
Siostry Misjonarki Serca Jezusowego (obrz. wsch.), które prowadziły
18
tu przedszkole i ochronkę dla dzieci unickich .
Jezuitom z Albertyna powierzono też powstałą w 1925 r. parafię
neounicką w oddalonych o 17 kilometrów Synkowiczach. Do parafii
przyłączyło się blisko 2 tys. prawosławnych. Część z nich na początku
19
lat trzydziestych powróciło do dawnego obrządku . W 1934 r. władze
zakonne, zniechęcone nieprzychylnymi działaniami wobec parafii w
Synkowiczach, zwróciły się z prośbą do metropolity wileńskiego o
przekazanie jej duchowieństwu diecezjalnemu.
15
W celu wyjaśnienia narosłych wobec akcji unijnej nieporozumień
ogłosił broszurę: Prawda o Albertynie: W odpowiedzi p. Wł. Jeśmanowi z
Berdowicz i ks. kan. Ad. Abramowiczowi z Białegostoku. Kraków, 1932.
16
Ząbek O.A. (1899–1989) po opuszczeniu Albertyna pracował w
Wilnie.
17
Urban J. Zakony obrządku bizantyjsko-słowiańskiego // Pirożyński M.:
Zakony męskie w Polsce. Lublin, 1937. S. 306.
18
Pirożyński M. Zakony żeńskie w Polsce. Lublin, 1935. S. 228–229.
19
Oriens. 1933. Z. 6. S. 188.
204
Trzecią placówką, którą powierzono jezuitom z Albertyna, była
parafia neounicka z kościołem poaugustiańskim w Wilnie. W 1928 r.
przybył do Wilna o. P. Macewicz, który poświęciwszy się pracy
unijnej, założył nowe zgromadzenie żeńskie obrządku wschodniego –
Siostry Misjonarki Serca Jezusowego. Celem zgromadzenia, które w
grudniu 1928 r. zatwierdził abp R. Jałbrzykowski, była praca misyjna
wśród
prawosławnych.
Dom
macierzysty
zgromadzenia,
pozostającego nadal pod duchową opieką o. P. Macewicza, znajdował
się w Wilnie. Siostry zajmowały się prowadzeniem szkół,
sierocińców, burs, i ochronek. W połowie lat trzydziestych
zgromadzenie posiadało cztery domy w Polsce (Wilno, Albertyn,
Berezno, Dubno) i jeden w Estonii (Narwa).
W 1934 r. utworzono w Wilnie niższe seminarium duchowne, z
którego mieli się rekrutować kandydaci do nowicjatu obrządku
wschodniego w Albertynie. Zakład ten, liczący z początku niewielu
uczniów, oddano pod opiekę o. P. Macewiczowi, który kierował nim
do 1938 r.
W pierwszych latach istnienia misji grupa jezuitów wschodnich
powiększyła się jedynie przez przyjmowanie obrządku wschodniego
przez zakonnych kapłanów łacińskich. Sprawą pilną stawało się
powołanie własnego nowicjatu formującego młodzież zakonną od
samego początku w atmosferze obrządku wschodniego. Został on
erygowany w Albertynie jesienią 1926 r. Przez nowicjat w latach
1926–1936 przeszło ponad 80 osób, z których jednak nie wiele ponad
połowę przetrzymało tę próbę.
Jednym z najważniejszych problemów, przed którym stanął nowy
obrządek, było przygotowanie własnych kapłanów. Nowo powstające
placówki parafialne w pierwszych latach akcji unijnej powierzano
księżom konwertytom z prawosławia lub nielicznym kapłanom
łacińskim, którzy przyjęli obrządek wschodni. Wśród konwertytów
przeważali księża prawosławni zawiedzeni w swojej karierze,
najmniej wartościowi, szukający szans życiowych w innym wyznaniu,
często skłóceni z własną władzą duchowną i unikający w ten sposób
20
przykrych dla siebie konsekwencji . Szczególnie głośnym echem
odbiła się sprawa konwersji archimandryty Filipa Morozowa
20
Papierzyńska-Turek M. Op. cit. s. 411; Meysztowicz W. Op. cit.
S. 158.
205
(usuniętego wcześniej z funkcji rektora seminarium prawosławnego w
Wilnie), który zawiedziony w swych oczekiwaniach (liczył na
otrzymanie sakry biskupiej) w 1927 r. powrócił na łono Kościoła
prawosławnego.
Nie dały też oczekiwanych rezultatów próby kształcenia
kleryków dla potrzeb neounii w łacińskich seminariach diecezjalnych.
W związku z tym w 1928 r. biskup łucki Adolf Szelążek postanowił
otworzyć odrębne seminarium wschodnie. Powstało ono w Dubnie. W
1931 r. seminarium uległo reorganizacji. Stało się jakby wspólną
placówką kształcenia księży obrządku wschodniego dla wszystkich
zainteresowanych w diecezji, pozostając nadal pod bezpośrednią
jurysdykcją biskupa łuckiego. Program kształcenia dostosowano do
potrzeb nowego obrządku, wzorując się na seminariach łacińskich.
Seminarium w Dubnie, którego nowy statut zatwierdzony został w
Rzymie, otrzymało nazwę – Papieskie Seminarium Wschodnie.
Rektorem mianowany został o. A. Dąbrowski. Seminarium posiadało
5-letni kurs filozofii i teologii. Przedmioty podstawowe wykładano po
łacinie, pomocnicze – po polsku i ukraińsku. Lektoraty obowiązywał w
zależności od przewidywanego terenu pracy. Wykłady prowadzili m.
in. ojcowie: Jakub Morillo, Ludwik Dostal, Józef Schweigel, F.
Roseman, A. Świętopełk-Mirski, A. Niemancewicz. Seminarium
kształciło duszpasterzy dla neounii, a od 1935 r. także dla apostolskiej
administracji Łemkowszczyzny. W 1934 r. przeniesieni zostali do
seminarium w Dubnie słuchacze ze zlikwidowanego Instytutu
21
Misyjnego w Lublinie . Wśród alumnów byli: Polacy, Rosjanie,
Estończycy, Białorusini, Ukraińcy i Czesi. Alumni wydawali własne
pismo „Druh”. Seminarium w Dubnie wykształciło ogółem 23
22
kapłanów .
W 1939 r. otrzymało seminarium nowy statut zatwierdzony przez
Kongregację do spraw Kościoła Wschodniego. Papieskie
Międzydiecezjalne Seminarium Wschodnie – tak brzmiała jego nowa
nazwa – zobowiązane było do kształcenia kapłanów dla pięciu
21
Instytut Misyjny w Lublinie, założony w 1923 r. przez abpa E. von
der Roppa, przygotowywał księży birytualistów dla potrzeb Kościoła w Rosji
sowieckiej.
22
Oriens. 1939. Z. 4. S. 126.
206
kresowych diecezji, w których istniał obrządek bizantyjskosłowiański.
Akcja unijna nie posiadała odpowiedniego zaplecza
informacyjno-propagandowego. Jej organizatorzy uświadomili do
sobie nader wyraźnie na początku lat trzydziestych, kiedy został
zahamowany rozwój neounii. Złożyło się na to szereg różnych
przyczyn, których omówienie wykracza poza ramy niniejszego
wystąpienia.
W celu ujednolicenia duszpasterstwa w obrządku wschodnim i
dla zaspokojenia oczekiwań wiernych, domagających się biskupa we
własnym obrządku, ordynariusze diecezji zainteresowani neounią
zwrócili się z prośbą w 1930 r. do Stolicy Apostolskiej o mianowanie
biskupa obrządku wschodniego, który w charakterze delegata Stolicy
Apostolskiej koordynowałby działalność unijną na terenie północno23
wschodniej Polski . W dniu 2 lutego 1931 r. papież Pius XI
mianował o. Mikołaja Czarneckiego, redemptorystę obrządku
wschodniego, biskupem tytularnym Lebedo i powierzył mu funkcję
wizytatora dla obrządku wschodniosłowiańskiego na ziemiach
polskich. Nominacja bpa M. Czarneckiego, dokonana bez
porozumienia z władzami państwowymi, ale zgodnie z konkordatem,
wywołała dyskusję w sejmie i ataki prasowe, pogłębiając niechęć kół
rządowych do neounii.
Po przybyciu do Polski bp M. Czarnecki przeprowadził wizytację
w ośrodku działalności neounijnej, spotykając się z różnorakimi
trudnościami. Po zakończeniu wizytacji bp M. Czarnecki doszedł do
wniosku, że dalszy rozwój obrządku wschodniosłowiańskiego w
Polsce zależeć będzie przede wszystkim od tego, czy Stolica
Apostolska zawrze z rządem odpowiednie porozumienie w tej
sprawie, czy będzie powołana niezależna od łacińskiej hierarchia tego
obrządku, czy zostanie zorganizowane własne seminarium duchowne i
24
wydawnictwo . Problemy dalszej pracy misyjnej wśród
prawosławnych były przedmiotem obrad konferencji biskupów
kresowych z nuncjuszem Stolicy Apostolskiej i wizytatorem
apostolskim. W ich wyniku postanowiono m. in. utworzyć
23
24
Zob. Wilk S. Op. cit. S. 176.
Ibidem. S. 177.
207
seminarium duchowne obrządku wschodniosłowiańskiego w Dubnie
oraz zająć się organizacją prasy neounijnej.
Jezuici z Misji Wschodniej jeszcze w 1930 r., uprzedzając
ustalenia konferencji, postanowili przejąć miesięcznik „Christianin”,
wydawany w Wilnie od kwietnia 1924 r. przez Bractwo Świętych
25
Cyryla i Metodego . Było to popularne czasopismo religijne w
języku rosyjskim, propagujące neounię. Wychodziło w nakładzie 2
tys. egzemplarzy. Tłoczono go w Białoruskiej Drukarni im.
Franciszka Skoryny w Wilnie. W 1930 r. redakcję pisma objął o.
P. Macewicz.
Jego kontynuację stanowił miesięcznik „K’ Sojedinieniju”,
wychodzący od stycznia 1932 r. do czerwca 1936 r. Pismo było
wydawane w Wilnie przez jezuitów z Misji Wschodniej. Tam też go
drukowano. Funkcję redaktora „K’Sojedinieniju” powierzono o.
P. Macewiczowi. Nowe pismo prezentowało bardziej ekumeniczny
charakter. Na łamach „K” Sojedinieniju” zajmowano się m. in.
dziejami unii, zwłaszcza na Podlasiu, różnicami między Kościołem
wschodnim i zachodnim, problemami neounii i ateizmu,
zamieszczano sprawozdania ze zjazdów unionistycznych oraz życia
26
Papieskiego Seminarium Duchownego w Dubnie . Pismo posiadało
też – od nr 4 w 1934 r. – specjalny dodatek dla dzieci.
Wszystkie trzy tytułu, jak widać, wychodziły w języku rosyjskim,
który do lat trzydziestych był powszechnie używany w obrządku
wschodniosłowiańskim – w kontaktach z ludnością, w kazaniach oraz
nabożeństwach dodatkowych. Złożyło się na to kilka powodów.
Wynikało to przede wszystkim z samej koncepcji obrządku i jego
otwarcia na Wschód, znajomości tylko tego języka wśród pierwszych
misjonarzy jezuitów oraz pierwszych duchownych-konwertytów,
którymi z reguły byli Rosjanie, istnienia literatury w języku
rosyjskim, a ponadto błędnego przekonania, że jest on powszechnie
rozumiany przez prawosławnych. Stopniowo jednak zaczęto
posługiwać się innymi językami – ukraińskim, polskim i białoruskim.
25
Zob. Paluszkiewicz F. Op. cit. S. 49; Urban J. Jezuici // Pirożyński M.
Zakony męskie ... S. 302; Encyklopedia wiedzy o jezuitach na ziemiach Polski
i Litwy 1564--1995. Kraków, 1996. S. 94.
26
Zob. Bibliografia katolickich czasopism religijnych w Polsce 1918–
1944 / Oprac. i red. Z. Zieliński. Lublin, 1981. S. 131.
208
Pojawiły się bowiem zarzuty przeciwników neounii o
ugruntowywaniu wpływów rosyjskich na ziemiach polskich.
Przybywało zarazem coraz więcej neounickich duchownych
znających języki używane przez prawosławnych.
W tym samym kierunku szły działania biskupów
zainteresowanych nowym obrządkiem, którzy zobowiązywali
kapłanów do prowadzenia pracy misyjnej w języku wiernych.
Stanowisko episkopatu polskiego i jezuitów w sprawie języka było
zgodne z intencjami papieża Piusa XI, który sprzeciwiał się używaniu
języka rosyjskiego wśród Ukraińców i Białorusinów, co znalazło
potwierdzenie w instrukcji Kongregacji do spraw Kościoła
27
Wschodniego z 1937 r.
Jezuici z Misji Wschodniej prowadzili pracę misyjną głównie
wśród prawosławnych Białorusinów, którzy zamieszkiwali północne
powiaty województwa poleskiego oraz województwa: nowogródzkie,
wileńskie i częściowo białostockie. Szacunkowo liczba Białorusinów
28
w Polsce w 1931 r. wynosiła ok. 2 mln (6,1 % ludności Polski) .
Odsetek ich w województwach sięgał 16,4 % (białostockie), 32,1 %
(wileńskie), 57,8 % (poleskie), 58,3 % (nowogródzkie). Granica
etniczna między Białorusinami a Ukraińcami przebiegała przez
Polesie i pow. bielski, lecz ścisłe jej wyznaczenie nie jest łatwe.
Większość Białorusinów wyznawała prawosławie, lecz pewna ich
część należała do Kościoła rzymskokatolickiego.
Zważywszy na to jezuici z Misji Wschodniej postanowili
wydawać specjalne czasopismo religijne w języku białoruskim
(drukowane grażdanką), zajmujące się propagowaniem neounii. Był to
miesięcznik „Da Zlučèn’nja”, wydawany w Wilnie od stycznia 1932
do czerwca 1936 r. Redakcja pisma mieściła się początkowo w
Albertynie, a potem w Dubnie. Na czele redakcji stał o. A.
Niemancewicz, który od 1934 r. wykładał równocześnie teologię
fundamentalną i prawo kanoniczne w Papieskim Seminarium
Wschodnim w Wilnie, a jego objętość wynosiła od 16 do 20 stron. W
1934 r. (od nr 3/4) wprowadzono dodatek dla dzieci („Kutok dlja
27
Instrukcja Pro incenso studio z dnia 27 maja 1937 r. o opiece
duszpasterskiej nad wiernymi obrządku wschodniego w Polsce.
28
Encyklopedia historii Drugiej Rzeczypospolitej. Warszawa,1999 s. 34.
209
dzjacej”). Pojedynczy numer pisma kosztował 20 groszy, natomiast w
prenumeracie rocznej – 2 zł.
Problematyka pisma była podobna do prezentowanej na łamach
miesięcznika „K’ Sojedinieniju” z tym, że więcej uwagi poświęcano
neounii na Polesiu. Od pierwszych numerów „Da Zlučèn’nja”
wskazywano na potrzebę zjednoczenia Białorusinów, najpierw
religijno-duchownego, a później społeczno-narodowego. Tylko to
jedynie, zdaniem autorów wystąpień na łamach pisma, mogło
zapewnić „uznanie dla liczebności i siły narodu białoruskiego”.
Akcenty te, o wydźwięku separatystyczno-narodowościowym
śledzone były z niepokojem przez czynniki rządowe, realizującej kurs
polityki asymilacji państwowej i narodowej wobec mniejszości
29
narodowych .
Na łamach „Da Zlučèn’nja” przychodziło jezuitom odpierać
ataki przeciwników neounii. Największe nasilenie kampanii
antyunijnej miało miejsce w 1932 r. Uczestniczyły w niej władze
państwowe, prasa różnej orientacji i odcieni, organizacje polityczne i
społeczne oraz Kościoły: prawosławny i greckokatolicki. Jezuitów
obrządku wschodniego oskarżono m. in. o rusyfikację ludności,
wrogie uczucia do Polaków i polskości, wywoływanie antagonizmów
30
religijnych i narodowościowych . Prym w tym względzie wiedli
konserwatyści kresowi, zgrupowani wokół wileńskiego „Słowa”,
redagowanego przez Stanisława Cata-Mackiewicza. W maju 1932 r.
grupa 47 ziemian słonimskich, na czele których stał Władysław
Jeśman z Berdowicz, złożyła memoriał przeciwko neounii na ręce
metropolity wileńskiego abpa R. Jałbrzykowskiego, domagając się
„polecenia OO. Jezuitom zaprzestania propagandy obrządku
wschodniego [...] i pozostawienia opieki nad chcącymi powrócić na
31
łono Kościoła kapłanom łacińskiego obrządku” .
Redakcja „Da Zlučèn’nja” nie ograniczyła się tylko do
odbierania ataków przeciwników neounii, ale starała się rzeczowo
informować swoich czytelników o nowym obrządku, zamieszczając
m. in. dokumenty Stolicy Apostolskiej dotyczące neounii,
29
Zob. Papierzyńska-Turek M. Op. cit. S. 245–248.
Zob. Słonimski plebiscyt // „Óriens” 1933. Z. 3. S. 86–91.
31
Memoriał 47 ziemian przeciwko propagandzie oo. Jezuitów // Gazeta
Warszawska. 1932. № 145.
30
210
sprawozdania i reportaże z życia parafii wschodniego obrządku,
materiały z Konferencji Episkopatu Polski, na których poruszano
problemy unijne, sprawozdania z konferencji unijnych itp.
Publikowano też korespondencje z innych krajów, ukazując
współistnienie w nich różnych obrządków katolickich.
Poza tym w poszczególnych numerach pisma zamieszczano
artykuły i materiały o treści religijnej i hagiograficznej, informowano
o najważniejszych wydarzeniach w Polsce i Kościele katolickim.
Uzupełniały je wiersze, powiastki i krótkie nowelki, nierzadko autorów
białoruskich (m. in. Janki Niewuk). Wiele miejsca poświęcano
problemowi ateizmu i walce z religią w Rosji sowieckiej.
Autorem największej liczby publikacji na łamach miesięcznika
„Da Zlučèn’nja” był jego redaktor o. P. Niemancewicz. Z pismem
współpracowało szereg jezuitów wschodniego obrządku m. in. oo.
B. Poczopka, M. Wysokiński, A. Bogusławski i P. Tatarynowicz,
księża
grekokatoliccy
(m.
in.
G. Kostelnyk,
profesor
Greckokatolickiej Akademii Teologicznej we Lwowie) i osoby
świecki. Miesięcznik zamieszczał też przedruki z „Oriensu” i
biuletynów Katolickiej Agencji Prasowej.
Miesięcznik „Da Zlučèn’nja” przestał wychodzić, jak pisano, z
przyczyn niezależnych od wydawcy w połowie 1936 r. To
enigmatyczne stwierdzenie oznaczało po prostu brak zainteresowania
pismem wśród czytelników. W jego miejsce z początkiem 1938 r.
zaczęto wydawać nowy tytuł – „Zlučèn’nie”. Nowe pismo było
drukowane alfabetem łacińskim, a nie jak dotychczas grażdanką.
Pismo stawiało sobie za cel propagowanie jedności wśród chrześcijan,
tj. unii z prawosławiem. „Zlučèn’nie” było drukowane i wydawane w
Warszawie. Tłoczono je w Drukarni Wydawnictwa Księży Jezuitów.
Redaktorem pisma pozostał o. A. Niemancewicz, natomiast funkcję
redaktora odpowiedzialnego powierzono ks. Janowi Urbanowi TJ,
znanemu propagatorowi obrządku wschodniego.
Na łamach pisma zamieszczano rozważania o istocie religii,
komentarze do tekstów Pisma świętego, żywoty świętych, artykuły i
materiały informujące o życiu neounitów i wiersze religijne.
Najwięcej miejsca poświęcano problemom unii.
Redakcja pisma, odwołując się do przykrych doświadczeń z
przeszłości, próbowała nawiązać współpracę z czytelnikami,
zachęcając ich do nadsyłania materiałów i artykułów, zdobywania
211
nowych prenumeratorów, propagowania i kolportowania pisma wśród
prawosławnych. Zachęty te nie na wiele się zdały. Pismo przestało
bowiem wychodzić z końcem 1938 r.
Na łamach „Zlučèn’nia” publikowali przede wszystkim jezuici z
Misji Wschodniej m. in. oo. Wincenty Adamowicz, Antoni Narel,
Stefan Szakoła, Michał Opoka, Antoni Palka i Antoni Szyszko.
Warto nadmienić, że miesięcznik „Zlučèn’nie” poświęcił
specjalny
numer
Karusiowi
Kahancowi
(Kazimierzowi
Kastrawickiemu) w związku z 20-tą rocznicą jego śmierci,
podkreślając jego zasługi w dziele odrodzenia kultury białoruskiej.
Nie powiodły się też próby utworzenia specjalnego
wydawnictwa, które miało się zajmować wydawaniem tanich książek
i broszur propagujących obrządek wschodniosłowiański. W latach
1929–1938 udało się wydać jezuitom wschodnim zaledwie trzy tytuły
32
(jeden w języku rosyjskim oraz dwa w białoruskim) .
W krótkim wystąpieniu starano się zarysować najważniejsze
działania jezuitów z Misji Wschodniej, w szczególności na polu
wydawniczym, bez podejmowania się ich oceny, zdając sobie sprawę
z potrzeby gruntowniejszych badań w tym względzie. Jedno tylko
można stwierdzić, że działania te były zgodne ze stanowiskiem
Stolicy Apostolskiej, opowiadającej się za istnieniem różnych
obrządków uwzględniających lokalne zwyczaje i narodowe
odrębności przy zachowaniu jedności wiary. Zaangażowanie Misji
Wschodniej w szerzenie neounii w Polsce było istotne i znaczne.
Wszakże walczyła ona z wieloma trudnościami i brakami, zarówno
natury wewnętrznej jak i też zewnętrznej. Działalność Misji
Wschodniej przerwał wybuch II wojny światowej.
32
Kraśko N. Instytucje wydawnicze w II Rzeczypospolitej. Warszawa,
2001. S. 59.
212
Галенчанка Г.Я. (Мінск)
НЯСВІЖСКАЯ БІБЛІЯ
Ў НЯМЕЦКІМ ВЫДАВЕЦКІМ ПРАЕКЦЕ
BIBLIA SLAVICA
Сучасны цывілізацыйны працэс у большасці еўрапейскіх
краін адзначаны ўзрастаючай цікавасцю да гісторыка-культурнай
спадчыны розных народаў кантыненту. Гэта прывабная
тэндэнцыя – адна з найбольш характэрных рыс сучаснай
гуманістычнай культуры, талерантнасці, павагі да дасягненняў і
духоўнага свету шматаблічнага чалавецтва.
Нямецкія славісты здаўна адыгрывалі значную ролю ў
даследаванні гісторыі, культуры і мовы славянскага арэалу
Еўропы, і большасць прафесійных даследчыкаў нават не ў самыя
лепшыя этапы еўрапейскай гісторыі нямала садзейнічалі
ўзаемаразуменню і збліжэнню народаў. Дастаткова згадаць хаця
б такіх заснавальнікаў навуковага славяназнаўства ў Еўропе, як
Брукнер, Даброўскі, Шлецэр з іх змястоўнымі, нярэдка
піянерскімі працамі, у немалой ступені па гісторыі літаратуры і
пісьменнасці Беларусі. Побач з развіццём спецыяльных
даследаванняў у розных галінах класічнага славяназнаўства
сучасныя нямецкія навукоўцы (пры пэўнай падтрымцы
інтэлектуальных прадпрымальніцкіх і дзяржаўных колаў) сталі
прыкладаць значныя намаганні да аднаўлення і захавання рэдкай
рукапіснай і друкаванай беларускай, рускай, украінскай,
польскай кніжнасці ХVI–ХVII стст.
Для азнаямлення з духоўным, надзвычай інтэнсіўным на той
час культурным жыццём ВКЛ, міжнародных культурных сувязей
і кантактаў першараднае значэнне маюць, напрыклад,
перавыданні твораў Мялеція Сматрыцкага, князя Андрэя
Курбскага, іншых твораў палемічнай, тэалагічнай і мастацкай
пісьменнасці ХVI–ХVII стст. Для Беларусі, дзе справа
перавыдання айчынных “інкунабулаў” застаецца надзвычай
вострай і патрэбнай, падобная дапамога “з-за мора” падае добры
прыклад цывілізаваных адносін да замежнай, а ў шырокім
інтэгральным сэнсе і ўласнаеўрапейскай спадчыны. Для сучаснай
213
славістычнай школы ў Германіі гэта амаль імператыўная
пазітыўная практыка.
У шэрагу асабліва прэстыжных нямецкіх выдавецкіх імпрэз
1990-х гг. адно з першых месц належыць выданню надзвычай
цікавага і своеасаблівага па свайму паходжанню, зместу,
перакладу, моўнаму, сацыяльнаму, гістарычнаму, канфесійнаму
кантэксту – так званай Нясвіжскай Бібліі 1572 г.
Выданне выйшла у двух прыгожа аформленых і вялізных
тамах у серыі: Biblia Slavica Тытульны ліст: «Biblia./ to jest/ Księgi
Starego i Nowego Przymierza./ In der Ubersetzung des / Simon
Budny / Nieśwież, Zasław / 1571–1572 / Herausgegeben von / Hans
Rothe und Friedrich Scholz /
Księgi | Nowego Przymierza / | Kto pospolićie | Nowym
Te[stament]|em zową / teraz z nowu | z wielką pracą / y pilnym
popra \wieniem / z Greckiego na | Polski ięzyk / prze|lłumaczo|ne /
1994 / Ferdinand Schoningh / Paderborn – München – Wien –
Zürich».
Першы том выдання ўключае Стары (Ветхі) запавет з
некаторымі дадаткамі. Адкрываецца кніга тытульным лістом у
вялікай ксілаграфічнай рамцы, што крыху нагадвае тытульную
гравюру Берасцейскай бібліі 1563 г. з восевым ствалом моцнага
дрэва з кронай. Ён кампазіцыйна падзяляе награвіраваныя
біблейскія сюжэты на дзве ўраўнаважаныя часткі і сімвалічна
звязвае Стары і Новы запаветы. Тытульная гравюра
адрозніваецца ад першанца не толькі якасцю выканання (таму
што тытульны ліст берасцейскага выдання выкананы, на думку
польскіх даследчыкаў, па мастацкіх матывах вучня Дзюрэра –
Альтдорфера), але і сюжэтамі гравюры. У ніжняй частцы
нясвіжскай ксілаграфіі цэнтральнымі сцэнамі з’яўляюцца Маісей
са скрыжалямі і распяцце Хрыста з прадстаячымі. Уверсе – Адам
з Евай і змеем, папранне д’ябла, пакланенне залатому цяльцу і
інш.
На наступных старонках змешчаны: прысвячэнне кнігі
віленскаму ваяводзе, князю на Дубінках і Біржах, канцлеру ВКЛ
Мікалаю Радзівілу ад імя двух братоў Гекатара і Альбрэхта
Кавячынскіх (напісана ва Уздзе 30 червеня 1572 г.), а таксама
больш ранняя прадмова Сымона Буднага да “пабожнага чытача”
214
(напісана ў Заслаўі Літоўскім 7 мая 1572 г.), ліст аб прыпісках да
кнігі і памылках і змест з пералікам кніг Ветхага запавету:
Pierwsze księgi Moiżeszowie, Bereszyt, – 1r (аркуш 1 recto, па
першай фаліяцыі), с. 27 (па суцэльнай пагінацыі першага тома
нямецкага выдання). Далей адпаведна:
Wtore księgi Moiżeszowie, Wellek szemoch... 30r, 85.
Trzecie księgi Moiżeszowie, Waikra... 54r, 133.
Czwarte księgi Moiżeszowie, Waydaber... 72r, 169.
Piąte księgi Moiżeszowie, Elleh hadwarym... 96v, 218.
Księgi Jehoszuego... 117v, 260.
Księgi Szostym, to iest Sedziowie... 132r, 289.
Księgi Ruthy... 146v, 318.
Księgi Samuelowe pierwsze... 148r, 321.
Wtore księgi Samuelowie ... 167r, 359.
Pierwsze księgi Krolewskie ... 183r, 391.
Wtore księgi Krolewskie ... 201v, 428.
Pierwsze księgi Kronik... 219r, 463.
Wtore ksіęgi Kronik ... “497”r (памылка, трэба –236r), 497 .
Modlitwa Hanaszesa króla Judskiego... 257r, 539.
Hezrasz... 257v, 540.
Nechemiasz... 263v, 552.
Księgi Esther... 272r, 569.
Księgi Jiowowe... 277r, 579.
Księgi Psalmow... 291r, 607.
Przypowieści Solomonowe... 326v, 670.
Księgi Solomonowe Koheleth... 339r, 705.
Piesń nad pieśniemi... 343r, 711.
Jezaiasz ... 345v, 716.
Jeremiasz... 373r, 771.
Narzekania Jeremiasza... 405r, 835.
Ezechiel... 407v, 840.
Daniel... 436r, 897.
Hozeasz... 445r, 915.
Joel... 449r, 926.
Hamos... 450v, 926.
Howadiah... 453v, 932
Jonasz... 454r, 933.
Micheasz... 455r, 935.
215
Nahum... 457v, 940.
Nabakuk... 458v, 942.
Zofoniasz... 459v, 944.
Chagai... 461r, 947.
Zachariasz... 462r, 949.
Malachiasz... 466v, 958.
З новай фаліяцыі пачынаюцца Апокрыфы, якія ананімны
аўтар прадмовы да гэтай часткі нясвіжскага выдання (Сымон
Будны?) у адрозненне ад папярэдніх і святых кніг – “bo poszły z
ducha świętego”, залічвае да ліку “людскіх”, “твораў паспалітых і
не так важных у зборы Св. Пісання”. Тым не менш ён
агаворваецца, што не трэба грэбаваць і гэтымі кнігамі, таму што
яны маюць "зацныя і пажытачныя навукі". Ён параўноўвае
кананічныя і апакрыфічныя кнігі з запісам, які пацверджаны
перад уладай і цырографам, асобна ад першага учынёным. У
прававой практыцы ВКЛ часоў Буднага і арыгінальныя акты і ix
афіцыйна завераныя копіі прызнаваліся пераканаўчымі
юрыдычнымі дакументамі.
Да ліку апокрыфаў залічаны: "Trzeci księgi Ezdraszowie" – l,
963; "Czwarte księgi Ezdraszowie, które inszy wtoremi nazywaią " –
11v, 983; "Księgi Tobiaszowie" – 24v, 116; "Księgi Judyty" –
33v, 1028; "Mądrość Salomonowa, których ksiąg niemasz po
Żydowsku iedno po Grecku" – 42v,1046; "Księgi mądrości Jezusa
syna Syrachowego, które pospolicie nazywaią Ekklezyastykus" – 52,
1065; "Ostatek historyiey Hester, który tylko iest w Greckim pisaniu"
– 77, l115; "Księgi Proroka Barucha" – 80, l 121; "Pieśń trzech
świętych młodzieńców, która iest w Greckim w trzecim Rozdziale
Danielowym..." – 84, l129; "Historya o Zuzannie, która iest
początkiem proroctwa Danielowego według Greckich pism..." – 85v,
l132; "Historya o Bałwanie, który zwano Bel po zamordowaniu
smoka..." – 86v, 1134; "Pierwsze księgi Machabeyskie" – 86v
(фактычна – 87v), 1136; "Wtóre księgi Machabeyskie" – 106v, l176.
Сціслы калафон – “Другім кнігам Махабейскім і ўсім апокрыфам
канец” – 121r, 1205.
Другі том – меншы па памерах: 300 старонак сучаснай
пагінацыі. Тытул знаходзіцца ў рамцы наборнага арнаменту:
"Księgi j Nowego Przymierza, | kto pospolicie Nowym Testamentem
216
zową, teraz znowu | z wielką pracą y z pilnym poprawieniem z
Greckiego na | Polski ięzyk przet|łumaczo|ne. |".
Пералік кніг Новага запавету – 1v, с. 2 (па выданню 1994 г.).
Евангелле ад Матфея – 2r, З, Марка – 20v, 40, Лукі – 32r, 63 ,
Іаана – 52r, 103. Дзеянні Апостальскія – "Dzieie świętych
apostołów" – 67r, 133; 14 пасланняў апостала Паўла — 86r, 71 –
121v, 244, пасланні апосталаў: Іакава – 121v, 244, Пятра –
першае, 123v, 248, другое – 125v, 252, Іаана – першае, 127r, 255,
другое – 129r, 259, трэцяе – 129r, 259, Іуды – 129v, 260.
Пасланне да яўрэяў – 130r, 261 – 136r, 273 ("List ku Hebreom,
który niektórzy S. Łukaszowi, drudzy Apollosowi, a inszy Pawłowi
przypisuią"). Апошняя частка: Апакаліпсіс, у тэксце –
"Obiawienie Johana theologa" – 136r, 273 – 144v, 290.
Пасля Апакаліпсіса змешчана сціслае пасляслоўе "Christyańskiemu czytelnikowi”, якое не адлюстравана ў агульным
пераліку ў пачатку кнігі, і спіс памылак.
У калафоне адзначана, што Біблія надрукавана ў друкарні на
сродкі (“накладам”) старасты нясвіжскага Мацея Кавячынскага, а
закончана пільным стараннем і далажэннем накладаў яго братамі
панамі Гектарам і Альбрэхтам, друкаром Даніэлем Лянчыцкім 15
чэрвеня 1572 г. (без указання месца друку).
Наступную частку (с. 303–350) складаюць каментарыі
прафесара Каліфарнійскага універсітэта Давыда Фрыка –
“Біблейская філалогія Сымона Буднага: Паміж Усходам і
Захадам” – з біяграфічнымі звесткамі аб Будным і
характарыстыкай яго працы ў кантэксце з некаторымі іншымі
заходнееўрапейскімі і рэгіянальнымі (пераважна “польскімі”)
перакладамі і рэдакцыямі Бібліі, уключна да “рускіх” і
“маскавіцкіх”. Аўтар вядомы ўжо іншымі сваімі працамі ў
распрацоўцы
рэфармацыйнай
і
контррэфармацыйнай
пісьменнасці другой паловы ХVI – першай трэці ХVII ст., дзе
значныя раздзелы прысвечаны апісанню біблейскай філалогіі
Сымона Буднага і Берасцейскай Бібліі1. Дапаўняе навуковую
1
Гл.: Frick David A. Polish Sacred Philology in the Reformation and
the Counter–Reformation Chapters in the History of the Controversies
(1551–1632) // Univ. of California Publ. Modern Philology. 1989. Vol. 123.
P. 67–80, 81–115.
217
частку падерборнскага выдання наступнае даследаванне
прафесара Данцыгскага універсітэта Лешэка Машынскага,
прысвечанае рупліваму аналізу моўнай спецыфікі перакладу і
каментарыяў Буднага: “Zur Sprache der Bibelübersetzung Szymon
Budny von 1772 von Leszek Moszyński” (с. 351–416).
У самым канцы другога тома надрукавана прадмова
С. Буднага – пабожнаму чытачу – па кракаўскім экзэмпляры
Бібліі, які захоўваецца ў Музеі Чартарыскіх (на аркушах 5r –
11v).
У
беларускім
кнігадрукаванні
першым
яскравым
правазвеснікам і прыхільнікам еўрапейскай, хрысціянскай, а ў
больш шырокім кантэксце і агульначалавечай блізкасці, роднасці
і супольнасці быў выдатны пачынальнік беларускага і
ўсходнееўрапейскага кнігадрукавання Францыск Скарына. Другім
па чарзе і значнасці ў беларускім кнігадрукаванні быў Сымон
Будны. Ён першым на ўласна беларускіх землях падрыхтаваў
беларускамоўныя кнігі “Катэхізіс” і “Аб апраўданні грэшнага
чалавека перад богам” (Нясвіж, 1562 г.), першым выразна
выступіў супраць раздзімання этна-канфесійных і культурнамоўных разыходжанняў славянскіх народаў, праследвання
вальнадумцаў у Еўропе. У галіне кнігадрукавання і ў сваім
гуманістычным стаўленні да культуры і мовы славянскіх
народаў, у тым ліку і да славянскіх перакладаў Бібліі, Будны быў
прамым прадаўжальнікам і пераемнікам Скарыны, але далёка не
яго эпігонам.
Ён быў прадстаўніком развітай рэнесансава-гуманістычнай і
рацыяналістычнай культуры ў беларуска-літоўскім і польскім
арэале тагачаснага рэфармацыйнага руху, які захоўваў значную
духоўную, моўную, а часткова і арганізацыйную супольнасць у
межах Кароны і ВКЛ, яшчэ да ўтварэння Рэчы Паспалітай, а
часткова і пасля Люблінскай уніі 1569 г. Гэтым тлумачыцца
выкарыстанне польскай, радчэй лацінскай мовы большасцю
рэфармацыйных выдавецтваў Беларусі, Літвы і Кароны ў другой
палове ХVI ст. Творчасць Буднага, яго паплечнікаў і праціўнікаў
(як і шэрага іншых дзеячаў духоўнай культуры ВКЛ) варта
разглядаць у рэчышчы
фарміравання
поліэтнічнай
і
поліканфесійнай культуры Беларусі і больш шырокага гісторыкакультурнага арэалу духоўных, моўных і канфесійных сувязей.
218
Няўдалыя спробы прылічыць Буднага да Беларусі не па яго
дзейнасці, а па прыкметах яго паходжання, што не адпавядае
рэчаіснасці (ніводны беларус у тыя часы не мог называць сябе
палякам), зацямняюць яго сапраўды вялікі ўклад у духоўнае
жыццё Беларусі, ВКЛ, Рэчы Паспалітай. Падобна Эразму
Ратэрдамскаму, найбольш аўтарытэтнаму аўтару еўрапейскай
біблеістыкі (з пункту гледжання Буднага), многім дзеячам
духоўнай культуры ВКЛ – Андрэю Валану, Саламону
Рысінскаму, пазней Сарбеўскаму, творчасць Буднага выходзіла за
межы адной краіны, набывала шырокі рэгіянальны і еўрапейскі
характар.
У шэрагу знакамітых біблейскіх выданняў Цэнтральнай і
Цэнтральна-Усходняй Еўропы, якія увайшлі ў незакончаную
яшчэ серыю “Biblia Slavica”, Нясвіжская Біблія Сымона Буднага,
Мацея Кавячынскага і Лаўрэнція Крышкоўскага займае вельмі
спецыфічнае непаўторнае месца. Яна была першым навуковакрытычным рэнесансавым выданнем тэкстаў славянскай Бібліі ва
ўсёй Усходняй Еўропе, дзе не існавала яшчэ ні друкаваных яе
выданняў, ні рэальных спроб рацыяналістычнай крытыкі
захаваных рукапісных тэкстаў і перакладаў.
Яшчэ некалькі асаблівасцей прыкметна выдзяляюць
нясвіжскае выданне з шэрага тэматычна падобных, што былі
надрукаваны да апошняй трэці ХVI ст. у дзяржавах, звязаных
дынастычнай уніяй Ягелонаў.
1. Гэта быў першы поўны звод Бібліі ў ВКЛ, падрыхтаваны і
выдадзены намаганнямі невялікага гуманістычна-асветніцкага
інтэлектуальнага асяроддзя ў Нясвіжы, у новым перакладзе на
польскую мову Сымона Буднага (на той час міністра ў Клецку і
Холхла), пры частковым удзеле (пераважна ў рэдагаванні
тэкстаў) яго старых паплечнікаў – Лаўрэнція Крышкоўскага і
нясвіжскага
старасты
і
ўладальніка
друкарні
Мацея
Кавячынскага. Папярэдняе берасцейскае выданне было
выдадзена пры вырашальнай падтрымцы найбольш уплывовага
саноўніка і магната Вялікага княства Літоўскага – Мікалая
Радзівіла (Чорнага). За яго кошт над перакладам і рэдакцыяй
Берасцейскай Бібліі ў Пінчаве працавала цэлая група знакамітых
польскіх і заходнеўрапейскіх тэолагаў.
219
2. Найбольш арыгінальнай і вялікай па сваіх памерах часткай
нясвіжскага звода Бібліі быў пераклад Ветхага запавету, які
ўпершыню ў ВКЛ, Польшчы і ва Усходняй Еўропе галоўным
чынам абапіраўся на старажытнаяўрэйскую рэдакцыю. Тэкстуальна і гістарычна яна ў найбольшай ступені адпавядала старазапаветнай эпосе. Звяртанне да старажытнаяўрэйскіх тэкстаў Св.
Пісання было, як вядома, адной з выразных прыкмет сакральнай
культуры еўрапейскага Рэнесансу ў канцы ХV – пачатку ХVI ст.,
прычынай
вострых
разыходжанняў
заходнееўрапейскіх
гуманістаў і асветнікаў з абскурантамі і цемрашаламі. У часы
Буднага першачарговае значэнне старажытнаяўрэйскіх тэкстаў
пры перакладзе Старога запавету на новыя еўрапейскія мовы
практычна нікім не аспрэчвалася. Складальнікі Берасцейскай
Бібліі сцвярджалі, што яны абапіраюцца на захаваныя тэксты
Бібліі ва ўсіх кананічных мовах, але на практыцы (што адзначаў
Будны ў прадмове да чытачоў) яны выкарыстоўвалі выключна
лацінскую рэдакцыю і французскую Біблію д’Этапля 1530-х гг.
Тэкст Новага запавету, вядомы па шматлікіх рукапісах і
еўрапейскіх выданнях на падставе лацінскіх і грэка-візантыйскіх
перакладаў і зводаў, у нясвіжскім выданні ледзве закрануты
маргінальнымі каментарыямі і глосамі.
Нарэшце, у змесце, перакладзе і каментарыях да Бібліі
(побач з агульнымі вядомымі поглядамі заснавальнікаў
еўрапейскай рэфармацыі) выразна адчувальны ўплывы
антытрынітарскай ідэалогіі.
Канец 60-х – пачатак 70-х гг. ХVI ст. – перыяд найбольшага
развіцця розных напрамкаў рэфармацыйнага руху на землях ВКЛ
і Польшчы, абвостранай крытыкі антытрынітарызму з боку
розных еўрапейскіх тэолагаў і мысліцеляў (католікаў, лютаран,
калвінітаў, пануючых напрамкаў абаронцаў грэка-візантыйскай
царкоўнай
традыцыі) і адначасова росту
ўнутраных
супярэчнасцей і расколу ў нетрах яго прыхільнікаў. У
еўрапейскім і больш вузкім рэгіянальным і дзяржаўнапалітычным сэнсе (Беларусь, Літва, ВКЛ, Рэч Паспалітая,
Цэнтральная і Усходняя Еўропа) нясвіжскае выданне Бібліі –
адно з найбольш унікальных звенняў тагачаснай духоўнай і
кантынентальнай супольнасці.
220
Дзейнасць нясвіжскага выдавецтва ў параўнанні з іншымі
буйнымі рэфармацыйнымі цэнтрамі ў Вялікім княстве Літоўскім
вылучаецца большай самастойнасцю і сувязямі з беларускім
асяроддзем. Толькі з нясвіжскай друкарні (прытым у самым
пачатку яе дзейнасці) выйшлі кірылічныя выданні на беларускай
мове, што было зусім не характэрна для іншых рэфармацыйных
афіцын ВКЛ (Брэст, Лоск, Вільня, пазней – Любча).
Біблейская традыцыя ў ВКЛ увогуле была вельмі яскравай
рысай культурна-гістарычнага працэсу, які развіваўся тут у
значнай ступені пры ўдзеле польскіх кнігавыдаўцоў, друкароў і
асветнікаў.
Творчасць Буднага даўно выклікала цікавасць рускіх,
беларускіх, польскіх, заходнееўрапейскіх даследчыкаў, але,
мабыць, найбольшую вядомасць яна набыла ў другой палове
ХVI ст. у рэчышчы вострай царкоўна-канфесійнай і тэалагічнай
палемікі з яе палітычным і сацыяльным кантэкстам. Успрыняцце
і абарона Будным ідэалогіі антытрынітарызму (у яго
рацыяналістычных сацыяльных і палітычных формах) выклікала
нападкі нават сярод тых прыхільнікаў арыянства, якія у 60–70х гг. ХVI ст. выступілі з утапічнымі ідэямі сацыяльнай роўнасці,
ліквідацыі прыгонніцтва, дзяржаўнай улады, войнаў. Не
паглыбляючыся ў гісторыю рэфармацыйных рухаў на тэрыторыі
ВКЛ і Польшчы, варта адзначыць, што працы па падрыхтоўцы
Нясвіжскай Бібліі 1572 г. – самага капітальнага твору нясвіжскага
кнігавыдавецтва – былі разгорнуты ў той час, калі вызначаліся
ідэйныя, у т.л. рэдакцыйна-перакладчыцкія і тэалагічныя
разыходжанні Буднага з іншымі сталымі ўдзельнікамі
нясвіжскага кнігавыдавецтва і значным колам прыхільнікаў
кальвінізму і “малога збору” (арыянаў) на землях ВКЛ і Кароны.
Пераклад Буднага быў моцна “выпраўлены” М. Кавячынскім і
Л. Крышкоўскім. Верагодна, гэта адбылося ў канцы выдавецкай
падрыхтоўкі Бібліі, бо сам Будны ў прадмове да кнігі з павагай
адзываўся аб Мацее Кавячынскім. Канфлікт у ідэалагічнай сферы
наспеў пазней. У пачатку выдання (безумоўна, пад націскам
Буднага ці, магчыма, па яго ўласнай змове з друкаром) быў
устаўлены напісаны ім аркуш з перасцярогай да чытачоў, дзе
адзначалася, што прадугледжаныя ў канцы Бібліі каментарыі
(анатацыі), на якія, дарэчы, нямала спасылак у звычайных глосах
221
і іншых маргіналіях у асноўных тэкстах кнігі, засталіся
ненадрукаванымі. Па зразумелых абставінах прычыны такой
нядбайнасці тут не тлумачацца. Пазней у прадмове да лоскага
выдання Новага запавету (1574 г.) Будны злёгку прыўзняў завесу
і толькі ў адносінах да аналагічнай часткі Нясвіжскай Бібліі:
“Зараз засталася, – пісаў ён у пачатку лоскага выдання,
звяртаючыся “да ўсіх верных той кніжцы чытачоў”, –
растлумачыць, што два гады назад (г. зн. у 1572 г. – Г.Г.) абяцаў я
ў прадмове да Бібліі даць вам справу, што тычыцца Новага
запавету. Хоць быў мной перакладзен, але ад некаторых маіх
прыяцеляў насуперак маім пажаданням шмат дзе зменены. Хацеў
бы раней папярэдзіць аб гэтым, але друкарня не ў маіх руках
была, таму гэта мне не дазволілі. А так, прашу, той пераклад за
чый хочаш, толькі не за мой прымай. Той, што падаю зараз, за
свой лічу, бо не толькі павыкідаў чужыя прысады, але і свой
стары паабцясаў маласць”.
Па прыведзеных выказваннях Буднага відаць, што частку
сваіх каментарыяў да тэкстаў нясвіжскага выдання ён
выкарыстаў у Лоску. Нягледзячы на жорсткую (у значнай ступені
палемічную) ацэнку Будным Нясвіжскай Бібліі, няма сумнення,
што яна застаецца адным з асноўных і найбольш значных яго
твораў, вынікам шматгадовай і цяжкай працы; аспрэчваць яго
ўклад у падрыхтоўку самога перакладу і большасць захаваных
маргінальных каментарыяў бяссэнсава.
У аўтарскай прадмове Буднага да “пабожнага чытача”
нясвіжскай Бібліі закранаюцца некаторыя прычыны падрыхтоўкі
новага выдання Бібліі. З яго слоў можна зразумець, што далёка не
ўсе прыхільнікі рэфармацыйнaга руху і іншых хрысціянскіх
канфесій былі задаволены папярэднімі кракаўскім і берасцейскім
выданнямі Бібліі. Сцвярджалі, што Берасцейская Біблія занадта
вялікая непад’ёмная кніга, якую “не толькі што насіць, вазіць
цяжка”.
Не ўсім даступна было такое шыкоўнае і каштоўнае выданне.
Ведаючы гэта св. памяці пан Мацей Кавячынскі, стараста
нясвіжскі, узяўся за стварэнне друкарні і збудаваў паперню, “каб
паслужыць збору божаму і ўсім абывацелям тых паньств” мовы
нашай. Далей у прадмове Буднага закранаюцца іншыя, больш
грунтоўныя прычыны падрыхтоўкі новага выдання, якія былі
222
абумоўлены ўнутранымі канфесійнымі разыходжаннямі паміж
прыхільнікамі рэфармацыі, згадваюцца “хрысціянскія” сіноды,
дзе абмяркоўваліся значныя памылкі Берасцейскай Бібліі. На
Скрынскім сінодзе некаторым з тэалагічна падрыхтаваных
“братоў” было даручана яе выправіць. Па розных матывах
большасць з іх ад гэтай працы адмовілася. Ініцыятыву
падрыхтоўкі новага выдання Бібліі Будны прыпісвае Мацею
Кавячынскаму. “Калі стала гэта вядома... таму добраму чалавеку,
зараз да мяне звярнуўся, каб я ад гэтай працы не адмаўляўся,
паправіў бы, што мог”. Больш сур’ёзнае азнаямленне нясвіжскіх
супольнікаў з берасцейскім і кракаўскім выданнямі (асабліва
параўнанне з іншымі еўрапейскімі зводамі) пераканала іх у тым,
што папраўкі да Бібліі зоймуць больш часу, чым падрыхтоўка
ўласнага перакладу.
Значная частка прадмовы Буднага адведзена абгрунтаванню
гэтага тэзіса, доказам таго, што кракаўскае і берасцейскае выданні
(насуперак таму, што адзначана на тытульных аркушах)
абапіраюцца пераважна на лацінскія тэксты і пераклады і шмат
прыўносяць уласных памылак і адступленняў. Тэксталагічныя і
іншыя крытычныя заўвагі не перашкаджалі нясвіжскім выдаўцам
талерантна ставіцца да сваіх апанентаў і папярэднікаў. “Усё
патрэбна, – сцвярджаў Будны, – таму не зганьваю ні
берасцейскага, ні кракаўскага перакладу... Грэкі мелі шэсць
перакладаў і ўсе хавалі, ніводным не пагарджалі, усе на адны кнігі
(адзін звод) з вялікай працай і вялікім накладам перапісвалі, а мы
зараз і трэцяга не дапускаем. Лаціннікі таксама... па колькасці
тлумачоў ужо з грэкамі параўняліся, а мы усё жадаем заставацца
адсталымі недарэчнымі (“my zaś uboższymi we wszytko zawżdy być
wolemy”)”.
Закранаючы
праблему
перакладу
Св. Пісання
на
некананічныя мовы, Будны падкрэсліваў неабходнасць пэўнай
уніфікацыі тэкстаў на аснове прэваліруючай народнай
(нацыянальнай) мовы і разам з тым дапускаў, для дакладнасці,
магчымасць выкарыстання дыялектных, рэгіянальных і
іншамоўных выразаў. На яго погляд, гэта пашырала б уплывы і
славеснае багацце асноўнай мовы і садзейнічала яе выжыванню.
Яскравае выказванне Буднага варта яго аднаўлення па арыгіналу
прадмовы: “Co się tknie Polszczyzny żebyś y o tem wiedział, wiem,
223
iż naszy Polacy pospolicie oney krainy mowy w pisaniu używają, z
ktorey kto rodem. Lecz ia nie trzymałem się tego zwyczaju. Bo
ponieważ się to nie iedney ktorey krainie abo powiatowi ale wszem
przekladało, przeto też żadnemi własnościami mow nie brakowaliśmy.
Znaydziesz tu słowa wielgopolskie, znaydziesz Krakowskie,
Mazowieckie, Podlaskie, Sendomirskie, a bez mała y Ruskie.
Głupstwo to iest mową iedney krainy gardzić, a drygiey słowka pod
niebiosa wynosić, czemu nie wszech radszey ziem naszych słow
używamy, gdyby iacy nie nazbyt grube były. Zaisteby się tak wrychle
ięzyk nasz nieiako rozszerzyć mogł, ktory iuż teraz barzo zmalał”.
Звяртае на сябе ўвагу звязаны з папярэднім іншы фрагмент
прадмовы, дзе сцісла зазначаны прынцыпы аўтарскага падыходу
Буднага да дакладнага перакладу так значных, бо святаблівых
тэкстаў. “Калі б прышлося перакладаць не самаго Бога слова, то
мог бы перакладаць не слова словам, а рэч рэччу... Небяспечная
аднак справа ў пошуках моўнай прывабнасці недакладна
перакладаць так важкія повесці...”. (Перакладаць “рэч рэччу” ў
разуменні Буднага значыла перакладаць па сэнсу, адступаючы ад
строгай дакладнасці, тэксту). Аддаючы пэўную перавагу слоўнай
дакладнасці, Будны дапускае шматлікія адступленні ад гэтай
жорсткай методыкі, улічваючы некаторыя своеасаблівасці
сакральных моў і нават моўнае прызвычайванне люду (асабліва
пры вызначэнні імёнаў біблейскіх асоб, жанчын, геаграфічных
мясцін і інш.) – “żeby to prostakom przykro nie iedne dziwno było”.
Гарманічнае спалучэнне слоўнікавай, тэкстуальнай і сэнсавай
дакладнасці і зараз ляжыць у падмурку лепшых перакладаў
Св. Пісання на нацыянальныя мовы.
Філалагічны і гістарычны падыход Буднага да перакладу
Бібліі праследжваецца галоўным чынам у тэкстах Старога (Ветхага)
запавету, дзякуючы шматлікім маргінальным заўвагам і
каментарыям. (У Новым запавеце, як адзначалася, з-за ўмяшання
іншых дзеячаў нясвіжскага выдавецтва такіх глос значна менш).
Каментарыі Буднага маюць асветніцкі, часам прыродазнаўчы,
геаграфічны, гістарычны ці пабытовы ўдакладняльны характар.
Напрыклад, згадваючы рытуальнае адзенне царкоўных служак
(арк. 460), Будны ўдакладняе збоку: “Kamarowie albo Kamaryni /
tłumaczy sie czerncowie [чарнцы, манахі – Г.Г. ] / Co iest ktorzy
czarnego odzenia uźywaią. Byli to na on czas słudzy Bahalowi / iako
224
dziś są mniszy w Polszcze / albo cierncy na Rusi”. (Цікава
выкарыстанне Будным прыкладаў, вядомых па яго доўгай
пастырскай дзейнасці ў Беларусі – “на Русі”). Другі выпадак –
каментарый да астранамічных біблейскіх назваў: “Rima są te gwiazdy, ktore pospolicie babami zowiemy. Zaś Resil teź gwiazdy, ktore
Grekowie Orionem, a naszy Roźnem zową” (арк. 451).
Зрэдку ў маргіналіях Буднага адчуваюцца вытокі яго
рэфармацыйных, некалі арыянскіх поглядаў: паясняючы біблейскае
выказванне аб “башанскіх каровах”, ён так растлумачвае гэту
алегорыю: “Baszan gora, gdzie bydło bywało tłuste. Lecz tu pany y popy
krowami tłustemi zowie, ktorzy tylko tyją z cudzego potu” (арк. 450 адв.).
Незвычайная філалагічная і гістарычная эрудыцыя Буднага і
яго канфесійныя прыхільнасці дапамагалі яму ў сапраўды
бернардзінскіх працах па адшуканні адэкватнага, да таго ж
зразумелага (часам кампраміснага) перакладу з усіх магчымых
крыніц. (Гл.: першыя кнігі Маісеевы, раздзел 45, верш 19. Глоса на
левым полі: “Wedłe punktow troszke tu inaczej, ale my tu starych tłumaczów nasladowali, greckiego, chaldzejskiego i Lacińskiego”
(арк. 27).
Неаднаразова прыцягвалі яго ўвагу асаблівасці сакральных моў,
што ўскладняла пераклад Св. Пісання і патрабавала неабходных
адступленняў ад даслоўнага рыгарызму. У воднай маргіналіі да кнігі
Руф (раздзел 4, верш 6, арк. 148) Будны так заўважыў: “Y powinowaty, y bliskość, i odkup eć., wszytkie te słowa z iednego Ebreyskiego idą
i cudnie się formuią, co w naszym ięzyku być nie moźe”.
Большасць маргінальных глос у перакладзе Старога запавету
звязаны з тлумачэннем рэдкіх слоў, архаічных гістарычных
рэалій, звычаяў і падзей, фразеалагізмаў, метафарычных зваротаў.
У 1574 г. у замкавай друкарні Яна Кішкі ў Лоску Сымон Будны
выпусціў сваё самае знакамітае выданне Новага запавету, у
каментарыях да якога выкарыстаў многія матэрыялы, што былі раней
падрыхтаваны ім для Нясвіжскай Бібліі. У прадмове да лоскага
Новага запавету ён расказаў таксама пра лёс нясвіжскага перакладу.
Гісторыю біблейскіх перакладаў у Польшчы, Вялікім княстве
Літоўскім даследавалі многія навукоўцы, пераважна медыевісты
225
філалогіі2. Зараз яны атрымалі рэдкае і вельмі каштоўнае
выданне, якое захавалася прыблізна ў 10 экзэмплярах, але
ніводнага ў Беларусі. Да гэтага выдання могуць быць пэўныя
заўвагі – не захаваны фармат арыгінала, няма археаграфічнага
апісання, ёсць памылкі ў жыццяпісе С. Буднага; спрэчнай
з’яўляецца гіпотэза аб канчатковым дадрукаванні Бібліі ў Заслаўі,
а не ва Уздзе, родавым уладанні Кавячынскіх, уладальнікаў
друкарні.
Нямецкае выданне Нясвіжскай Бібліі (у тыпалагічным
параўнанні з іншымі старадрукамі) дае магчымасць і беларускім
навукоўцам непасрэдна па факсімільным і ўзорным выданні
прасачыць развіццё біблейскай традыцыі на землях Беларусі, ВКЛ
і Польшчы, у славянскім поліэтнічным арэале Цэнтральнай і
2
Interpretation of the Bible = Interpretation der Bibel = Interpretation
de la Bible = Interpretacija Svetego pisma: Mednar. simposij o interpretaciji
Svetego pisma ob izidu novego slovenskega prevoda Svetego pisma (Ljubljana, 17–22 sept. 1996). Ljubljana: Schaffield, 1998.
Thomson F.J. The Slavonic Translation of the Old Testament // Interpretation of the Bible... P. 605–920; Moszyński L. Zwei slavische Renaissancepsalterübersetzungen аus dem Hebräischen: die slovenische von Primož
Trubar 1566 und die polnische von Szymon Budny 1572 (Ähnlichkeiten und
Unterschiede ihrer Übersetzungsmethoden) // Interpretation of the Bible...
S. 985–1003; Wodecki B. Polish Translations of the Bible // Interpretation of
the Bible... P. 1201–1233.
Гл. таксама: Merczyng H. Szymon Budny jako krytyk tekstów
biblijnych. Kraków, 1913; Frick D.A. The Biblical Philology of Szymon
Budny (1572–1589) // Polish Sacred Philology in the Reformation and the
Counter-Reformation Chapters in the History of the Controversies (1551–
1632). Berkeley etc., 1959. P. 81–115; Altbauer M. O technice przekładowej
Szymona Budnego // Studia językowoznawcze pośw. prof. d. Stanisławowi
Rospondowi. Wrocław, 1966. S. 85–96; Яго ж: Ze studiów nad
wschodniosłowiańskimi przekładami Biblii // Studia z filologii polskiej i
słowiańskiej. Warszawa, 1967. T. 7. S. 179–190; Kossowska M. Biblia w
języku polskim. Poznań, 1968. S. 264–283; Pepłowski F. Zmiany językowostylistyczne w Nowym Testamencie S. Budnego z 1574 r. // Tekst. Język.
Poetyka. Wrocław, 1978. S. 319–342. Wexler P. Christian, Jewish and Muslim translations of the Bible and Koran in Byelorussia 16th–19th centuries // J.
of Byelorus. Studies. 1988. Vol. 6. № 1. P. 3–11; Мечковская Н.Б. [Рэц. на
кн.: Interpretation of the Bible. Ljubljana, 1998] // Славяноведение. 2000.
№ 2. С. 82–85; Падокшын С.А. Беларуская думка ў кантэксце гісторыі і
культуры. Мн., 2003.
226
Усходняй Еўропы; даследаваць рэцэпцыю і апрацоўку біблейскіх
тэкстаў у рэчышчы рэнесансавых і гуманістычна-асветніцкіх
уплываў, фарміраванне розных напрамкаў пратэстанцкай тэалогіі,
у т. л. антытрынітарскіх поглядаў; адзначыць культурныя, асабліва
літаратурныя і моўныя сувязі Беларусі з Польшчай, “польскай і
літоўскай” Руссю, лацінскай, славянскай і візантыйскай Еўропай,
старажытнай біблейскай спадчынай; убачыць эвалюцыю і
ўзровень рэдактарскага і перакладчыцкага майстэрства,
філалагічнай, гістарычнай і рацыяналістычнай крытыкі позняй
біблеістыкі. Нясвіжскія і іншыя берасцейскія і лоскія выданні кніг
Св. Пісання можна, бясспрэчна, ацэньваць як прыкметы далейшай
еўрапеізацыі духоўнай культуры Беларусі, Літвы, Польшчы і, з
пэўнымі агаворкамі, як завяршальную фазу яе дактрынальнай
хрысціянізацыі.
Пасля
Нясвіжскай
толькі
Астрожская
праваслаўная Біблія 1581 г., што была выдадзена маскоўскім
першадрукаром Іванам Фёдаравым (дарэчы асабіста знаёмым
Буднага) на аснове маскоўскага спіса дапоўніла гэты ланцуг.
У ХVII–ХVIII стст. поўныя зводы Бібліі ў ВКЛ не
выдаваліся. Стагнацыя, а ў значнай ступені заняпад рэфармацыйных рухаў на землях Беларусі і Літвы, а таксама пазіцыя духавенства іншых хрысціянскіх цэркваў (каталіцкая карысталася
польскамоўнымі і лацінскімі, у т. л. заходнееўрапейскімі
выданнямі Бібліі) не садзейнічалі далейшаму развіццю друкавання Бібліі.
У бібліятэках і музейных зборах Беларусі няма арыгінальных
выданняў нясвіжскай Бібліі, адсутнічаюць і поўныя яе копіі. Таму
нямецкае выданне гэтай Бібліі з’яўляецца надзвычай каштоўным
гістарычным і духоўным прэзентам Беларусі, як і шэрага суседніх
краін, і будзе выкарыстоўвацца ў розных мэтах усімі, хто цікавіцца
старадаўняй духоўнай і канфесійнай спадчынай Беларусі, ВКЛ,
РП, славянскай і еўрапейскай цывілізацыяй і супольнасцю.
227
Скалабан В.У. (Мінск)
“ПІСЬМО БЕЛАРУСКАГА НАРОДА ВЯЛІКАМУ
СТАЛІНУ” ЯК ПОМНІК КНІЖНАЙ КУЛЬТУРЫ
Пра “Пісьмо беларускага народа Вялікаму Сталіну” 1936 г.
існуе ўжо даволі значная колькасць публікацый Я. Бранштэйна,
П. Глебкі, С. Забродскай, А. Лукашука, І. Раманавай, Б. Сачанкі,
Я. Ціхановіча. Яно ўключана ў дзевяты том Поўнага збору твораў
Янкі Купалы – у раздзел “Калектыўнае” (Мн., 2003).
Падрыхтаванае па ініцыятыве першага сакратара ЦК КП(б)Б
М.Ф. Гікалы
паэтамі
Я. Купалам,
Я. Коласам,
А. Александровічам, П. Броўкам, П. Глебкам, І. Харыкам,
“Пісьмо …” было ўхвалена Бюро ЦК КП(б)Б 9 ліпеня 1936 г.1 і 11
ліпеня прынята на радыёмітынгу, прысвечаным 16-й гадавіне
вызвалення Беларусі ад белапольскай акупацыі. Меркавалася,
што ўсе работы, звязаныя з “оформлением письма для передачи
т. Сталину”, будуць завершаны не пазней 20 ліпеня, затым тэрмін
працягнулі да 28 ліпеня2.
На пасяджэнні Бюро ЦК КП(б)Б 17 верасня 1936 г. было
разгледжана пытанне “О художественных работах по изготовлению сундука и вышивки” “Письма белорусского народа
Великому Сталину”. Была прынята наступная пастанова:
“1. Художественные работы по изготовлению белорусского
сундука и вышивки текста “Письма белорусского народа
Великому Сталину” одобрить.
2. Отметить, что мастера и мастерицы колхозники и
колхозницы, привлеченные к выполнению ответственных работ
по изготовлению белорусского сундука и вышивки текста
“Письма белорусского народа Великому Сталину”, отнеслись к
порученным им работам с огромной любовью, показав свое
высокое художественное мастерство и большую политическую
сознательность.
1
2
228
НАРБ. Ф. 4 п., воп. 3, спр. 346, арк. 1.
Тамсама. Спр. 347, арк. 63.
Знешні выгляд “Пісьма беларускага народа
Вялікаму Сталіну”
229
3. Считать необходимым за выдающиеся художественные
работы, имеющие большое политическое значение, награждение
грамотами ЦИК и СНК БССР следующих товарищей: мастераколхозника т. Орлова и художника т. Пашкевич”3.
У лістападзе 1936 г. “Пісьмо …” і куфар былі прадстаўлены
на агляд дэлегатаў ХІІ Надзвычайнага Усебеларускага з’езда
Саветаў. Лепшае тагачаснае апісанне падарунка было змешчана ў
газеце “Рабочий” за 23 лістапада (аўтар падпісаўся крыптанімам
В.).
Тэкст пісьма быў вышыты каляровымі ніткамі, кожны
раздзел меў свой колер. У гэтай рабоце ўдзельнічала 70
вышывальшчыц. Куфар складаўся са 100 тысяч кавалкаў дрэва.
Века набрана малюнкам беларускага абруса, пасярэдзіне – выява
ордэна Леніна, па краях – арнаменты слуцкіх паясоў. На бакавых
сцежках – карціны “Ахова нашых мечтаў”, “Уручэнне калгасу імя
Леніна акта на вечнае карыстанне зямлёй”, “Выгляд Бабруйскага
дрэваапрацоўчага камбіната”, “Лявоніха”. Пасля карцін ішоў
набор малюнкаў беларускага арнамента і снапоў. Куфар замыкаўся
на ключ, пры адкрыцці замок шэсць разоў звініць.
“Пісьмо …” было пакладзена на музыку і выканана для
дэлегатаў з’езда. Інфармацыю пра канцэрт змясціла газета
“Звязда” 21 лістапада 1936 г. пад крыптанімам А.Л.
Музыку напісалі кампазітары В. Залатароў, А. Туранкоў,
Я. Цікоцкі, М. Аладаў, І. Любан, М. Іваноў, А. Палонскі,
М. Равенскі, А. Багатыроў, П. Падкавыраў. У выкананні “Пісьма
…” прымалі ўдзел сімфанічны аркестр радыёкамітэта, беларускі
дзяржаўны хор, яўрэйскі дзяржаўны вакальны ансамбль,
дзяржаўны вакальны квартэт, дзяржаўны ансамбль цымбалістаў і
секстэт домраў, дзіцячы хор мінскай музычнай школы, зводны
хор пагранічнай аховы, заслужаныя артысты рэспублікі
Л. Александроўская і У. Уладамірскі, акцёры І. Ждановіч,
Р. Млодак, У. Дзянісаў, С. Друкер, салісты балета.
3
230
Тамсама. Спр. 360, арк. 55–55 адв.
Старонкі з “Пісьма беларускага народа Вялікаму Сталіну”
231
Дзякуючы дапамозе Ганны Запартыка ўдалося выявіць ноты
музыкі В. Залатарова4.
“Пісьмо …” было ўручана І.В. Сталіну 28 лістапада 1936 г.
спецыяльнай дэлегацыяй у час работы VIII Надзвычайнага з’езда
Саветаў.
У 2002 г. удалося азнаёміцца з арыгіналам “Пісьма …”, які
знаходзіцца ў Маскве ў Дзяржаўным цэнтральным музеі сучаснай
гісторыі Расіі5.
“Пісьмо …” паступіла ў музей (тады Музей Рэвалюцыі
СССР) у 1939 г. з сакратарыята І.В. Сталіна. У Расійскім
дзяржаўным архіве сацыяльна-палітычнай гісторыі (РДзАСПГ) у
Маскве выяўлены акт ад 8 красавіка 1939 г. аб перадачы ў Музей
Рэвалюцыі СССР з асобага сектара ЦК ВКП(б) падарункаў
“Сталіну ад беларускага народа”, атрыманых 10 снежня 1936 г.6 У
музей паступілі драўляны куфар у футляры і 3 экзэмпляры
“альбомаў”. Несумненна, што гэта было “Пісьмо …”.
Месцазнаходжанне куфра і 2-х экзэмпляраў “альбомаў” пакуль
што не ўстаноўлена.
“Пісьмо …” уяўляе сабой фаліянт памерам 42х60 см, які
налічвае 24 аркушы, абцягнутыя белай тканінай. Тэкст вышыты
каляровымі ніткамі. Асаблівую ўвагу прыцягваюць 42 каляровыя
ініцыялы, выкананыя ў скарынінскай традыцыі. На апошніх
аркушах прыведзены факсіміле надпісаў вышывальшчыц,
майстроў “сундука”. Асобна названы і мастакі, якія афармлялі
куфар і пісьмо: “Пашкевіч Н., Ціхановіч Е., Волкаў В., Жораў А.,
Гусеў Н., Мурашоў В., Каржанеўскі А. і Мурашоў Л.”.
Маскоўскі беларус Антон Аляксандравіч Сабалеўскі зрабіў
фотаздымкі “Пісьма …”, некаторыя з якіх прапаноўваем увазе
чытача.
4
Гімн Сталіну. БДАМЛіМ. Ф. 143, воп. 1, спр. 292, арк. 3 адв. –
8 адв.; З пісьма Сталіну. Клавір. Арк. 11–13.
5
Інвентарны № ГИК 16255/1.
6
РДз АСПГ. Ф. 558 (І.В. Сталін), воп. 11, спр. 1467, арк. 16.
232
СЕКЦЫЯ 2
Беларускія гістарычныя кнігазборы ў часе і прасторы
Pietrzkiewicz I. (Kraków)
ZAKONNICY I KSIĄŻKI. O BIBLIOTEKACH KLASZTORÓW
MĘSKICH MIŃSKA
Zakony w dawnej Rzeczypospolitej pełniły różnorodne funkcje
duszpasterskie, szkolne, wydawnicze i intelektualne w środowiskach
miejskich i wiejskich1. Jednym z miast, w którym pojawiło się kilka
różnych fundacji zakonów męskich był Mińsk. W niniejszym tekście
chciałabym skupić się na obserwancjach łacińskich. Najliczniejsze i
bardziej zwarte strukturalnie były w Rzeczypospolitej zakony
mendykanckie, z bernardynami, dominikanami i franciszkanami
konwentualnymi na czele. Mniejsze grupy tworzyli kolejno: klerycy
regularni (z jezuitami), kanonicy regularni, i najstarsze zakony
mnisze2. Przedstawicieli tych właśnie klasztorów znajdziemy w
Mińsku.
Najstarsze pojawiły się tu na fali nowych fundacji
podejmowanych przez klasztory w Koronie w XVII w.3, do tych
należały konwenty dominikanów, bernardynów, franciszkanów
konwentualnych i karmelitów trzewiczkowych. Z czasem Mińsk stał
się poważnym ośrodkiem zakonnym, w 1772 r. istniało tu 6 domów
męskich w Mińsku (z bazylianami 7). Niestety upadek
Rzeczypospolitej rozpoczął stopniowy okres destrukcji, a w końcu
upadku poszczególnych struktur zakonnych. W XIX w. (ok. 1825)
1
Kłoczowski J. Zakony męskie w Polsce w XVI–XVIII wieku // Kościół
w Polsce. Kraków, 1970. T. 2. Wieki XVI–XVIII. S. 652–720.
2
Gach P.P. Kasaty zakonów na ziemiach dawnej Rzeczypospolitej i
Śląska 1773–1914. Lublin, 1984. S. 15.
3
Było to zarówno efektem stabilizacji Kościoła potrydenckiego, jak i
umocnienia Kościoła w czasie wojen połowy XVII w., jako drogę do
ekspansji Kościoła zachodniego na wschód traktowano też umocnienie się
Kościoła unickiego. Zob.: Topolska M.B. Społeczeństwo i kultura w Wielkim
Księstwie Litewskim od XV do XVIII wieku. Poznań; Zielona Góra, 2002.
S. 244–245.
233
głównymi ośrodkami zakonnymi były Kraków, Warszawa (po 16
domów zakonów męskich) oraz Wilno. Wyróżniały się jeszcze Lublin,
Poznań, Lwów i Mińsk (5 domów, w których żyło 31 kapłanów–
zakonników). Od 1772 r. do 1825 r. najwięcej klasztorów (18)
skasowano we Lwowie, a tylko po dwa w Mińsku i Poznaniu. W
Mińsku ubyło też stosunkowo, w porównaniu do strat Krakowa czy
Wilna, niewielu zakonników, bo tylko czterdziestu dwu. W 1864 r. w
Mińsku istniał już tylko jeden zakon męski. Ostatecznie jednak pięć
ważnych ośrodków zakonnych, odgrywających jeszcze w 1864 r.
istotną rolę w geografii domów zakonnych, Warszawa, Wilno, Lublin,
Poznań i Mińsk, zostały zupełnie klasztorów pozbawione. W 1914 r.
nie istniał już w Mińsku żaden konwent męski4.
Spośród wymienionych formacji szczególnie żywe więzi ze
społeczeństwem utrzymywali przedstawiciele struktur mendykanckich
i kleryckich. Zakony funkcjonujące na terenach Wielkiego Księstwa
Litewskiego miały własne struktury organizacyjne – tworzyły
prowincje, czasem kongregacje czy kustodie. Domy mińskie
wchodziły najczęściej do powstałych w XVIII w. prowincji
litewskich, wyjątkowo ruskich, lub tworzyły jednostki odrębne.
Życie każdej z tych wspólnot wyznaczała określona przez reguły
i konstytucje duchowość, która kształtowała zasadnicze cele, a w
końcu obszary konkretnej aktywności zakonników. Zakonne duchowieństwo łacińskie poświęcało się przede wszystkim pracy duszpasterskiej, kaznodziejskiej, misyjnej, szkolnej (dominikanie, franciszkanie), a także charytatywnej. W bardziej ograniczonym zakresie w
życiu społecznym uczestniczyły zakony kontemplacyjne. Choć w
Mińsku zdarzy się tak, że benedyktyni będą prowadzili parafię.
Poszczególne reguły i konstytucje akcentowały znaczenie książki
w liturgii, pracy kaznodziejskiej i spowiedniczej, a także lectio divina.
Lektura towarzyszyła codziennej pracy, rozmyślaniom, nauce własnej
i kształceniu innych, posiłkom. Formacja odbywała się w domach
nowicjackich, a w zakonach mniszych w każdym domu5. Prowadzili
4
Gach P.P. Struktury i działalność duszpasterska zakonów męskich na
ziemiach dawnej Rzeczypospolitej i Śląska w latach 1773–1914. Lublin,
1999. S. 145–146; Gach P.P. Kasaty zakonów... S. 135, 203.
5
Gach P.P. Struktury i działalność duszpasterska zakonów męskich...
S. 152.
234
ją magistrzy nowicjatu i ich pomocnicy. W związku z księgozbiorami
prócz zagadnienia formacji duchowej należy zwrócić uwagę na
prowadzenie przez konwenty studiów zakonnych6. Kolejnym etapem
kształcenia było w klasztorach męskich studium retoryki, a w końcu
studia filozoficzno-teologiczne. Nie miały one jednolitego schematu
organizacyjnego, zasadniczo obejmowały jednak trzy dyscypliny: filozofię, teologię dogmatyczną i teologię moralną7. W drugiej połowie
XVIII w. zaczyna się centralizacja domów studiów i nowicjatów w
dużych miastach Rzeczypospolitej, i tak w Mińsku było ich cztery8.
W klasztorach męskich wykształciły się pewne reguły
organizowania zbiorów. Podstawowym księgozbiorem każdego
klasztoru była biblioteka wspólna, opiekę nad którą przekazywano w
ręce odpowiednio przygotowanej osoby. Jej działania miały być
kontrolowane bezpośrednio przez przełożonego klasztoru, a także
przez zakonnych wizytatorów. Warunkiem jej funkcjonowania było
spisanie i uporządkowanie zbioru w grupach rzeczowych. Osobne
księgozbiory posiadały czasem nowicjat, szkoła, zakrystia, infirmeria,
apteka, refektarz, część też pozostawała w rękach prywatnych,
zwłaszcza przełożonych, kaznodziejów, magistrów nowicjatu,
profesorów i studentów. Były to zarówno książki związane
bezpośrednio z kultem, jak mszały, agendy czy brewiarze, ale także
pozycje teologiczno-filozoficzne, z zakresu teologii praktycznej,
historii, prawa i innych dziedzin.
Książki gromadzono przede wszystkim przez zakupy i dary. W
księgozbiorach tych ujawniały się preferowane kierunki teologiczne, a
także poszczególne szkoły duchowości. Inne preferencje miały
klasztory mendykanckie, inne kleryckie czy mnisze. Określały je
także potrzeby i możliwości konkretnych zakonów. I tak na przykład
dominikanie gromadzili więcej literatury związanej z pracą
kaznodziejską i szkolną, a bonifratrzy książkę medyczną. I te
charakterystyczne cechy ujawniają się zachowane inwentarze
mińskich księgozbiorów klasztornych.
6
Flaga J. Formacja i kształcenie duchowieństwa zakonnego w
Rzeczypospolitej w XVII i XVIII wieku. Lublin, 1998.
7
Gach P.P. Struktury i działalność duszpasterska zakonów męskich...
S. 158.
8
Tamże.
235
Zachowały się dość nikłe informacje o sposobie przechowywania
książek w klasztorach Mińska. Zapewne wszędzie realizowane były w
nich dość powszechnie stosowane reguły związane z organizacją sali
bibliotecznej, opisu posiadanych książek, sposobów ich udostępniania
itp. Potwierdzają to dane odnośnie bibliotek dominikańskiej i
bernardyńskiej, w których książki były ułożone w szafach według
tematyki i formatów. Wszystkie miały na grzbietach czytelne
sygnatury, i co ważne opracowywano ich katalog działowy.
Trudno ocenić wielkość tych zbiorów. W niektórych klasztorach
można się ich spodziewać kilkudziesięciu (bonifratrzy), ale w innych
kilkuset czy kilku tysięcy (dominikanie, bernardyni). Liczba książek
w naturalny sposób musiała być większa, tam gdzie istniały studia
zakonne, czy objęte opieką szkoły publiczne9. Wiadomo, że w Mińsku
prowadzili je dominikanie, bernardyni oraz franciszkanie.
Spróbujmy zebrać informacje o bibliotekach poszczególnych
konwentów Mińska. Statystyczne dane o tutejszych bibliotekach z
około 1830 r. podał Ignacy Chodźko10. Szereg starszych wizytacji
zakonnych znajdujących się w Archiwum Historycznym w Mińsku
ujawnił Władimir Denisow11, inne zachowały się w archiwach Wilna i
Sankt-Petersburga.
Powstały jako pierwszy w Mińsku klasztor dominikanów z
kościołem pod wezwaniem św. Tomasza z Akwinu12 (1605 r.) na
pewno posiadał jeden z znaczniejszych księgozbiorów. Na
przykładzie tego konwentu widać wyraźny przyrost biblioteki13.
9
Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki zakonne ziemi grodzieńskiej do
końca XVIII w. // Матэрыялы Другіх Кнігазнаўчых чытанняў. Mн., 2002.
S. 143.
10
Chodźko I. Diecezja mińska około 1830 r. II Struktury zakonne.
Lublin, 1998.
11
Денисов В. Библиотеки минских католических монастырей
XVIII–XIX вв. (artykuł złożony do druku) // Kultura książki ziem
wschodniego i południowego pogranicza Polski (XVI–XX wiek): Paralele i
różnice. Katowice.
12
Litak S. Kościół łaciński w Rzeczypospolitej około 1772 roku:
Struktury administracyjne. Lublin, 1996. S. 504.
13
Ciekawy jest fakt zachowania się inwentarza prywatnych rzeczy
przeora mińskiego klasztoru Aleksandra Berhoffa z 1725 r., w którym
236
Inwentarz klasztoru dominikanów z lat 1708–170914 wymienia już
193 dzieła, choć najstarsza wizytacja z 1796 r. konwentu biblioteki nie
odnotowała, zachował się osobny katalog jej zbioru rejestrujący 325
tomów15 w starannie przeprowadzonym układzie rzeczowym. W
klasztorze działała wtedy szkoła dla sześciu osób, uczono ich czytać i
pisać, arytmetyki i podstaw wiary. W 1804 r. mamy informacje, że
biblioteka skontrolowana przez miejscowego przełożonego i
wizytatora ma katalog działowy, i że książki są starannie opracowane i
opisane16. Tę samą informację powtarzają wizytacje z 1818 roku17. W
odnotowano także 27 książek. Zob: Biblioteka Zakładu im. Ossolińskich we
Wrocławiu, rkp. 2544/III Inventorium [!] rerum fratri Alexandro Berhoff
Ord[inis] Pr[ae]d[icator[um] ad usum religiosum suis superioribus concessarum. Pro hoc vitae tempore momentaneo. Anno 1722 connotatum [Kopia
inwentarza Wojciecha Aleksandra Berhoffa, sporządzonego po śmierci
właściciela 11 IX 1725 przez Felicjana F. Włodkowicza]. S. 24 Xiegi.
14
Archiwum Dominikanów w Krakowie, rkp. Pr-28: Inventarium rerum
conventuum et ecclesiarum Provinciae Russiae sub prima visitatione
Admirabiblis Reverendi Patris provincialis Fratris Thomae Kruszewski et
earum tam mobilium quam immobilium, 1708-1709; Biblioteka Uniwersytetu
Wileńskiego [dalej BUW], rkp. F3-165. Cyt. Zawadzka K. Ze źródeł i stanu
badań dotyczących dawnych klasztorów bibliotek dominikanów w polskich
prowincjach // Nasza Przeszłość. 1973. T. 39. S. 220; Szostek I. Biblioteka
dominikanów lwowskich w świetle katalogu z roku 1776 // Studia nad
historią dominikanów w Polsce (1222–1972) / Pod red. J. Kłoczowskiego.
Warszawa, 1975. T. 2. S. 455; Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i
bibliotekarstwo zakonne na wschodnich ziemiach Rzeczypospolitej w XVII–
XIII w. Wrocław, 1996. S. 163.
15
Archiwum Historyczne Białorusi w Mińsku [dalej AHB], rkp. 178127-256: Akt wizyty u J. Księży Dominikanow Mińskich wedle Instrukcji JW.
Pasterza naszego w Roku 1796 [...] sporządzony, k. 34-36v; rkp. 1871-32186: Opisanie Biblioteki Klasztoru Mińskiego XX. Dominikanow, k. 8-18v.
16
AHB, rkp. 1781-27-239, k. 11v.: “Biblioteka. Którey wszystkie xięgi
znayduiące się za staraniam y przełożeństwem Jmci Xiędza Sipały są
rozgatunkowane y wkażdey materyi zasobne w szafach porządnie złozone,
wielkiemi Literami w górze, a w dole Numerem oznaczone, y swym
porządkiem wciagniete do osobnego nato Sporządzonego Regestru ztymże
Rozgatunkowaniem y ztymiz Literami, któren zaw[żdy] w pomienionej
Bibliotece znaydować się powinien z podpisem y pieczęcią Wizytatora”.
17
AHB, rkp. 1781-27-349, k. 10v-11.
237
1828 r. o całej bibliotece czytamy, że: “Biblioteka w niemałej ilości w
Klasztorze tuteyszym naydująca się, z przyczyny że często z mieysca
na mieysce przenoszoną była, nie może być dostateczne tak co do
Materyi Dzieł, jako bez ich ilości wyrażoną, na uporządkowanie
której i porządne spisanie niemałego mieysca i czasu potrzeba – wiele
zaś dzieł uporządkować i spisać czas pozwolił, te pomienionymi
zostały”. Mamy wiec dane dotyczące jedynie jej spisanego fragmentu,
jak naprawdę dużego nie wiadomo. Co więcej opis nie jest zbyt
szczegółowy jeśli chodzi o tematykę dzieł. Spis wykonany w 1841 r.,
po 9 latach od kasaty klasztoru, rejestruje już tylko zbiorczo książki
pozostałe po zamkniętych klasztorach dominikanów, bernardynów i
misjonarzy (razem 2458 pozycji)18. Wykaz obejmuje 62 pozycje,
łącznie z egzemplarzami uszkodzonymi. Ta resztka to głównie
osiemnastowieczne klasyczne edycje teologiczne, m.in. Conciny i
Drexellego. Dzisiaj proweniencje tego zbioru odnalezione zostały
m.in. w zbiorach Biblioteki Jagiellońskiej oraz PAU i PAN w
Krakowie19.
Skoro jednak dominikanie, powołani byli do pracy w dużych
ośrodkach miejskich, sporych skupiskach inteligenckich, zwracali
wielką uwagę na wykształcenie swoich członków, na to, aby każdy
ich konwent posiadał własną szkołę20 podstawowym warsztatem takiej
pracy musiała być dobrze zorganizowana biblioteka. Władze
dominikańskie szczególnie dbały o księgozbiory poszczególnych
18
BUW, rkp. F3-165: Каталог Книгам по Части Духовной. Составленный комитетом для распределения помонастырских Библиотек,
установленным в Губернском Городе Минске Maртa дня 1841 года, k.
34-34v.
19
O bibliotece, zob.: Gizycki J.M. Wiadomość o dominikanach
prowincji litewskiej. Kraków, 1917; Olszewicz W. Z dziejów bibliotek i
miłośnictwa książki w Polsce w XVIII w. // Roczniki Biblioteczne. 1968.
T. 12. S. 1–4, 51–93; Zawadzka K. Ze źródeł i stanu badań dotyczących
dawnych klasztorów bibliotek dominikanów... S. 213–228; proweniencje BJ i
PAN w Krakowie. Zob.: Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i
bibliotekarstwo zakonne... S. 148.
20
W zależności od warunków stopnia najniższego (studium materiale)
do stopnia uniwersyteckiego (studium generale – odpowiednik
uniwersyteckiego wydziału teologii).
238
konwentów21. Warto dodać, że choć zasadniczo dominikanie nie byli
zakonem nauczającym w latach 1772–1773 posiadali 181 profesorów,
co dawało im drugie miejsce po jezuitach w Rzeczypospolitej22. Na
początku XIX w. słaby udział w szkolnictwie najbogatszego w
diecezji mińskiej klasztoru dominikańskiego wynikał z racji ich
specyficznych tradycji, i choć dominikanie w WKL prowadzili jednak
cieszące się dobrą opinią szkoły powiatowe, to mocno przeciwstawiali
się
powszechnemu
obowiązkowi
przedkładania
nominacji
nauczycielskich do aprobaty kuratorowi23. Mimo że czasem nie
spełniali wymagań Uniwersytetu Wileńskiego, to jednak chroniono
ich ze względu na dużą liczbę uczniów, a nawet przekazywano im
szkoły pojezuickie. W aktach kapitulnych prowincji ruskiej zachowały
się informacje o organizacji czasu wolnego zakonników, zaleca się w
nich, i to wszystkim, a przede wszystkim spowiednikom, aby
wykorzystywać go na lekturę24. Prowincja litewska (powstała
ostatecznie w 1647 r. pod wezwaniem Anioła Stróża25) wzorowała się
na prawie prowincji polskiej i ruskiej, i co ważne jako kongregacja
uzyskała na kapitule w 1644 r. własne studium generalne w Wilnie.
Zakonnicy z Wielkiego Księstwa Litewskiego byli często wysyłani na
studia zagraniczne26, z prowincji litewskiej w XVII–XVIII ww. 120
osób starało się o możliwość lub studiowało za granicą (najwięcej w
XVII w.). Szczególnie popularne były wśród zakonników z tej
prowincji studia we Włoszech27. Dotyczyć to musiało także
zakonników mińskiego konwentu dominikanów, który dopiero z
czasem objęły nowe zarządzenia organizacyjne, a w końcu
przeniesienie do prowincji ruskiej.
21
Jasiński K. Summarium ordinationum capitulorum generalium Ordinis Praedicatorum. Kraków, 1638. S. 213.
22
Szostek I. Biblioteka dominikanów lwowskich w świetle katalogu z
roku 1776... S. 410.
23
Beauvios D. Szkolnictwo polskie na ziemiach litewski-ruskich 1803–
1832. Lublin, 1991. T. 2. Szkoły podstawowe i średnie… S. 157–158.
24
Tamże. S. 414.
25
Kłoczowski J. Zakon Braci Kaznodziejów w Polsce 1222–1972. Zarys
dziejów // Studia nad historią... S. 58–59.
26
Świętochowski R., Chruszczewski A. Polonia dominicana apud
extraneos // Studia nad historią... S. 467–572.
27
Tamże. S. 571–572.
239
Księgozbiór dominikanów mińskich na pewno nie odbiegał
szczególnie treściowo od innych bibliotek tego zakonu. Wśród
gromadzonych książek zapewne byli scholastycy (Albert Wielki, Piotr
Lombard, św. Tomasz), dogmatycy, polemiści (Piotr Kanizjusz,
Marcin Becanus, Jan Eck), książki z zakresu kazuistyki (Herman
Busenbaum, Daniel Concina, Marcin Bonacina, Antoni Diana,
Franciszek Suarez), filozofii, historii kościelnej i świeckiej (Cezary
Baroniusz, Piotr Comestor, Herodot, Plutarch, Jan Pistorius,
Aleksander Gwagnin, Marcin Kromer), prawa, gramatyki,
kaznodziejstwa (Albert Wielki, św. Tomasz, św. Augustyn, św.
Bernard, Jakub de Voragine, Gabriel Biel, Jan Turrecremata, Piotr
Skarga, Fabian Birkowski OP, Abraham Bzowski OP, Szymon
Okolski OP – kronikarz Rusi, Fabian Birkowski), ascetyki i mistyki
(św. Jan od Krzyża, św. Franciszek Salezy, Tomasz à Kempis,
św. Katarzyna Sieneńska, Robert Bellamin, i autorzy polscy, jak
Stanisław Lubomirski, Wojciech Tylkowski), i oczywiście liczne
wydania Pisma Świętego, Ojców Kościoła oraz pomocy biblijnych.
Kolejna z placówek – klasztor bernardynów w Mińsku powstał
w 1624 r. z fundacji starosty krasnosielskiego Jana Kęsowskiego.
Posiadali oni kościół pod wezwaniem św. Józefa, sam konwent
należał do prowincji litewskiej św. Kazimierza28. Jeśli chodzi o jego
losy to warto przypomnieć, że kilka razy płonął (1740, 1835), co
doprowadziło także do zniszczenia zbiorów książkowych, a do
których to strat odwołują się późniejsze wizytacje pisząc o utracie
najstarszych dokumentów funduszowch, ale też całego księgozbioru29.
Pierwsze konkretne dane o bibliotece bernardyńskiej mamy z 1796 r.
Zachowany spis w układzie działowym ujmuje 376 pozycji, podawana
jest także ilość tomów i format dzieł30. Kolejne pochodzą z 180031,
28
Litak S. Kościół łaciński w Rzeczypospolitej około 1772 roku...
S. 492, 494; Дзянісаў В. Рэлігія і царква на Беларусі: Энцыкл. давед. /
Гал. рэд. Г. Пашкоў. Мн., 2001. С. 209.
29
Syrokomla W. Mińsk // Teka Wileńska. 1857. № 1. S. 173–199; № 2.
S. 133–204; Klasztory bernardyńskie w Polsce w jej granicach historycznych
/ Pod red. H.E. Wyczawskiego. Kalwaria Zebrzydowska, 1985; PidłypczakMajerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo zakonne... S. 103.
30
AHB, rkp. 1781-32-186: Elenchus Librorum Bibliothecae Conventus
Minscensis PP. Franciscanor[um] Obser[vantium]. A[nno] D[omi]ni 1796.
Dispositus, k. 2-7.
240
180432 i 1817, kiedy wizytacja notuje: “Biblioteka w Roku 1817 na
nowo uporządkowana”33. Nowe opracowanie zbioru potwierdza
zachowany rejestr 2221 książek uporządkowanych według trzech
zasadniczych formatów (2˚–4˚–8˚) w 23 grupach rzeczowych, m.in.
Biblia, księgi ascetyczne, teologiczne, kaznodziejskie, gramatyczne,
geograficzne, historyczne, prawnicze, medyczne... Wizytacja z 1817 r.
informuje też o prowadzeniu w klasztorze 3-letniego kursu
filozoficznego, w którym uczestniczyło 15 studentów34. Te same dane
podaje katalog z 1818 r.35. Możemy przypuszczać, że księgozbiór
rozwijał się rzeczywiście dynamicznie skoro, kiedy w 1830 lub
1835 r. klasztor dotknął pożar36 i kompletnie zniszczył zbiory,
szacowano je na 10 tysięcy tomów: “Biblioteka zaś składająca się z
10000 Ksiąg w roku 1835 przez pożar zniszczoną została”37.
Z czasem znowu stopniowo odbudowywano bibliotekę, w latach
40. liczyła 365 tomów (w tekście wizytacji zaznaczono, że biblioteka
jest odbudowywana po pożarze z 1830 r., a treściowo wyróżniono:
książki ascetyczne, kazania, dzieła filozoficzne, geometryczne, do
nabożeństwa i inne.)38, a w 1858 ok. 1000 tomów – także z podziałem
31
AHB, rkp. 1781-27-245, k. 1-16v [kopia 1781-27-266]: Elenchus Libror[um] Bibliothecae Conventus Minscensis Patruum Franciscanorum Observantium, vulge Bernadinorum. An[n]o 1800. Dispositus.
32
AHB, rkp. 1781-27-285, k. 22v.
33
BUW, rkp. F4 A-2111 Akt wizyty Klasztorow exystuiacych w
Dyecezyi Minskiey w Roku 1817 Spełniony; F4 A-2109 Akt wizyty Minskiego
Bernardyńskiego Klasztoru Roku 1817. [W obu źródłach zachowane spisy
księgozbioru]; brak danych w BUW, rkp. F4-A2117 Akt wizyty Klasztorow
Białoruskich A˚ 1817 spełniony.
34
BUW, rkp. F4 A-2109 Akt wizyty Minskiego Bernardyńskiego
Klasztoru Roku 1817, k. 12.
35
AHB, rkp. 1781-27-340, k. 11-11v. W wizytacji z 1819 brak danych
na temat biblioteki, zob. BUW, rkp. F4-A2118 Akt wizyty A˚ 1819 BiałoRuskich Klasztorow p. Ks. A spełniony [Theodora Ambrożewicza].
36
Rozbieżne dane w wizytacjach.
37
BUW, rkp. F4-35677 (A-2317) Wiadomość Klasztoru XX.
Bernardynow Mińskich [pocz. XIX w.; 1842?], k. 2.
38
Rosyjskie Państwowe Archiwum Historyczne w Sankt Petersburgu,
rkp. 822-12-3510 Wizyta jeneralna kościołow i klasztorow Dekanatu i miasta
Mińska 1842 roku sporządzona, k. 54 Wizyta Mińskich bernardynow 1842, k.
66.
241
na grupy rzeczowe odpowiadające poszczególnym szafom, z danymi o
wysokości i ilości egzemplarzy. Według danych w bibliotece było 6
szaf, w których przechowywano 930 książek39. Osobno zestawiono
książki pozostałe po śmierci księży. Były to przede wszystkim książki
kaznodziejskie i ascetyczne, ale też filozoficzne wykorzystywane we
własnym studium zakonnym. Mówiąc o formacji intelektualnej
bernardynów trzeba bowiem przypomnieć, że na wschodnich terenach
Rzeczypospolitej, w tym Mińsku, od końca XVIII w. do ok. 1864
wysyłali oni swoich zakonników do obsługi kaplic dworskich
(kapelanie dworskie fundatorów i dobrodziejów zakonu)40. Bernardyni
byli kapelanami bernardynek i benedyktynek41, może także i
szpitalnymi, a z początkiem XIX w. (1819–1839) objęli opieką szkoły
publiczne42, co zapewne także znalazło odbicie w ich księgozbiorze.
Tyko w 1818 r. w klasztorze prowadzono 3-letni kurs filozoficzny, w
którym uczestniczyło 16 studentów43. Kasata zakonu na ziemiach
wschodnich nastąpiła w 1864 r., a budynki klasztorne zaadoptowano
na więzienie.
Niewiele wiadomo na temat biblioteki jezuickiej w Mińsku44.
Podstawy organizacji tutejszego kolegium dał w 1657 r. biskup
39
Денисов В. Библиотеки минских католических монастырей
XVIII–XIX вв.
40
Gach P.P. Struktury i działalność duszpasterska zakonów męskich...
S. 209.
41
Tamże. S. 211.
42
BUW, rkp. F4-35677 (A-2317): Wiadomość Klasztoru XX.
Bernardynow Mińskich [pocz. XIX w.], k. 2.
43
BUW, rkp. F4-A2109: Akt wizyty Minskiego Bernardyńskiego
Klasztoru Roku 1817, k. 12v.
44
Konopka K. O księgach w kolegiach Towarzystwa Jezusowego
prowincji galicyjskiej. Kraków, 1912, proweniencje Bibliotece Jagiellońskiej
i Ossolineum. Zob.: Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo
zakonne... S. 152; Блинова T.Б. Иезуиты в Беларуси. Роль иезуитов в организации образования и просвещения. Гродно, 2002. С. 70–71, 208, 221–
242; Grzebień L. Organizacja bibliotek jezuickich w Polsce od XVI do XVIII
wieku // Archiwa, Biblioteki i Muzea Kościelne. 1975. T. 30; Рэлігія і
царква на Беларусі: Энцыкл. давед. / Гал. рэд. Г. Пашкоў. Мн., 2001.
С. 207–208.
242
smoleński Hieronim Sanguszko45. Początkowo działał jako misja,
potem rezydencja, w końcu od 1714 przekształcony w kolegium. W
1723 r. rozpoczęto budowę korpusu kolegium. Zorganizowano też
bursę dla uczniów biednych, a w 1737 aptekę46. Sama biblioteka
domu przez Franciszka Radziszewskiego określana była jako “dosyć
liczna”. Wiemy, ze zbiory jezuickie stały się podstawą organizacji
męskiego gimnazjum w Mińsku. Kiedy w 1773 r., po kasacie
konwentu oddany został komisji edukacyjnej ze szczątków
księgozbioru utworzono bibliotekę szkolną47, szkoła ta w 1803 r.
została przekształcona w gimnazjum męskie, a jego zbiory wpłynęły
w 1925 r. do państwowej i uniwersyteckiej biblioteki Białorusi48.
Kolejny klasztor otwarli w Mińsku karmelici trzewiczkowi
(działał od 1677 do 1798 r.49). Tutejszy konwent Marii Magdaleny50
należał do prowincji litewskiej pod wezwaniem Wszystkich Świętych.
Najstarsza zachowana wizytacja z 1796 r. nie zamieszcza żadnych
informacji o bibliotece. Mamy dopiero dane z ostatniej, już
pokasacyjnej wizyty klasztoru w 1799 r. Zbiory obejmowały wtedy
112 książek (przede wszystkim kazania polskie i łacińskie, dwie
Biblie, wśród autorów wymienieni zostali Jeremiasz Drexelli, Mikołaj
de Hanapis, Antoni Grzybowski, Jan Poszakowski, Stanisław
Zakrzewski, Wawrzyniec Rydzewski, w zbiorze znajdowały się też
konstytucje karmelitańskie, żywoty świętych karmelitańskich,
45
Sanguszko był biskupem smoleńskim w latach 1655–1657, w 1654
jeszcze na stanowisku biskupa wileńskiego. Pierwszy biskup smoleński,
który po zajęciu przez Moskwę diecezji w 1654 r. rezydował poza
biskupstwem. Zob.: Nitecki P. Biskupi kościoła w Polsce. Słownik
biograficzny. Warszawa, 1992. S. 184.
46
Рэлігія і царква на Беларусі: Энцыкл. давед. / Гал. рэд.
Г. Пашкоў. Мн., 2001. С. 207–208.
47
Radziszewski F. Wiadomość historyczno-statystyczna o bibliotekach,
Kraków 1875. S. 49. Zachowały się dekrety dotyczące majątku jezuickiego,
zob. Litewskie Państwowe Archiwum Historyczne [dalej LPAH], rkp. 694-14380 [Materiały dotyczące mińskiego klasztoru jezuitów 1677, 1747].
48
Германовіч І.С. Фарміраванне фондаў Нацыянальнай бібліятэкі
Беларусі // Бібліятэка і грамадства. Mн., 1993. С. 34.
49
Pirożyński M. Zakony męskie w Polsce. Lublin, 1937. S. 116.
50
Litak S. Kościół łaciński w Rzeczypospolitej około 1772 roku...
S. 520.
243
słowniki...), i te właśnie po kasacie z początkiem XIX w. przekazano
franciszkanom51.
Klasztor franciszkanów konwentualnych został powołany w
1676 r. Konwent i kościół pod wezwaniem Antoniego Padewskiego
należały do prowincji litewskiej, albo kustodii wile,ńskiej52. Według
katalogu z 1796 r. księgozbiór klasztoru liczył 150 tomów. W 1800 r.
odnotowano co prawda 245 książek, ale tylko 132 tomy własnych, z
zakresu kaznodziejstwa polskiego, teologii moralnej i dogmatycznej,
filozofii, w dużej mierze zniszczonych, m.in. “Dzieło Plutarcha na pół
spalone”, a 113 egzemplarzy przejętych po karmelitach53. Kolejne
dane wskazują na uszczuplenie tego zbioru, bowiem według
sumarycznych zapisów wizytacyjnych z 1804 i 1817 r. franciszkanie
dysponowali 73 książkami (“Biblioteka Konwencka”: Biblia łacińska,
Żywoty świętych, 4 Teologie moralne, w tym Antoina’e, 15 książek
kaznodziejskich, 10 medytacji, 40 innych)54. Skoro jednak nakazy
kapituł franciszkańskich z XVIII w. nakazują aby w refektarzu
51
LPAH, rkp. 694-1-3572, k. 100-109: Visitatio Ecclesiae Coventus que
Admodum RR Patrum Carmelitarum Minscensium, de Mandato [...] Jacobi Ignatii Dederko Episkopi Minscensis a perillustris Casimiro Mickiewicz canonico Cathedrali Minscensi peracta Anno D[omi]ni 1799, mensis 7bris die
6ta, k. 105 (8 książek kościelnych: mszały i agenda), k. 106-106v Rejestr
Ksiąg Znayduiących się w Bibliotece J.XX Karmelitow Minskich; AHB, rkp.
1781-32-186, k. 21v-22v; AHB rkp. 1781-27-269, k. 12-12v.
52
Litak S. Kościół łaciński w Rzeczypospolitej około 1772 roku...
S. 506; Рэлігія і царква на Беларусі: Энцыкл. давед. / Гал. рэд.
Г. Пашкоў. Мн., 2001. С. 210. W 1676 r. Teodor Karol Horski ufundował
plac, na którym wystawiono kościół i klasztor. Kasata klasztoru nastąpiła w
1832 r. zob. BUW, rkp. F4-39768 (A-2992) Wiadomość o funduszach
Prowincji Litew[skiej] Franciszkanow [...] w roku 1814 Zebrane p. X.
Antoniego Niewiarowskiego Sekretarza, k. 1v Wiadomość o klasztorach
Prowincji Litewskiey i Białoruskiey franciszkanskiey (obejmowała wg
wykazu 30 konwentów).
53
AHB, rkp. 1781-27-269, k.13-13v Regestr ksiąg Właściwych XX.
Franciszkanów Mińskich; AHB, rkp. 1781-27-269, k. 12-12v “Regestr ksiąg
zaydujących się pokarmelitańskich w Konwencie M[inski]m XX. Franciszkanów”.
54
AHB, rkp. 1781-27-304, k. 2v-3.
244
czytany był “aliquis Liber spiritualis” (1778)55 i prowadzenie w
klasztorze kursu filozofii i teologii (1784)56, a w 1803 zdobywanie
przez zakonników dyplomów Uniwersytetu Wileńskiego lub
Akademii Połockiej57, aby mogli oni prowadzić szkoły, to i
księgozbiór musiał odpowiadać tym wymaganiom. Zachowany
zbiorczy wykaz księgozbiorów franciszkańskich powstały po kasatach
konwentów w Iwieńcu, Mińsku, Postawach, Udziale, Dzisnej i
Prozorokach, a więc latach pięćdziesiątych XIX w. wymienia
zaledwie 43 dzieła w 62 tomach pozostałe po zamkniętym w 1832 r.
konwencie franciszkańskim58.
Bardzo skromnymi zbiorami dysponowali mińscy benedyktyni,
od 1700 r. obecni w mieście59. Fundatorką placu na budowę ich domu
oraz kościoła była chorążyna mińska Stetkiewiczowa. Klasztor był
55
BUW, rkp. F4-18215 (A-300) Acta [Pro]vinciae Anno 1778vo die
1ma January, k. 4v.
56
BUW, rkp. F4-18215 (A-300) Acta [Pro]vinciae Anno 1778vo die
1ma January, k. 24 Decreta [...] Capituli Vilnensis 1784.
57
BUW, rkp. F4-18215 (A-300) Acta [Pro]vinciae Anno 1778vo die
1ma January, k. 95v Decreta [...] Capituli Vilnensis 1784, “Według ukazu
[...] 1803 [...] ze bez Dyplomow na nauki wydawanych przez Uniwersytet
[...] Wileński w żadnym obowiązku Zakonnicy bydz nie mogą. Przeto iak dla
spełnienie najwyzszego Ukazu, tak dla koniecznych potrzeb zakonu byście
się [...] Bracia o Dyplomy starali, zdaiąc Examin w [...] Uniwersytecie, lub
Akademiej Połockej”.
58
AHB, rkp. 1781-32-186 Opisanie Bibliotek w Klasztorach
Franciszkańskich, Iwienieckim, Minskim, Serafinskim, Postawskim,
Udzialskim, Dzisnienskim y Prozorockim, z wyszczegolnieniem Ksiąg
Stanowi Duchownemu potrzebnieyszych, w Raporcie do Jasnie Wielmoznego
Biskupa P. Podane, k. 21v-22v Cathalogus Librorum in Bibliothrcae
conventus Minsensis, patrum Franciscanorum contentorum.
59
Pirożyński M. Zakony męskie w Polsce... S. 48. 23 kwietnia 1700 r.
fundusz nadała Anna Stetkiewiczowa chorążyna mińska. W 1773 r.
wzniesiono drewniany kościół p.w. św. Michała, dom mieszkalny
postawiony już po 1750 roku miał być restaurowany w 1799. Zob. AHB, rkp.
1781-27-282 Akt Wizyty Kościoła, Zakrystyi, Probostwa, zabudowania oraz
onego Maiątku Ruchomego y nieruchomego [...] Księży Benedyktynów
Mińskich [...] 1804, k. 1, 2.
245
prepozyturą zależną od opactwa w Nieświeżu60, która należała do
Kongregacji Polskiej św. Krzyża. Według danych z 1774 r. “in
praepositura Minscensi exercet curam animarum pauperum”61.
Wczesna wizytacja klasztoru z 1700 r. wykazuje tyko 19 książek
kościelnych (12 mszałów, w tym “ruskie”; 3 agendy; 1 ewangeliczka;
2 “książki brackie do Najświętszego sakramentu”) i 6
wykorzystywanych stale w refektarzu (Kazania i Żywoty świętych
Skargi, Rady duchowne, Rozmyślania o tajemnicach wiary świętej,
Kalendarz benedyktyński czyli żywoty świętych zakonu S. Benedykta,
Wykład Reguły S. Ojca Benedykta), ale mógł się on znacznie
rozwinąć, skoro tutejsi mnisi “wyszli” poza swoje właściwe –
charakterystyczne dla zakonu kontemplacyjnego – powołanie
opiekując się parafią62. Niestety dane z 1804 r. dają już znacznie
gorszy obraz benedyktyńskiego zbioru. Całe probostwo było już
wtedy w złym stanie, rząd nie dopuścił do planowanej na 1799 r.
restauracji budynków, a sama biblioteka stopniała do dziesięciu
książek: 7 mszałów (w tym żałobnych), agendy, ewangeliczki, jednej
“książki in 4to Łacińskiej do Rekolekcji i Medytacji służącej” oraz
niewiadomego dzieła “autora łacińskiego moralnego”63. Ostatecznie
prepozyturę benedyktynów mińskich zamknięto w 1832 r., zakonnicy
zostali przewiezieni do Nieświeża, a pozostały po klasztorze majątek
sprzedano Żydom, którzy po rozbiórce budynków sprzedali uzyskany
ta droga materiał64.
W Mińsku pojawiły się tez dwa zakony prowadzące typową
pracą charytatywną – bonifratrzy i rochici. Bonifratrzy65 byli
właściwie jedynym zakonem, który zajmował się szpitalnictwem w
dzisiejszym rozumieniu tego słowa. W Mińsku pojawili się w 1700 r. i
60
Kanior M. Polska kongregacja benedyktyńska świętego Krzyża 1709–
1864. Kraków, 2002. S. 247, 270; Kurczewski J. Biskupstwo wileńskie od
jego założenia aż do dni obecnych. Wilno, 1912. S. 253, 470–471.
61
Litak S. Kościół łaciński w Rzeczypospolitej około 1772 roku...
S. 492.
62
AHB, rkp. 1781-27-263, k. 9, 12.
63
AHB, rkp. 1781-27-282 Akt Wizyty Kościoła, Zakrystyi, Probostwa,
zabudowania oraz onego Maiątku Ruchomego y nieruchomego [...] Księży
Benedyktynów Mińskich [...] 1804, k. 2.
64
Kanior M. Polska kongregacja benedyktyńska... S. 270.
65
Litak S. Kościół łaciński w Rzeczypospolitej około 1772 roku.. S. 497.
246
pracowali do 1836 r. Fundacja Antoniego Teodora Wańkowicza,
stolnika i podstarosty mińskiego obejmowała konwent i szpital (św.
Jan Boży), w 1703 r. wsparł ją jeszcze dodatkowym funduszem66. W
końcu XVIII wieku w wizytacjach pisano, że bonifratrzy mają
“Kościół murowany w małej strukturze”, a “klasztor drewniany ma
dwa piętra”. W 1825 r. konwent przeszedł do prowincji litewskoruskiej67, a ostatecznie o losie tego ośrodka przesądził ukaz carski z 18
lutego 1836 r. Dotyczył on tylko bonifratrów, którym pod pretekstem
złej gospodarki w konwencie mińskim i braku odpowiednich ludzi do
kierowania zakonem (bo władze kościelne wyznaczyły do kierowania
nim prowinacjała spoza zakonu) zamknięto dom w Mińsku, a inne
pozostawiono do wymarcia personelu. Wiązało się to także z zakazem
przyjmowania nowych członków68. Zakonników z zamkniętego
klasztoru w Mińsku, przeniesiono do benedyktynów pod Pińsk i
karmelitów w Głębokiem.
Choć bonifratrzy nie zajmowali się typowym duszpasterstwem,
były jednak ważnymi ośrodkami pracy charytatywnej, a lokalnymi
ośrodkami kultury. Większość zakonników nie była kapłanami,
lecznictwem zajmowali się głównie bracia–laicy, a nieliczni kapłani
obejmowali funkcje duszpasterskie. Choć tylko część z zakonników
otrzymywała święcenia, bracia–laicy byli zobowiązani do
zdobywania, a potem stałego weryfikowania wiedzy z zakresu
medycyny. Zajmowali się zresztą bonifratrzy zarówno chorobami
fizycznymi, jak i psychicznymi. Wśród koniecznego wyposażenia
placówek bonifratrów znajdowała się z reguły literatura fachowa i
różne pomoce medyczne, a także lekarstwa przygotowywane we
własnych aptekach. Dodać trzeba, że prowadzenie aptek było
zajęciem intratnym, o które ubiegali się także jezuici69.
66
RGIA, rkp. 822-12-1 [Wizyta klasztoru bonifratrów w Mińsku 1797–
1798], o wczesniejszym przybyciu bonifratrów do Mińska informuje tez
wizytacja z 1804, zob. AHB, rkp. 1781-27-289, Akt Wizyty Kościoła i
Klasztoru Wielebnych Xięży Bonifratow w Mieście Guberskim Minsku na
Starym Rynku [...] 1804, k. 1.
67
Gach P.P. Struktury i działalność duszpasterska zakonów męskich...
S. 63.
68
Gach P.P. Kasaty zakonów... S. 162.
69
Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo zakonne... S. 34.
247
W zgromadzonych do tej pory materiałach mało jest jednak
informacji o księgozbiorach konwentu mińskiego. Zasadniczo ich
biblioteki nie były zbyt liczne (wileński w 1816 szacuje się na ok. 300
tomów, z osobnym księgozbiorem medycznym i zbiorem podręcznym
w refektarzu)70. Bonifratrzy gromadzili przede wszystkim pisma
hagiograficzne, kazania, książki ascetyczno-mistyczne, medyczne, ale
też historiograficzne oraz dzieła klasyków71. O bibliotece w Mińsku
mówi wizytacja z 1800 r., która podaje 11 książek religijnych
(mszały, psałterz, agenda)72, a w 1804 “Książek kościelnych” 19
egzemplarzy (mszały, psałterz, ewangeliczka, agendy, medytacje i
książki rekolekcyjne)73.
Inne zgromadzenie charytatywne działające w Mińsku to rochici.
Wspólnota Braci Miłosierdzia od św. Rocha założona przez biskupa
wileńskiego Konstantego Brzostowskiego, który w 1713 r. osadził ich
w Wilnie. Rochici funkcjonowali tylko na terenach Wielkiego
Księstwa Litewskiego. Od 1752 r. pracowali w Mińsku. Ich rolą była
opieka nad ofiarami epidemii, a z czasem praca duszpasterska.
Większość członków, podobnie jak u bonifratrów, nie miała święceń
kapłańskich. Nie powinny więc dziwić informacje z 1804 i 1818 r. o
zaledwie 13, a potem 8 książkach przechowywanych w kościele.
Początkowo były to: cztery mszały (dwa rzymskie, rekwialny i
“ruski”), Żywot P. Jezusa, Żywoty Świętych Skargi, Uwagi
Chrześcijańskie, Relatio obrazu ostrobramskiego, Pochodnia
Człowiekowi w cieniu śmierci zostaiąca mu, inwentarze odnotowują
też agendy i graduała, w końcu również Żywoty świętych Stafana
Wielowiejskiego, Nowy Testament w tłumaczeniu Jakuba Wujka,
70
Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo zakonne...
S. 90; Rosiak S. Bonifratrzy w Wilnie (1635–1843–1924): Szkic z dziejów
opieki społecznej w Wilnie. Wilno, 1928. S. 88–93.
71
Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo zakonne...
S. 90 [W BJ zachowane dwa druki z proweniencją wileńską: sygn. 587695,
587696]; Rosiak S. Bonifratrzy w Wilnie... S. 88–93.
72
AHB, rkp. 1781-27-267 Inwentarz Wizyty Kościoła Klasztoru i
Folwarku B.B. Bonifratrow Minskich w Roku 1800 m[iesi]ąca [decem]bra
D[nia] 1go Expedyowaney Przez Wizytatora, k. 3.
73
AHB, rkp. 1781-27-289, k. 2v.
248
“Ordynację dla Rochitów” i “Erekcyję [...] Konfraternij S. Rocha”74.
Klasztor zamknięto już w 1832 r., osiem lat później władze carskie
całkowicie skasowały wspólnotę (w 1840 r.), która przez kilka lat
przetrwała jeszcze na Żmudzi.
Jak widać dane na temat bibliotek wymienionych zakonów są
dość skąpe. Nadal potrzebna jest szersza penetracja źródłowa (Mińska,
Wilna, Sankt Petersburga75). Niezależnie od różnych możliwych
zagrożeń dla stanu tych bibliotek o ich zniszczeniu zadecydowały
przede wszystkim kasaty klasztorów. To właśnie XIX w. przyniósł
zniszczenie dóbr materialnych, które po klasztorach zostały, w tym
bibliotek. Wiemy, że na ich rozproszenie miały wpływ nie tylko
kasaty poszczególnych placówek, ale i nieumiejętne zarządzanie
pozostałymi po zakonach księgozbiorami. Kiedy po kasacie zakonów
1832 r. władze doszły do wniosku, że sprzedaż ich księgozbiorów nie
przyniosłaby zbyt wielkich zysków, zdecydowano się rozdzielić je
miedzy świeckimi zakładami szkolnymi, bibliotekami publicznymi i
duchowieństwem katolickim. Podział przeprowadziły powołane
komitety gubernialne76. Komitet miński (urzędnik Kobyliński,
nauczyciel Bielecki, prałat Dąbrowski) napotkał w pracy wiele
trudności. Trzeba było sporządzić nowe spisy 23 bibliotek, które
miały być rozparcelowane miedzy gimnazjum mińskie, bibliotekę
publiczną w Mińsku i katolickie seminarium duchowne. Gubernator
miński jednak stwierdził, że najpierw książki należy poddać ścisłej
cenzurze, usunąć z nich publikacje o treści politycznej, a dopiero
74
AHB, rkp. 1781-27-302, k. 6; rkp. 1781-27-245, k. 2 “Mszałow in
folio starych 3, Agenda wielka 1, Agendek małych 2, Ewangeliczka z
Epistołami 1, Graduał in folio na Chórze 1”, “Szkółki parafialnej ani Szpitalu
przy tym Kościele nie ma, gdyż Funduszu żadnego od Kollatorow nadanego
sobie Proboszcz nie miał”; rkp. 1781-27-365, k. 25.
75
RGIA, rkp. Wizity po minskoj eparchii [za l. 1802-1862]
benedyktyni: 3114, 3174, 3355, 3356, 3479, 3497, bonifratrzy: 3114, 3384,
3477, 3497, dominikanie: 3114, 3186, 3478, 3497, franciszkanie: 3114, 3171,
3392, 3495, 3497, bernardyni: 3114, 3494, 3497, 3498, 3510, 3555, 3556,
3575, rochici: 3114, 3196, 3391.
76
Szulkin M. Zamykanie bibliotek polskich na Litwie po roku 1863 //
Przegląd Hist. 1932. T. 10 (30), S. 85; Ussas J. Z dziejów grabieży i
niszczenia polskiego mienia kościelnego przez Rosjan w świetle świadectw
rosyjskich (1655–1925) // Przegląd Powszechny. 1936. T. 210. S. 64.
249
później przekazać te z dziedziny teologii, filozofii i historii kościoła
seminarium prawosławnemu w Mińsku, te ściśle związane z
obrządkiem kościoła katolickiego seminarium rzymsko-katolickiemu,
a pozostałe Cesarskiej Bibliotece Publicznej w Petersburgu77. Książki
poklasztorne z guberni umieszczono w ratuszu. Kiedy w 1863 r.
ponownie zajęto się sprawą podziału książek gubernator miński nie
mógł nic konkretnego o książkach powiedzieć, bo brakowało
archiwaliów, a i o samych księgozbiorach mówiono, że spaliły się w
czasie pożaru Mińska w roku 184278.
Na przemieszczanie się tych zbiorów mogły mieć także wpływ
sprawy ściśle organizacyjne. Warto dodać, że w 1798 r. w Cesarstwie
Rosyjskim nastąpił nowy podział diecezji. Miały one odtąd pokrywać
się z guberniami, a biskupstwo mińskie podlegało arcybiskupowi
mohylowskiemu79. W 1869 r. nastąpiła jednak likwidacja biskupstwa
mińskiego, a także tutejszego seminarium80, co mogło mieć wpływ na
przekazanie części książek do Wilna81. Po przyłączeniu diecezji
mińskiej do wileńskiej tam właśnie przewieziono książki82. Dzisiaj
wiadomo też, że częściowo zbiory mińskiego (15 tys. tomów) i
witebskiego seminarium weszły do Biblioteki Narodowej Białorusi83.
To właśnie zabiegi związane z tworzeniem nowych struktur
diecezjalnych przyczyniły się także do destrukcji klasztorów Mińska.
Likwidacja i zabór mienia klasztornego łączył się z zapotrzebowaniem
na budynki i fundusze. Kolejne badania proweniencyjne miejmy
nadzieję pozwolą ustalić inne miejsca gdzie znalazły się rozproszone
książki z mińskich klasztorów.
77
Szulkin M. Zamykanie bibliotek polskich na Litwie po roku 1863...
S. 85; Ussas J. Z dziejów grabieży i niszczenia polskiego mienia
kościelnego... S. 65.
78
Szulkin M. Zamykanie bibliotek polskich na Litwie po roku 1863...
S. 85.
79
Gach P.P. Kasaty zakonów… S. 58.
80
Seminarium otwarto także w 1798 r.
81
Денисов В. Библиотеки минских католических монастырей
XVIII–XIX вв.
82
Radziszewski F. Wiadomość historyczno-statystyczna... S. 49.
83
Рощина Т.И. Белорусские исторические книжные коллекции в
фондах Национальной библиотеки Беларуси: (проблемы изучения) // Белорусский сборник. СПб., 2002. Вып. 2. С. 200.
250
Już teraz jednak warto zwrócić uwagę, że wyciąganie wniosków
o niskiej liczbie książek w klasztorach obrządku łacińskiego sugerując
się liczbami bibliotek benedyktynów czy bonifratrów jest bardzo
mylące. Nie one bowiem były obserwancjami o typowo intelektualnej
formacji, i nie one angażowały się w duszpasterstwo i szkolnictwo, co
właśnie wymagało posiadania znaczących księgozbiorów. Największe
zbiory posiadali na pewno dominikanie i bernardyni. Nawet jeżeli
przekazana w wizytacjach bernardyńskich liczba 10 tysięcy tomów
jest zawyżona, to posiadali przynajmniej połowę. Podobnie biblioteka
dominikanów, z pewnością także liczyła kilka tysięcy pozycji.
Pozostaje mieć nadzieję, że ośrodek miński wyjdzie obronną ręką ze
sprawdzianu poziomu kulturalnego i zainteresowań intelektualnych
jego społeczności, czego widomym świadectwem był i jest stosunek
do książki i bibliotek.
251
Gwioździk J. (Katowice)
ZAKONNICE A KSIĄŻKI. KSIĘGOZBIÓR MIŃSKICH
BENEDYKTYNEK
Kultura
zakonna
na
ziemiach
wschodnich
dawnej
Rzeczypospolitej w XVII–XVIII w. coraz częściej budzi
zainteresowanie polskich i zagranicznych badaczy kultury1,
architektury2, historii Kościoła3, dziejów zakonów4, klasztornej
1
Por. najnowsze opracowanie Topolskiej M.B.: Społeczeństwo i kultura
w Wielkim Księstwie Litewskim od XV do XVIII wieku. Poznań; Zielona Góra,
2002, zwracając uwagę na kulturotwórczą rolę zakonów (s. 142–143).
2
Por. Sztuka pograniczy Rzeczypospolitej w okresie nowożytnym od XVI
do XVIII wieku. Materiały sesji Stowarzyszenia Historyków Sztuki.
Warszawa, 1998; Sztuka ziem wschodnich Rzeczypospolitej XVI-XVIII w. /
Red. J. Lileyko. Lublin, 2000; por. Слюнкова И.Н. Mонастыри восточной
и западной традиции: Наследие архитектуры Беларуси. М., 2002. O
klasztorze
mińskich
benedyktynek
zob.
Дзянісаў У.
Мінскія
бенедыктынкі: Гісторыя зруйнаванага кляштара // Наша вера. 2003.
№ 2. С. 75–81.
3
Janicka-Olczakowa E.: Zakony żeńskie w Polsce // Kościół w Polsce.
Kraków, 1969. Wieki XVI–XVIII / Red. J. Kłoczowski. T. 2. S. 767–769;
Borkowska M. Zakony żeńskie w Polsce w okresie potrydenckim // Zakony i
klasztory w Europie Środkowo-Wschodniej X–XX wiek / Red. H. Gapski,
J. Kłoczowski. Lublin, 1999. S. 197–243 (tu literatura przedmiotu).
4
Informacje o poszczególnych klasztorach można znaleźć w pracach im
poświeconych, jak Wanata B.J. Zakon karmelitów bosych w Polsce:
Klasztory karmelitów i karmelitanek bosych 1605–1975. Kraków, 1979; oraz
Gila C. Życie codzienne karmelitanek bosych w Polsce w XVII–XIX wieku.
Kraków, 1997; por. Borkowska M. Słownik mniszek benedyktyńskich w
Polsce. Tyniec, 1989; Siostry zakonne w Polsce: Słownik biogr.
Niepokalanów, 1996. T. 2. Borkowska M. Słownik ksień benedyktyńskich.
Kompleksowe ujęcie losów wspólnot zakonnych w okresie zaborów zob.
Gach P.P. Kasaty zakonów na ziemiach dawnej Rzeczypospolitej i Śląska
1773–1914. Lublin, 1984, tenże: Mienie polskich zakonów i jego losy w XIX
wieku. Rzym, 1979; tenże: Geografia strat zakonów polskich w końcu XVIII i
w XIX wieku. Rzym, 1980.
252
twórczości5 czy księgozbiorów6. Szczególnie biblioteki zakonów
żeńskich pozwalają ukazać stan i specyfikę ich kultury umysłowej,
5
Kulturę książki jako dokument duchowości omawiali Górski K.,
Borkowska A. Historiografia zakonna a wzorce świętości w XVII w.
Warszawa, 1975; tenże: Kierownictwo duchowe w klasztorach żeńskich w
Polsce XVI–XVIII wieku. Warszawa, 1980; Pisma ascetyczno-mistyczne
benedyktynek reformy chełmińskiej / Wyd. K. Górski. Poznań, 1937; por.
także prace tego autora, odnoszące się do duchowości polskich
benedyktynek: Od religijności do mistyki: Zarys dziejów życia wewnętrznego
w Polsce. Lublin, 1962; Zarys dziejów duchowości w Polsce. Kraków, 1986.
Kroniki zakonne opracowała Targosz K. Piórem zakonnicy: Kronikarki w
Polsce XVII w. o swoich zakonach i swoich czasach. Kraków, 2002.
Informacje o funkcjonowaniu tekstu w żeńskich klasztorach, ich losach
przynoszą prace Borkowskiej M. Panny siostry w świecie sarmackim.
Warszawa, 2002 oraz Życie codzienne polskich klasztorów żeńskich w XVII–
XVIII w. Warszawa, 1996.
6
Dokumentację zbiorów prezentuje zwłaszcza Paszkiewicz U.
Rękopiśmienne inwentarze i katalogi bibliotek ziem wschodnich
Rzeczypospolitej (spis za lata 1553–1939). Warszawa, 1996; tejże:
Inwentarze i katalogi bibliotek z ziem wschodnich Rzeczypospolitej do 1939
roku. Supl. 1. Warszawa, 2000 (w przygotowaniu suplement 2); tejże:
Inwentarze i katalogi bibliotek z ziem wschodnich Rzeczypospolitej (spis za
lata 1510–1939). Warszawa, 1998. Stan badań nad dziejami księgozbiorów
zakonnych zob. też Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo
zakonne na wschodnich ziemiach Rzeczypospolitej w XVII–XVIII wieku.
Wrocław, 1996. S. 10–15; Gwioździk J. Biblioteka panien benedyktynek
łacińskich we Lwowie (XVI–XVIII wiek). Katowice, 2001. S. 9–11. Literatura
przedmiotu odnosząca się do funkcjonowania książki w środowisku żeńskich
klasztorów kontemplacyjnych zob. Borkowska M. Życie codzienne polskich
klasztorów żeńskich w XVII–XVIII wieku. Warszawa, 1996. S. 304–311. Na
ten temat zob. Topolska M.B. Czytelnik i książka w Wielkim Księstwie
Litewskim w dobie renesansu i baroku. Wrocław, 1984; Gwioździk J.
Staropolskie biblioteki klasztorów żeńskich na wschodnich ziemiach
Rzeczypospolitej // Матэрыялы Другіх Кнігазнаўчых чытанняў “Кніжная
культура Рэчы Паспалітай”. Mн., 2002. С. 124–136; Pietrzkiewicz I.
Biblioteki klasztorów słonimskich w świetle zachowanych inwentarzy // Nasza
Przeszłość [w druku]. Artykuły na ten temat badaczy polskich, białoruskich i
litewskich są zamieszczone w pracy: Kultura książki ziem wschodniego i
południowego pogranicza Polski XVI–XX wiek: Paralele i różnice / Red.
J. Gwioździk, E. Różycki. Katowice, 2004.
253
będącej częścią charakterystycznej dla tego środowiska kultury
monastycznej i szerzej – staropolskiej.
Mińsk był siedzibą 2 fundacji klauzurowych, obediencji zakonnej
i biskupiej: w 1772 r. na tym terenie swoje domy posiadały
bernardynki oraz benedyktynki tzw. kongregacji chełmińskiej7. Ich
odrodzenie sięga XVI wieku: było to dzieło zapoczątkowane przez
ksienię chełmińską Magdalenę Mortęską, córkę Melchiora,
podkomorzego chełmińskiego8. Liczny napływ kandydatek do tego
zakonu umożliwił założenie lub ponowne obsadzenie 22 konwentów,
z których 20 erygowano do 1650 r., w tym dom miński w 1631 r.
Założył go tamtejszy proboszcz Wojciech Sielawa, kanonik wileński,
sprowadzając mniszki z Nieświeża (stamtąd założono także domy w
Wilnie, Kownie, Smoleńsku i Orszy9), a uposażenie stanowiły
nadania, m. in. Krzysztofa i Zofii z Druckich-Horskich
Chodkiewiczów.
Podstawą duchowości, realizowanej przez potrydenckie
benedyktynki, była Reguła św. Benedykta, której mniszki “... dobre
mając wyrozumienie, w porządkach od niej dobrze rozporządzonych
pilnie się ćwiczyły i wedle niej w rzeczy duchowne [...] siebie
wprawowały”10. Odczytanie starego tekstu św. Benedykta w duchu
nowej epoki, która nie widziała “rzeczy niemożliwych i nie uznawała
połowiczności w dążeniu do celu”11 doprowadziło do powstania
przyjętej w kongregacji tzw. Reguły reformowanej, wraz z dodanymi
do niej deklaracjami i “Porządkiem nowicjatu” (zatwierdzona w
8
Na ten temat zob. m. in. Górski K. M. Mortęska i jej rola w reformie
trydenckiej w Polsce // Nasza Przeszłość. 1971. T. 34. S. 131–176. Życiorys
zob. Siostry zakonne w Polsce: Słownik biogr. Niepokalanów, 1996. T. 2.
Borkowska M. Słownik ksień benedyktyńskich. S. 104–105.
9
Borkowska M. Słownik mniszek benedyktyńskich... S. 80.
10
Reguła Ojca Świętego Benedykta […] Z łacińskiego przetłumaczona,
i z reformacyją porządków, chełmieńskiego... W Krakowie: u Wdowy Jakuba
Sybeneychera, 1606. S. 73.
11
Por. Borkowska M. Między tradycją a powrotem do źródeł:
Szesnastowieczne modele odnowy życia zakonnego w Polsce // Fermentum
massae mundi. Warszawa, 1990. S. 12 i nast. Por. także Górski K. Od
religijności do mistyki... S. 67–69.
254
1605 r.)12. Instruowały one mniszki, “jak postępować miały w
rzeczach duchownych, jako i powierzchnich, gdyż z pamięcią ludzką i
dobre zwyczaje ustają”13. Tekst reguły powinien być powszechnie
znany: “A chcemy, aby tę regułę jako najczęściej w zgromadzeniu
czytano, by się żadna z sióstr niewiadomością nie wymawiała”14.
Ksieni nieświeska zwróciła się do Chełmna, “żądając, abyśmy ją ze
wszystkim konwentem jej do uczestnictwa tych łask od Ojca
św. danych i porządków na reformacji naszej wedle reguły św.
Benedykta sporządzonych przypuścili”15, jednak na skutek
działalności wileńskiego biskupa Eustachego Wołłowicza, opata
komendatoryjnego Lubinia, podległe mu klasztory benedyktynek – w
tym i w Mińsku – przyjęły nowe tłumaczenie Reguły16.
Potrydencka odnowa życia monastycznego za podstawę życia
religijnego uznawała udział w liturgii oraz lectio divina, czyli Boże
czytanie. Wspólnotowa i indywidualna modlitwa, która “towarzystwo
Boga uprasza i utwierdza”17, były wpisane w cykl dzienny: godzin
kanonicznych od jutrzni o północy po kompletę, z mszą św. i roczny,
zgodny z układem uroczystości roku kościelnego i świąt zakonnych.
Akcentowanie znaczenia liturgii – jednego z zasadniczych źródeł
pobożności benedyktynek, a zarazem istotnego dziedzictwa Zakonu –
wyrażało się w dbałości o jej odprawianie. Liturgia była także
istotnym elementem celebrowania świąt kościelnych, brackich i
12
Zob. Borkowska M. Potrydencka wersja Reguły św. Benedykta // Za
przewodem Ewangelii. Tyniec, 1986. S. 249–262; tejże:Two Attemps at Selfgoverment of Femine Religious Institutes in Poland // Studia Monastica.
1981. Vol. 23. S. 169–179.
13
List ksieni nieświeskiej do Magdaleny Mortęskiej, zob. Kronika
benedyktynek chełmińskich / Oprac. W. Szołdrski. Pelplin, 1937. S. 41.
14
Reguła Świętego Ojca Benedicta z łacińskiego przetłumaczona i
Reformacyją porządków chełmieńskiego... S. 145.
15
Kronika benedyktynek chełmińskich... S. 91.
16
Reguła Benedykta s., dekretami wizytalnymi według krajów zimnych
tutecznych i zwyczajów z dawna ugruntowanych panien zakonnych pod tą
regułą w diecezji naszej wileńskiej żyjących ... deklarowana... 1629. W
Archiwum ss. benedyktynek w Sierpcu, sygn. A 1, toż Archiwum
Benedyktynek Wileńskich w Żarnowcu, sygn. A 21
17
Turrecremata J. Na świętego Benedikta opata Regułę wykład. W
Krakowie: w Drukarni Andrzeja Piotrkowczyka, 1607. S. 266, 432.
255
zakonnych, przybierając wówczas uroczystą oprawę, której ważnymi
elementami były odpowiednie gesty, formy parateatralne,
instrumentalna i wokalna muzyka, a nawet obrazy, wzajemnie
powiązane na różnych poziomach komunikacji18. Na potrzeby mszy
św., stanowiącej centrum dnia mniszek, wykorzystywano przede
wszystkim na bieżąco uaktualniane teksty liturgiczne: brewiarze
(1598 r.), mszały (1570 r.), martyrologia (1584 r.)19 oraz
paraliturgiczne, jak ceremoniarze, rubrycele, rytuały i procesjonały.
Potrzebne były także różnego rodzaju nabożeństwa, godzinki i koronki
do świętych, zarówno dawnych, jak i współczesnych świętych i
męczenników. Benedyktynki mińskie dysponowały: 4 starymi,
świątecznymi mszałami, 2 nowymi, 4 rekwialnymi (czyli
“żałobnymi”, służącymi liturgii pogrzebowej), a także dwoma
mszałami ruskimi, 1 dużą agendą i trzema małymi oraz 1 ewangelią20.
W kaplicy w folwarku należącego do konwentu mińskiego również
znajdowały się 2 mszały: unicki i rzymski, dostosowane do potrzeb
miejscowej społeczności21. Z tekstami liturgicznymi zakonnice
bezpośrednio stykały się przede wszystkim w czasie odmawiania
18
Bogucka M. Gest w kulturze szlacheckiej // Odrodzenie i Reformacja.
1981. R. 26. S. 8–9; Por. Dziechcińska H. Oglądanie i słuchanie w kulturze
dawnej Polski. Warszawa, 1987. S. 26–30, 118–128; tejże: Gest w
staropolskim systemie komunikacji // Kultura żywego słowa w dawnej Polsce.
Warszawa, 1989. S. 42 i nast.
19
Na temat reformy i podziału ksiąg liturgicznych zob. Pietras L.
Produkcja katolickiej książki liturgicznej w Polsce od końca XV do połowy
XVII wieku // Archiwa, Biblioteki i Muzea Kościelne. 1980. T. 40. S. 105–
107; T. 41. S. 191–245.
20
“Akt wizyty kościoła i klasztoru Wielebnych Panien Benedyktynek w
Guberskim mieście Mińsku mieszkających... 1804 roku”. Narodowe
Archiwum Historyczne Białorusi w Mińsku [dalej NAHB], f. 1781, op. 27, d.
282, k. 7 V. W 1804 r/ wymieniono 5 mszałów, w tym jeden “mało
używany”, 4 mszały żałobne oraz Rituale Romanum. W 1830 r. był to “mszał
do śpiewania” – “Wizyta kościoła i klasztoru Panien Benedyktynek w
Mieście Guberskim Mińsku położonego... roku 1830”. Centalne Państwowe
Archiwum Historyczne a Sankt Petersburgu, [dalej CPAH], f. 822, op. 12,
d. 3496. Zob. “Wizyta jeneralna klasztoru mińskiego WW. Panien
Benedyktynek 1840 roku sporządzona”. CPAH, f. 822, op. 12, d. 3498.
21
“Inwentarz folwarku Ciudzieniewicz WW. Panien Benedyktynek
konwentu mińskiego... 1799”. NAHB, f. 1781, op. 27, d. 260, k. 3.
256
oficjum. Liturgię godzin odprawiano na chórze kościoła długim na
cztery sążnie, szerokim na 1122. Mińskie zakonnice dysponowały
oratorium, czyli kaplicą zimową, z drewnianą amboną i kilkunastoma
ławkami, oraz chórem letnim, z odrębnym ołtarzykiem dla
nowicjuszek23. Liturgii godzin służyły 3 graduały, 1 antyfonarz i
brewiarze24 (benedyktynki przyjęły wydania rzymskie, w 4 częściach).
Kontakt z Regułą oraz księgami liturgicznymi rozpoczynał zatem
i kształtował całe życie mniszki. W praktyce benedyktynką (zwłaszcza
tzw. chórową) mogła zostać tylko osoba, która posiadła umiejętność
czytania po łacinie i w języku ojczystym25. Indywidualna i zbiorowa
lektura obejmowała określone teksty, przewidziane na różne
okoliczności. Stałym miejscem głośnej lektury był refektarz: “A stoł,
gdy siostry jadają, nie ma być bez czytania. A nie z trafunku, która
pierwej księgę porwie, czytać się do stołu poważy, ale którą na cały
tydzień naznaczą, w niedzielę czytać zacznie”26. W czasie lektury
mniszki miały milczeć: “Niechaj żadna tak śmiała nie będzie, żeby z
czytania onego abo skądinąd o co pytać miała, a to dla roztargi,
oprócz żeby ksieni dla zbudowania chciała co krótko powiedzieć”27.
W klasztorze benedyktynek mińskich refektarz rozmieszczono po
prawej stronie korytarza pierwszej kondygnacji. “Wizyta xiąg, które
znajdują się w Refektarzu”28 wykazała 6 tytułów, przeznaczonych do
22
Дзянісаў У. Mінскія бенедыктынкі : гісторыя зруйнаванага
кляштара // Наша вера. 2003. № 2. С. 75–81.
23
“Akt wizyty kościoła i klasztoru WW. PP. Benedyktynek mińskich...
roku 1818... sporządzony”. NAHB, f. 1781, op. 27, d. 337.
24
CPAH, f. 822, op. 12, № 3175, wizyta z 1817 r.
25
Na temat znajomości łaciny we wspólnotach zakonnych zob.
Borkowska M. Panny siostry w świecie sarmackim. Warszawa, 2002. S. 81.
26
Tak określała tę praktykę regułą reformowana w rozdziale “O
lektorce tygodniowej”, proponując “Żywot Pana Jezusów Granatensa. 2.
Żywot Najświętszej Panny 3. Żywoty świętych 4. O naśladowaniu Pana
Jezusowym Thomasza de Kempis 5. Collacyje Ojców świętych od Jana
Kassiana eremity pisane i tamże przedniejsze rzeczy 6. Hieronima Plata o
dobrach stanu zakonnego 7. Dezyderoza 8. Juliusza Fatiego o umartwieniu 9.
Przewodnika 10. Zwierciadło 11. Baroniusza polskiego” i “cokolwiek [...]
tym księgom podobnego.”
27
Tamże.
28
“Wizyta generalna konwentu mińskiego WW PP Benedyktynek... 11
maja 1799 roku”. NAHB, f. 1781, op. 27, № 263.
257
lektury w czasie posiłków. Były to kazania i żywoty świętych Piotra
Skargi29, “Rady duchowne in quarto minori”, “Rozmyślania o
taiemnicach wiary świętej”30, “Kalendarz benedyktyński czyli żywoty
Swiętych Zakonu S. Bendykta”31 oraz “Wykład Reguły S. Oyca
Benedykta”32. W wizytacji z lat 1830 i 1840 zaznaczono, iż z postylli
“czyta się w Refektarzu w dni niedzielne i uroczystości”33.
Nakazane studium odnosiło się zatem nie do dowolnych tekstów,
lecz prac celowo wyznaczonych i gromadzonych w klasztorze.
Określone książki wyznaczano do lektury w czasie nowicjatu i
renowacji, w okresach rekolekcji, choroby (zbiór infirmerii) czy też na
potrzeby indywidualnej, cichej lektury konkretnych mniszek.
Najczęściej zgodnie z tym przeznaczeniem wydzielano części zbiorów
i w odpowiednich miejscach je przechowywano. Pierwotny,
drewniany budynek klasztoru spłonął w 1687 r., nowy wystawiono
29
Żywoty Swiętych Starego y Nowego Zakonu, na każdy dzień przez
cały Rok Wybrane ... w ięzyk Polski przełożone. W Krakowie: w Drukarniey
Andrzeia Piotrkowczyka, K. J. M. Typographa, 1644. Estreicher K., Estreicher S., Estreicher-junior K. Bibliografia polska. Kraków, 1870–1951. T. 1–
34. [dalej E.] E. XXVIII, 166.
30
Zob. Louis de la Puente: Rozmyślania O Taiemnicach Wiary Naszej
... Po Hiszpańsku wprzod wydane, potym po Łacinie przez iednego tegoż
Zakonu Kapłana: Na koniec na Polski ięzyk przetłumaczone / Przez
Spowiednika Panien Iarosławskich, X. Jana Węgrzynkowica, Z pozwoleniem
Starszych, w Iarosławiu: w Drukarni Iana Szeligi, 1621, 4°, k. nlb. 2.
S. 251… Częśc Wtora... S. 107... Częśc Trzecia... S. 129... Częśc Czwarta...
S. 181, k. nlb. 1... Częśc Piąta... S. 158, k. nlb. 1… Część Szosta... S. 219,
k. nlb. 2. E. XXV, 60–61.
31
Andzrzejowski K. Kalendarz Benedyktynski Na kazdy dzien całego
Roku... zapisany A zas... Franciszce Annie Wołłowiczownie Xieni klasztoru
wilenskiego... ofiarowny y za Dozwoleniem Zwierzchności Do Druku
Podany. W Wilnie: w Drukarni I. K. M. XX. Bazylianow, y w Drukarni I. K.
M. y Rzpltey XX. Scholarum Piarum, 1768. E. XII, 152–153.
32
W.O. y P. Jana z Turecrematu, kardinała S. Sixta na świętego
Benedikta Opata Regułę wykład. W Krakowie: w Drukarni Andrzeia
Piotrkowczyka, 1607. E. XXXI, 412–413.
33
“Wizyta kościoła i klasztoru panien Benedyktynek... CPAH, f. 822,
op. 12, d. 3496, “Wizyta jeneralna... CPAH, f. 822, op. 12, g. 3498.
258
staraniem ksieni Katarzyny Świrskiej (1682–1704?)34, a zachowane w
aktach wizytacyjnych opisy nie notują odrębnego pomieszczenia na
skład ksiąg. Najprawdopodobniej zatem księgozbiór był
zdecentralizowany i przechowywany w miejscach wyznaczanych
przez potrzeby i praktykę dnia codziennego konwentu. Cześć zbioru
do wspólnego użytku mogła się znajdować na chórze, gdzie: “Po
obydwu stronach chóru są dwa małe chórki, w jednym miechy od
organu, w drugim dwie skrzynie okute z zamkami wnętrznemi na
skład książek konwentskich”35. Trudno jednak ustalić, czy znajdował
się tam zasadniczy zrąb księgozbioru, skąd księgi wypożyczano na
określony użytek. Tę praktykę potwierdza zapis na kartach
“Martyrologium Romanum” (Venetiis, 1768): “Oddała ksieni
konwentu mińskiego dla zgromadzenia do chóru w 1774, 20 III”36.
Zachowane informacje o bibliotece konwenckiej mińskich
benedyktynek pochodzą z lat 1830–1842. Można przypuszczać, że
podawane spisy nie obejmują wszystkich dzieł, bowiem w Archiwum
Benedyktynek Wileńskich w Żarnowcu zachowało się kilka druków
nie notowanych w dostępnych inwentarzach, jak popularna praca
karmelity Marcina Rubczyńskiego: Głos Pana (Berdyczów, 1768)37, z
zapisem własnościowym “Biblioteka panien benedyktynek mińskich”,
psałterz (Wilno, 1764), opatrzony notą proweniencyjną: “Ten psałterz
należy do PP. Benedyktynek mińskich, był zawsze używany w chórze
na klęczenie godzin”38, z rękopisem medytacji oprawiono zaś 3 nie
notowane w spisach druki: “Historia bardzo piękna... o stworzeniu
nieba i ziemie” (Kraków, 1722), “Gość w ojczystym domu” (Supraśl,
1717) i “Litania o miłosierdziu Bożym”. Znany z akt wizytacyjnych
34
Siostry zakonne w Polsce. Słownik biograficzny. T. 2. Borkowska M.
Słownik ksień benedyktyńskich... S. 164–165.
35
“Akt jeneralnej wizyty WW. Panien Benedyktynek mińskich 1820.
Akt wizyty kościoła i klasztoru Wielebnych Panien Benedyktynek mińskich
z funduszem nadanym w mieście Guberskim Mińsku przy ulicy Zborowej
sytuowanego... za rok 1820 sporządzony”. CPAH, f. 822, op. 12, d. 3356.
36
Egzemplarz w zbiorach Archiwum Benedyktynek Wileńskich w
Żarnowcu.
37
Rubczyński M. Głos Pana... albo Rekollekcye Osobom Zakonnym
Służące... Na dni ośm podzielone i wydane... E. XXVI, 436.
38
Tak określano praktykę nabożeństwa adoracji Najświętszego
Sakramentu.
259
zbiór liczył wówczas 27 “Ksiąg znajdujących się w klasztorze
duchownych do czytania”39. Składały się nań Biblia (trudno ustalić, jakie
wydanie, gdyż “wydarto początek”), Reguła św. Benedykta (3
egzemplarze), wykład na regułę św. Augustyna40, zwłaszcza zaś prace
teologiczne: ascetyczno-mistyczne, hagiograficzne, zbiory kazań,
przekłady i komentarze utworów inspirowanych duchowością
hiszpańską.
Podstawową cnotą, do której zdążały benedyktynki, było
skoncentrowanie uwagi na Bogu jako Oblubieńcu, przez pełne wiary
zwracanie ku Niemu myśli (określano tę postawę jako bogomyślność).
Ideę poświęconego Bogu panieństwa wyrażały śluby zakonne oraz
obrzęd tzw. konsekracji dziewic, który pozwalał mniszce na nabycie
pełni praw we wspólnocie41. Wewnętrzna asceza benedyktynek
polegała na stałym, wytrwałym i gorliwym nawracaniu (metanoja) i
doskonaleniu się przez walkę z grzechem, pokusami, zniechęceniem i
oziębłością. Życie w Obecności Bożej było ćwiczone od nowicjatu po
nauki przełożonych i praktykę tzw. renowacji, jakby rekolekcji,
mających na celu odnowienie pierwotnej żarliwości zakonnej. Rok
nowicjatu (podzielony na okres 4 i 6 miesięcy), przeżywany w
oddzieleniu od wspólnoty, pod opieką określonej mistrzyni, kończył
się egzaminem i profesją, po której mniszka przynajmniej tyle samo
czasu doskonaliła metody osiągania celu życia zakonnego, zgodnego z
przyjętą teocentryczną hierarchią wartości i za pomocą środków, które
rozumowo można było określić42.
39
“Wizyta jeneralna klasztoru mińskiego... 1840 Roku, .... 1842 roku”.
CPAH, f. 822, op. 12, d. 3498, 3510.
40
Lairvels S. Zwierciadło Duchowne, To iest Na Regołę B. Augustyna
s.… Wykład… w ięzyku Łacińskim napisany. A teraz nowo na Polski
przełożony [przez Andrzeja Żędzianowskiego]… Z dozwoleniem Starszych.
W Krakowie: w Drukarni Franciszka Cezarego, 1619. E. XXI, 29.
41
Por. Borkowska M. Szkic duchowości benedyktynek Kongregacji
Chełmińskiej (1579–1933) // Duchowość zakonna / Szkice pod red.
J. Kłoczowskiego. Kraków, 1994. S. 38–39.
42
Por. Borkowska M. Ideał benedyktynki proponowany przez
kongregację chełmińską // Znak. 1980. R. 32. № 318. S. 1565; por. też
Misiurek J. Historia i teologia polskiej duchowości katolickiej. Lublin, 1998.
T. 2 (w. XVIII–XIX). S. 300.
260
Pomocą w ciągłym kształtowaniu pożądanej postawy służył
właśnie odpowiednio wykorzystywany księgozbiór, “Z tych ksiąg
bierze się na Rekollekcye duchowne, na medytacyę codzienną,
czytanie duchowne, do czytania w refektarzu rano i wieczór, także na
czytania duchowne w kwadragesimie [Okresie Wielkiego Postu] po
obiedzie w refektarzu i dają się do nowicjatu.”43 Wzory realizacji
zakonnego powołania ukazywała literatura hagiograficzna, mająca
charakter dużych zbiorów żywotów świętych kościoła powszechnego
i świętych zakonnych bądź biografii pojedynczych osób
beatyfikowanych lub kanonizowanych. Benedyktynki mińskie
korzystały z popularnych “Żywotów świętych Starego i Nowego
Testamentu” Piotra Skargi44 oraz żywotów świętych benedyktyńskich,
w opracowaniu spowiednika panien jarosławskich, Karola
Andrzejowskiego45 oraz Jakuba Gawatha46. Czytały prace Marii a Jesu
Agredy47, utwory pasyjne Marcina Hińczy, J. Andrzejkiewicza i
43
“Wizyta kościoła i klasztoru Panien Benedyktynek...”. CPAH, f. 822,
op. 12, d. 3496, k. 15, “Wizyta jeneralna klasztoru mińskiego...”. CPAH,
f. 822, op. 12, d. 3498.
44
Skarga P. Żywoty Swiętych Starego y Nowego Zakonu, na każdy
dzień przez cały Rok Wybrane... w ięzyk Polski przełożone. W Krakowie: w
Drukarniey Andrzeia Piotrkowczyka, K. J. M. Typographa, 1644. E.
XXVIII, 166.
45
Andrzejowski K. Kalendarz Benedyktynski Na kazdy dzien całego
Roku... zapisany A zas... Franciszce Annie Wołłowiczownie Xieni klasztoru
wilenskiego... ofiarowny y za Dozwoleniem Zwierzchności Do Druku
Podany. W Wilnie: Drukarni I. K. M. XX. Bazylianow, y w Drukarni I. K.
M. y Rzpltey XX. Scholarum Piarum, 1768. E. XII, 152–153.
46
Poseł Boskiey Łaskawości, abo Wielkich Łask Duchownych...
obwieszczenia... Przez X. Jakuba Gawatha... z Łacińskiego na Polski ięzyk
przetłumaczone. We Lwowie: w Drukarni Colleg: Societ: Iesu, u Sebastyana
Nowogorskiego, 1648. E. XVII, 117 oraz najprawdopodobniej Zwierciadło
Duchowney łaski, To iest: Dziwne Cudownej Pannie... niebieskie
obiawienia... Przez W. X. Jakuba Gawatha... z Łacińskiego na Polski ięzyk
przetłumaczone. We Lwowie: w Drukarni Colleg: Societ: Jesu, u Sebastiana
Nowogorskiego, 1648. E. XXII, 253.
47
Mistyczne Miasto Boskie... Zywot Przenayswiętszey Maryi Panny...
Pierwey z Językow Hiszpańskiego, Francuskiego, Włoskiego, na Łaciński
przeniesiona, teraz na Polski przetłumaczona y do druku Podana pracą y
staraniem X. Stefana od S. Woyciecha Scholarum Piarum... Z dozwoleniem y
261
innych jezuitów48, prace kaznodziejskie i wykład na exhorty Piotra
Skargi49. Popularne były także medytacje, jak “Pustynia Duchowna...
Wydana Francuskim Językiem przez iednego Societatis Jesu
Kapłana... na polski język... Przełożona”50 , czy Gaudentego
Pikulskiego “Rok Bogomyślny z Poczwornemi na każdy dzień
Medytacyami... Synom i Córkom pod Regułami czterech
Patryarchów... Ofiarowany… po śmierci zaś Iego Przez X. Remigiego
Kukulskiego tegoż Zakonu... dopełniony”51 bądź “GóraTabor”52 lub
“Rekollekcje duchowne” Franciszka Bujalskiego i św. Ignacego, w
opracowaniu Ludwika Bourdoualone. Medytacje miały także ściśle
sprecyzowany temat i charakter, np. na czas adwentu53 czy moment
śmierci54. Związek zakonnej duszy z Bogiem ukazywano także w
Approbacyą Zwierzchności.... W Krakowie: w Drukarni Michała Cezarego J.
K. M. u Jaśnie Oświeconego Imci X. Biskupa krakowskiego Xiążęcia
Siewierskiego, także Szkół Nowodworskich Ordynaryinego Typografa, 1730.
E. XII, 75, IX, 75.
48
Hińcza M. Matka Bolesna Marya, To iest: Tłumaczenie Męki Pana
Chrystusowey... Tom Pierwszy. W Krakowie U Wdowy y Dziedzicow
Franciszka Cezarego, I. K. M. typogr., 1665. E. XVIII, 201..
Andzejkiewicz J.A. Ziarno Gorczyczne Gorzkiey Męki... Chrystusa Iezusa
Nabożnemi Rozmyślaniami roztarte... Roku P. 1701 Przedrukowane. W
Zamościu: w Drukarni Akademickiey. E. XII, 151.
49
Postilla Katholicka mnieysza… do druku podana. Z pozwoleniem
starszych Przez D. Iakuba Wuyka… Teraz nowo… przedrukowana. Cum
Gratia et Priuilegio S. R. M. W Krakowie: w Drukarni Andrzeia
Piotrkowczyka K. I. Mci, 1617. E. XXXIII, 398.
50
E. XXV, 413.
51
...a za wolą y pomocą Przełożonych do Druku Podany w Lwowie: w
Drukarni J. K. M. y Bractwa S. Troycy, 1765. E. XXIV, 275
52
W przekładzie Karola Andrzejowskiego, edycja z 1764 r.
53
Opatowczyk A. Poseł Zbawienia Panien Zakonnych klasztoru Swiętego
Andrzeia, Adwentowe Nabożeństwo podawaiący... W Krakowie: w Drukarni
Stanislawa Bertutowica, 1644. E. XXIII, 368.
54
Drużbicki K. Nauka o przygotowaniu się Do swiątobliwey Smierci...
Przez iednego tegoż Zakonu kapłana Wydana. W Kaliszu: w Drukarni
Kollegium Soc. Jesu, 1715. E. XV, 335.
262
literaturze hagiograficznej55, kreśląc pożądane i preferowane w tym
środowisku postawy wobec śmierci, do której całe życie było
przygotowaniem. Odrębna grupa tekstów odnosiła się do doskonalenia
się w powołaniu zakonnym, jak “Kąpiel duszna Albo ćwiczenie
żywota duchownego, Księga dawna od iednego zakonnika
bogoboynego reguły S. Benedykta we Włoszech napisana, y tu w
Polszcze Łacińskim ięzykiem wydrukowana... przetłumaczona”56,
“Upomnienia duchowne” Ludwika Krynkiewicza czy Bernarda
Rossignoliusza “O Cwiczeniu w Chrzescianskiey doskonałosci”57.
Autorzy tych prac wywodzili się z kręgu twórców zakonnych:
jezuitów, karmelitów, bernardynów, norbertanów, dominikanów.
Niektóre z ich prac były pisane na zamówienie zakonnic i im
dedykowane, a następnie rozsyłane między klasztorami kongregacji.
Taka wymian odnosiła się także do tytułów uznawanych za
szczególnie cenne w realizacji zakonnego powołania. Kupowano
najczęściej wymagające aktualizacji księgi liturgiczne: w 1791 r. w
wykazie corocznego expensu wykazano: “Za rubrycelle 2 łacińskie i
papier – 20 zł 2 gr.” 58
Biblioteka była przeznaczona dla średnio 20, a w XVIII wieku 30
zakonnic59, a informacje o braku kart i uszkodzeniach woluminów
wskazują na jego częste użytkowanie. Księgozbiór ten zatem obrazuje
rzeczywiste potrzeby, zainteresowania oraz intensywność lektury
swoich czytelniczek, a zarazem ukazuje preferowane teksty, mające
55
Przykładem w księgozbiorze benedyktynek mińskich są żywoty ss.
benedyktynek Gertrudy (Poseł boskiej łaskawości) i Mechtyldy (Zwierciadło
duchownej łaski).
56
Przez X. Stanisława Rochowicza... W Wilnie u Jana Karcana, 1609.
E. XXVI, 322.
57
... Ksiąg Pięcioro z Pisma Bozego y z Oycow Swientych… z
Łacińskiego w ięzyk polski … przełozone [przez Wojciecha Pakostkę,
spowiednika chełmińskich benedyktynek]. W Poznaniu: w Drukarniey Jana
Wolraba, 1612. 4°, k. nlb. 4, s. 498. [acc.:] TENŻE: O sprawach cnoty z
Pisma Bozego y Oycow Swiętych … S. 166. E. XXVI, 368–369.
58
“Wizit minskogo monastyra... 1799”. NAHB, f. 1781, op. 27, d. 263,
k. 22. Klasztor miński należał do ubogich fundacji, stale borykających się z
finansowymi problemami.
59
Ogółem, wraz ze służbą, rezydentkami i uczennicami klasztor
zamieszkiwało w momencie kasaty 88 osób.
263
kształtować życie wewnętrzne, gusty oraz umysłowość mińskich
zakonnic. Ich duchowość odzwierciedlają także tworzone w klasztorze
rękopisy. Miały one charakter zbiorów rozmyślań, cyklów medytacji
na kościelne i zakonne uroczystości i okazje, “nauk”, “afektów”,
“ćwiczeń”, modlitw i ich parafraz, własnych wersji form znanych z
tradycji liturgicznej i praraliturgicznej, jak litanie, godzinki, koronki,
wśród których można by się doszukiwać prototypu książki do
nabożeństwa, antologii czy nawet “klasztornej sylwy”.
Za jeden z najważniejszych środków doskonalenia wewnętrznego
uważano bowiem rozmyślanie, zgodnie z metodą przejętą z “Ćwiczeń
duchowych” św. Ignacego Loyoli i rozpropagowaną przez jezuitów.
Odbywane w czasie formacji lub rekolekcji rozważania, zapisywane, a
następnie czytane, oceniane i poprawiane przez mistrzynię, a wreszcie
służące za wzory dla innych medytacji, służyły kontroli rozwoju
duchowego mniszki, zwłaszcza w nowicjacie i w czasie renowacji. W
ten sposób powstało wiele tekstów lub schematów rozmyślań,
uznawanych za materiały polskiej odmiany hiszpańskiej szkoły życia
duchowego60. Obrazują one wartości i motywy charakterystyczne dla
danej epoki i odnoszące się do liturgii oraz biblijnego źródła
religijnych doświadczeń i artykulacji wiary. Szczególnie ciekawe pod
tym względem są medytacje mińskich benedyktynek, obrazujące
pobożność adwentową tego środowiska. Na rękopis składają się teksty
kopiowane i własne zakonnic61. Do pierwszej grupy należą:
“Medytacje o wtórnym przyjściu Zbawiciela naszego na świat przez
święte Jego wcielenie” (s. 1–64), “Trzy medytacje o Bożym
Narodzeniu” (s. 65–91), “Siedem zamków zbawiennych” (s. 95–100)
oraz “Pacierze adwentowe” (s. 225–235), pochodzące ze środowiska
60
Pisma ascetyczno-mistyczne benedyktynek... S. 10. Karol Górski
podkreśla, że reforma chełmińska “stworzyła szkołę życia wewnętrznego i to
polską odmianę podstawowej, hiszpańskiej szkoły życia duchowego”. Zob.
Górski K. Od religijności do mistyki... S. 98. Na temat szkoły pisarskiej
polskich benedyktynek zob. Czyż A. Polski barok niesarmacki // A. Czyż.
Władza marzeń. Studia o wyobraźni i tekstach. Bydgoszcz, 1997; Światło i
słowo: Egzystencjalne czytanie tekstów dawnych. Warszawa, 1995.
61
Rękopis w Archiwum Benedyktynek Wileńskich w Żarnowcu, sygn.
F 24. Omówienie i dalsze cytaty z Borkowska M. Medytacje mińskie.
Studium z dziejów pobożności adwentowej // Nasza Рrzeszłość. 1980. T. 54.
S. 231–263.
264
benedyktynów na przełomie XVI i XVII ww. Medytacje adwentowe
oparto na rozważaniach tzw. Wielkich Antyfon do Magnificat,
wyjętych z brewiarza w ostatnim tygodniu przed Bożym
Narodzeniem. Przykładowo na antyfonę: “O Mądrości, któraś z ust
Najwyższego wyszła, sięgając od końca do końca mocno... przyjdź,
żebyś nas nauczyła drogi mądrości” wybrano rozważanie o pożytku
mądrości w życiu człowieka, niezależnie od zajmowanego przez nią
stanu, konkludując, iż “Kto ma Chrystusa, ma mądrość”. Mądrość
uznano za niezmierzoną, zarządzającą porządkiem świata, gotową
uczyć drogi prawdy, zwłaszcza “gościńcem... do nieba” i uczącą “rząd
czynić a spokojnie”62. Do medytacji dostosowano odpowiednie znane
z obiegu rękopiśmiennego63 modlitwy, w tym przypadku: “O
Mądrości, któraś z ust Najwyższego wyszła, dosięgając od końca do
końca mocno, a sporządzając wszystko słodko, przyjdź, żebyś nas
nauczyła drogi mądrości”64oraz koronkę, przygotowaną na ten okres.
Innym kopiowanym tekstem były ceremonie zachowanego przez
benedyktynki obrzędu tzw. konsekracji dziewic, czyli ich uroczystego
poświęcenia na wyłączną służbę Bogu. Na ten temat powstawały
liczne rozmyślania, a benedyktynki lwowskie opublikowały w 1690 r.
cykl rozmyślań opartych na kolejnych antyfonach i wersetach jego
ceremoniału (tak popularny że powtórnie wydano go w 1756 r.
kosztem klasztoru wileńskiego): “Święta przez pustynię zakonną
droga”65. Również zakonnice mińskie skopiowały z pontyfikału
“porządek świętej konsekracji” (s. 195–224), zwracając uwagę na
estetykę zapisu (czerwony i czarny atrament).
Ostatnie strony rękopisu (239–241) zajmuje tekst poświęcony
doskonaleniu się: “Nauki niektóre potrzebne w drodze Bożej”.
Rozważania adwentowe oraz “Medytacje o Wniebowzięciu NMP”
(s. 101–191) przepisano dla ksieni Franciszki Wańkowiczówny
(1731–1754)66, jednak cały tekst, wraz ze współoprawnymi drukami
62
Tamże. S. 242–243.
Tamże. S. 240.
64
“Siedem zamków zbawiennych”. Tamże. S. 261.
65
Swięta Przez Pustynią Zakonną Droga Do Konsekracyi Panienstwa...
Albo Rozmyślania. Na dziesięć dni... z samego prawie Pontyfikału...
Sporządzone Roku... 1690. W Oliwie: drukował Jan Jakub Textor.
66
Biogram zob. Siostry zakonne w Polsce. Słownik biograficzny. T. 2.
Borkowska M. Słownik ksień benedyktyńskich... S. 173.
63
265
przeznaczono także do użytku pozostałych mniszek, co poświadcza
zapis: “Ta książka konwentu mińskiego zakonu S. Oyca Benedykta,
dana do używania w roku 1761, dnia maja 13”.
W klasztorze mińskim niewątpliwie powstało więcej tekstów
różnych medytacji i rozważań, dokumentujących zakonną duchowość
i miejscowe style pobożności. Tamtejszym mniszkom nie była obca
także twórczość historiograficzna: ich metryka z czasów ksieni
Wańkowiczówny zawiera notatki o charakterze kronikarskim i
gospodarczym67.
Wyrazem ówczesnej kultury literackiej68, ale i elementem kultury
zakonnej, obrazującym mentalność tego środowiska, były druki
okolicznościowe, zwłaszcza zaś kazania, dokumentujące uroczystości
kościelne i klasztorne, którym utwory te towarzyszyły w czasie i które
zarazem stanowiły ich temat. Informowano w nich o okolicznościach
powstania i wygłoszenia tekstu czy jego adresatach, niejednokrotnie
publikowano je kosztem osób zainteresowanych i im
dedykowanych69. Jezuita Felicjan Józef Nowodworski, kaznodzieja i
bibliotekarz, prefekt szkół w Łomży, Słonimiu, Grodnie, Witebsku i
Mińsku70, wygłosił takie kazanie z okazji obłóczyn i profesji
Felicjanny Wołodkowiczówny. Tekst następnie został przypisany
rodzicom mniszki i wydany w kolegium jezuickim w Nieświeżu w
1745 r. pt. “Pamiątka wstępującej do zakonu S. Benedykta WJMc
Panny Felicjanny Wołodkowiczówny skarbniczej i sędzianki grodzkiej
województwa mińskiego, albo kazania na jej obłóczynach i professyji
w klasztorze WW. PP. Benedyktynek mińskich przez X. Felicjana
Józefa Nowodworskiego Soc. J. fil. dra, kaznodzieję naówczas
ordynariusza w kościele mińskim Soc. J. miane.”
67
W zbiorach Archiwum Benedyktynek Wileńskich w Żarnowcu, sygn.
A 20.
68
Zob. Imańska I. Druk jako wielofunkcyjny środek przekazu w czasach
saskich. Toruń, 2000. S. 111 i nast.
69
Zob. Michałowska T. Literatura okolicznościowa // Słownik literatury
staropolskiej... S. 420. Por. Zawisza J.W. Panegiryczny druk okolicznościowy
epoki stanisławowskiej. Wrocław etc., 1995.
70
W tym czasie jezuici mieli w Mińsku kolegium, zatwierdzone w
1683 r., pracowało tu zwykle 10–20 jezuitów. Biogram Nowodworskiego
zob. Encyklopedia wiedzy o jezuitach na ziemiach Polski i Litwy 1564–1995 /
Oprac. L. Grzebień i in. Kraków, 1996. S. 463–464. E. XXIII, 199.
266
Uroczystość zakonnych obłóczyn upamiętnił także Gotfryd
Kazimierz Obodziński, autor oracji “Jasna doskonałości pochodnia
Przy habicie zakonnym iakoby w cieniu, na kształt słupa Lud Boży
wyprowadzaiącego, w noc iasnego, a w dzień obłoczystego, y
pochmurnego, przy poświęceniu panien zakonnych Nieswizkiego y
Mińskiego klasztoru Reguły Swiętego Benedikta wystawiona. W
Perszaiach roku 1645”71. Tekst ten zarazem potwierdza ścisłe związki
klasztoru mińskiego z nieświeskim, skąd kilkanaście lat wcześniej
sprowadzono mniszki na nową fundację. W tym czasie także
klasztorem mińskim rządziły pochodzące z Nieświeża “starsze”, w
latach 1642–1657 – Marianna Pilcherówna72.
Z określonymi sytuacjami wiązało się także wykorzystywanie
tekstów na potrzeby przyklasztornych bractw. Staropolskie
społeczeństwo od zakonnic oczekiwało przede wszystkim
modlitewnego wsparcia, czego dowodzą tego liczne zapisy
testamentowe i obligacje modlitewne. Swoistą szkołą modlitwy były
prowadzone w zakonach rekolekcje i uczestnictwo w
przyklasztornych bractwach, skupiających przedstawicieli różnych
stanów. Przy mińskim klasztorze z fundacji Józefa Bogumiłą i
Dominika Stanisława Słuszków, za czasów przełożonej Scholastyki
Żyżemskiej, założono Bractwo Nieustającej Adoracji73. Takie
nabożeństwo propagowały zwłaszcza sakramentki, a w Polsce w
XVIII w. gorliwie szerzyła księżna Katarzyna Radziwiłlowa. Bulle
Klemensa X i Innocentego XII ]już 13 lipca 1671 r. i 26 maja 1693 r.
zatwierdziły bractwo mińskie, nadając mu dni odpustów, przywileje
związane z ołtarzem w kościele i zalecając określone praktyki74. Na
wyposażeniu kościoła znajdowała się chorągiew “pryncypialna z
materii karmazynowej z frędzla jedwabną, obraz w niej na płótnie
malowany, z jednej strony S. Benedykt i Scholastyka, z drugiej wyraz
71
E. XXIII, 232.
Biogram zob. Siostry zakonne w Polsce. Słownik biograficzny. T. 2.
Borkowska M. Słownik ksień benedyktyńskich... S. 118.
73
Księga bracka znajduje się w NAHB, zespół 1516. Zob.
Żaunierkiewicz R. Zespoły akt instytucji Kościoła Rzymskokatolickiego w
Narodowym Archiwum Historycznym Białorusi (XVII–XIX w.) //
Białostocczyzna. 1999. № 3 (55). S. 9–20.
74
Na temat bractwa zob. Borkowska M. Słownik mniszek
benedyktyńskich... S. 138–140.
72
267
bractwa najświętszego Sakramentu”75, dowodząca uroczyście
obchodzonych świąt brackich, z procesjami. Na jego potrzeby w
1688 r. ksieni mińska Scholastyka Świrska76 wydała modlitewnik
“Zabawa duchowna... tym służąca duszom, które są wpisane w
Na
zakonnym
chórze
było
bractwo
nadgrodzenia”77.
przechowywanych “Książek brackich Najświętszego Sakramentu
3”78.
Na losy biblioteki mińskich benedyktynek wpłynęły zarówno
pożary – klasztor spłonął w 1667 r., a kościół w r. 1683 – jak i
wydarzenia wojenne (mniszki niejednokrotnie musiały opuścić
klasztor). Rozproszeniu zbiorów sprzyjało także wypożyczanie
książek poza konwent, co poświadcza zapis z 1840 r.; “Z tych
[wymienionych w spisie] ksiąg pożyczono do Seminarium Mińskiego
Biblia, Wykład kazania Piotra Skargi i Postyllę 3 księgi”79.
Najistotniejsze zmiany nastąpiły jednak w XIX w. W Cesarstwie
Rosyjskim egzekucja ukazu carskiego z 17 VII 1832 r. doprowadziła
w latach 1836–1843 do skasowania 196 konwentów z 325
działających (19 zakonów), a w latach 1864–1867 zlikwidowano
dalsze 42 z 47 domów 14 zakonów80. Klasztor mińskich
benedyktynek supremowano w 1871 r., jednak już wcześniej mniszki
przewożono do Nieświeża i Kimbarówki. Po kasacie ostatnie
zakonnice przeniesiono do Nieświeża, a po skasowaniu i tego domu w
1877 r. pozostałe zakonnice mińskie znalazły się w klasztorze
wileńskim. Niektóre z książek zabranych przez zakonnice na
75
“Akt jeneralnej wizyty... 1820”. CPAH, f. 822, op. 12, d. 3356, k. 7.
Biogram Siostry zakonne w Polsce. Słownik biograficzny. T. 2.
Borkow ska M. Słownik ksień benedyktyńskich... S. 164–165.
77
Druga edycja wyszła kosztem dobrodzieja klasztoru, Hilarego
Nornickiego, w 1774 r. E. XXXIV, 5. Było to tłumaczenie anonimowej książki francuskiej Occupation interieure pour les ames associés à l΄Adoration
perpetuelle du Très-saint Sacrement de l΄Autel en èsprit de rèparation (Paris,
1674).
78
“Akt wizyty kościoła i klasztoru...”. NAHB, f. 1781, op. 27, d. 337.
79
“Wizyta jeneralna klasztoru mińskiego...”. CPAH, f. 822, op. 12,
d. 3498.
80
Zob. Gach P.P. Mienie polskich zakonów i jego losy w XIX wieku.
Rzym, 1979; tenże: Kasaty zakonów na ziemiach dawnej Rzeczypospolitej i
Śląska 1773–1914. Lublin, 1984. S. 199 i nast.
76
268
wędrówkę znajdują się obecnie w zakonnych archiwach (np. w
Żarnowcu); o dziejach pozostałej części biblioteki nic nie wiadomo.
Być może, tak jak w przypadku pozostałych księgozbiorów
zakonnych, książki rozdzielono między szkoły, biblioteki gubernialne
i władze kościelne lub przekazano do Departamentu Wyznań i
Obrzędów w Petersburgu, a wreszcie mogły być sprzedane
antykwariuszom bądź spalone. Bezpośrednio poklasztornymi
bibliotekami zajmowały się komitety do spraw księgozbiorów, m. in.
w Mińsku. Wizytatorom nakazano sporządzanie spisów ich mienia,
które wraz z inwentarzami i katalogami bibliotecznymi były przesyłane
do Departamentu Wyznań Obcych Ministerstwa Spraw Wewnętrznych
i izb skarbowych. Takich źródeł odnośnie do biblioteki mińskich
benedyktynek nie znaleziono, podobnie kwerenda w bibliotekach
naukowych, utrudniona z braku katalogów z zapisami
proweniencyjnymi, nie przyniosła rezultatów. Wieloaspektowa
problematyka funkcjonowania tekstów w klasztorze mińskich
benedyktynek wymaga zatem dalszych badań, dowodząc
zapotrzebowania na określone teksty w tym środowisku, ich
rękopiśmiennego i drukowanym obiegu, wpisując się w kulturę
zakonną i życie ówczesnego społeczeństwa.
269
Фурс А. (Мінск)
БІБЛІЯТЭКА ХРАПТОВІЧАЎ: ПОШУКІ, ЗНАХОДКІ,
ПЕРСПЕКТЫВЫ
Бібліятэка Храптовічаў была значнай культурнай з’явай на
Беларусі. Яе пачаў збіраць у пачатку другой паловы XVIII ст.
найбольш вядомы прадстаўнік роду Храптовічаў Іаахім Літавор
Храптовіч, які быў вялікім рэфарматарам і ўнёс выключны ўклад
ў развіццё культуры Вялікага княства Літоўскага, апошнім канцлерам якога ён і з’яўляўся.
Бібліятэка размяшчалася спачатку ў Варшаве, а пазней, на
працягу некалькіх пакаленняў Храптовічаў, – у радавым маёнтку
Шчорсы, што на Навагрудчыне.
Апошнім уладальнікам бібліятэкі быў пляменнік Міхаіла
Храптовіча Міхаіл Храптовіч-Буцянёў.
Фондамі бібліятэкі карысталіся вядомыя людзi таго часу:
І. Лелевель, У. Сыракомля, К. Даніловіч, Ю. Ярашэвіч і інш.
Некалькі разоў быў у Шчорсах і працаваў у бібліятэцы Адам
Міцкевіч. У 1784 г. бібліятэку ў Шчорсах наведаў заўзяты
бібліяфіл польскі кароль Станіслаў Аўгуст Панятоўскі.
У канцы XIX ст. браты Храптовічы-Буцянёвы Міхаіл і
Канстанцін (апошні быў уладальнікам маёнтка Шчорсы)
упарадкавалі бібліятэку. Згодна з гістарычнымі звесткамі яна
налічвала да 15 000 асобнікаў. У пачатку мінулага стагоддзя яны
прынялі рашэнне аб перадачы радавога кнігазбору на дэпазітнае
захаванне ў бібліятэку Кіеўскага універсітэта імя св. Уладзіміра.
Гэта рашэнне імі было прынята пад уплывам вядомага вучонага
М. Доўнар-Запольскага. Перадача кнігазбору была даручана
менавіта яму. Прымаў калекцыю памочнік бібліятэкара бібліятэкі
універсітэта св. Уладзіміра Н. Эрнст. Перадача бібліятэкі была
завершана 14–15 верасня 1913 г. У Кіеў было перададзена 7000
асобнікаў (4500 назваў кніг і рукапісаў). Вядома, што ў Кіеў была
вывезена найбольш каштоўная частка кнігазбору. У Шчорсах засталася мастацкая літаратура, якая загінула ў 1939 г., а частка,
мабыць, і раней. Спачатку вывезеная ў Кіеў калекцыя
захоўвалася ў бібліятэцы Кіеўскага універсітэта і ў Інстытуце на-
роднай адукацыі ў нераспакаваных скрынях. А ў 1927 г. збор быў
перададзены Усенароднай бібліятэцы пры Украінскай акадэміі
навук (цяпер Нацыянальная бібліятэка імя У.І. Вярнадскага Нацыянальнай акадэміі навук Украіны).
Няпроста склаўся лёс кнігазбору Храптовічаў у кіеўскі перыяд. Дастаткова нагадаць, што ён двойчы вывозіўся з Кіева у час
Першай і Другой сусветных войнаў адпаведна ў Саратаў і Уфу. І
толькі ў 1985 г. кніжная частка збору была заінвентарызавана, у
выніку чаго было ўлічана толькі 2005 асобнікаў.
Пераважная большасць захаваных кніг апраўлена ў пераплёты з пергамену і скуры. Амаль на ўсіх выданнях ёсць экслібрысы.
Акрамя экслібрысаў Храптовічаў на кнігах захаваліся надпісы,
наклейкі, штэмпелі былых уладальнікаў кніг: італьянскага кардынала Імперыялі, польскага епіскапа Іосіфа Залускага і інш.
Умоўна збор кніг можна падзяліць на дзве часткі. Гэта
заходнееўрапейскія выданні XV–XVIII стст. і польскія выданні
XVI–XIX стст.
Сярод заходнееўрапейскіх кніг – творы антычных аўтараў,
старажытнагрэчаскіх філосафаў, гісторыкаў, проза, паэзія,
драматургія, багаслоўская літаратура i лiтаратура па геаграфіі
асобных краін. Гэта выданні з друкарань Венецыі, Базеля, Лейпцыга, а таксама знакамітых друкароў Плантэнаў, Фрабэнаў і інш.
Польская частка ўключае творы арыгінальнай і перакладной
літаратуры. Гістарычныя зборнікі хронік польскіх летапісцаў,
выданні свецкага характару XVI – пачатку XVII ст., у тым ліку з
друкарань Варшавы, Кракава, Таруні, Львова. Сярод найбольш
рэдкіх – першыя выданні М. Рэя, Я. Каханоўскага, працы Папроцкага, Гваніні, Кромера. Ёсць значная частка кніг, надрукаваных у Вільні ў XVIII – пачатку XIX ст. Сустракаюцца гродзенскія
выданні XVII ст., полацкія – пачатку XIX ст. Выдатна захавалася
кніга “Monarchia Turecka” (Sluck, 1678) з гравюрамі
М. Вашчанкі.
Збор уключае 3 інкунабула, 39 палеатыпаў, якія знаходзяцца
ў аддзеле рэдкіх кніг бібліятэкі. Сярод палеатыпаў – Біблія, выдадзеная ў Нюрнбергу ў 1501 г. Антонам Кобергерам, і венецыянскае выданне прац Пталамея, што ўбачыла свет у 1519 г.,
некалькі кніг, якія выйшлі ў кракаўскай друкарні Іераніма
Віетара, у тым ліку першая друкаваная гісторыя Польшчы
271
“Польская хроніка” Мацея з Мехава, выдадзеная ў 1521 г. і інш.
На кнiжную частку бiблiятэкi Храптовiчаў складзены рукапiсны
картачны каталог, якi захоўваецца разам з кнiгамi. Кожная кнiга
падрабязна апiсана, што сведчыць пра глыбокае веданне аўтарам
каталога сучаснай яму кнiгазнаўчай лiтаратуры i кнiжнай справы.
Можна меркаваць, што iм быў С. Пташыцкi. Унiзе на кожнай
картцы, вiдаць пазней, зроблены подпiс алоўкам па-польску:
Adam Chrapt.
Асноўная кніжная частка збору доўгі час захоўвалася ў
філіяле бібліятэкі імя У. Вярнадскага на Падоле ў будынку былой
Кіева-Магілянскай акадэміі. У сувязі з аднаўленнем гэтай
акадэміі збор Храптовічаў разам з іншымі фондамі быў перавезены ў філіял бібліятэкі імя У. Вярнадскага па вул. Уладзімірскай у
кнігасховішча аддзела бібліятэчных збораў і гістарычных
калекцый.
Рукапiсная частка бібліятэкі Храптовічаў, якую у 1899 г.
апiсаў гiсторык i архiвiст Станiслаў Пташыцкi [4], захоўваецца
асобным зборам у аддзеле рукапiсаў бiблiятэкi iмя
У. Вярнадскага. Яшчэ ў 1937 г. рукапiсы былi абследаваны,
апрацаваны i прадстаўлены чытачам. Гэта рукапiсы XV–
XIX стст., галоўным чынам польскiя i лацiнскiя, але ёсць
беларускiя, рускiя, украiнскiя, французскiя i нават арабскiя.
Сярод iх выдзяляецца 4-х томны рукапiс Бранiцкага “Прамовы
Яна Храптовiча Навагрудскага каштэляна”, сеймавыя i
сеймiкавыя акты, дзённiк С. Маскевiча 1594 г., Бiблiя на латынi,
напiсаная на пергамене ў XV ст., спiс другога статута Вялiкага
княства Лiтоўскага, гiсторыя роду Храптовiчаў, 12 тамоў
геаграфiчна-статыстычнага апiсання парафiй Каралеўства
Польскага з дадаткам карт кожнага прыхода, складзенага
К. Пертэсам у 1791 г. i iнш.
На жаль, са 129 рукапiсаў, улiчаных у каталогу
С. Пташыцкiм, да нашага часу захавалiся 112. 17 рукапiсаў згублена. Сярод iх – лiсты Хмяльнiцкага, дзённiк Марыны Мнiшэк,
якi вёў яе спадарожнiк Дземантоўскi, адзiн з тамоў польскай
метрыкi «Libri Legationum».
Вядома, што ў Шчорсах акрамя рукапiснага збору iснаваў
архiў. Яго месцазнаходжанне невядома, але паводле адной з
272
версiй архiў са Шчорсаў з рэшткамi бiблiятэкi быў вывезены ў
Маскву ў 1916 г.
Сёння архiвы Храптовiчаў можна знайсцi ў самых розных
сховiшчах. У аддзеле рукапiсаў Расiйскай дзяржаўнай бiблiятэкi
знаходзяцца асабiстыя фонды Буцянёвых (фонд 178, 64 адз. зах.),
Буцянёвых-Храптовiчаў (фонд 607), Храптовiча Iерынея Мiхаiла
(фонд 183, 2 папкi). У Цэнтральным дзяржаўным архiве Расii
(г. Масква) захоўваецца фонд Храптовiча-Буцянёва Апалiнарыя
Канстанцiнавiча (фонд 1186, 31 адз. зах.).
Першы вядомы вопiс кнiгазбору быў складзены каля 1780 г.
паэтам i каралеўскiм сакратаром М. Вольскiм, якi ў той час быў
бiблiятэкарам у Шчорсах. Каталог існаваў яшчэ ў 1880 г.
У аддзеле рукапісаў Расійскай дзяржаўнай бібліятэкі ў фондзе 607 (Храптовіча-Буцянёва) захоўваецца вопіс бібліятэкі
гр. Храптовіча 1787 г. “Collection des livres de S. Ex. Monseigneur
Le Comte Chreptowicz, Chancelier de Lituanie” (аб’ём рукапісаў
110 арк.). Паводле яго бібліятэка налічвала каля 3000 тамоў.
У 1804 г. быў складзены “Katalog księg na materię wyłożonych… wzlg, kraju polskego w róźnich językach napisanych i do
druku podanych w bibliotece J.Ch.”. Ён належаў універсітэцкай
бібліятэцы ў Варшаве і загінуў у пажары ў 1944 г.
Два тамы вопісу 1812 г. захоўваюцца сёння ў аддзеле
рукапісаў Цэнтральнай навуковай бібліятэкі Нацыянальнай
акадэміі навук Украіны.
У 1826 г. Ю. Штычынскі склаў “Opis bibliograficzny książek
w pryw. bibliotece A. Ch. w Szczorsach znajdujących się z
wyłączeniem dzieé cudzoziemskich” (Кракаў, Ягелонская
бібліятэка, рук. 2721).
Пасля Кастрычніцкай рэвалюцыі 1917 г. навуковую і
культурную грамадскасць Беларусі цікавіў лёс бібліятэкі
Храптовічаў. У 1924 г. Народны камісарыят асветы БССР
звярнуўся да Наркамасветы Украіны з просьбай вярнуць
бібліятэку на Беларусь.
У канцы 80-х гг. мінулага стагоддзя Беларускі фонд культуры, яго камісія “Вяртаннне”, Міністэрства замежных спраў,
Міністэрства культуры, Нацыянальная бібліятэка Беларусі робяць
захады, каб вярнуць кнігазбор Храптовічаў на Беларусь. У 1989 г.
у бюлетэні “Помнікі гісторыі і культуры Беларусі” была змешча273
на нізка архіўных матэрыялаў пад агульнай назвай “Калі будзе
вернута бібліятэка?” [1]. Каб пазнаёміцца са станам бібліятэкі і
ўмовамі яе захавання, Беларускім фондам культуры былі
камандзіраваны ў Кіеў супрацоўніца Нацыянальнай бібліятэкі
Беларусі Таццяна Рошчына і супрацоўнік Цэнтральнай навуковай
бібліятэкі імя Якуба Коласа АН Беларусі Анатоль Фурс. У
беларускім друку з’явіўся шэраг артыкулаў у падтрымку
вяртання бібліятэкі.
З украінскім бокам вяліся перамовы, але, на жаль, ад
Беларусі ў большасці грамадскімі структурамі, а не дзяржаўнымі
ўстановамі. Тым не менш, у першай палове 90-х гг. была надзея
на вяртанне бібліятэкі Храптовічаў на Беларусь. Але нечакана ў
ліпені 1995 г. Міністэрства замежных спраў Беларусі атрымала
ноту Міністэрства замежных спраў Украіны, у якой аспрэчвалася
права беларускага народа на вяртанне бібліятэкі Храптовічаў на
радзіму. Адначасова ў гэтай ноце беларускаму боку
прапаноўвалася прыняць удзел у рэалізацыі праектаў па вывучэнню бібліятэкі Храптовічаў. Але ў Міністэрстве культуры, у
бiблiятэках, у Фондзе культуры не знайшлося сродкаў, каб
камадзіраваць у Кіеў прафесіяналаў (бібліятэкараў, кнігазнаўцаў)
для распрацоўкі сумеснай праграмы і сумесных даследаванняў
збору Храптовічаў. Пасля гэтага нашы дзяржаўныя ўстановы
цалкам згарнулі свае намаганні па вяртанню бібліятэкі.
Украінскі бок у верасні 1996 г. на міжнароднай навуковай
канферэнцыі “Стратэгія камплектавання фондаў навуковай
бібліятэкі”, якая праходзіла ў Кіеве, заявіў аб пашырэнні работ па
вывучэнню і прапагандзе збору Храптовічаў.
У сітуацыі, што склалася, мы ўпершыню ў чэрвені 1997 г. на
навуковай канферэнцыі “Рэстытуцыя культурных каштоўнасцей:
праблемы вяртання і сумеснага выкарыстання (юрыдычныя, навуковыя i маральныя аспекты) [5], якая праходзіла ў Мінску,
прапанавалі праграму захавання і сумеснага выкарыстання
каштоўнасцей кнігазбору.
Такая праграма павінна ўключаць:
1) пошук страчаных кніг і рукапісаў;
2) бібліяграфічную рэканструкцыю кнігазбору;
3) выданне каталога існуючай часткі кнігазбору;
4) падрыхтоўку і выданне манаграфіі па гісторыі кнігазбору.
274
Нашы прапановы суадносіліся з праграмай украінскага боку
па захаванні і прапагандзе кнігазбору.
На жаль, з канца 90-х гг. бібліятэка імя У.І. Вярнадскага Нацыянальнай акадэміі навук Украіны сваю дзейнасць па вывучэнні
і прапагандзе кнігазбору таксама згарнула.
За гэты час камісія “Вяртанне” Беларускага фонду культуры
яшчэ спрабавала што-небудзь зрабіць у дадзеным кірунку.
Знойдзена адна кніга з экслібрысам Храптовіча ў Мінску, яна
знаходзіцца ў Нацыянальнай бібліятэцы Беларусі.
Нам стала вядома, што дзве кнігі са штэмпелямі бібліятэкі
Храптовічаў знаходзяцца ў бібліятэцы Літоўскай акадэміі навук
(г. Вільнюс). Мы шукалі кнігі са збору Храптовічаў на Навагрудчыне. У канцы 2001 г. са Шчорсаў з вядомай і слыннай сям’і
Казберукоў прывезлі ў Мінск і паказалі нам стос выданняў на замежных мовах. Але цуда не здарылася. На жаль, прыкмет
бібліятэкі Храптовічаў на выданнях не знайшлося. Гэта была
мастацкая літаратура французскіх класікаў, выдадзеная ў XIX ст.
Думаем, што трэба працягваць пошукі выданняў і рукапісаў
са збору Храптовічаў у Кіеве, у бібліятэцы Кіеўскага універсітэта
імя Тараса Шаўчэнкі і Дзяржаўнай гістарычнай бібліятэцы
Украіны, а таксама ў Саратаве і Уфе, у бібліятэках Польшы і
Літвы, у архівах і бібліятэках Масквы і Санкт-Пецярбурга. Патрэбны экспедыцыі на Навагрудчыну – у Шчорсы і Любчу.
Асноўную работу па падрыхтоўцы і выданні друкаванага каталога павінна ўзяць на сябе бібліятэка імя У. Вярнадскага.
Для знаёмства з некаторымі скарбамі бібліятэкі Храптовічаў
нашы даследчыкі цяпер могуць карыстацца бібліяграфічнымі
выданнямі, якія можна знайсці ў навуковых бібліятэках Мінска.
Гэта каталогі інкунабул [4] і палеатыпаў [3] Нацыянальнай
бібліятэкі iмя У. Вярнадскага і ўжо ўпамянутае намі апісанне
рукапісаў, зробленае С. Пташыцкім.
Падрыхтаваны да друку пералік рукапісаў са збору
Храптовічаў у дзвюх частках: у першай частцы змешчаны
рукапісы, якія захоўваюцца ў Кіеве, у другой – рукапісы, што
загінулі ці месца захоўвання якіх невядома. Думаем, што гэты
пералік рукапісаў будзе надрукаваны да канца года ў зборніку
“Вяртанне”.
275
Яшчэ раз нагадаем думку аб тым, што работа грамадскіх
арганізацый з бібліятэкай Храптовічаў сябе вычарпала. У краіне
неабходна стварыць дзяржаўную структуру, якая павінна займацца рэстытуцыяй культурных каштоўнасцей.
ЛІТАРАТУРА
1. Калі будзе вернута бібліятэка? // Помнікі гісторыі і культуры
Беларусі. 1989. № 1. С. 33–37.
2. Каталог iнкунабул / Укл. Б. Зданевич; Центр. наук. б-ка. Киïв:
Наук. думка, 1974. 252 с.
3. Каталог палеотипов: Из фондов Центр. науч. б-ки
им. В.И. Вернадского НАН Украины. Киев: Наук. думка, 1995. 550 с.
4. Пташицкий С. Щорсовская библиотека графа Литовара
Хрептовича: краткие сведения о собрании рукописей. М., 1899.
5. Фурс А.П. Бібліятэка Храптовічаў: вяртанне ці сумеснае
выкарыстанне? // Рэстытуцыя культурных каштоўнасцей: Праблемы
вяртання і сумеснага выкарыстання (юрыдычныя, навуковыя і
маральныя аспекты): Матэрыялы Міжнар. навук. канф., якая адбылася ў
Мінску пад эгідай UNESCO 19–20 чэрв. 1997 г. Мн., 1997. С. 105–109.
276
Барабанщикова Т.Л. (Гомель)
КНИЖНОЕ СОБРАНИЕ ОТДЕЛА РЕДКОЙ КНИГИ
ГОМЕЛЬСКОЙ ОБЛАСТНОЙ УНИВЕРСАЛЬНОЙ
БИБЛИОТЕКИ ИМ. В.И. ЛЕНИНА
Отдел редкой книги был создан в Гомельской областной
библиотеке в июле 2001 г. Организация такого специфического
подразделения была вызвана тем, что в результате многолетней
собирательской работы в библиотеке сформировалось собрание
рукописных и печатных памятников, представляющее большой
культурный, исторический и научный интерес.
В основу фонда отдела редкой книги легла книжная коллекция известного военачальника и государственного деятеля Российской империи XIX в. генерал-фельдмаршала Ивана Федоровича Паскевича, князя Варшавского, графа Эриванского, который
с 1834 г. стал владельцем сначала дворца, а затем и всего Гомельского имения. Паскевич собрал богатейшие коллекции русской и
зарубежной живописи, скульптуры, мебели, оружия, фарфора,
художественной бронзы и другие произведения искусства. Предметом особой гордости князя была уникальная библиотека, которая по своему объему и качественному составу считалась одной
из лучших в России и нисколько не уступала знаменитым личным библиотекам Шереметьевых, Юсуповых, ВоронцовыхДашковых и др. После смерти фельдмаршала в 1856 г. комплектование книжного собрания продолжили его наследники – сын
Федор Иванович и невестка Ирина Ивановна.
После Октябрьской революции 1917 г. все ценности семьи
Паскевичей, находившиеся в Гомельском дворце, были национализированы. Беда над ними нависла во время Стрекопытовского
мятежа в марте 1919 г. Дворец, где солдаты разместили телефонный узел, был обстрелян. Из пылающего особняка прибывший из
Москвы эмиссар В. Пашуканис со своими людьми вынес гравюры, серебряные и золотые произведения декоративноприкладного искусства, а также часть книг и рукописей. Самые
ценные вещи В. Пашуканис вывез в Москву, а остальные передал
местным властям. На их базе в ноябре 1919 г. в Гомеле был от277
крыт художественно-исторический музей, куда вошло и книжное
собрание Паскевичей, насчитывавшее свыше 20 тыс. томов.
В июне 1934 г. Приказом № 563 Народного комиссариата
просвещения БССР книжная коллекция Паскевичей была передана в Гомельский филиал Государственной библиотеки, который в
1938 г. был преобразован в Гомельскую областную библиотеку, а
книги Паскевичей составили её основной фонд.
Вторая мировая война нанесла колоссальный ущерб книжной коллекции князей Паскевичей. Библиотеку удалось эвакуировать в Пензу, где книги и рукописи были сданы по описи. После войны уцелевшие книги вернулись назад в Гомельскую областную библиотеку.
В 2000 г. группой специалистов библиотеки был подготовлен проект «Сохранение, изучение и распространение на CDROM библиотеки князя Паскевича – как части книжных сокровищ Гомельщины, Белоруссии и мира» на соискание гранта из
Фонда Президента Республики Беларусь по поддержке культуры
и искусства.
В рамках проекта предполагалось провести широкомасштабную поисковую работу по выявлению изданий из собрания Паскевичей в учреждениях, организациях и частных собраниях как
нашей республики, так и за ее пределами, где, возможно, они
хранятся. Это – Национальная библиотека Республики Беларусь,
библиотеки и музеи Москвы, Санкт-Петербурга, Пензы, Волгограда, Урюпинска и др. Целью проекта является максимально
полный сбор оригиналов, а в случае невозможности этого – создание их электронных копий.
Проект был удостоен высокой оценки конкурсной комиссии
и материальной поддержки на приобретение редких книг и технического оборудования.
На сегодняшний день книжная коллекция семьи Паскевичей,
хранящаяся в Гомельской областной библиотеке, насчитывает
более 6 тыс. книг, рукописей, периодических изданий середины
XVI – начала XX в. Из них 832 экземпляра на русском языке и
около 5300 экземпляров на иностранных языках. Отличительными признаками большинства книг является наличие экслибрисов
двух основных типов, наклеек с учетными данными, а также тисненых штампов.
278
Первый тип экслибрисов – восьмиугольный знак размером
62x53 мм, на котором изображен родовой герб Паскевичей с девизом «Честь и верность». Под гербом напечатаны инициалы
«К. И. В.». Второй тип – большая буква «П» под княжеской короной – имеет прямоугольную форму и, как минимум, пять вариантов начертания буквы, рисунка короны и др. Все экслибрисы
размещаются на форзацах книг.
Наклейки с обозначением учетных библиотечных данных
имеют прямоугольную форму и размещаются либо на форзацах,
либо на корешках книг. Единичные экземпляры изданий несут на
своих титульных или предваряющих их листах тисненые штампы
прямоугольной формы с надписью «Гомельс. Библиотеки князя
Паскевича отд ___ № ___».
Все книги с первым типом экслибрисов имеют особый вид
переплета с тиснеными золотом буквами «Кн. Вр.» на верхней
крышке.
Формирование семейной библиотеки Паскевичей было начато князем Иваном Федоровичем и продолжено его наследниками,
о чем свидетельствуют различия в описанных выше книжных
знаках. Источниками пополнения могли быть: закупка, получение либо в дар, либо в качестве военных трофеев, приобретение
частных библиотек или их части. О вероятности последнего говорят владельческие надписи на некоторых из книг с указанием
фамилий Иващенкова, Анны Яншиной, Елизаветы Петровны Федоровой и др.
Книги, собранные в библиотеке князей Паскевичей, отражают разносторонние интересы их владельцев. В собрании – поистине уникальные издания по многим отраслям знаний: медицине,
политике, истории, естествознанию, педагогике, филологии, искусству, религии, философии; художественная литература.
Большой интерес представляют книги на русском языке. Они
составляют относительно небольшую часть всего книжного собрания Паскевичей, тем не менее, эта часть необычайно интересна
и разнообразна по своему составу.
В разделе художественной литературы на русском языке с
большой полнотой представлены произведения классиков русской литературы XVIII – начала XX в. Среди них сочинения
Г.Р. Державина, Н.В. Гоголя, Л.Н. Толстого, А.Н. Островского,
279
В.А. Жуковского, С.Т. Аксакова, К.Н. Батюшкова, Я.П. Полонского, А.П. Сумарокова, Н. Кукольника, Д.В. Григоровича и др.
Почти все из них являются прижизненными изданиями. Особую
ценность представляют книги с автографами, посвящениями и
дарственными надписями Г.Р. Державина, В.А. Жуковского,
Я.П. Полонского, С.И. Верковича, К. Терского, Н.И. Греча, которые указывают на дружеские связи с семьей Паскевичей.
Кроме художественной литературы в книжном собрании
Паскевичей на русском языке имеется большое количество изданий по истории, религии, политике, педагогике, искусству, литературоведению и языкознанию.
Уникальным для нашего времени является «Слово о полку
Игореве», выпущенное в Санкт-Петербурге в 1819 г. Яковом Пожарским. Как известно, рукопись «Слова…» впервые была обнаружена в 1792 г. графом Мусиным-Пушкиным, а в 1800 г. издана
небольшим тиражом. В 1812 г. во время пожара в Москве рукопись сгорела, та же участь постигла и большинство книг первого
издания. Поэтому издание 1819 г. можно по праву считать одним
из тех редких первоисточников, с которого печатались все последующие тиражи «Слова о полку Игореве».
Значителен по объему фонд иностранной литературы библиотеки Паскевичей. В нем представлены издания на многих западноевропейских языках: французском, английском, немецком,
итальянском, испанском, польском и др. Большинство из них –
художественная литература, в том числе – прижизненные издания В. Гюго, Ж. Санд, А. Дюма, В. Скотта, Э. Золя, Ф. Купера,
О. де Бальзака, Ж. Верна, А. Доде, Р. Киплинга и др. Нельзя не
отметить книги с посвящениями самому генерал-фельдмаршалу
И.Ф. Паскевичу и дарственными автографами членам его семьи
С. Серпинского, К. Револинского, Д. Биорджи, Э. Меркури и др.
Среди других изданий на иностранных языках – книги по истории, астрономии, философии, математике и физике, филологии,
политике и дипломатии, военному делу, медицине. Многие из
них являются настоящими раритетами. Так, уникальное энциклопедическое издание XVIII в. в 15 томах «История Франции» считается национальным достоянием Французской Республики и
внесено в международный реестр «Книжные сокровища мира».
280
К числу редчайших принадлежит и книга «Тайны беззакония,
или История папства» на французском языке, написанная в
1612 г. Филиппом де Морне, шевалье, сеньором дю Плесси после
убийства короля Генриха IV (1610 г.) и посвященная его сыну
Людовику XIII. В свое время публикация этой книги вызвала во
Франции огромный скандал и стоила ее автору жизни.
Книга «Жизнь, переписка и сочинения Вашингтона», составленная М. Гизо и изданная в 1811 г. в Париже небольшим тиражом, содержит копии исторических документов, многие из которых не сохранились до наших времен. Особенно она ценна тем,
что в ней впервые было напечатано факсимиле «Конвенции независимости США» от 4 июля 1776 г. (в масштабе один к одному).
Жемчужиной книжной коллекции рода Паскевичей является
палеотип – уникальнейшее литературоведческое издание, посвящённое творчеству Петрарки, которое было издано в Венеции в
1547 г.
Специфическую часть фамильной коллекции составляют рукописные книги на восточных языках, попавшие к фельдмаршалу
И.Ф. Паскевичу во время его военной деятельности на Кавказе в
первой трети XIX в. Среди них, к примеру, – «Воззвание к армянскому народу и расписание армянских областей, составленное…
князем Егором Хубовым». Этот исторический документ был написан от руки на двух языках (армянском и русском) в 1830 г.
Данный экземпляр предназначался специально для Николая I. В
нем князь Егор Хубов благодарит русскую армию и лично императора за освобождение армянского народа от турецкого владычества. В конце того же 1830 г. этот документ был представлен в
Санкт-Петербурге на прочтение царю, а затем отдан в качестве
сувенира на память генерал-фельдмаршалу И.Ф. Паскевичу.
Огромный интерес представляет книга под названием «Беглый
взгляд на царствование государя всея Руси, короля польского Николая I», написанная от руки полковником прусской армии Каролем Сарановским в 1839 г. и переданная генерал-фельдмаршалу
И.Ф. Паскевичу для того, чтобы он показал рукопись Николаю I и
добился благословения на ее публикацию.
Наряду с упомянутой выше коллекцией рода Паскевичей в
отделе имеются редкие книги XIX – начала XX в., которые со
времен основания Гомельской областной библиотеки составляют
281
ее основной фонд. На сегодняшний день этот фонд насчитывает
более тысячи редких книг. Среди них великолепные издания
полных собраний сочинений классиков мировой литературы –
У. Шекспира, Ж.-Б. Мольера, Дж. Байрона, И.Ф. Шиллера,
А.С. Пушкина и др. Они выходили в начале XX в. в серии «Библиотека великих писателей» под редакцией С.А. Венгерова и отличались прекрасным подбором иллюстрированного материала.
Нельзя не назвать также замечательные энциклопедические издания: «Энциклопедический словарь» русского библиографического
института Гранат; «Еврейская энциклопедия» в 16 т.; уникальная
энциклопедия «Вселенная и человечество», сохранившаяся в ограниченном количестве экземпляров – она является национальным достоянием России и запрещена к вывозу за ее пределы.
Также хотелось бы отметить книги, представляющие особую
ценность для изучения мировой культуры. Это «Живописная Россия» в 12 т.; «История искусств» в 3 т. П. Гнедича (СПб., 1897);
«История русского искусства» в 6 т. И. Грабаря (М., 1910–1916);
«История живописи всех времен и народов» в 3 т. А. Бенуа
(СПб., 1912); «Всеобщая история» Ф. Вебера (М., 1892).
Также в фонде отдела редкой книги собраны миниатюрные
книги, репринтные и факсимильные издания. Пока незначительную, но перспективную категорию фондов составляют старопечатные книги религиозного содержания.
Отдел редкой книги находится в стадии своего становления.
Впереди – кропотливая научная работа по изучению бесценного
наследия, хранящегося в его фондах, и пополнение новыми памятниками.
ЛИТЕРАТУРА
1. Бакуменко М. По следам сокровищ Беларуси // Рэспублiка.
1993. 26 чэрв.
2. Дмитриев Л.А. История первого издания «Слова о полку Игореве». М., 1960.
3. Клепиков С.А. Филиграни на бумаге русского производства
XVIII – начала XX века. М., 1978.
4. Полевой П.Н. История русской словесности. СПб., 1903. Т. 1.
С. 103–105.
282
5. Сводный каталог нелегальной и запрещенной печати XIX века,
имеющейся в крупных библиотеках Белоруссии. Мн., 1981.
6. Сховiшча рэдкiх кнiг // Гомел. праўда. 1958. 8 чэрв.
7. Фурман Н. Наследник Суворовской славы // Гомел. праўда.
1997. 17 мая.
8. Энциклопедический словарь / Изд. Ф.А. Брокгауз, И.А. Эфрон.
СПб., 1896. Т. 38. С. 867.
9. Янiцкая М. Аб лёсе каштоўнасцей Гомельскага палаца // Голас
Радзiмы. 1995. № 42.
283
Коўкель Л. (Кракаў)
ЛЁС ПРЫВАТНЫХ КНІГАЗБОРАЎ НА БЕЛАРУСКІХ
ЗЕМЛЯХ ПАСЛЯ ПАЎСТАННЯ 1830–1831 гг.
(На прыкладзе Гродзеншчыны)
Вельмі няўдзячным заняткам з’яўляецца апісанне лёсу
прыватных кнігазбораў на беларускіх землях у ХІХ ст., таму што
ў большасці гэта пералік страт і знішчэнняў. Менавіта пасля
паўстання 1830–1831 гг. была канфіскавана вялікая колькасць
кніжных калекцый з багатым радаводам, які часам тычыўся
шэрага пакаленняў і налічваў некалькі стагоддзяў.
Рэпрэсіі пасля лістападаўскага паўстання закранулі значную
частку насельніцтва літоўска-беларускіх губерній. У тым ліку
былі канфіскаваны шматлікія маёнткі ўдзельнікаў гэтага
паўстання (толькі ў Гродзенскай губерніі такі лёс напаткаў 70
1
маёнткаў ). Перапісам рухомай і нерухомай уласнасці паўстанцаў
займаліся палаты дзяржаўнай маёмасці. Рухомая маёмасць
спісвалася ў трох інвентарах. У першым натаваліся розныя
прадукты і вырабы фальваркавай гаспадаркі, другі быў спісам
сельскагаспадарчага інвентара, трэці – пералікам хатніх рэчаў:
мэблі, карцін, вырабаў з серабра і золата, кніг і інш. Сярод
абавязкаў палат дзяржаўнай маёмасці было прыняцце рашэння аб
тым, што рабіць з рухомай маёмасцю. Звычайна каштоўныя і
рэдкія рэчы, напрыклад, карціны, разнародныя мастацкія вырабы,
бібліятэкі, заставаліся на месцы пад наглядам, а іх спісы
перасылаліся да вышэйшых улад у Пецярбург, і там прымалася
2
канчатковае рашэнне аб іх выкарыстанні .
У архіўных крыніцах занатаваны цікавыя факты наконт
канфіскаваных бібліятэк. Такі лёс напаткаў кніжныя калекцыі
Тамаша Булгака ў Цэтрах, Ігнацыя Дамейкі ў Заполлі, Антонія
Бранеўскага ў Падоле, Караля Нямцэвіча ў Скоках, Людвіка Паца
ў Ружанцы, Яўстафія Сапегі ў Дзярэчыне, Адама Солтана ў
1
Белоруссия в эпоху феодализма. Минск, 1978. Т. 4. С. 126.
Kaczkowski J. Konfiskaty na ziemiach polskich pod zaborem
rosyjskim po powstaniach roku 1831 i 1863. Warszawa, 1918. S. 258–259.
2
284
Дзятлаве, Тадэвуша Тышкевіча ў Свіслачы, Казіміра Валовіча ў
Парэччы.
Парадак канфіскацыі кнігазбораў паўстанцаў можна
прасачыць на прыкладзе хатняй бібліятэкі Ігнацыя Дамейкі –
філамата, сябра Адама Міцкевіча, славутага геолага, рэктара
універсітэта ў Санцьяга дэ Чылі. Пасля таго, як удзел Дамейкі ў
паўстанні быў даказаны, улады пачалі ажыццяўляць рашэнне аб
канфіскацыі яго маёмасці. Гэта тычылася таксама кнігазбору, які
знаходзіўся ў Заполлі Лідскага павета, маёнтку дзядзькі Ігнацыя,
у якім знакаміты філамат гаспадарыў з 1825 г. У маі 1834 г. быў
складзены «Каталог книгам, оставленным в имении помещика
Игнатия Казимирова сына Домейки отличившимся в мятеже
племянником его Игнатием Ипполитовым сыном Домейкой». Ён
налічваў 178 кніг, у тым ліку 21 на лацінскай мове, 87 на французскай, 45 на нямецкай, 23 на польскай, 2 на англійскай3. 13 мая
1834 г. Дэпартамент дзяржаўнай маёмасці ў Пецярбургу выдаў
наказ гродзенскай Палаце дзяржаўнай маёмасці даслаць спіс кніг
з пералікам аўтараў, назваў кніг, колькасці тамоў і года выдання4.
«Реестр книгам конфискованным у мятежника Игнатия Домейки»5 падрыхтаваў у чэрвені 1834 г. С. Мароз. Ён складаўся з 135
кніг у 178 тамах. Спіс быў падрыхтаваны паводле моўнага крытэрыя.
Высланы ў Пецярбург рэестр вярнуўся ў Гродна ў жніўні
1834 г. з пазначанымі чырвоным атрамантам кнігамі, якія планавалася адаслаць у сталіцу Расійскай Імперыі6. Забіралі туды
галоўным чынам творы, забароненыя цэнзурай, а таксама рэдкія і
каштоўныя друкі. З бібліятэкі Дамейкі выбралі 75 кніг у 109 тамах, у тым ліку амаль усе друкі XVIII ст. на французскай мове,
галоўным чынам па фізіцы і матэматыцы (44 кнігі з 55), большасць навуковых кніг на нямецкай мове (14 з 19), выданні XVII–
XVIII стст. на лаціне (7 з 22), 2 англійскія кнігі, і толькі 8 на
3
Нацыянальны гістарычны архіў Беларусі ў Гродне (далей НГАБ у
Гродне), ф. 31, воп. 2, спр. 59, арк. 141.
4
Там жа, арк. 147.
5
Там жа, арк. 153–164адв.
6
Там жа, арк. 203–217.
285
польскай мове. На перасылку кніг у Пецярбург належала выкарыстаць сродкі з даходаў канфіскаванага маёнтка7.
Тыя кнігі, што засталіся ў маёнтку – 60 экзэмпляраў – у
красавіку 1835 г. улады вырашылі ацаніць і прадаць8. Гэта было
даручана настаўніку матэматыкі магістру О. Малецкаму9.
Захаваўся спіс ацэненых кніг з першапачатковай цаной і канчатковым коштам, а таксама прозвішчы асоб, што купілі тыя кнігі на
аўкцыёне10. За ўсе прададзеныя кнігі ўлады атрымалі 41 рубель
95 капеек11.
Раней выбраныя кнігі адправілі з Гродна ў Пецярбург. І тут
трэба развеяць распаўсюджаны міф аб тым, што ўсе кнігі
паўстанцаў, высланыя ў Пецярбург, траплялі ў Расійскую
публічную бібліятэку12.
Пошукі ў Расійскім дзяржаўным гістарычным архіве
дазволілі даць поўны адказ на пытанне аб тым, што сталася з
кнігамі ў сталіцы імперыі. Сапраўды, частка кніг трапіла ў
Расійскую публічную бібліятэку. Але далёка не ўсе і не адразу.
Спісы кніг з канфіскаваных маёнткаў перасылаліся з
губернскіх Палат дзяржаўнай маёмасці ў Міністэрства
дзяржаўнай маёмасці, у Часовае канфіскацыйнае аддзяленне. Іх
пераглядам займаўся стацкі саветнік фон Гец. Чырвоным атрамантам ён пазначаў кнігі, «кои по редкости издания заслуживают
особенное внимание, ... в числе таковых находятся некоторые кои
следовало бы извлечь из обращения»13. З мая 1834 г. па сакавік
1835 г. фон Гец праглядзеў спісы кніг Адама Солтана з Дзятлава,
Ігнацыя Дамейкі з Заполля, Казіміра Валовіча з Парэчча, Осіпа
Кашыца з Ятры – усе з Гродзенскай губерніі, а таксама Іпаліта
7
Там жа, арк. 218–218адв.
Там жа, арк. 264.
9
Там жа, арк. 244.
10
Там жа, арк. 235адв.–244.
11
Там жа, арк. 244.
12
Chwalewik E. Zbiory polskie: Archiwa, biblioteki, gabinety, galerie,
muzea i inne zbiory pamiątek przeszłości w ojczyźnie i na obczyźnie w
zestawieniu alfabetycznym według miejscowości ułożone. Warszawa, 1926.
T. 1. С. 303–306.
13
Расійскі дзяржаўны гістарычны архіў (далей РДГА), ф. 384,
воп. 15, спр. 460, арк. 16.
8
286
Корсака з Камлеўшчызны Мінскай губерніі14. Рэестры кніг з
пазначэннямі адсылаліся ў губерніі, дзе чыноўнікі рыхтавалі кнігі
на адсылку ў Пецярбург.
У сталіцы кнігі пачаткова траплялі ў Дэпартамент дзяржаўнай маёмасці. Там фон Гец размяркоўваў кнігі па міністэрствах.
Напрыклад, у красавіку 1835 г. з перавезеных у Пецярбург 124
кніг у 200 тамах, што былі канфіскаваны ў Адама Солтана, 177
тамоў вырашана было перадаць у бібліятэку Вучонага камітэта
Міністэрства фінансаў, а рэшту – 23 тамы, якія па зместу «заключают в себе богословские, военные и неприличные» – захоўваць у
Дэпартаменце15. У той жа час з 135 кніг у 178 тамах калекцыі
Ігнацыя Дамейкі фон Гец выбраў на адсылку ў Пецярбург 75 кніг
у 109 тамах16, а з рэестра 449 тамоў кніжнага збору Казіміра
Валовіча – толькі 19 кніг у 26 тамах17. Падобным чынам фон Гец
размяркоўваў усе кнігі, якія траплялі ў сталіцу на падставе яго
спісаў.
Аналіз архіўных матэрыялаў сведчыць, што большасць
канфіскаваных кніг, якія дасылаліся ў Пецярбург, трапляла ў
бібліятэку Вучонага камітэта Міністэрства фінансаў. Рэшта
дзялілася наступным чынам: кнігі «по военной части» аддаваліся
пад апеку ваеннага міністра, кнігі «по медицинской части»
перадаваліся ў Медыцынскі дэпартамент Міністэрства ўнутраных
спраў, кнігі «по духовной части» разглядаў обер-пракурор Свяцейшага сіноду, які накіроўваў іх далей у Камісію духоўных
вучылішч, а кнігі «неприличные по содержанию своему» траплялі ў распараджэнне генерал-ад’ютанта графа Бенкендорфа18.
Такім чынам міністэрствы і ведамствы атрымалі ўвогуле 218 кніг
у 384 тамах, у тым ліку:
– па ваеннай тэматыцы – 125 кніг у 227 тамах;
– па медыцынскай тэматыцы – 50 кніг у 81 тамах;
14
Там жа, арк. 16, 72, 73, 76, 93.
Там жа, арк. 102–103.
16
НГАБ у Гродне, ф. 31, воп. 2, спр. 59, арк. 153–164адв., 203–217;
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 27–31адв.
17
НГАБ у Гродне, ф. 31, воп. 2, спр. 59, арк. 182–202адв., 220–
220адв.; РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 39–40.
18
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 1018, арк. 1–1адв., 16, 23адв., 29–
29адв.
15
287
– па духоўнай – 32 кнігі ў 65 тамах;
– «непрыстойных па зместу» – 11 кніг у 11 тамах19.
Захаваліся звесткі аб тым, што такі ж лёс напаткаў кніжныя
зборы Адама Солтана, Ігнацыя Дамейкі і Казіміра Валовіча з
Гродзенскай губерніі, Вацлава Жэвускага, Юліуша Корсака, Якуба Маліноўскага, Вінцэнта Стэмпоўскага, Аляксандра і Ізыдора
Сабаньскіх з Падольскай губерніі, Тэадора Пацея і Міхала Чацкага з Валынскай губерніі, Аляксандра Патоцкага з Кіеўскай
губерніі, а таксама ліквідаванага Дамбравіцкага піярскага кляштара з Валынскай губерніі20.
На жаль, дагэтуль не знойдзены спісы кніг, якія папоўнілі
зборы бліятэкі Вучонага камітэта Міністэрства фінансаў. Куды
больш звестак удалося адшукаць пра кнігі, што трапілі ў іншыя
міністэрствы. Па архіўных звестках, у Ваеннае міністэрства былі
перададзены падручнікі матэматыкі для артылерыі і маракоў,
працы па фартыфікацыі, кнігі для інжынераў, апісанні ваенных
паходаў. Большасць кніг напісана на французскай мове, некаторыя з іх на польскай і нямецкай мовах, і выдадзена пераважна на
мяжы XVIII–ХІХ стст.21
Сярод медыцынскай літаратуры сустракаліся друкі на нямецкай і французскай мовах, якія тычыліся розных галін гэтай
навукі, а таксама апісанні еўрапейскіх курортаў, кнігі па
ветэрынарыі22. Для духоўных вучылішч былі прызначаны
выданні Бібліі, пропаведзі, слоўнікі23.
Сярод кніг, «неприличных по содержанию своему», звяртаюць на сябе ўвагу творы на французскай мове, напрыклад,
«Гісторыя Кацярыны II, Імператрыцы Расіі» або «Гісторыя ці
анекдоты аб мяцяжы ў Расіі ў 1762 годзе»24.
Размеркаванне кніг па міністэрствах скончылася ў маі–
чэрвені 1836 г.25 Аднак з правінцыі ў сталіцу і пазней траплялі
звесткі аб канфіскаваных кніжных калекцыях. Летам 1836 г. Дэ19
Там жа, арк. 1.
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 1018.
21
Там жа, арк. 2–6адв.
22
Там жа, арк. 7–8.
23
Там жа, арк. 10–11.
24
Там жа, арк. 9.
25
Там жа, арк. 16, 23адв., 28–30, 33.
20
288
партамент дзяржаўнай маёмасці выслаў ліст, у якім губернскім
палатам дзяржаўнай маёмасці загадвалася засяродзіць увагу на
найбольш каштоўных кнігах: «Рекомендуется Литовские статуты,
какие окажутся в библиотеках упраздненных монастырей и конфискованных имений, особенно древних изданий, высылать в
Департамент Государственных Имуществ»26.
У той жа час згаданымі кніжнымі зборамі зацікавілася
Імператарская публічная бібліятэка. Сказанае тычылася кніг
Казіміра Валовіча. У маі 1834 г. памянёны вышэй С. Мароз склаў
апісанне кніжнай калекцыі Казіміра Валовіча з Парэчча
Слонімскага павета27, якая налічвала 449 тамоў кніг, у тым ліку
283 на польскай мове, 114 на французскай, 24 на нямецкай, 13 на
лаціне і 15 апраўленых газетных падшывак. Як сведчаць
пісьмовыя крыніцы, першы спіс кнігазбору Валовіча быў
няпоўны. У канцы 1835 г. гродзенская Палата дзяржаўнай
маёмасці выслала ў Дэпартамент дзяржаўнай маёмасці чарговы
рэестр, у якім былі пералічаны 267 кніг28. У красавіку 1836 г. фон
Гец у новым спісе пазначыў 44 кнігі ў 104 тамах, сярод якіх было
толькі 13 тамоў духоўнай, ваеннай і медыцынскай літаратуры.
Рэшту – 91 том – ён рэкамендаваў перадаць у бібліятэку Вучонага
камітэта Міністэрства фінансаў29. У пачатку 1836 г. выбраныя
104 тамы былі дастаўлены ў Пецярбург, дзе размеркаваны па
розных міністэрствах. Гродзенская Палата дзяржаўнай маёмасці
меркавала прадаць на аўкцыёне астатнія 163 тамы30.
Нельга выключыць магчымасці, што ў Міністэрства народнай асветы было паслана запытанне аб мэтазгоднасці набыцця
гэтых кніг для бібліятэкі Свіслацкай гімназіі. Адказ быў адмоўным, таму што «большая часть сих книг состоит из польских старых сочинений, в числе же немногих французских и немецких
все почти относятся до масонских обществ, а остальные слишком
маловажные, чтобы приобретение оных могло принести пользу
для библиотеки Свислочской гимназии»31. Атрымаўшы такі ад26
Там жа, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 151.
НГАБ у Гродне, ф. 31, воп. 2, спр. 59, арк. 182–202адв.
28
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 140.
29
Там жа, арк. 147, 149.
30
Там жа, арк. 149.
31
Там жа, арк. 158–158адв.
27
289
каз, Міністэрства фінансаў палічыла «нязручным» прадаваць на
аўкцыёне масонскую літаратуру, а за парадаю, што рабіць з
кнігамі, зноў жа звярнулася ў Міністэрства народнай асветы32.
Можна меркаваць, што пра згаданы вышэй ліст даведаўся дырэктар Імператарскай публічнай бібліятэкі, таму што ў адказе з
кастрычніка 1836 г. было занатавана: «Так как Императорская
публичная библиотека есть хранилище всякого рода книг, и служит, так сказать, архивом человеческих знаний, то Директор Императорской публичной библиотеки считает полезным приобретение вверенному ему заведению книг, принадлежащих Волловичу, если оные могут быть уступлены безвозмездно»33. Рашэнне
было прынята на самым высокім узроўні, аб чым інфармуе дакумент з датаю 6 лістапада 1836 г.: «Его Императорское Величество
Высочайше повелить соизволило: конфискованные у мятежника
Волловича книги 163 тома передать в Императорскую Публичную Библиотеку»34. Кнігі вельмі хутка, ужо ў снежні таго ж году,
былі высланы з Гродна ў сталіцу35. Менавіта таму ў літаратуры
замацавалася думка аб тым, што масонскія кнігі Валовіча (145
тамоў на польскай мове, 9 на французскай і 9 на нямецкай) знаходзяцца ў пецярбургскай Публічнай бібліятэцы36.
Аналіз гэтых матэрыялаў выклікае лагічнае пытанне: чаму
кіраўніцтва Імператарскай публічнай бібліятэкі не выявіла зацікаўленасці прыватнымі кніжнымі калекцыямі, канфіскаванымі ў
паўночна-заходніх губерніях раней? Справа ў тым, што галоўная
бібліятэка Расійскай Імперыі прымала ў той самы час нязмерна
багаты кнігазбор бібліятэкі Варшаўскага універсітэта і бібліятэкі
Варшаўскага таварыства сяброў навук37. Да абавязкаў бібліятэчнага кіраўніцтва належаў таксама перагляд каталогаў бібліятэк
32
Там жа, арк. 159–159адв.
Там жа, арк. 160–160адв.
34
Там жа, арк. 166.
35
Там жа, арк. 187.
36
Chwalewik E. Zbiory... T. 1. S. 306; Шлюбскі А. Матэр’ялы да
крыўскае гісторапісі // Спадчына. 1992. № 4. С. 21.
37
Strzyżewska Z. Konfiskaty warszawskich zbiorów publicznych po
powstaniu listopadowym: Biblioteka Uniwersytetu Warszawskiego i
Warszawskie Towarzystwo Przyjaciół Nauk: Materiały i dokumenty z
archiwów rosyjskich. Warszawa, 2000.
33
290
зачыненых каталіцкіх кляштароў і падбор найбольш адпаведнай
літаратуры38. Акрамя таго з прыватных збораў Імператарская
бібліятэка атрымала багацейшую калекцыю Чартарыскіх з
Пулаваў (7728 тамоў кніг і рукапісаў)39, кнігазбор Еўстафія
Сапегі з Дзярэчына (2157 тамоў)40. Магчыма, таму галоўная
сталічная бібліятэка выказала зацікаўленасць толькі асобнымі
пазіцыямі прыватных кнігазбораў, як гэта было ў выпадку з масонскай літаратурай Казіміра Валовіча.
У Пецярбург у Публічную бібліятэку трапіла частка хатняй
бібліятэкі ўдзельніка лістападаўскага паўстання Караля
Нямцэвіча з маёнтку Скокі Брэсцкага павета Гродзенскай
губерніі. У 1833 г. у яго было канфіскавана 420 кніг41. У
Расійскім дзяржаўным гістарычным архіве знаходзіцца спіс
канфіскаваных у Нямцэвіча кніг з паметамі NB насупраць 17
пазіцый42. Звяртае на сябе ўвагу таксама запіс алоўкам «передан
аутодафе» побач з кнігай на французскай мове «О первых сборищах во Франции» – такі пераклад далі складальнікі каталога43.
38
Chwalewik E. Zbiory... T. 1. S. 306.
Там жа.
40
Лічбу 2157 тамоў дае Хвалевік (Chwalewik E. Zbiory... T. 1.
S. 306), што таксама падцверджваецца архіўнымі матэрыяламі (РДГА,
ф. 384, воп. 15, спр. 378, арк. 109, 118адв.–119, 120адв.–149).
Стшыжэўская і Ваякоўскі прыводзяць іншыя дадзеныя – 1262 кнігі ў
2451 томе (Strzyżewska Z. Materiały w archiwach rosyjskich do badań nad
wspólnym dziedzictwem kulturowym // Ochrona wspólnego dziedzicta
kulturowego / Red. J. Kowalczyk. Warszawa, 1993. S. 54–55; Wojakowski J.
Księgozbiory Eustachego Kajetana Sapiehy (1797–1860) i Wacława
Seweryna Rzewuskiego (1785–1831). Warszawa, 1996. S. 11), якія тычацца
агульнай колькасці канфіскаванай у Сапегі літаратуры. У адным з
лістоў гродзенскай Палаты дзяржаўнай маёмасці сустракаем наступную
інфармацыю: усяго ў Сапегі знойдзена 1262 кнігі ў 2451 тамах, з якіх
2157 накіравалі Спадару Міністру Імператарскага двара, а пазасталыя
294 «яко не стоящие перевозки и совершенно малозначительные»
пакінулі ў Гродне (РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 378, арк. 109–110; там жа,
спр. 460, арк. 235адв.; Літоўскі дзяржаўны гістарычны архіў, ф. 567,
воп. 2, спр. 3932, арк. 34адв.).
41
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 46–53 адв.
42
Там жа, арк. 46–53 адв.
43
Там жа, арк. 47адв.
39
291
У студзені 1842 г. быў складзены чарговы спіс 193 кніг, знойдзеных у маёнтку Скокі44. Паколькі 48 кніг у 96 тамах «оказались по
отзыву Комитета Цензуры Иностранной запрещенными и сомнительными», іх выслалі ў Імператарскую публічную бібліятэку45.
Згодна з адшуканымі крыніцамі, тры пазіцыі з кніжнай калекцыі
Нямцэвіча аказаліся забароненымі, а чатыры ўвогуле невядомымі
цэнзуры. Таму іх таксама прапанавалася перадаць у Публічную
бібліятэку46. Рэшта трапіла ў бібліятэку Гродзенскай гімназіі, а
дублеты – у іншыя школы Гродзенскай губерніі47.
Цікавыя факты, якія высвятляюць пазнейшы лёс кнігазбораў
удзельнікаў паўстання 1831 г., змяшчаюцца ў даведцы, складзенай у маі 1837 г. для Дэпартамента дзяржаўнай маёмасці генералад'ютантам Паўлам Дзмітрыевічам Кісялёвым: «Из числа оставшихся на местах и в Казённых Палатах некоторые [кнігі – Л.К.]
переданы в Публичную Библиотеку, в Департамент Духовных
Дел Иностранных Исповедований, в Виленские Академии Медико-Хирургическую и Римско-католическую Духовную, в Римскокатолические Семинарии Луцкую и Самогитскую, в распоряжение Римско-католического Епархиального начальства Виленского и Луцкого»48. З той жа даведкі таксама вынікае, як
абыходзіліся з рэшткамі ўжо падзеленых і зрабаваных кніжных
калекцый: «... И как примечательнейшие книги уже уже выбраны
и распределены, а продажа прочих не обещает казне выгоды, то
оставалось бы только рассортировать по предметам, разослать
оные по ученым и учебным заведениям, чего однако Казенные
палаты по всей вероятности не могут сделать, а посему я полагаю
конфискованные... книги... предписать Казенным палатам передать в Губернские гимназии, о чем сообщить Министру Народного Просвещения с тем, чтобы по получении от Губернских гимназий реестров книгам, разделил оные по ближайшему усмотрению в состоящие в ведении его ученые и учебные заведения, а
44
Літоўскі дзяржаўны гістарычны архіў (далей ЛДГА), ф. 567,
воп. 2, спр. 3932, арк. 73.
45
ЛДГА, ф. 567, воп. 2, спр. 3932, арк. 73, 74; Шлюбскі А.
Матэр’ялы да крыўскае... С. 22; Chwalewik E. Zbiory... T. 1. S. 306.
46
ЛДГА, ф. 567, воп. 2, спр. 3932, арк. 87–87адв.
47
Там жа, арк. 78адв.–79, 87–87адв.
48
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 202.
292
относящиеся до Медицинской части и Римско-католической
церкви, передать по предварительному сношению с Министерством Внутренних Дел первые в Виленскую Медикохирургическую Академию, а последние в распоряжение местного
римско-католического Епархиального начальства»49.
Як вядома, самая вялікая канфіскаваная на Гродзеншчыне
пасля лістападаўскага паўстання калекцыя мастацкіх твораў і
бібліятэка з архівам належалі Яўстафію Каэтану Сапезе,
паручніку ў штабе генерала Яна Скшынецкага. З палацу ў
Дзярэчыне была вывезена калекцыя старажытнага мастацтва,
зброя, медалі, вырабы з золата і серабра, контушавыя паясы,
карціны, карты, скульптурныя творы, фарфор, люстры, шкляныя
50
вырабы, багатыя архіў і бібліятэка . Паводле няпоўных
дадзеных, пад канфіскацыю трапіла 1262 кнігі ў 2451 томе, з якіх
2157 тамоў выслалі ў Пецярбург у Публічную бібліятэку, а 294
51
тамы засталіся ў Гародні . У той самы час у Пецярбург у
Міністэрства замежных спраў і ў Публічную бібліятэку перадалі
частку архіва Сапегаў (287 апраўленых кодэксаў і шматлікія
“фасцыкулы” – пачкі дакументаў). У Гродне засталося толькі 87
52
кодэксаў . У 1858 г. рэшткі архіва Сапегаў, што дагэтуль
захоўваліся ў гродзенскай Палаце дзяржаўнай маёмасці, перадалі
Віленскай археалагічнай камісіі, адкуль тыя трапілі ў зборы
53
Віленскай публічнай бібліятэкі . Невялікая частка кніг з
дзярэчынскай калекцыі Сапегаў увайшла ў склад бібліятэкі
49
Там жа, арк. 203–203адв.
Iwaszkiewicz J. Rabunek mienia polskiego na Litwie po roku 1831 //
Ateneum Wileńskie. 1923. № 2. С. 226–229.
51
ЛДГА, ф. 567, воп. 2, спр. 3932, арк. 34адв.; Wojakowski J.
Księgozbiory... S. 11, 52.
52
Morelowski M. Dereczyńskie zbiory Sapiehów // Sprawozdania z
Czynności i Posiedzeń PAU. 1924. T. 29. № 10.
53
Записки Виленской археологической комиссии / Под ред. Н.И. Малиновского, А.К. Киркора. Вильно, 1858. № 1. С. 16–17; Шлюбскі А.
Матэр’ялы да крыўскае... С. 22; Brensztejn M. Zbiór Rękopisów
Uniwersyteckiej Biblioteki Publicznej // Biblioteki Wileńskie / Pod red.
A. Łysakowskiego. Wilno, 1932. S. 44; Chwalewik E. Zbiory... T. 2. S. 478.
50
293
Гродзенскай гімназіі, аднак стан іх захаванасці быў надзвычай
54
благі, і гэтыя кнігі было вырашана ліквідаваць .
Другой па велічыні канфіскаванай пасля паўстання 1831 г.
бібліятэкай на Гродзеншчыне была калекцыя Адама Солтана з
Дзятлава. У 1832 г. у 5 скрынях было запламбавана 2980 кніг
55
(тамоў) . Пасля актыўных захадаў сям'і бацьку паўстанца
Станіславу Солтану пакінулі 556 кніг, на якіх відаць былі
подпісы і іншыя ўладальніцкія знакі блізкіх і сваякоў Солтанаў
56
(апрача Адама) . Астатнія канфіскавалі і перадалі розным
57
установам. У Пецярбург выслалі 124 кнігі ў 200 тамах . У
58
Вільню ж трапіла 1269 кніг (паводле іншых дадзеных, 958 кніг
59
у 1160 тамах ); большасць з іх пасля цэнзурнага прагляду была
падзелена паміж бібліятэкамі Віленскай гімназіі і Шляхецкага
інстытута. Бібліятэка Віленскай гімназіі атрымала 153 кнігі ў 199
60
61
тамах (паводле іншых дадзеных, 166 кніг ў 228 тамах ).
62
Шляхецкаму інстытуту ў Вільні было прызначана 472 кнігі ; ад
63
іншых 480 кніг у 820 тамах інстытут адмовіўся .
Пасля лістападаўскага паўстання была канфіскавана
бібліятэка Тамаша Булгака з Цэтраў Наваградскага павета. У яго
маёнтку спісалі 214 тамоў кніг, 42 тамы перыядычных выданняў і
адзін рукапіс; усё ацанілі на 210 рублёў 90 капеек64.
Падчас канфіскацыі маёнтка Падоль Слонімскага павета за
ўдзел у паўстанні Антонія Бранеўскага было спісана змесціва
трох шаф з кнігамі. У іх знаходзілася 451 кніга, а дзве лацінскія
65
кнігі захоўваліся ў куфры . Бібліятэка была атрымана ў
54
ЛДГА, ф. 567, воп. 2, спр. 3621, арк. 44–45адв.
НГАБ у Гродне, ф. 31, воп. 2, спр. 94, арк. 85, 86адв.
56
Там жа, арк. 86адв., 89–90адв.
57
РДГА, ф. 384, воп. 15, спр. 460, арк. 17–24адв.
58
ЛДГА, ф. 567, воп. 2, спр. 3932, арк. 249–326.
59
Там жа, спр. 4344, арк. 26адв.
60
Там жа, спр. 3932, арк. 96.
61
Там жа, арк. 334–339.
62
Там жа, арк. 114.
63
Там жа, арк. 199–207адв.
64
НГАБ у Гродне, ф. 31, воп. 2, спр. 175, арк. 157–160, 175.
65
Там жа, спр. 27, арк. 65адв., 66адв.
55
294
спадчыну ад Казімера Кастравіцкага, цыборскага старасты, які ў
1823 г. запісаў маёнтак Падоль на сваю жонку Францішку
66
Кастравіцкую, у другім шлюбе Бранеўскую . Далейшы лёс гэтых
двух кнігазбораў застаецца пакуль невядомым.
Падчас ацэнкі канфіскаванага маёнтка Ружанка Лідскага
павета, што належаў генералу, сенатару-ваяводзе Людвіку Пацу,
было зафіксавана 14 рукапісных сшыткаў палітычных лістоў з
1720–1765 гг., 11 тамоў нот, а таксама 3 кнігі “Літоўскіх
67
Статутаў”. Статуты ў 1833 г. забралі ў Гродна .
Прадстаўленыя матэрыялы з’яўляюцца першай спробай
падсумавання толькі адной старонкі багатай праблематыкі лёсу
беларускіх кніжных калекцый у ХІХ ст. Даследчыкаў чакаюць
доўгія пошукі ў расійскіх і літоўскіх архівах, таму што пераважна
ў гэтыя цэнтры – Пецярбург і Вільню – трапляла канфіскаваная ў
ХІХ ст. кніжная спадчына нашых земляў.
66
67
Там жа, арк. 1.
Там жа, спр. 172, арк. 15–15адв.
295
Боровой Р. (Минск)
К ВОПРОСУ О ТАК НАЗЫВАЕМОЙ
“КЛИМОВИЧСКОЙ БИБЛИОТЕКЕ”
Около 90 лет назад было напечатано первое историко-статистическое описание уездного города Климовичи, составленное
преподавателем местной мужской гимназии С.И. Ярославцевым
[16]. В самом конце очерка, отметив, что “древних зданий в горо*
де нет, остатков старины тоже”, автор сообщает следующее :
“Текущим летом пишущий эти строки заинтересовался
рассказом тюремных смотрителей о провале, образовавшемся
лет 17 назад под полом одной из камер местной тюрьмы.
Из подробного расспроса старых смотрителей выяснилось
следующее: лет 17 назад, во время ремонта, под полом одной
камеры нижнего этажа образовался провал. Собравшиеся
смотрители заглянули в этот провал и заметили там обширную
комнату. По стенам стояли большие дубовые шкафы и полки,
уставленные
толстыми
книгами.
Начальник
тюрьмы
г. Марцинковский отослал смотрителей, запер камеру и отправился с докладом к исправнику, который распорядился немедленно самым тщательным образом засыпать щебнем и мусором и
залить цементом образовавшееся подземелье, отнюдь ничего в
нем не трогая. Заинтересовавшись этим, я обратился в Могилев
к тюремному инспектору графу Толстому за разрешением
вскрыть на свой счет пол в одной из камер тюрьмы.
Приехавший вскоре после этого гр. Толстой любезно разрешил мне вскрыть деревянный пол в камере, соседней с той, в которой образовался провал. Как только подняли пол, нога одного
из участников разведки провалилась в пустоту. Очистив землю,
увидели под ней кирпичный свод. Расширили провал и спустились
в узкий коридор с коробовым сводом, хорошо оштукатуренный и
побеленный. Из коридора вела дверь под ту камеру, где раньше
образовался провал. Но пробиться под ту камеру было почти
невозможно: настолько основательно оказалось забито землей и
щебнем и залито цементом. Общий характер подвала напоминал
*
296
Полный текст приводится с сохранением орфографии оригинала.
подземелье мстиславского костела. На тюремном дворе, от здания тюрьмы через весь двор, распаханный под овощи, идет старая кирпичная полоса шириной аршина 1½. При ударах по этой
полосе стальным щупом слышался глухой звук, а в двух местах
щуп весь провалился в пустоту. Это заставляло предполагать,
что здесь находился подземный ход. Произвести здесь разведку г.
тюремный инспектор не разрешил. О существовании подвала, а
тем более – подземного хода никто из старожилов ничего не
слышал. Все эти данные заставляют предполагать, что здесь
именно и находился тот доминиканский монастырь, который
существовал в Климовичах около 1626 года (Slownik geograficzny.
T. 4. S. 152), следов которого не могут найти здесь” [17].
У заинтересованного читателя это свидетельство очевидца
неизбежно вызывает ряд вопросов, прежде всего – о происхождении и характере этого книгохранилища, обнаруженного в достаточно странном месте – подвальном помещении тюрьмы небольшого уездного города восточной Белоруссии, который до
*
XVIII в. даже не являлся местечком .
Загадка книгохранилища в Климовичах хотя и находится в
поле зрения автора достаточно давно, никогда не являлась предметом специального целенаправленного исследования. Данные
собирались от случая к случаю, в процессе профессиональных
историко-архивных исследований по памятникам истории и
культуры республики.
Соответственно, цель этих заметок – во-первых, напомнить о
существовании проблемы, во-вторых – проанализировать сообщение С.И. Ярославцева на материале других источников, главным образом архивных, не претендуя на какие-либо окончательные выводы.
Самое раннее обнаруженное нами упоминание о доминиканском монастыре, якобы находившемся в Климовичах еще в
начале XVII в., содержится в работе Т. Балинского, где этому
населенному пункту отведено всего две строчки: “Климовичи
над речками Тапкой и Острем, с костелом и кляштором доминиканским, существовавшим тут еще перед 1626 годом” [18].
*
Можно добавить, что в польском географическом словаре Эхарда
(1782 г.) Климовичи не упоминаются.
297
Несомненно, именно этот краткий текст послужил источником для некоторых изданий справочного характера конца XIX –
начала XX в. [20], что подтверждается отсутствием в них какихлибо дополнительных сведений, кроме даты 1626 г. Однако в
специальных исследованиях упоминания о доминиканском кляшторе в Климовичах отсутствуют, зато в числе других фигурирует
кляштор этого ордена в Климовке (Подляшье, территория современной Польши), “основанный в 1686 г. братьями Ясколдами…”
[19].
Архивные материалы конца XVIII – первой половины
XIX в., относящиеся к костелам и кляшторам Могилевской губернии [4], и в частности Климовичского уезда [5], не содержат
каких-либо сведений ни о доминиканском кляшторе, ни вообще
о каком бы то ни было костеле в Климовичах, которые уже с
середины XVIII в. входили в Лозовицкую парафию.
Одним из источников ошибочной версии о доминиканском
кляшторе в Климовичах могли быть определенные погрешности
в делопроизводственной практике начала XIX в. В частности, в
одно из дел архива Могилевской римско-католической консистории, озаглавленное “Визиты доминиканских монастырей Витебской и Могилевской губерний. 1818 г.” [2], содержащем в основном действительно “визиты” доминиканских монастырей Восточной Белоруссии (Полоцк, Княжицы и др.), вшито несколько
визитов монастырей, находящихся на территории современной
Литвы, а также визиты монастырей Сокольского и Белостокского
уездов (современная Польша) – в том числе и Климовичского
*
кляштора [3].
*
Деление вновь основанных доминиканских монастырей на “русскую” и “литовскую” провинции ордена изначально осуществлялось не
по территориальному, но, если можно так выразиться, по “генетическому” принципу – новый монастырь причислялся к той же “провинции”, к
которой относились монахи, ставшие его первыми насельниками. Так,
например, Шкловский монастырь относился в “русской” провинции, а
Оршанский – к “литовской”. В первой половине XIX в., после создания
такой, во многом искусственной административной структуры, как Могилевская Р.К. консистория, и закрытия многих монастырей (особенно
после 1831 г.) архивные дела зачастую комплектовались механически,
без учета этих различий, что, видимо, и привело к определенной путанице, закрепившейся затем и в литературе.
298
Проектные и фиксационные планы Климович конца XVIII –
начала XIX в.* [9], на которых нанесена не только новая (предполагаемая), но и уже существующая на тот период планировка и
застройка, также свидетельствуют об отсутствии в старых Климовичах не только католического храма, но вообще каких-либо
каменных зданий.
Таким образом, сопоставление двух, различных по происхождению групп аутентичных архивных источников (церковноадминистративных и архитектурно-планировочных) позволяет
сделать окончательный вывод о несуществовании в Климовичах
в XVII–XVIII вв. какого-либо католического храма или монастыря.
Это, однако, только усложняет проблему, так как вопрос переходит в иную плоскость: какое отношение это загадочное книгохранилище может иметь к зданию (или подвалам) уездной
тюрьмы?
Наряду с некоторыми городами восточной Белоруссии Климовичи представляют собой яркий пример регулярной планировки конца XVIII в. Оставляя в стороне описание принципов и
практики этой планировки, отметим только один момент, имеющий прямое отношение к поставленной проблеме. Обязательным
элементом любого регулярного проекта являлось детальное (даже
мелкое) функциональное зонирование всей городской территории
и детальная же привязка на плане всех общественных сооружений будущего города, в том числе и тюрьмы.
Изучение упомянутых выше планов города конца XVIII в. и
других материалов показывает, что практически одновременно с
получением статуса центра вновь образованного уезда началось
проектирование и отчасти застройка новых Климович.
Новый город был запроектирован не на месте уже существовавшего небольшого местечка, состоявшего из нескольких улиц и
площади неправильной формы, а к северо-востоку от него, на
свободном пространстве. Ранее существовавшая застройка сохранилась, и в ХІХ в. эти районы получили название слобод. Однако реализация регулярных планов сопровождалась с течением
*
См. также: “План г. Климович 1866 г.” – НИА Беларуси, ф. 2191,
оп. 1, ед. хр. 895 (дефектный).
299
времени, как правило, значительными временными и топографическими коррективами.
Вероятно, в связи с административным забвением, обусловленным почти 20-летним существованием Климович в качестве
заштатного города (до 1802 г.), а также событиями войны 1812 г.,
тюрьма там начала строиться в конце 1820-х гг. “Проектом…
1829 г. …” предполагалась ее постройка в районе современной
базарной площади [12]. В 1833 г. был составлен новый проект
“…для постройки деревянной на каменном фундаменте тюрьмы
… по улице, ведущей в Лозовицу…” [7], то есть на юговосточной окраине города, где она и была выстроена в 1835–
1836 гг.
Документы 1840–70-х гг. часто упоминают эту деревянную
тюрьму, обнесенную деревянной оградой, в связи с периодическими повреждениями: “ветром сорвало крышу…”, “повалило
ограду…” и т.д. [6]. Последнее такое сообщение относится к
1880 г. [8].
По-видимому, в связи с ветхостью и ненадежностью тюремного здания еще в 1875–77 гг. возникло дело “…о приспособлении под тюрьму зданий присутственных мест в Климовичах…”
[10], что и было исполнено не позднее первой половины 1890*
х гг.
Ремонт, упомянутый С.И. Ярославцевым, который можно
датировать 1895–96 гг. (“… лет семнадцать назад” – считая от
1912–1913 гг.), производился уже в новом помещении тюрьмы,
которое до этого, судя по планам конца XVIII–XIX вв. и другим
документам, было занято домом городничего (городническим
правлением) и казначейством.
Этот архитектурный ансамбль, состоявший из центрального
2-этажного здания, двух боковых одноэтажных флигелей и двора,
обнесенного каменной оградой и разделенного на две половины
*
К 1892 г. относится “Дело о безвозмездной передаче в собственность города Климович старых зданий тюрьмы”. РГИА, ф. 451, оп. 11
(1892 г.), ед. хр. 83.
300
(как и центральное здание) каменной стеной*, являлся одним из
типовых проектов эпохи регулярной застройки и был выстроен не
позднее конца 80 – начала 90-х годов XVIII в.** [11].
Вернемся теперь к основному вопросу – о книгохранилище.
Взяв за основу все вышеизложенное, можно высказать некоторые предположения о его происхождении и возможном составе.
Первое, наиболее вероятное – обнаруженные в ходе ремонта
1890-х гг. шкафы и полки, уставленные толстыми книгами, есть
не что иное, как архивы климовичских уездных и городских учреждений за период с 1770 по 1812 гг. Кое-какие данные о судьбе
этих архивов сообщает С.И. Ярославцев, однако эти сведения
достаточно противоречивы. С одной стороны, перед занятием
Климович французскими войсками “дела и архивы всех присутственных мест, как видно из журнала заседания городской думы
14 января 1813 года, были отправлены 20-го июля 1812 года в
Чернигов, к тамошнему гражданскому губернатору. Как видно
из позднейших протоколов городской думы, архив правительственных учреждений так и не был возвращен из Чернигова” [13].
С другой стороны, С.И. Ярославцеву удалось кое-что обнаружить и в самих Климовичах: “Самый старый из имеющихся в
Климовичах архивов, это – архив городской управы. Хотя, в
1813 г. городская дума жаловалась, что все дела прежних лет
пред нашествием французов были отвезены в Чернигов и там
затерялись, тем не менее, пишущему эти строки удалось найти
здесь журналы заседаний думы, … с 1784 по 1820 г. Архив свален
без всякого порядка в холодном сыром деревянном сарае, бумаги
постепенно уничтожаются тлением и крысами. … В протоколе
*
Несомненно, “Кирпичная полоса… шириной 1½ аршина…”,
принятая С.И. Ярославцевым за своды подземного хода, представляла
собой фундамент этой каменной стены.
**
Это здание и расположенный на противоположной стороне площади (бульвара) корпус “Присутственных мест” являются первыми и
единственными каменными зданиями, которые были построены в Климовичах в конце XVIII в. Несмотря на неоднократные варварские переделки их фасадов в ХХ в. (в том числе обкладку “кабанчиком”), конструкции и планировка этих зданий практически сохранились, и они, несомненно, заслуживают внесения в список памятников республиканского значения.
301
Земского суда от 9 апреля 1849 года говорится, что в двух комнатах нижнего этажа казенного каменного здания находятся
«весьма давних лет архивные дела». Никаких следов этого старинного архива теперь не найдено” [14].
Коль скоро часть дел из архива городской управы (с 1784
по 1820 гг.) сохранялась в Климовичах еще в начале ХХ в., а
“две комнаты казенного каменного здания” были заняты в
1849 г. “весьма давних лет архивными делами”, то можно предположить, что основная масса архивных документов конца
XVIII – начала XIX в. не была вывезена в Чернигов, а замурована в подвале того же казенного каменного здания. Позднее, в
1813–1814 гг., когда в городе после эпидемии осталось не более
100 взрослых мещан [15], а из прежней русской администрации,
видимо, не осталось вообще никого, эти документы так и не были обнаружены, если их вообще искали.
Второе, менее вероятное предположение – в подвале находились книги и, возможно, документы, конфискованные местными
властями из закрытой в 1819–1820 гг. резиденции иезуитов в Лозовице. Костел в Лозовице, основанный А. Киркором в 1752 г.,
был единственным католическим храмом на пространстве к юговостоку от линии Кричев – Чериков. Эта обширная территория в
XVIII в. представляла собой фактически половину Мстиславского воеводства. Об истории костела и резиденции известно мало.
Начиная с 1850-х гг. костел был приходским. Ранее, в 1820–1830х гг., по некоторым данным, он находился в ведении монаховбернардинов. Из архивных дел, связанных с закрытием других
иезуитских монастырей, находившихся на территории Белоруссии, известна практика конфискации библиотек и особенно архивов, а также вообще всех документов, находившихся в этих монастырях. Как правило, все конфискованное в итоге попадало в руки губернских властей, однако нельзя полностью исключить и
иной вариант развития событий.
Вопрос об отыскании под землей климовичской библиотеки
еще в 1925 г. подымал писатель и ученый М. Горецкий [1] уроженец недалекой от Климович Мстиславщины, правда без каких-либо конкретных последствий. А в 1958 г. небольшая заметка, целиком основанная на данных, сообщаемых
С.И. Ярославцевым, была прочитана сотрудниками Минского
302
ЦГАОРа, в связи с чем возникла переписка с начальником
Главного архивного управления МВД БССР полковником
А.И. Азаровым “… об отыскании места бывшего монастыря и
организации раскопок по отысканию библиотеки…”. В переписку были вовлечены зам. министра внутренних дел БССР и
областные власти Могилева. Директор ЦГИА БССР в Могилеве
Шпаков выехал в Климовичи, где при содействии местных властей было установлено следующее: “тюрьма ранее размещалась
в здании, где в настоящее время расположен райисполком. С
восточной боковой стороны дома имеется вход в подвальное
помещение, распространенное только на восточную сторону
дома. Вторая половина – западная, изолирована кирпичной стеной относительно недавней кирпичной кладки и к ней доступа
не имеется”.
В июле 1958 г. А.И. Азаров предложил Шпакову составить
смету на проведение работ в засыпанных землей подвалах Климовичского райисполкома. Была ли составлена эта смета – не ясно, однако никаких конкретных шагов ни тогда, ни в дальнейшем
предпринято не было.
В последний раз ситуация в районе здания бывшей тюрьмы в
Климовичах была обследована летом 2002 г. автором данной статьи совместно с директором Центра гуманитарных инициатив
И.А. Барченко, которому автор выражает глубокую благодарность
за проявленный интерес к проблеме и активное содействие.
Площадка за зданием в настоящее время достаточно плотно
застроена гаражами и другими хозяйственными постройками.
Это обстоятельство в определенной мере осложняет проведение
разведочных земляных работ на этой территории. Однако при
желании эти работы (копка шурфов и разведочных траншей) могут быть не только начаты, но и доведены до конца, то есть до
получения того или иного достаточно ясного результата.
Каков бы ни был состав книгохранилища, оно, несомненно,
является одним из интегральных элементов культурного наследия Беларуси. По моему мнению, проблема поисков климовичской библиотеки не менее актуальна (особенно с точки зрения ее
научной ценности), нежели поиск иных кладов.
303
ЛИТЕРАТУРА
26. Библиотека под землей: Вниманию Инбелкульта // Звезда.
1925. 12 марта (№ 58). С. 3.
27. НИА Беларуси, ф. 1781, оп. 26, ед. хр. 1396.
28. Там же, с. 15–20.
29. НИА Беларуси, ф. 1781, оп. 26, ед. хр. 1396; 1443; 1444 и др.
30. НИА Беларуси, ф. 1781, оп. 26, ед. хр. 1454; 1465; 1485.
31. НИА Беларуси, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 238; 348 и др.
32. НИА Беларуси, ф. 2224, оп. 1, ед. хр. 69.
33. НИА Беларуси, ф. 3363, оп. 1, ед. хр. 75.
34. РГИА, ф. 1293, оп. 167 (Мог. губ.), ед. хр. 12; 13; 14; РГАДА,
ф. 1356, оп. 1, ед. хр. 1268; 1269.
35. РГИА, ф. 1293, оп. 77 (1875 г.), ед. хр. 10.
36. РГИА, ф. 1399, оп. 1, ед. хр. 264. Л. 36–37.
37. РГИА, ф. 1488, оп. 2, ед. хр. 730.
38. Ярославцев, С.И. Указ. соч., с. 65.
39. Там же, с. 68.
40. Там же, с. 66.
41. Ярославцев, С.М. Город Климовичи Могилевской губернии //
Записки Сев.-зап. отд. РГО. Вильно, 1914. Кн. 4. С. 37–69.
42. Там же, с. 66–67.
43. Balinski M., Lipinski T. Starożytna Polska … Warszawa, 1846.
T. 3. S. 809.
44. Kurczewski X. Biskupstwo Wileńskie. Wilno, 1912. S. 255. См.
также: Толстой Д.А. Римский католицизм в России. СПб., 1877. Т. 2.
(прил. 20); Encуklopedia Kościеlna… T. 4. Słownik geograficzny…
Warszawa, 1883. T. 4. S. 153.
45. Słownik geograficzny… Warszawa, 1883. T. 4. S. 152; Nasze
Kościoły: Archidjecezja Mohylowska. Warszawa, 1913. S. 85; Россия:
Полное геогр. описание… СПб, 1905. Т. 9. С. 512.
304
Герасімаў В. М. (Мінск)
ДА ГІСТОРЫІ СТВАРЭННЯ ПРЭЗІДЭНЦКАЙ
БІБЛІЯТЭКІ РЭСПУБЛІКІ БЕЛАРУСЬ
І ФАРМІРАВАННЯ ЯЕ КНІГАЗБОРАЎ (1933–1945 гг.)
Гісторыя Прэзідэнцкай (да 1994 г. – Урадавай) бібліятэкі –
гэта гісторыя 70 гадоў яе існавання і адначасова ўвасабленне
памяці пра ўсіх яе гістарычных папярэднікаў. Тое самае можна
сказаць і пра фарміраванне яе асноўных кнігазбораў, якія шырока
прадстаўляюць рэтраспектыву айчыннага права і дзяржаўнага
будаўніцтва.
Таму віртуальная дата заснавання бібліятэкі сягае ў эпоху
першых беларускіх княстваў-дзяржаў, а рэальная пазначана 1933
годам і непасрэдна звязана са станаўленнем сістэмы
інфармацыйнага забеспячэння дзяржаўных органаў ССРБ – БССР.
Бібліятэка была дзіцём свайго часу і адлюстравала ў сабе ўсе
дасягненні і хібы савецкай дзяржаўнасці. Галоўнай сярод апошніх
якраз і было адмаўленне ад гістарычных нацыянальъных каранёў.
Такім чынам, з чаго ўсе пачалося ў новы перыяд гісторыі?
Тут нас цікавяць папярэднікі Урадавай бібліятэкі, таму што
менавіта іх кнігазборы да 1933 г. задавальнялі інфармацыйныя
патрэбы органаў дзяржаўнай улады і кіравання.
1 студзеня 1919 г. была абвешчана ССРБ. А ўжо 13 студзеня
Савет народнай гаспадаркі (СНГ; з 1923 г. ВСНГ – Вышэйшы
савет народнай гаспадаркі) ССРБ прымае пастанову аб стварэнні
пры ім тэхніка-эканамічнай бібліятэкі і канфіскацыі ў сувязі з
гэтым “усіх тэхнічных бібліятэк г. Мінска і яго ваколіц, якія
належалі як прыватным асобам, так і крамам і ўстановам”1.
Крыху пазней СНК ужо ЛітБел прымае пастанову аб стварэнні
Дзяржаўнага інстытута па сацыялогіі і эканоміцы Літвы і
1
Постановление Президиума СНХ ССРБ о конфискации
технических библиотек и организации технической библиотеки при
СНХ ССРБ, 13 янв. 1919 г. // Библиотечное дело в БССР: Документы и
материалы. Мн., 1978. Т. 1. 1918–1941. С. 17.
305
Беларусі і Дзяржаўнай сацыялагічнай бібліятэкі пры ім2. Гэтыя
праекты засталіся, аднак, нерэалізаванымі, паколькі неўзабаве
Беларусь была занята польскімі войскамі.
Пасля паўторнага абвяшчэння незалежнасці Савецкай
Беларусі (31 ліпеня 1920 г.) Наркамасветы ССРБ 25 снежня 1920 г.
прымае загад “аб аб’яўленні дзяржаўнай уласнасцю бібліятэк і
кніг асоб, якія збеглі з контррэвалюцыянерамі”3. Загад стаў
асновай фарміравання фондаў буйных беларускіх савецкіх
бібліятэк. Гэта, найперш, Беларуская цэнтральная бібліятэка
(спачатку, у некаторых дакументах, называлася Цэнтральнай
беларускай), створаная ў 1921 г. пры Наркамасавеце для
забеспячэння нацыянальна-культурных патрэб краіны ў
дзяржаўным маштабе. Яе першымі загадчыкамі (дырэктарамі),
якія змянілі адзін аднаго на працягу года, былі Сяргей Ясінскі,
“які ведаў беларускую мову пісьмова і вусна”, М. Раманоўскі,
Я. Дыла і К.К. Мажэйка4.
Ад пачатку 20-х гг. ХХ ст. працавалі невялікія бібліятэкі
(спачатку адна аб’яднаная, потым дзве асобныя) ЦВК і СНК
БССР, народных камісарыятаў земляробства (з 1920 г.; у 1923 г. –
2337 кніг), фінансаў, працы і асветы, Дзяржплана, СНГ. Гэтыя
бібліятэкі, пераважна з адным штатным бібліятэкарам або
тэхнічным сакратаром ці архіварыусам у яго ролі, насілі
даведачна-прафесійны характар і з’яўляліся своеасаблівымі
экспедыцыямі для рассылкі ў рэгіёны профільных перыядычных
выданняў і галіновай літаратуры. Да нас дайшлі нават некаторыя
прозвішчы: бібліятэкара П.А. Драздова (бібліятэка СНК, 1927 г.)5 і
“навуковага бібліятэкара” У.С. Каліноўскага (бібліятэка ЦВК,
1927 г.)6.
2
История государства и права Белорусской ССР, 1917–1936 гг.
Мн., 1970. Т. 1. С. 78.
3
Приказ Наркомпроса БССР об объявлении государственной
собственностью
библиотек
и
книг
лиц,
бежавших
с
контрреволюционерами // Библиотечное дело в БССР: Документы и
материалы. 1918–1941. Мн., 1978. Т. 1. С. 30.
4
Тамсама.
5
НАРБ. Ф. 7, воп. 1, спр. 488, арк. 82.
6
Тамсама. Ф. 6, воп. 1, спр. 1559, арк. 122.
306
У 1926 г. пастановай СНК БССР паліграфічныя
прадпрыемствы рэспублікі абавязваліся перадаваць “у бібліятэку
ЦВК і ў бібліятэку СНК БССР па 2 экзэмпляры кніг і часопісаў”7,
у адпаведных пастановах за 1927, 1928, 1932, 1934 і 1940 гг.
гэтыя бібліятэкі таксама названы ў ліку атрымліваючых беларускі
абавязковы экзэмпляр
выданняў друку. У 1923 г. аддзел
марксізму і савецкага будаўніцтва быў створаны пры Беларускай
дзяржаўнай і універсітэцкай бібліятэцы. Размяшчаўся ён, як і
бібліятэка, у былым Юбілейным (архірэйскім) доме і налічваў
каля 8 тыс. тамоў8. Дзяржаўнай бібліятэкай былі набыты
спецыялізаваныя
прававыя
кнігазборы
прафесара
К.К. Случэўскага (у 1924 г.) і прафесара БДУ на кафедры
грамадзянскага права і працэсу Г.М. Маркава9.
Дзяржаўная бібліятэка здзяйсняла кнігаабмен з такімі
вядомымі ўстановамі, як Бібліятэка Кангрэса ЗША ў
Вашынгтоне, Інстытут славяназнаўства ў Парыжы, Інстытут
вывучэння Усходняй Еўропы і інш10. Гэта, безумоўна, з’яўлялася
даволі грунтоўнай крыніцай папаўнення фондаў, у тым ліку і
прававой літаратурай на замежных мовах. У 1931 г. на
пасяджэнні Прэзідыума ВСНГ БССР была прынята пастанова пра
дамоўленасць з Дзяржаўнай бібліятэкай (нерэалізаваная) стварыць
філіял тэхнічнай літаратуры пры ВСНГ11. Пры бібліятэцы
Дзяржплана ў 1932 г. працаваў бібліятэчны савет, пытанні працы
бібліятэкі
заслухоўваліся
на
пасяджэннях
прэзідыума
Дзяржплана.
7
Аб перадачы паліграфічнымі прадпрыемствамі БССР у бібліятэку
ЦВК і ў бібліятэку СНК БССР па 2 экзэмпляры кніг і журналаў:
Пастанова СНК БССР, 21 чэрв. 1926 г. // Библиотечное дело... С. 93.
8
Р.Д. Факультэт грамадзянских навук: (З гутаркі з дэканам
факультэта праф. С.З. Кацэнбогіным) // Сав. Беларусь. 1923. 30 кастр.
(№ 249); М.Н. Беларуская дзяржаўная і універсітэцкая бібліятэка: (З
гутаркі з заг. бібліятэкі тав. Сіманоўскім) // Тамсама.
9
Яноўскі А., Зельскі А. Беларускі дзяржаўны універсітэт: усё было
ўпершыню... // Бел. гіст. часопіс. 2001. № 4. С. 24.
10
Сообщение газеты «Звязда» о книгообмене БССР с зарубежными
странами // Библиотечное дело… С. 122.
11
НАРБ. Ф. 63, воп. 1, спр. 219, арк. 297.
307
Вялікую дапамогу ў працэсах кнігаабмену на ўзроўні
ўрадавых органаў БССР і СССР аказвала Пастаяннае
прадстаўніцтва БССР пры Урадзе СССР. Праз яго прызначаліся і
рэдактары беларускага тэксту законаў у аддзел публікацыі
законаў і распараджэнняў пры СНК СССР. Цікава, што ў 1925 г.
імі – паслядоўна – з’яўляліся беларускія паэты Нічыпар
Чарнушэвіч і Міхась Чарот (Кудзелька)12.
Увогуле, у гады беларусізацыі мове дзяржаўных актаў
надавалася асаблівае значэнне. Так, у жніўні 1924 г. на першым
пасяджэнні адмысловай камісіі, створанай для выканання
рашэнняў па нацыянальным пытанні 2-й сесіі ЦВК 6-га
склікання, было даручана старшыні камісіі народнаму камісару
асветы “тав. Ігнатоўскаму прасачыць і паскорыць працу па
друкаванні і распаўсюджванні на дзяржаўных мовах Беларускай
рэспублікі (беларускай, рускай, польскай, габрэйскай. – В.Г.)
пастаноў 2-й сесіі”13.
Для настаўнікаў беларускіх школ РСФСР у Мінску былі
арганізаваны Цэнтральныя курсы па павышэнні кваліфікацыі.
Існавалі курсы на сродкі Наркамасветы РСФСР. Але выдаткаў на
закупку беларускіх кніг каштарыс не прадугледжваў. Таму
адпаведны запыт кіраўніцтва курсаў спецыяльна разглядаўся на
пасяджэнні Сакратарыята ЦВК БССР. Было вырашана выдаць
300 руб. для
“закупкі настаўнікам курсантам бібліатэчак
беларускіх кніжак”14.
Але нават падчас беларусізацыі аб’ектам бібліятэчнабібліяграфічнай працы спецыялізаваных у галіне дзяржавы і
права бібліятэк і інфармацыйна-архіўных падраздзяленняў
з’яўлялася зусім не літаратура кшталту “Статутаў” альбо
“Трыбунала”
ВКЛ,
а
пераважна
складнікі
бягучага
дакументальнага патоку па савецкаму будаўніцтву.
Некалькі прыкладаў.
Вось “Сьпіс кніг, атрыманых для Аршанскіх акруговых
курсаў вылучэнцаў ад аргаддзела ЦВК БССР”: 1. Якаўлеў.
“Практычныя пытанні працы Саветаў” – 1 экз., 2. Гурвіч.
12
Тамсама. Ф. 15, воп. 1, спр. 1888, арк. 2, 6–7, 11–12.
Тамсама. Ф. 7, воп. 1, спр. 11, арк. 58.
14
Тамсама. Ф. 6, воп. 1, спр. 2126, арк. 34.
13
308
“Асновы сав. Канстытуцыі” – 1 экз., 3. Казьянаў. “Кааперацыя ў
пяцігодцы” – 1 экз., 4. Бярэзін і інш. “Эканамічная палітыка
СССР” – 1 экз., 5. “Канстытуцыя БССР” – 1 экз., 6. Кнорын. “За
культурную рэвалюцыю” – 1 экз., 7. “Грамадзянскі кодэкс БССР” і
г.д.15
У 1930 г. ЦВК БССР просіць галоўную кантору выдавецтва
“Улада Саветаў” пры Прэзідыуме ВЦВК “выслаць накладным
плацяжом 3 асобнікі кнігі “Савецкая дэмакратыя”16.
За кошт ЦВК для ўсіх сельскіх саветаў БССР на 1930/31 г.
выпісвалася газета “Чырвонаармейская праўда”17.
У створаную ў 1930 г. урадавую друкарню сакратарыят
Прэзідыума ЦВК БССР падае “план друкарскіх работ па апарату
ЦВК БССР на 1930/31 г.”, у якім утрымліваліся наступныя
выдавецкія пазіцыі: “1. Штомесячны часопіс “Савецкая
Беларусь” – 3000 экз. 2. Пратаколы Прэзідыуму ЦВК БССР – 1 у
дэкаду – 225 экз. 3. Пратаколы Сакратарыяту ЦВК БССР – 1 у
дэкаду – 185 экз. 4. Стэнаграфічная справаздача Х з’езду саветаў
– 3000 экз. 5. Стэнаграфічная справаздача 2-й сэсіі ЦВК БССР –
3000 экз. 6. Розныя выданьні (масавыя брашуры) па Цэнтральнай
Бытавой Камісіі – 3000 экз. 7. Розныя выданьні па Нацкамісіі –
3000 экз. 8. Выданьне брашур аб эканамічным становішчы
яўрэйскага працоўнага насельніцтва – 7000 экз. 9. Выданьне
паасобных брашур-палажэньняў (як-та: аб райвыканкомах,
гарсаветах, сельскіх саветах і інш.) – 2000 экз. ...”18
7 лістапада 1933 г. у Мінску ўвялі ў строй будынак Дома
Урада, куды пераехалі ЦВК і СНК, наркаматы і іншыя
рэспубліканскія арганізацыі. На базе іх бібліятэк па пастанове
СНК БССР ад 10 снежня 1933 г. (№ 1993) пры Доме Урада было
адкрыта аддзяленне (філіял) Дзяржаўнай бібліятэкі і
Бібліяграфічнага інстытута імя У.І. Леніна19. З гэтага моманту
15
Тамсама. Арк. 2.
Тамсама. Арк. 13.
17
Тамсама. Арк. 45.
18
Тамсама. Арк. 36–37.
19
Об организации при Доме правительства отделения Государственной библиотеки и Библиографического института БССР им.
В.И. Ленина: Постановление СНК БССР, 10 дек. 1933 г. // Библиотечное
дело… С. 176–177.
16
309
пачалося планамернае бібліятэчнае абслугоўванне дзяржаўнага
апарату БССР.
У сувязі з ператварэннем аддзялення ў самастойную бібліятэку нас, у першую чаргу, зацікавілі тры моманты: 1) афіцыйныя
найменні бібліятэкі; 2) яе штат (колькасць кіраўнікоў і супрацоўнікаў, іх прозвішчы); 3) склад і памеры фонду ў даваенны час.
Складанасць у тым, што ні даваенных архіўных матэрыялаў
Урадавай бібліятэкі, ні інвентарных кніг, ні ўспамінаў
супрацоўнікаў на гэты конт не захавалася. Крыніцай
даследавання стаў фонд 546, воп. 1 – “Дзяржаўная бібліятэка
БССР імя У.І. Леніна (1932–1941 гг.)” у Нацыянальным архіве
Рэспублікі Беларусь, а таксама пасляваенныя інвентарныя кнігі
Урадавай бібліятэкі, пэўная колькасць выданняў з яе даваеннага
фонду, якія захаваліся да нашых дзён.
Згодна з пастановай СНК БССР ад 10 снежня 1933 г.
афіцыйнае найменне бібліятэкі вызначана як “Аддзяленне
Дзяржаўнай бібліятэкі і Бібліяграфічнага інстытута БССР імя
У.І. Леніна пры Доме Ураду”. На кнігах з даваеннага фонду 1934–
1935 гг. выдання (значыць, тады яны ў большасці і паступілі ў
фонд) на пячатцы пазначана: “Дзяржаўная Бібліятэка БССР імя
В.І. Леніна. Аддзяленьне пры Доме Ураду”. Адшукана таксама
некалькі выданняў з авальнымі і простакутнымі штампамі:
“Бібліотэка СНК і Эк. Нар. БССР”. Але пячатак аддзялення на іх
няма, таму невядома, ці яны па нейкіх прычынах не былі ўнесены
ў агульны інвентар, ці ўвогуле да вайны заставаліся ў СНК у
складзе дапаможных рабочых бібліятэчак.
1936–1938 гг.: назва на пячатках – “Бібліятэка Дома Урада.
Філіял Гос. Біб-кі імя Леніна”. 1938 г. – “Урадавая бібліятэка імя
А.М. Горкага”.
Дакладна высветліць, калі Бібліятэка пры Доме Урада канчаткова стала самастойнай, не ўдалося. Ва ўсякім разе, крайняй
датай тут з’яўляецца 17 сакавіка 1938 г. – дзень прыняцця
пастановы № 91 Прэзідыума ЦВК БССР “Аб прысваенні імя
А.М. Горкага Урадавай бібліятэцы ў гор. Мінску”20.
20
Аб прысваенні імя А.М. Горкага Урадавай бібліятэцы ў гор.
Мінску: Пастанова Прэзідыума ЦВК БССР, 17 сак. 1938 г. // Збор законаў і распараджэнняў рабоча-сялянскага ўрада БССР. 1938. № 10. С. 10.
310
Кантэкст самой назвы пастановы быццам бы сведчыць, што
Урадавая бібліятэка на той момант ужо існавала самастойна і ёй
толькі было прысвоена ганаровае імя “пралетарскага
пісьменніка”. Але гэта недакладна, таму што яна магла быць
філіялам з самастойнай назвай – Урадавая бібліятэка. Захаваўся
асобна выдадзены друкарняй Кіраўніцтва справамі СНК БССР у
колькасці 500 асобнікаў “Спіс газет і журналаў”, выпісаных
бібліятэкай Дома Урада на 1937 г., з тытульнага ліста якога і з
прадмовы не вынікае ніякай залежнасці ад Дзяржаўнай бібліятэкі,
адзначана толькі, што заяўкі “на камплекты часопісаў выданняў
мінулых год могуць быць задаволены шляхам атрымання іх для
часовага карыстання з фонду Дзяржаўнай бібліятэкі БССР імя
Леніна”21. І ўсё ж цвёрдага дакументальнага пацвярджэння
самастойнасці бібліятэкі да сакавіка 1938 г. не знойдзена.
Сімвалічна першым дырэктарам Прэзідэнцкай бібліятэкі
(1934–1935 гг.) можна лічыць сп. Нізоўцаву (на жаль, яе імя і імя
па бацьку невядомы). Загадам № 1 ад 1 студзеня 1934 г. па
Дзяржаўнай бібліятэцы часова выконваючая абавязкі загадчыка
даведачна-бібляграфічнага аддзела Нізоўцава пераводзілася
“загадчыкам аддзялення Дзярж. бібліятэкі пры Доме Урада”22. У
штат аддзялення ўваходзіла і малодшы памочнік бібліятэкара
сп. Нартовіч23. Другім дырэктарам (1935–1965 гг.) стаў Сямён
Восіпавіч Ашаровіч, які дагэтуль працаваў намеснікам дырэктара
Дзяржаўнай бібліятэкі Іосіфа Бенцыянавіча Сіманоўскага. Цікава,
што пэўны час С. Ашаровіч адказваў таксама і за працу
створанага ў 1934 г. сектара спецсхова. Ужо ў красавіку 1934 г.
штат аддзялення налічваў 4 чалавекі24. У розныя даваенныя гады
супрацоўнікамі бібліятэкі з’яўляліся таксама Л.І. Шугля,
Э.Я. Шуб, Целякавец, Альтшулер, Шунькова, Валахановіч,
А. Новік
(ці
Новікава),
Ф.П. Куніцкая,
Л. Кохамская,
Е.А. Гурская, Н.А. Пульманоўская.
21
Спіс газет і журналаў выпісваемых бібліятэкай Дома урада на
1937 год. Мінск, 1937. С. 2.
22
НАРБ. Ф. 546, воп. 1, спр. 2, арк. 1.
23
Тамсама. Арк. 8.
24
Тамсама. Спр. 3, арк. 65–66.
311
Прызначэнні, звальненні, адпачынкі – у асноўным толькі
такія службовыя адзнакі бясстрастна фіксуюць архіўныя справы.
Крыху раскрывае тэхналогію бібліятэчнай дзейнасці хіба вось
гэты загад № 126 па Дзяржаўнай бібліятэцы і Бібліяграфічным
інстытуце імя Леніна ад 29 лістапада 1934 г.: “Як высветлена,
аддзяленнем Дзярж. бібліятэкі, якая атрымлівае кнігі з асноўнага
фонда Дзярж. бібліятэкі, гэтыя кнігі самавольна выдаваліся па
абанементу. Загадчыку аддзялення пры Доме Ураду
тав. Нізоўцавай папярэджваецца аб недапушчаным падобным
выпадку ў далейшым, кнігасхову зрабіць разам з аддзяленнем
пры Доме Ураду праверку ўсіх выдадзеных ў аддзяленне кніг і
сачыць у далейшым за іх сталым тэрміновым зваротам. Дырэктар
Дзярж. бібліятэкі БССР імя Леніна Сіманоўскі”25.
Даваенны фонд бібліятэкі дасягнуў 250 тыс. адзінак
захоўвання26. Але заінвентарызаваны кніжны фонд, верагодна,
быў меншы, таму што на самым блізкім нам па часе выданні з
даваеннага фонду бібліятэкі, з тых, што захаваліся, –
“Театральная периодика, 1774–1917: Библиогр. указ. Ч. 1” (М.;
Л.), якое выйшла ў 1941 г. (падпісана да друку 24 снежня 1940 г.,
значыць паступіла ў бібліятэку, мінімум, праз два месяцы), –
стаіць інвентарны нумар “74 050”. За чатыры – пяць месяцаў да
пачатку вайны фонд мог “падрасці” на некалькі тысяч. (Сёння,
напрыклад, Прэзідэнцкая бібліятэка апрацоўвае за год каля
11 тыс. новых кніг). Таму гэтае пытанне яшчэ будзе
даследавацца, а гіпатэтычна памер даваеннага кніжнага фонду
можна прыняць прыблізна за 80 тыс. асобнікаў.
Колькаснаму і якаснаму павелічэнню фонду садзейнічала
выдзяленне беларускага бясплатнага экзэмпляра друку
(пастановы СНК БССР 1934 г. і 1940 г.), а таксама платнага
экзэмпляра па акрэсленай тэматыцы з Цэнтральнага калектара
навуковых бібліятэк у Маскве. І хаця сярод новых паступленняў
пераважалі, калі параўноўваць кнігавыданне з “біццём” манеты,
не высакароднае срэбра талераў ВКЛ ці старажытная медзь
“барацінак” Берасцейскага манетнага двара, а савецкія
25
Тамсама. Спр. 2, арк. 142.
Правительственная библиотека им. А.М. Горького: Путеводитель. Мн., 1983. С. 4.
26
312
“палціннікі” 1924 г. штампоўкі (не трэба забывацца на
“галоўлітаўскую” цэнзуру і ідэалагічную марксісцка-ленінскую
зададзенасць камплектавання бібліятэк), пахваліцца было чым і
Урадавай бібліятэцы. З яе даваенных кнігазбораў у сённяшнім
фондзе захоўваецца, паводле папярэдняга падліку, некалькі
сотняў асобнікаў. Сярод іх, напрыклад: “Выбраныя творы:
Вершы і паэмы: Т. 1” Я. Коласа (Мн., 1936); “Законодательные
акты Великого княжества Литовского ХVІ–ХVІ вв.” (Л., 1936);
“Топографические
примечания
на
знатнейшие
места
путешествия Ея императорского величества в Белорусские
наместничества” (СПб., 1780); “Сочинения” Гнедича (СПб.,
1854); “Монеты великого князя Василия Дмитриевича. 1389–
1425 гг.” (СПб., 1911) і іншыя каштоўныя выданні.
Інвентарнымі нумарамі за 1939 г. пазначана значная
колькасць літаратуры розных гадоў выдання на польскай мове.
Хутчэй за ўсё, паступілі яны з уз’яднаных земляў Заходняй
Беларусі. Сведчаць пра гэта адпаведныя правененцыі. Так,
“Dzieła dramatyczne” Шэкспіра: “Т. 2: Komedye” (Poznań, 1886) і
“Т. 3: Tragedye” (Poznań, 1887) – утрымліваюць штампы: “Księgarnia L. Kagana. Białystok, Sienkiewicza № 5”.
Да пачатку 40-х гг. мінулага стагоддзя Урадавая бібліятэка
стала вядучай спецыяльнай бібліятэкай рэспублікі, трэцяй (пасля
Дзяржаўнай і Акадэмічнай) па велічыні і значнасці сярод буйных
бібліятэк БССР. У студзені 1941 г. СНК БССР прыняў пастанову
“Аб мерах па паляпшэнні працы Урадавай бібліятэкі імя
А.М. Горкага”27. Ад Наркамасветы бібліятэка была перададзена ў
непасрэднае падпарадкаванне СНК, фінансаванне даручалася
Наркамфіну. Быў створаны бібліятэчны савет на чале з
намеснікам старшыні СНК. Распачыналася праца па арганізацыі
спецыялізаванага бібліяграфічнага інфармавання наркаматаў.
Шырокі рэзананс атрымлівалі літаратурныя вечары, чытацкія
канферэнцыі і іншыя масавыя мерапрыемствы, што рэгулярна
ладзіліся ў бібліятэцы. Усё гэта непасрэдна ўплывала і на стан
камплектавання.
27
О мероприятиях по улучшению работы Правительственной библиотеки им. М. Горького: Постановление СНК БССР, 28 янв. 1941 г.
(№ 61) // Архіў Прэзідэнцкай бібліятэкі Рэспублікі Беларусь.
313
У вайну фонд не эвакуіраваўся, таму моцна пацярпеў. Частка
яго была вывезена нямецка-фашысцкімі захопнікамі. На
Нюрнбергскім працэсе прыводзіўся даклад нямецкага яфрэйтара
Абеля, у якім адзначалася: “Горкаўская бібліятэка... тут было
сабрана самае каштоўнае з усіх сфер навукі. Пасля таго, як
бібліятэку моцна раскралі яшчэ да майго прыезду, над
уваходнымі дзвярыма была прыбіта дошчачка з паведамленнем:
“Рэквізавана на карысць узброеных сіл...”28.
Сярод ахвяр фашысцкага тэрору былі і супрацоўнікі
Урадавай бібліятэкі Э. Талкачова, С. Гурвіч, М. Луцкая.
Увогуле, дакументальных сведчанняў або нават проста
ўспамінаў сучаснікаў і сведак перыяду акупацыі пра лёс фондаў
бібліятэкі ў 1941–1944 гг. пакуль не выяўлена. Мы можам толькі
прыблізна змадэляваць, што тады адбывалася. Па некаторых
звестках, вышэйшае партыйнае і дзяржаўнае кіраўніцтва БССР
пры набліжэнні немцаў эвакуіравалася ў даволі спешным
парадку, калі не збегла. Разам з імі ад’ехалі і кіраўнікі (таксама,
дарэчы, наменклатура рэспубліканскага ўзроўню) буйнейшых
сталічных
культурна-асветных
устаноў.
Такім
чынам,
жамчужыны нацыянальнай культурнай спадчыны – зборы мінскіх
бібліятэк, музеяў, карцінных галерэй – засталіся ворагу, не
эвакуіраваліся. Ці захапілі з сабой ў апошнюю хвіліну “самаесамае” з рэдкіх і каштоўных выданняў дырэктары бібліятэк,
невядома. Ва ўсякім разе, пасля вайны пра гэта яны не згадвалі.
Пасля адыходу з Мінска Чырвонай Арміі нехта кінуўся ў крамы
разбіраць мануфактуру і харчы, а нехта, больш дасведчаны, – у...
бібліятэкі. Потым былі гітлераўскія ваякі з наступаючых частак
вермахта. Ну, і нарэшце, як вядома, з’явіліся “спецыялісты” з
каманды Розенберга. Вось толькі, калі немцы вывезлі рэшткі
кнігазбору Урадавай бібліятэкі – у тым жа 1941 г., ці пазней – у
час эвакуацыі 1944 г.? У апошнім выпадку ўзнікае пытанне: дзе
яны захоўваліся і як выкарыстоўваліся на працягу трох гадоў? У
пакоі абанемента і ў чытальнай зале бібліятэкі размяшчалася
афіцэрскае казіно, ў кнігасховішчы – стайня. Пры ўсім тым, тая
частка фонда, якая пасля вярнулася з германскага ”плену”, была
28
С. 444.
314
Нюрнбергский процесс: Сб. материалов в 8 т. М., 1990. Т. 4.
рупліва дагледжана: кожнае выданне было абгорнута ў
пергаменную паперу і ўкладзена ў драўляныя скрыні. Што тут
скажаш – адукаваныя рабаўнікі добра ведалі цану нарабаванаму!
Праца па аднаўленні Урадавай бібліятэкі пачалася ўжо ў
пачатку 1944 г. у прыгарадзе Гомеля Навабеліцы, дзе тады часова
размяшчаўся ўрад БССР. Адтуль у вызвалены Мінск прывезлі
некалькі тысяч кніг. Урадавая бібліятэка першая сярод навуковых
бібліятэк распачала сваю дзейнасць. Ужо 8 ліпеня 1944 г. быў
зацверджаны пастаянны штат.
Фонд бібліятэкі аднаўляўся шляхам набыцця літаратуры ў
насельніцтва, збору ацалелых рэшткаў прыватных і грамадскіх
кнігазбораў у мінскіх руінах, пошуку ў буйных бібліятэках іншых
рэспублік СССР (туды да вайны накіроўваўся беларускі
абавязковы экзэмпляр), з трафейных крыніц (эшалон з вернутымі
ад немцаў беларускімі кнігазборамі быў разгружаны проста ў
двары Дома Урада).
Сёння пра гераічную працу камплектатараў бібліятэкі
сведчаць інвентарныя кнігі. Дзякуючы ім, між іншым, была
знойдзена пуцяводная нітачка да першапачатковага пошуку кніг з
даваеннага фонду – па графе “Крыніцы паступлення”, дзе было
пазначана: “Кнігі Урадавай бібліятэкі, вернутыя Дзяржаўнай
бібліятэкай”. Толькі першая інвентарная кніга, прывезеная з
Масквы, была адмысловай формай бібліятэчнага ўліку са
спецыяльнымі графамі. Потым некалькі дзесяткаў іх вяліся ў
саматужным варыянце, таму што перарабляліся з трафейных
нямецкіх уліковых кніг самага рознага прызначэння.
На 1.01.1945 г. было заінвентарызавана 18 536 выданняў. У
інвентарнай кнізе № 1 14 кастрычніка 1944 г. была запісана кніга
пад інвентарным нумарам “1”: Чехов А.П. “Водевили” (М., 1944).
Кніжны фонд дасягнуў даваеннай колькасці ўжо ў 1946 г.
(80-тысячная мяжа была перасягнута 30.05.1946 г.). А агульны
даваенны колькасны склад фонду бібліятэкі ў 250 тыс. адзінак
захоўвання быў адноўлены недзе да 1953 г. Менавіта ў гэтым
годзе была заінвентарызавана 250-тысячная кніга. Зразумела, што
з улікам брашур, газет і часопісаў дадзеная лічба была дасягнута
раней (на жаль, “Кніга сумарнага ўліку” бібліятэкі за першыя
пасляваенныя гады не дае магчымасці дакладна высветліць гэта).
315
Адзін з былых дырэктараў Урадавай бібліятэкі С. Ашаровіч
яшчэ ў 1966 г. адзначаў: “...Захавалася вельмі мала дакументаў,
звязаных з гісторыяй бібліятэкі. А хто ж павінен такія
дакументы збіраць? Вядома, самі работнікі бібліятэк і архівісты.
У многіх бібліятэках захоўваецца вялікі архіў: справаздачы аб
рабоце, планы, дзённікі, пратаколы або запісы канферэнцый
чытачоў, фотадакументы. Прыведзеныя ў сістэму, гэтыя
матэрыялы, а таксама ўспаміны чытачоў, выразкі з
перыядычнага друку маглі б з’явіцца асноўнай крыніцай для
напісання гісторыі той ці іншай бібліятэкі”29. Прыходзіцца
канстатаваць актуальнасць акрэсленай праблемы і сёння. Ёсць
аглядныя нарысы да юбілеяў бібліятэк, невялікія гістарычныя
прадмовы ў даведніках па бібліятэках, пэўная колькасць
даследчыцкіх артыкулаў і даведак пра бібліятэкі ў
энцыклапедычных выданнях. Але практычна няма грунтоўных
манаграфічных даследаванняў, прысвечаных гісторыі асобных
бібліятэчных устаноў Рэспублікі Беларусь. Значна ўскладняе
справу і абмежаванасць (калі не поўная адсутнасць)
дакументальных і іншых крыніц па даваеннай дзейнасці буйных
бібліятэк краіны. З чым мы і сутыкнуліся пры вывучэнні
мінулага Прэзідэнцкай бібліятэкі.
29
Ашаровіч С. Напішам гісторыю бібліятэк // ЛіМ. 1966. 24 мая
(№ 42). С. 2.
316
Щавинская Л.Л., Лабынцев Ю.А. (Москва)
ПРАВОСЛАВНАЯ, КАТОЛИЧЕСКАЯ
И УНИАТСКАЯ ПЕЧАТНАЯ КНИЖНОСТЬ
И ДЕЛОВАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ XVII – НАЧАЛА
XIX в. В РАСПРОСТРАНЕНИИ ТЕРМИНОВ
“БЕЛОРУССИЯ” И “БЕЛОРУССКИЙ”
В обиходе православной церкви в Великом княжестве Литовском термин “белорусский” становится постоянно употребляемым в XVII в. В первой трети XVII в. “белорусскими” начинают именовать епископов могилевской округи с центрами в Могилеве, Мстиславле и Орше [1]. Сохранившиеся документы того
времени прямо указывают на существование особой “епископии
Белорусской” [2], имевшей даже собственную консисторию с соответствующим штатом [3]. Один из первых историков православной церкви Белоруссии, известный археограф протоиерей
Иоанн Григорович [4], автор “Белорусской иерархии” [5], написанной им в результате знакомства с собраниями многих местных
архивов,
также
считал,
что
именование
епископов
“Белорусскими” начинается с этого времени [7]. Любопытна и
весьма важна для понимания многих когнитивных процессов,
связанных с судьбой этого термина, своего рода экзистенция его
написания, берущая начало из мира местного многоязычия, отображаемого как кирилловской, так и латинографичной письменностью. Это особая большая тема, необычайно плодотворная для
исследователей различных научных дисциплин, склонных к кропотливой работе с трудночитаемыми архивными источниками на
добром десятке языков народов Великого княжества Литовского [8]. Укажем здесь только, что нередко писалось и “бялорусский”, в том числе и “епископ бялоруский” [9], а это ясно указывает на какие-то польские истоки и пути трансляции его, о чем
пока практически ничего неизвестно. Так или иначе, огромный
материал дают в этой связи неплохо сохранившиеся, а частично и
опубликованные архивные комплексы XVII–XVIII вв., связанные
прежде всего с восточной частью Великого княжества Литовского. Впрочем, давно уже известно, что термин “белорусский” в
отношении своей территориальной номинации первыми стали
317
употреблять не православные, а католики, что подтверждается и
опубликованными документами [10]. Одна из первых в Белоруссии католических парафий в Обольцах нынешней Витебской области, образованная в 1385–1387 гг., ввиду своей историкоконфессиональной значимости становится центром “белорусского” архидиаконата, затем преобразованного в суфраганию, то
есть викариат, виленской епархии с “белорусским” суфраганом
во главе [11]. Белорусская православная епархия, именуемая, что
естественно, в XVII в., да и позднее, “белорусской епископией” [12], все чаще и последовательнее именно так и называется
как в различных внутрицерковных документах, так и в государственных актах [13]. При этом ее правящие архиереи сами именуют себя “белорусскими” совершенно официально, в том числе
в рукописных посланиях и обращениях в высшие церковные и
государственные сферы [14]. Помимо различных копий подобных документов тех лет, нами обнаружены и оригиналы, на которых имеются подписи самих церковных иерархов, называющих
себя “белорусскими”. Например, известный православный иерарх
Сильвестр Святополк-Четвертинский так подписал в 1723 г. свое
письмо
киевскому
архиепископу:
“Silwestr
Swiatopolk
Czetwertynskij Episkop Białoruskij” [15]. Особое звучание термин
“белорусский” в связи с православной церковью получает в середине XVIII в., когда “Епископом Белорусским” становится Святитель Георгий Конисский. О “белорусской епископии”, “белорусском епископе”, “преосвященном белорусском” и т. д. многократно упоминается в государственной, межгосударственной переписке, различных юридических и судебных актах, не говоря
уже о всякого рода церковных инстанциях. Весьма характерны в
данной связи все документы по так называемому диссидентскому
вопросу в Речи Посполитой [16]. Святитель Георгий Конисский
развернул огромную исследовательскую работу по истории православия в Белоруссии, для чего задействовал многочисленные
церковные инстанции, собирал всевозможные источники на многих языках в различных церковных и иных собраниях, в том числе в богатейших киевских. Сохранились особые “дела о послании
Епископу Белорусскому” Георгию Конисскому множества материалов из украинских церковных хранилищ, в том числе и из
Киево-Печерской лавры [17]. Все это необходимо было ему для
318
создания грандиозного труда “Prawa y wolnosci Obywatelom
Korony Polskiey y W.X.Lit. religii Greckiey orientalney wyznawcom
słuzące” 1767 г., который уже буквально в континентальном масштабе усилил звучание термина “белорусский” [18]. Кроме того,
Святителю Георгию принадлежит еще один исторический труд –
“Историческое известие о епархии Могилевской, в Белой России
состоящей, и о епархиях в Польше бывших благочестивых, то
есть греко-восточного исповедания, кои римлянами обращены в
унию или соединение с Римскою церковью”. Опубликованный в
типографии Академии наук в Санкт-Петербурге в 1775 г. в составе широко разошедшегося по всей России “Любопытного месяцеслова” на тот же год, этот труд имел огромный успех и стал
одним из наиболее значимых трансляторов термина “белорусский” как в Российской империи, так и за ее пределами [19]. В
своем “Историческом известии” Святитель Георгий уже пользуется определением “Белоруские губернии” [20]. Ему же принадлежит одна из главных ролей в распространении термина “белорусский” в народной среде, городской и сельской, а также подлинной белорусизации многих сторон церковной жизни, включая
ее языки, чему, ввиду важности, сложности и новизны темы, мы
хотим посвятить специальное исследование. Отзвук деяний Святителя Георгия Конисского был столь заметен, а его авторитет
столь значителен, что многие его работы исторической направленности продолжали появляться в столичной научной печати
вплоть до середины XIX в., а богословскими и дидактическими
произведениями активно пользовались еще в начале XX в., в том
числе и в Белоруссии, часто связывая его имя с возрождением
белорусского народа. Необходимо в данной связи отметить попытку властей Речи Посполитой решить проблему административной организации церкви на белорусских землях путем максимальной изоляции ее от российского церковного пространства,
что вылилось в конце концов в еще один полонизаторский акт, с
признанием некоторой частью православного клира даже своей
приобщенности к “польскому народу” [21]. Стоит ли удивляться,
что самосознание народа на восточнобелорусских землях тогда
оказывалось куда более протонационально ориентированным,
нежели на западнобелорусских, особенно если иметь в виду собственно Белорусскую губернию, где в самом конце XVIII в. даже
319
попытались дать некую общую картину ее национального состава [22]. При сравнении различных социальных движений на западе и востоке тогдашней Белоруссии хорошо видна динамика укрепления позиций православия, о чем радели как церковные власти [23], так и светские [24] для усиления когнитивной составляющей процесса будущего национального выбора. Чтобы понять то непростое, в целом очень плохо изученное, но чрезвычайно важное для этноистории Белоруссии время, исследователю
необходимо обратиться к огромному числу практически не вводившихся в научный оборот документов, отдельные из которых
были известны, но никогда не рассматривались с позиций истории этнической и этноконфессиональной, например, “указ о духовных штатах” 1798 г. [25].
Римско-католическая церковь на белорусских землях Великого княжества Литовского располагалась в основном в границах
обширной виленской епархии, которую такой знаток истории католицизма, как С. Литак называет “видимо, крупнейшей в
Европе” [26]. Правда, на самом востоке от нее была еще небольшая смоленская епархия, а на юго-западе – луцкая, в составе которой находились каменецкое и шерешовское благочиния. По
указу Екатерины II уже в 1773 г. в Российской империи появляется особое католическое епископство с кафедрой в Могилеве, на
которую был назначен “епископ белорусский” С. БогушСестренцевич [27]. Титул “епископ белорусский”, несомненно,
был связан с уже упоминавшимися “белорусскими” архидиаконатом и суфраганией, история которых до сих пор совершенно не
исследована [28]. Некоторые ценные документы имеются в огромном архиве могилевской римско-католической консистории,
особенно интересны в данной связи документы XVIII в. [29].
“Белорусское” католическое епископство просуществовало около
10 лет, в него входили все 32 прихода, существовавшие тогда на
восточнобелорусских землях. Впрочем, термин “белорусский”,
безусловно, усиленный за эти годы и соответствующими официальными именованиями, продолжал уже относительно строго установившуюся традицию в католическом мире, о чем могут свидетельствовать соответствующие отчетные документы, регулярно
направлявшиеся католическими епископами в Ватикан. Они
представляют большой интерес и с точки зрения различных исто320
рико-культурных делений Великого княжества Литовского, в составе которого, наряду с “Белой”, описывается “Черная Русь”,
“Белая Литва Русь” и т.д. [30]. Суфрагания “Albae Russiae” или
“Albae Rusia”, имевшая в католическом мире особый административный статус, основывавшийся на исторических реалиях многовековой экспансии католицизма на восток, в значительной мере
определила распространение термина “белорусский” в Европе.
Чести быть суфраганом “Albae Russiae” удостаивались наиболее
видные католические деятели [31], и, как уже говорилось, титул
“suffraganeo Albae Russiae” в 1772–1773 гг. оказался превращенным в “episcopo Albae Russiae” [32]. По поводу католической
“белорусской” епископии как внутри Российской империи на
всех без исключения государственных уровнях, включая и императорский, так и вне ее, прежде всего в европейских пределах
юрисдикции Ватикана, возникает обширная переписка, усиленно
тиражирующая именования “белорусский”, “Белая Русь”, “Белая
Россия”. От лица императрицы пишутся соответствующие многочисленные указы, ими наполненные, адресованные в том числе
и “Белорусскому Епископу Сестренцевичу” [33], которого и после преобразования в 1780-е гг. католического “белорусского”
епископства в Петербурге называют “Белорусским Римския
церкви Архиепископом” и даже вводят этот титул в текст специальных распоряжений и указов, в том числе имевших массовое
распространение в виде печатных листовок [34]. Проживший
весьма долгую, наполненную множеством политических событий
жизнь, католический митрополит С. Богуш-Сестренцевич, подобно Святителю Георгию Конисскому, стал не только одной из
самых надежных опор Российской империи в сфере церковной и
конфессионально-политической, но и своего рода главнейшим
распространителем термина “белорусский” во всей Европе. Автор заметных в свое время научных трудов, он приложил огромные усилия для прославления России в ученом мире. В ряде исследований, имеющих публицистический оттенок, С. БогушСестренцевич, еще более усиливая эффект возвеличивания России, называет ее “титлом Империи всего мира” [35]. Митрополитом Сестренцевичем была написана и весьма значимая для понимания процессов становления исторического и этнического сознания восточнославянских народов книга “О Западной Рос321
сии” [36], которую исследователи часто упоминают, в основном
ориентируясь на ее заглавие, а не на содержание, остающееся им
неизвестным в силу его необычайной ныне редкости [37]. Митрополит выступал и в качестве переводчика и издателя большого числа различных государственных документов, в том числе и
специально касающихся Белоруссии [38]. Существует целая панегирическая литература в его честь, в которой именование “белорусский” звучит многократно. Одной из форм распространения
термина “белорусский” была и вездесущая издательская деятельность католических монашеских орденов: францисканцев [39],
кармелитов [40],
пиаров [41]
и
других.
Именования
“белорусский”, “Белая Русь”, “Белая Россия” стали употребляться
в этой орденской среде задолго до включения белорусских земель
в состав Российской империи [42]. Для католических кругов после первого раздела Речи Посполитой в термине “белорусский”
не было ничего нового, поэтому сразу же после раздела они совершенно осознанно говорят даже об особом “Белорусском крае”,
благодарят за “создание Белорусского епископства” [43]. Роль
иезуитов в распространении по всему миру не только термина
“белорусский”, но и знаний о Белоруссии той поры вообще без
преувеличения огромна. Чего стоит одна лишь панегирическая
литература, посвященная ими монаршим особам, лицам из ближайшего придворного окружения, наконец, местным русским чиновникам различного ранга. Со временем появилась даже своего
рода “провинция Белой России” отцов иезуитов [44], также весьма давно писавших и говоривших о “белорусском” [45]. Тогда же
в польском языке окончательно утверждается написание именования “Białoruś” [46], оказавшее затем, после довольно долгих
внутренних и внешних когнитивных трансформаций, определяющее влияние на современное название “Беларусь” в белорусском языке.
Греко-католики (униаты) Белоруссии в употреблении термина “белорусский” шли, пожалуй, вслед за римо-католиками и
православными [47], хотя базилиане немало сделали для его распространения уже в XVIII в. [48]. В среде униатов говорилось и
об “обывателях белорусских”, что было характерно для исповедников различных конфессий, когда речь заходила о представителях
конкретного географического региона [49]. В различных архивах
322
до сих пор сберегаются особые фонды белорусских грекокатоликов: “Белорусской греко-католической духовной консистории” [50], “Провинциала Белорусской провинции базилианского
ордена” [51] и другие, документы которых раскрывают усиливавшуюся динамику употребления термина “белорусский” во
внутренней жизни униатской церкви, вплоть до уровня конкретного прихода. Это, пожалуй, один из самых значимых документальных пластов, необходимых для понимания многих событий
внутри собственно белорусского сообщества, основу которого
тогда составляли крестьяне и униатское духовенство, чьему обращению в православие светские власти с каждым годом уделяли
все большее внимание [52]. Ранее, в 1770-е гг., происходит выделение самостоятельной “Белорусской” базилианской провинции
из Литовской [53]. Базилиане, подобно иезуитам, весьма активно
приветствуют новую власть, восхваляя в своих панегириках и политическую мудрость императрицы [54], и всевозможные иные
достоинства сановных русских лиц [55], не забывая при этом постоянно упоминать о “Белой России”, “Белой Руси” и “белорусском”. Различного рода неурядицы и споры как среди белого, так
и черного униатского духовенства порождают всевозможные
разбирательства, дающие необычайно ценную информацию для
выяснения взглядов центральных и местных светских властей на
этноконфессиональную проблематику “Литвы и Белоруссии”,
всего пространства, во главе которого стоял “Arcybiskup BiałoRuski Rzymsko-Unitskich cerkwi” [56]. Тогда же термин “белорусский” попадает и в именования различных иудейских сообществ,
в документах говорится даже о “Белорусском еврейском кагале”,
а также “Еврейском губернском кагале”, называемом так в материалах “Белорусского правления” конца XVIII в. [57].
323
КОММЕНТАРИИ
1. См., напр.: Акты, относящиеся к истории Западной России, собранные и изданные Археографическою комиссиею (далее АЗР).
СПб., 1851. Т. 4. С. 313.
2. См., напр.: Историко-юридические материалы, извлеченные из
архивных книг губерний Витебской и Могилевской (далее ИЮМГВМ).
Витебск, 1873. Вып. 4. С. 105–106.
3. См., напр.: АЗР. СПб, 1853. Т. 5. С. 195.
4. См. о нем: Щавинская Л.Л. Протоиерей Иоанн Григорович и его
ученые труды // Царкоўнае слова. 1992. № 6 (7). C. 14–15; Она же. Гомельский протоиерей Иоанн Григорович и начало белорусской гуманитарной науки // Наследие Кирилла Туровского и современная общественно-культурная жизнь. Гомель, 1994. С. 49–51; Она же. Гомельский
протоиерей Иоанн Григорович – деятельный сотрудник “Румянцевского
кружка” // Румянцевские чтения: К 240-летию Н.П. Румянцева. М., 1994.
Ч. 1. С. 14–17; Она же. Гомельский протоиерей Иоанн Григорович и
начало белорусской археографии // Н.П. Румянцев на белорусской земле. Минск, 1997. С. 47–49 и др.
5. См.: РНБ. Отдел рукописей, ф. 1000, оп. 2, ед. хр. 358.
6. Нам удалось довольно детально проследить поиски о. Иоанна
Григоровича в различных белорусских архивных собраниях. См., напр.:
Шчавінская Л.Л. Архiў беларускага вучонага ў маскоўскiх зборах //
Вяртанне-2. Мiнск, 1994. С. 103–105; Она же. Перечень документов из
архива протоиерея Иоанна Григоровича, хранящихся в РГБ //
Н.П. Румянцев на белорусской земле. Минск, 1997. С. 54–56; Она же.
[Приложения] // Лабынцев Ю. На благое просвещение. Минск: НББ,
1999. С. 107–139 и др.
7. См.: РНБ. Отдел рукописей, ф. 1000, оп. 2, ед. хр. 358, л. 1.
8. К числу подобных лиц, несомненно, принадлежал один из самых
замечательных специалистов в области изучения архивного наследия
народов Великого княжества Литовского Н.И. Горбачевский, который, к
сожалению, в свой остающийся уникальным “Словарь древнего актового языка Северо-Западного Края и Царства Польского” (Вильно, 1874)
этот термин не включил. Подробнее о Н.И. Горбачевском см., напр.:
Толкачева (Щавинская) Л.Л. Никита Иванович Горбачевский. Минск,
1991; Щавинская Л.Л. Н.И. Горбачевский – исследователь белорусской,
литовской, русской и украинской старины // Ученые записки Смоленского гуманитарного университета. Смоленск, 1994. Т. 1. С. 386–394;
Шчавінская Л.Л. Мікіта Гарбачэўскі – пачынальнік беларускай
324
архівістыкі // Голас Радзімы. 2001. № 26(2740). С. 4; № 27(2741). С. 4 и
др.
9. См., напр.: ИЮМГВМ. Витебск, 1882. Т. 13. С. 11.
10. На некоторые из этих документов есть ссылки в книге
А. Белого “Хроніка Белай Русі” (Мінск, 2000. С. 160–161, 230) – первом
столь подробном “нарысе гісторыі” этой “геаграфічнай назвы” до
XVII в. включительно.
11. В этом древнем костеле служил в свое время известный в будущем католический митрополит С. Богуш-Сестренцевич, личность которого теснейшим образом связана с нашей темой.
12. См., напр.: Вестник Южной и Западной России. 1862. Т. 2.
С. 94, где помещена одна из грамот короля Августа II (1699 г.).
13. См., напр.: Центральный государственный исторический архив
Украины в Киеве, ф. 2227, оп. 1, ед. хр. 199.
14. См., напр.: Центральный государственный исторический архив
Украины в Киеве, ф. 2227, оп. 1, ед. хр. 230.
15. См., напр.: Центральный государственный исторический архив
Украины в Киеве, ф. 2227, оп. 1, ед. хр. 239.
16. Примером здесь может служить особый сепаратный акт о диссидентах на польском, латинском и русском языках, опубликованный в
т. 7 “Volumina Legum” (Pb., 1860) и книге П.В. Стегния “Разделы Польши и дипломатия Екатерины II : 1771. 1793. 1795” (М., 2002), который
почему-то совершенно не использовал в своем исследовании это ценное
многотомное издание.
17. См.: Центральный государственный исторический архив Украины в Киеве, ф. 128, оп. 1заг, ед. хр. 265; ф. 128, оп. 1друк, ед. хр. 131.
18. Учитывая важность этого труда, знакомством с которым не
могли уже похвастаться и историки-иерархи XIX в., в том числе митрополит Евгений Болховитинов и архиепископ Филарет Гумилевский, по
сути, ссылающийся в вопросе о трудности его отыскания на митрополита Евгения, мы публикуем ряд его фрагментов, целиком относящихся к
нашей теме. См.: Национальная библиотека Беларуси. Отдел рукописей,
старопечатных и редких изданий, ед. хр. 091(094)583.
“Prowincye Ruskię, po przyięciu z Krztem Swiętym Religij Greckiey
Oryentalney będąc ieszcze pod rządem wlasnych swoich Xiążąt pierwiey
wielkich y samowładnych potym udzielnych, lubo miały od tychże Xiążąt
Panow swoich rożne nadane sobie prawa y wolności, osobliwie do religii,
ktorą y sami prawodawcy wyznawali, należące, iako się to y z Przywileiow
Krolow IchMciow Polskich niżey wyznaczonych, ukaże; ale, że takowe
prawa z przyczyny zaszłey w Prawodawcach odmiany mogą się komu ukazać
mało co, abo y nic wazącemu dla tego rzecz iest potrzebna, abyśmy pod
szczęśliwym rządem Panow Naszych Krolow IchMciow y Rzeczy Pospo:
325
żyiący pierwszy fundament y podporę praw naszych w samym przałączeniu
Prowincyi Ruskich do Krolewstwa tego znalezli y ukazali...
R 1650. Decemb. 12 przy konkluzyi Seymu wolnego
SześcNiedzielnego dany iest przwiley Duchoweństwu y ludziom Religii
Greckiey Orientalney approbuiący wszystkie dawne prawa y Wolności tey
Religii służące.
Actum in Castro Lublinensi seria sexta post Festum Conversionis Sancti
Pauli Apostoli proxima Anno Domini Millesimo Sexcentesimo Quinquagesimo.
Ad Officium aćtaque Presentia Castrensia Capitanealia Lublinensia,
personaliter veniens Reverendus & Religiosus Alexander Denisko Mokosiey
de Matwiovice, Archymandryta Zydycencis & Qurucensis obculit, & ad aćticandum officio præsenti castrensi Capitaneali nomine Reverendissimi Sylvestri Kossow Metropolite & Archiepiscopi Kiioviensis, Haliciensis, ac totius
Russiæ, Diploma infranominatorum ratione modo, quo infra per sacram
Regiam Maiestatem, ordini spirituali Ritus Græci datum & collarum manu
Sacræ Regiæ Maiestatis subscriptum, ac Sigillis tam Regni Poloniæ, quam
etiam Magni Ducatus Litvaniæ maioribus communicum petens hocce Diploma a se offerente suscipi, illudque Aćtis prasemibus ingrossari, cuius affećtationi Officium præsens annuendo noc idem Diploma suscepit, & aćtis
suis inscribere Mandavit, cuius Diplomatis tenor est de verbo ad verbum
eiusmodi: Ian Kazimierz Bożey łaski Krol Polski, Wielkie Xiąże Litewskie,
Ruskie, Pruskie, Mazowieckie, Zmudzkie, Inflantskie, Smolenskie, Czernichowskie, y też Szwedzki, Gotski, Wandalski, Dziedziczny Krol.
Oznaymuiemy tym listem Przywileiem Naszym teraz i na potomne czasy Iź
ziednoczenie Narodow cnych Polskiego, Litewskiego, Ruskiego, w tey
Rzeczypospolitey, ktora Pan Bog chcial mieć antemurale wszytkiego
Chrześciaństwa, iest naywieksze firmamentum, y dla tegoż divi nostri
prædecessores, Nayiaśnieysi Krolowie Polscy przestrzegali tego, aby do tych
cnych Narodow zawsze zostawała zgoda y milość nierozerwana, a sily
spolnie ich przeciwko nieprzyiacielowi Krzyża Swiętego zachowane, y
obracane byly, dla tegoż y S P Nayiaśnieyszy Władisław IV Krol Imć, Pan
Brat Nasz, na szczęśliwey Elekcyi swoiey, bacząc być Narod cny Religii
Ruskiey, względem Unii, rozdwoioney, świątobliwie usiłował zgodzić y
ziednoczić go z sobą aby Rzeczpospolita żadnego nie miała przez to
zatrudnienia, toż y my szczęśliwe nastąpiwszy na Państwo przez wolne głosy
wolney Elekcyi od Pana Boga Nam powierzone przed się biorąć staraliśmy
się oto, abyśmy wnętrzne zamieszanie y krwie rozlanie (ktore Pan Bog
dopuścił tempore interregni) zagasiwszy pokoy Swięty pozyscać mogli, y
Rzeczpospolitą uspokoić iakoż pobłogosławił Pan Bog pobożney intencyi
Naszey, Iż za łaską iego Swiętą to domowe incendium Powaga Naszą
Krolewską iest zgaszone, y woysko Nasze zaporoskie do wiernego
326
poddaństwa przywrocone, ktoremu w Deklaracyi łaski Naszey Krolewskiey
pod Zborowem daney przychęcaiąc do usług Naszych y Rzpltey a Narod
Ruski wszyltek Duchownego y Swieckiego, Szlacheckiego y Pospolitego
stanow przy Prawach y wołnościach dawnych zachowuiąc obiecalismy na
tereżnieyszym Seymie wzglądem Unii zniesienia, tak iakoby z Wielebnym w
Bogu Oycem Metropolitą Kiiowskim, y Duchowieństwem namowiono było,
postąpić, y narod Ruski wszystek uspokoic, w ich Religii Greckiey
ukontentować, tedy tę Krolewską obietnice, Naszą przy Seymowcy
approbacyi, tey Deklaracyi pod Zborowem daney skutkiem wypełniaiąc,
wakuiące na ten czas Władyćtwa Łuckie, Chełmskie, Witebskie zlączaiąc y z
Mścisławskim z Cerkwiami do nich z dawna nalezącemi y Archymandrytą
Zydyczyńską, także Monaster Leszcz ze wszytkiemi dobrami pomienionemu
Oycu Metropolicie Kiiowskiemu Oycu Sylwestrowi Kossowi y Osobom nato
obranym y od niego poświęconym oddalismy y hoc Diplomate Nostro
oddaiemy, a z Monastera Kupiatyckiego w Poslessyi nie Unitow będącego
wszelkie przewody przeciwne Puktom s.p. Krola Imci Władysława
znosiemy, a w Władyćtwie Przemyskim teraźnieyszemu Dyzunitowi exnunc
ma byc oddano przed śmiercią Xiędza Krupeckiego S Spasa Monaster, S.
Onufrego ze wsią Nawczowką, Monaster Ławra ze wsią Lawrowym, y
Monaster Smolnica, a post fata X Krupeckiego iuż to Wladyćtwo z
maiętnościami y wszelkimi pozytkami do Władyćtwa przy nie Unicie ma
perpetius temporibus zostawać. A ze do Władyćtwa Witebskiego y
Mscisławskiego Dobr na wychowanie słasznych nie masz, tedy z Dobr
Połockiego Archi Episkopstwa połowicę, ktora ma być przez Kommissarza
Naszego wydzielona teraźnieyszemu Oycu Wladyce naznaczyliśmy, y de
faćto oddaieiemy. Exercitium Liberum wszytkiemu Narodowi Ruskiemu
niebędącym w Unii w Koronie y w Wielkim X. Lit. tak, iako zdawna mieli
pozwalamy, y noszenie Krzyża W Oycu Metropolicie w swoich Dyecezyach
iako infigne Metropolitańskie, Cerkwie tez wszytkie w Punktach s. p. Krola
Imci Władysława wyrazone przywracamy, to iest, w Smolensku według
Przywileiu Krola Imci, Borysa y Hleba pod murami Smoleńskimi, a w
samym Zamku gdzie przedtym Cerkiew S. Awramia bywala, Plac do
zbudowania Cerkwie, y przy niey Duchownych chować, także w Dobrach
Szlacheckich ktore Lennym Prawem maią w Woiewodztwie Smolenskim
wolno Cerkwie budować y Duchownych swoich przy nich chować, w
Mohylowie Cerkiew S. Spasa, Monaster z przynależnością, także pod
Grodnem Monaster, w Wilnie Zmartwychwstania Pańskiego Cerkiew, drugą
S. Iana, a trzecia na przedmieściu S. Ierzego, w Trocach Panny
Nayświętszey, w Grodnie Zmartwychwstania Pańskiego, w Mińsku S.
Troycy, w Połocku Narodzenia Pańskiego, ze wszystkiemi dobrami do niey
nalezącemi, w Mscisławiu S. Troycy z Dobrami do niey nalezącemi, w
Kobrzyniu Narodzenia Nayświętszey Panny, w Witebsku Zwiastowania w
327
niznym Zamku y Cerkiew w polu stoiącą S. Ducha, w Nowogrodku S. Iana,
w Lidzie S. Spasa, w Ichumieniu S. Przeczystey, w Bobruysku S. Spasa, w
Lohyczynie takze S. Spasa, w Kronie zaś Lubelską Cerkiew od stanu
Szlacheckiego zmurowaną ktora im była wzięta przywracamy, do
odprawowania nabożeństwa wszytkiemu narodowi Ruskiemu niebędącym w
Unii, w Krasnym Stawie S. Troycy ze wszytkiemi do niey zdawna
należącemi, w Bełzie S. Mikoły, w Hrubieszowie S. Krzyza, w Stoianowie S.
Paraskowey, w Krzemieńcu S. Mikoły, w Horodku S. Ilii, w Mościech
Zwiastowania Nayś. Panny, w Busku S. Mikoły, w Horodle
Zmartwychwstania, w Kowlu S. Mikoły, w Ratnie S. Troycy, na oddanie
ktorych Cerkwi skutecznie Kommissarzow, ktorych sami sobie obiorą, dac,
pozwolilismy y zaraz naznaczyliśmy, a gdzie Cerkwie pogorzałe y
popustoszone są iak w Pińsku, w Mozyru, y po inszych mieyscach na tychże
placach budować, y murować wolność daiemy, tak że dobra od Cerkwie S.
Paraskowey we Włodzimierzu odebrane przywracamy, Sądy Duchowne ich
według Przywileiu s. p. Krola Imci Zygmunta w Roku Tysiąc pięćset
iedynastym danego, maią być w cale zachowane, także Braćtwa wszytkie
gdziekolwek są y gdzie zabroniono, iako w Smolensku za murami Hleba y
Borysa y w Bielsku mieć pozwalamy. Szkoły Kiiowskie, y gdziekolwiek są,
takze Drukarnie ich w cale zachowuiemy, y Censurę Xiąg przy Oycu
Metropolocie y Episkopach w Dyecezyach ich zostawuiemy, a kaduk na
Drukarzu Łwowskim Slozce nie slusznie otrzymany znosiemy. Dobra tez
Cerkiewne aby żadnym sposobem nie były alienowane a Ritu Græco, iako
dawne Prawa są o tym, waruiemy, y Perehinsk od Władyćtwa Lwowskiego
nullo jure alienowany Dekretem Naszym na pierwszym terminie według
Praw y Przywileiow tego Władyćtwa restiuere obiecuiemy. A wszytkich
mieszczan Lwowskich narodu Ruskiego przy wolnościach y Prawach ich
według Przywiliu s. p. Krola Augusta y inszych Krolow Ichmciow cale y
nienaruszenie zachowoiemy. iesli iakie są Præiudicia y tranzakcye mimo ten
Przywiley, tak w odprawowaniu nabożeństwa, iako y w ich samych
swobodach te wszytkie znosiemy, y gdziekolwiek w Koronie y w Wielkim
X. Lit. z dawnych Praw y Przywileiow do Urzędow nalezy narod Ruski aby
zarowno przyimowani bybi, y zadney oppressyinie mieli. Dawne Prawa ich
konserwuiemy, a przeciwne gdziekolwiek postępki były y tranzakcye
kassuiemy, osobliwie tez Mieszczan Kiiowskich, Czerniechowskich,
Winnickich, Mozyrskich, Rzeczyckich, Starodubskich, Pińskich y inszych,
gdziekolwiek woyna zaszla, przy dawnych Prawach y wolnosciach ich
zachowuiemy, y Kommissye y Inquizycye względem przeszlego zamieszania
według Amnistyi obiecaney pod Zborowem znosiemy. Przezbyterowie tez
Popi Ruscy niebędący w Unii, aby przy wolnościach stanu Duchownego
zostawali, y zadnemi powinnościami, podwodami, podatkami, stacyami a ni
stancyami Zołnierskimi y robociznami nigdzie nie byli onerowani, ale
328
według Praw y Przywileiow incorporationum w swoim poszanowaniu
zostawali, y do nikogo z świeckich, tylko do starszych swoich nalezeli
Duchownych, tym Przywileiem Naszym utwierdzamy. Na ostatek cokolwiek
ieszcze do gruntownego uspokoienia należy, a na tym Seymie dla nawalności
spraw Rzeczypospolitey skutku niewzieło, to wstytko do przyszlego Seymu
zachowawszy, Narod wszystek Rusli przy wszelakich Prawach y
wolnosciach zachowuiemy. A teraz to Diploma Vigore approbacyi
Deklaracyi Naszey Woysku Zaporoskiemu danney z podpisem ręki Naszey, y
Pieczęcią tak Koronną, iako W. X. Lit. wydać roskazalismy. Dan w
Warszawie na Seymie w dzień konkluzyi Seymu Roku P.MDCL. Miesiacą
Stycznia dnia XII Panowania Naszego Polskiego pierwszego, Szwedzkiego
wtorego Roku Jan Kazimierz Krol. Original Diplomaty tey, imieniem tegoz
podawcy odobrałem z kancelaryi z czego tę Kancellaryą kwituię. Wacław
Konstanty Pokłonski”.
19. Несомненно, что эта книга имела несколько отдельных заводов,
а это свидетельствует о ее небывалом успехе у читателей.
20. См.: Любопытный месяцеслов на 1775 год. СПб., 1775. С. 55.
21. См., напр., речь туровского священника о. Григория Лойка в
кн.: Sakowicz E. Kościół Prawosławny w Polsce w epoce Sejmu Wielkiego
1798–1792. Warszawa, 1935. S. 262–264.
22. См.: Национальный исторический архив Беларуси, ф. 3219,
оп. 1, ед. хр. 26, л. 1–5.
23. См., напр.: Национальная библиотека Беларуси. Отдел рукописей, старопечатных и редких изданий, ед. хр. 091/4474, л. 121.
“Б[О]ЖIЕЮ М[И]Л[С]ТIЮ Афанасiй Епископ Могилевский и
Полоцкiй.
Съ самаго того времени, как великая часть Россiйскихъ подданныхъ, православную Греческую веру исповедующихъ, въ смутныя времена Россiи от истиннаго ея тела под иго Польское отторгнутая, и потомъ насильственно въ оунiю съ Латинами приведенныя, всесильною
десницею Вышняго возвращена под кроткий Скипетръ законнаго своего
Г[осу]д[а]ря: и какъ ЕЯ С[вя]ЩЕННЕЙШЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО Блгочестнейшая Г[осу]д[а]рня IМПЕРАТРIЦА ЕКАТЕРIНА ВТОРАЯ, Попечительнейшая Хр[ис]товой ц[е]ркви Защитница, для сего единоплеменнаго от недръ Хр[с]тiанскаго бл[а]гочестiя отторгнутаго и бедственно
ради православiя от Поляковъ оугнетаемаго народа соизволила въ
Губернiяхъ Минской, Изяславской и Брацлавской оустановить
с[вя]щенноначалiе, оказалась во всей силе похвальная ревность, съ
каковою совращенные прежде въ ту оунiю спешили возвратиться во
об´ятiя матери своей восточной ц[е]ркви: более мiллiона разнаго пола и
возраста, которыхъ прао[т]цы, о[т]цы, или и сами они страхомъ и
лестiю совращены были съ пути истиннаго, присоединились ныне
329
безбоязненно къ словесному Хр[ис]тову стаду. Быстрый оуспехъ сего
спасительнаго обращенiя темъ вожделеннее, что таковое соединенiе
последовало не насильственно, но каждый руководимъ къ тому былъ съ
одной стороны святостiю оученiя Грекороссiйскою ц[е]рк[о]вiю
исповедуемаго,
съ другой
Высочайшимъ
Бл[а]гочестивейшiя
САМОДЕРЖИЦЫ оудостоверенiемъ, что когда ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВО
дозволяетъ свободно и иновернымъ исповедывать законъ от предковъ
каждымъ наследованный: то не попуститъ отнюдь, чтобъ кто-либо
обращающiйся въ веру православную въ Імперiи ЕЯ Господствующую,
кольми же паче те, которыхъ предки, или сами они из недръ благочестiя
коварно и насильственно изторгнуты, хотя малейшiя обиды или
оугнетенiя претерпели, въ чемъ по воли ЕЯ МОНАРШЕЙ
оустановленныя начальства имеютъ и иметь будут бденiе и ослобажаемымъ подадутъ всегда руку законныя помощи.
При толь бл[а]годетельномъ Помазанницы Б[о]жiей о православной ц[е]ркви промышленiи, когда гоненiе изчезло, и престали
обуреванiя, когда каждый наслаждается тишиною совести, и шествуетъ
безбоязненно путемъ истины, ведущимъ къ состоянiю бл[а]годати и
славы, предлежитъ неотрицаемый долгъ и мне, яко пастырю о спасенiи
ч[е]л[о]веческихъ душъ неутомимо пещись обязанному, обратить
вниманiе мое на пасству, Б[о]гомъ и Преемницею его власти мне
врученную.
Сего ради памятуя оученiе Сп[а]сителя мiра, данное его Аггламъ,
внимая наставленiямъ сихъ воли его исполнителей, взирая на
непорочность Грекороссiйскiя ц[е]ркви от самыхъ временъ Ii[су]са
Хр[ис]та оправданную оученiемъ и житiемъ с[вя]тыхъ оныя ц[е]ркви
О[те]цъ прославленныхъ чудесами, и съ бл[а]гоговенiемъ исполняя
повеленiя данныя намъ от МОНАРХИНИ нашей, приглашаемъ гласомъ
Ев[анге]льскимъ всехъ и каждаго: возникните чада ц[е]ркви! И взирая
на бл[а]голюбезное обращенiе толикаго множества собратiи вашей,
подражайте
достохвальному
примеру
ихъ.
МОНАРХИНЯ
Хр[ис]толюбивейшая отняла все затрудненiя свободному бл[а]гочестiя
исповеданiю препятствующыя: теките веселыми ногами во об´ятiя
матери своей восточной ц[е]ркви, обращенiе ваше исполнитъ радость
нашу. И тако достигнувъ съ нами въ соединенiе веры, едиными оустами
и с[е]р[д]цемъ прославите Б[о]га исполняющаго во бл[а]гихъ желанiя
ваши. аjчe года (1795), Маїа xа дня”.
24. См., напр.: Национальная библиотека Беларуси. Отдел рукописей, старопечатных и редких изданий, ед. хр. 091/4474, л. 129.
“Полученъ июня 30-го 1795-го года, Высокоблагородный и Высокопочтенный правящий, Губернскаго Магистрата прокурорскую должность, Казенныхъ Делъ господинъ Стряпчий.
330
Наместническое правленiе, копiею резолюцiи последовавшей во
ономъ сего июня 8-го дня дало мне знать, что вы въ въ следствiе имяннаго ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА Повеленiя, о
возстановленiи Православной восточной веры назначены въ Могилевской Уездъ, для исполненiя высочайшей ЕЯ монаршей воли,
присоединенiемъ отторгнутыхъ отъ оной насилiемъ и лестiю церквей въ
Униятскую религiю ко Грековосточному исповеданiю. Сiе высочайшее
соизволенiе, котораго выполненiе о искорененiи иноверныхъ и о
распространенiи Господствующей Православной веры, возложено на
рачительность и бденiе ваше. Должно утвердить васъ въ томъ, старательстве, посредствомъ котораго свершилсябъ благополучной успехъ
поручаемаго вамъ дела. Примеченная мною исправностьь ваша утверждаетъ меня что вы при сему случае стараться будете отличную оказать
ревность, и что сiе мненiе мое справедливо самымъ опытомъ утвердите.
При всемъ томъ, я со своей стороны рекомендую вашему высокоблагородию иметь впечатленное въ мысляхъ вашихъ сiе богоугодное высочайшее ЕЯ ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА повеленiе изыскивая
все способныя средствы кои бы во первыхъ отторгнутыхъ лестiю и
насилiем жителей обратить къ православной грековосточной церкви. А
во вторыхъ в случае препятствiя могли открыть техъ особъ, которыебъ
оболстя или принудя зделали ихъ ослушниками, И ежели таковые возмутители сыщутся, то въ такомъ случае подтверждаю вашему
высокоблагородiю строжайшимъ образомъ, неуважая ни на какiе лица
въ тоже время когда откроется ихъ возмущенiю народа покушенiе, доносить правленiю и мне, для преданiя преступниковъ Уголовному Суду
и о секвестированiя ихъ именiя.
вашего высокоблагородiя покорный слуга Меньшой Семенъ Герасимовъ”.
25. См., напр.: Национальная библиотека Беларуси. Отдел рукописей, старопечатных и редких изданий, ед. хр. 091/4474, л. 243–244.
“ВСЕПРЕСВЕТЛЕЙШЕМУ ДЕРЖАВНЕЙШЕМУ ВЕЛИКОМУ
ГОСУДАРЮ ИМПЕРАТОРУ И САМОДЕРЖЦУ ВСЕРОССИСКОМУ
От Синода и Сената всеподданейший докладъ. (На подлинномъ подписание ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА рукою тако БЫТЬ
ПОСЕМУ. Въ С. П. бурге Генваря 11го дня 1798 года).
ВАШЕ ИМПЕРАТОРСКОЕ ВЕЛИЧЕСТВО Высочайшимъ Указомъ, данным Сенату въ18й день Декабря прошлаго 1797 года, доставляя при ономъ въ копiи Указъ Синоду данный о разныхъ церьковныхъ
делахъ и прибавкахъ въ суммахъ отпускаемыхъ на Духовные чины, и
велеть соизволил по сношенiю съ Синодом зделать надлежащiе
разпоряженiя къ точному исполненiю отъ ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
предписанного.
331
В Имянномъ же ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА
Указе, данномъ Синоду тогоже 18го Декабря изображено между прочимъ 6и статьи въ отделенiяхъ 4мъ: въ приходахъ, где Священники и
церьковные служители состоятъ не на окладах, но содержанiе свое отъ
земли имъ отпределенной имеютъ, признаемъ за приличное, чтобъ таковая земля въ известномъ по пропорцiи количестве точно къ церькви
отделена и сей церковный уделъ общими трудами прихожанъ тоя
церькви обработанъ былъ, о чемъ подробнейшiя распоряженiя, Высочайше повелено Синоду обще съ первымъ Сената Департаментомъ зделать и ВАШЕМУ ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЕЛИЧЕСТВУ представить
немедленно. Въ 5мъ: Поелику въ Губернiяхъ недавно къ Имперiи
Всероссiйской присоединенныхъ отъ бывшей Польской Республики,
белое Священство еще вовся не устроено, для того и объ нихъ разсмотреть и определить, полагая по знатнейшимъ городамъ, где находятся
жители исповедующiе Веру Благочестивую Соборы или церькви сообразно Духовнымъ Штатамъ, а въ разсужденiи сельскихъ приходовъ, где
имеются прихожане Православные, сходственно съ предписаннымъ
выше въ сей статье.
А какъ изъ сего Высочайшаго ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО
ВЕЛИЧЕСТВА Указа явствуетъ, что воля ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА
есть 1е, чтобъ Священники и церьковные служители имели нужное и
пристойное содержанiе, и 2е, чтобъ землю имъ принадлежащую не они
сами, но прихожане для нихъ обрабатывали, то Синодъ обще съ Сенатом соображая сiе съ настоящимъ обстоятельствомъ до земель церьковныхъ и до священно и церьковно служителей относящимся, усматриваетъ 1е, что приходы въ разсужденiи количества прихожанъ между собою не равны. а потому буде обязанность сiю разположить такимъ образомъ, чтобы всякой приходъ исполнялъ оную для содержанiя своихъ
Священниковъ и церьковныхъ служителей, то поселяне малоприходныхъ церквей противу техъ, кои принадлежатъ къ великоприходнымъ,
будутъ излишне обложены; 2е, при многихъ церьквахъ имеются земли
принадлежащiя по писцовымъ книгамъ не въ равномъ количестве, и по
тому буде всю оную определить къ обрабатыванiю, то и тутъ прихожане
одни предъ другими излишне будутъ обложены; и 3е, хотя известно, что
во многихъ местахъ поселяне добровольно къ церькви и ея служителямъ
принадлежащую землю обрабатываютъ, но положенiе равномерное распространить вообще не удобно, въ соображенiи, что въ иныхъ местахъ
при произведенiи въ действо сего обрабатыванiя прихожанами церьковной земли, могутъ встретиться съ обоихъ сторонъ несогласiя какъ во
времяни, что лучшую рабочую пору прихожане будутъ иногда употреблять для своей пользы, а невыгодную оставлять для Священниковъ и
церьковныхъ служителей, такъ и въ рачительномъ обрабатыванiи ихъ
332
земель собственная польза конечно предпочитаема будетъ надобности и
выгодамъ Священниковъ и церьковныхъ служителей, а сiе откроетъ
путь къ непрестаннымъ жалобамъ, разбирательство которыхъ новымъ и
безконечнымъ будетъ для правительства затрудненiемъ ежели же постановить въ семъ случае къ принужденiю прихожанъ на обработыванiе
церьковныхъ земель строгiя меры, и определить для сего особыя дни,
особое время и особыя къ удабриванiю, распашке, засеву земли и къ
снятiю съ оной хлеба правила, то и сiе встретило бы свои затрудненiя; а
по тому Синодъ обще съ Сенатомъ мнениемъ своимъ полагаетъ: 1е.
Приходы въ разсужденiи исправленiя мирскихъ требъ, оставить въ непременной зависимости приходскихъ Священниковъ техъ церьквей, къ
которымъ оные прежде приписаны были, и по тому быть имъ по прежнему. 2е, Приемля во основанiе положенную въ Межевой Инструкции
пропорцiю земли, то есть пахотной по 30ти да сенныхъ покосовъ по 3
десятины, оставить церьковную, такъ однакожъ, что ежели бы въ сiю
тридцатитрех-десятинную пропорцiю земли въ каком-либо приходе не
доставало, то недостающаго числа не дополнять, а оставить въ настоящемъ количестве. 3е, Сiю землю по 33 десятины къ приходамъ отмежеванную считая навсегда церьковнымъ уделомъ, присоединить къ общему количеству земли прихожанамъ принадлежащей и предоставить
пользоваться сею землею имъ прихожанамъ, а Священникамъ и церьковнымъ служителямъ получать на содержанiе свое отъ прихожан натурою такое количестве хлеба как то: ржи, пшеницы, ячменя, гречи и овса,
словомъ где какой родится, также сена, соломы и гуменнаго корму, яко
необходимо для скотоводства нужныхъ, какое съ определяемыхъ къ
церьквамъ земель, то есть съ 30 десятинъ пахотной, разделенной на три
поля, и с 3хъ десятинъ сенокосной, по средней пропорции урожая собрать возможно. 4е, Поелику же случиться можетъ, что встретятся и
тутъ затрудненiя въ разсужденiи доброты хлеба и прочаго, то для
избежанiя таковыхъ затрудненiй Священникамъ и церьковнымъ служителямъ предоставить на волю условиться съ прихожанами, получать на
содержанiе свое отъ нихъ за то количество хлеба и прочаго, какое съ
церьковной змли собрать можно, деньгами по справочнымъ ценамъ. 5е,
Что касается до приличнаго содержанiя Священниковъ, то такъ же прихожане обязаны имъ давать нужное деньгами за требы установленное.
6е, Землю по писцовымъ дачамъ сверхъ 33хъ десятинъ церьквамъ принадлежащую, оставить за оными, но по елику Священники и церьковные служители такимъ образомъ будутъ обезпечены въ нужномъ и пристойномъ содержанiи, то земли излишнiя могутъ они отдавать въ наймы, а обрабатывать имъ самимъ оныя запретить, яко дело съ саномъ ихъ
не совместное. 7е, Усадьбы и огороды, такъ какъ оныя ныне при церьквахъ у Священниковъ и церьковныхъ служителей существуютъ, оста333
вить на прежнемъ основанiи, предоставляя имъ пользоваться выгонами
обще съ прихожанами по прежнему. 8е, Исполненiе всего вышеизясненнаго возложить на Начальниковъ Губернiй предоставляя имъ по
сношенiю съ Епархiальными Архiереями всехъ вообще поселянъ, во
вверенныхъ Начальству ихъ Губернiяхъ находящихся, къ исполненiю
сей обязанности уравнить такимъ образомъ, чтобы состоящiя при малоприходныхъ церьквахъ не были излишне обложены противу тех, кои
принадлежатъ къ великоприходнымъ, такъ что ежели бы случилось, что
при одномъ приходе 300, а при другомъ только 200 дворовъ то перваго
прихода 250ти дворамъ довольствовать своихъ Священниковъ и церьковнослужителей, а остальные 50 причислить к довольствованiю того
приходовъ коемъ только 200 дворовъ, подтвердя между прочимъ помянутымъ Начальникомъ Губернiи, дабы они посредствомъ Земской
Полицiи строгое имели наблюденiе, чтобы Священники и церьковные
служители определенное имъ содержанiе получали отъ прихожанъ
сполна и въ надлежащее время, и непременно вскоре по окончанiи жатвы. Относительно же въезда въ леса помещичьи или принадлежащiе
казеннымъ поселянамъ для рубки дровъ и леса на ихъ надобности,
положенiе изображенное въ Межевой инструкцiи остается въ силе. 9е,
Въ прочемъ обязанностью будетъ техъ поселянъ или помещиковъ, кои
впредь будутъ просить о построенiи вновь церьквей, довольствовать
Священниковъ и церьковныхъ служителей новопостроенныхъ церьквей
всемъ темъ что выше сего полагаеться. 10е, Сiи постановленiя распространить на все те сельскiя церькви, которыя не состоятъ на руге и при
которыхъ имеются прихожане, разумея тутъ и старообрядцевъ, и не исключая присоединенныхъ отъ бывшей Польской Республики обратившихся въ благочестiе.
ВСЕМИЛОСТИВЕЙШИЙ ГОСУДАРЬ! Синодъ обще съ Сенатомъ
представляя
сiе
положенiе
на
Высочайшее
ВАШЕГО
ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА благоразсмотренiе, всеподданейше испрашиваетъ Высочайшаго ВАШЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО
ВЕЛИЧЕСТВА Указа.
Подлинный подписали: Гаврiилъ Митрополитъ Новгородскiй.
Иннокентiй Архиепископъ Псковскiй. Ириней Архiепископъ Тверскiй.
Исидоръ
Протоiерей
Благовещенскiй.
Лукiанъ
Протоiерей
Преображенскiй. Князь Безбородко. Графъ Петръ Завадовскiй. Князь
Николай Юсуповъ. Графъ Николай Румянцовъ. Князъ Василiй Долгоруковъ. Федоръ Колокольцовъ. Скрепилъ Оберъ-Секретарь Петръ Титовъ”.
См. также: Там же. Л. 242.
334
26. Litak S. Stosunki kościelne na ziemiach litewsko-ruskich w latach
1772–1815 // Ziemie Północne Rzeczypospolitej Polsko-Litewskiej w dobie
rozbiorowej 1772–1815. Warszawa; Toruń, 1996. S. 68.
27. См., напр.: ПСЗ. Т. 19. № 14073.
28. О жизненности этих образований свидетельствуют довольно
многочисленные документы, в том числе различные отчеты виленской
епархии. См., напр.: Relationes status Dioecesium in Magno Ducatu Lituaniae. Romae, 1971. T. 1. Dioeceses Vilnensis et Samogitae.
29. См.: Национальный исторический архив Беларуси, ф. 1781.
30. См.: Relationes status Dioecesium in Magno Ducatu Lituaniae.
Romae, 1971. T. 1. P. 123–124, 143, 171 и др.
31. См., напр., многочисленные панегирики, посвященные “суфраганам Белой России”: Illustrissimo... Antonio Josepho Żołkowski episcopo
Alalejensi, suffraganeo Albae Russiae... Vilnae, 1745; Illustrissimo...
Giedrussiis Giedroyc, episcopo Uranopolitano, suffraganeo Albae Russiae...
Vilnae, 1764.
32. См., напр.: Illustrissimo... Stanislao Bohusz Siestrzencewicz
episcopo Albae Russiae... Vilnae, [1770-е гг.]
33. Один из таких указов от 9 января 1780 г., широко разошедшийся в виде печатной однолистки, мы публикуем с сохранением его основных текстовых особенностей:
“Как в Имперiи Нашей при свободномъ исповеданiи римскокатолическаго закона главное церковное начальство сего закона, по воле Нашей, вверено епископу Белорусскому Станиславу Сестренцевичу:
то дабы сiе соизволенiе наше везде въ точности исполняемо было, повелеваемъ со стороны нашихъ генералъ-губернаторовъ и прочихъ начальствъ наблюдать, во первыхъ: Чтобы отъ всехъ монастырей и церквей римскихъ, въ Россiи обретающихся, ему епископу должное
повиновенiе оказываемо было. А второе: Чтобъ никто изъ духовныхъ
римскихъ въ церковное служенiе, визитацiю, исправленiе и прочiя по
обрядамъ того закона потребы не дерзалъ вступаться, кроме техъ единственно, кои отъ помянутаго епископа, яко по воле Нашей учрежденнаго въ имперiи Нашей законнаго римскiя церкви пастыря, имеютъ на то
дозволенiе и благословенiе, и оное на письме предъявить: чего ради о
всякомъ изъ сихъ духовныхъ, когда кто изъ нихъ смертiю или инымъ
случаемъ выбудетъ изъ места своего, Белорусскаго епископа уведомлять. Если же таковые безъ ведома его въ духовныя римской церкви
дела и служенiя вмешивающiеся найдутся, таковыхъ отъ уезда къ уезду
и отъ губернiи къ другой препровождать къ границамъ для высылки вне
оныхъ, о чемъ и намъ донесть. Подтверждаемъ при томъ, чтобъ и въ
границы никто изъ духовенства сего допущаемъ не былъ инако, какъ
когда онъ представитъ свидетельство призыва, или дозволенiя епископа
335
Белорусскаго; а ежели которые изъ подобныхъ объявятъ, что къ нему
имеютъ нужду, оныхъ отсылать къ Белорусскому нашему генералъгубернатору; въ небытность же его къ правителю Могилевскаго наместничества. кои могутъ препровождать ихъ къ епископу.”
34. См., напр, сенатский указ от 22 августа 1783 г.:
“Правительcтвующий Сенат, слушавъ рапортъ Белорусскаго Генералъ-Губернатора, Сенатора и Кавалера Петра Богдановича Пассека,
коимъ въ следствiе указа изъ Сената, прописывая, какой порядокъ въ
вверенныхъ ему Губернiяхъ при вступленiи въ бракъ жениховъ Греческаго исповеданiя съ невестами Унiатской церкви, и какая близость
родства между ими въ таковомъ случае наблюдается, доноситъ, что какъ
Римское, такъ и Унiатское духовенство, при вступленiи въ бракъ жениховъ Грекороссiйской церкви съ невестами ихъ исповеданiя, не делаетъ
никакого сношенiя съ священниками оной церкви; прошлаго жъ 1782
года Октября 31 дня Святейшiй Правительствующiй Синодъ веденiемъ
Сенату сообщилъ, что Преосвященный Инокентiй, Архiепископ
Псковскiй доношенiемъ представлялъ, что Унiатскiе Священники, будучи оставлены въ разсужденiи поступленiя съ сочетающимися бракомъ
на томъ же основанiи, каковое постановлено въ трактате, заключенномъ
1768 года между Россiйскою Имперiею и речью Посполитою Польскою,
столь далеко вольность свою простирать начали, что невестъ Унiатской
веры венчаютъ съ женихами нашего Православнаго исповеданiя не
смотря на самое ближайшее между ими родство, въ противность и
нарушенiе Святыхъ Правилъ, как-то: двухъ братьевъ сочетаютъ бракомъ
съ родными сестрами, родныхъ отцовъ и сыновей съ матерьми и дочерьми; почему Святейшiй Синодъ, сообщая о семъ, проситъ о
предписанiи Римскому и Унiатскому духовенству, чтобъ оно таковыхъ
браковъ, въ которыя будутъ вступать нашего исповеданiя женихи съ
невестами Римской религiи, безъ надлежащаго о свободности ихъ къ
браку осведомленiя, сами собою не венчали, а имели о томъ сношенiе съ
Священниками Грекороссiйской церкви, у которыхъ въ приходе женихъ
жительство имеетъ. Приказали: хотя въ трактате, заключенномъ въ 1768
году между Россiйскою Имперiею и речью Посполитою Польскою артикула 2 въ §10 и постановлено, бракосочетанiе между людьми разной
веры, то есть Католицкой, Римской, Греческой, Неунитской и Евангелической обоего исповеданiя, не имеютъ быть ни отъ кого запрещаемы
и препятствуемы; но однако же содержанiе и смыслъ сего постановленiя
не распространяется такъ далеко, чтобъ сопрягающiяся лица
Грекороссiйскаго исповеданiя могли съ иноверными вступать въ браки
безъ всякаго разбора такой близости родства, въ которой по правиламъ
Святыхъ Отцовъ, Православною Греческою церковiю принятымъ,
бракосочетанiе возбраняется; почему само по себе уже разумеется, что
336
хотя бракосочетанiе по силе вышепрописаннаго заключеннаго договора
съ иноверными и не возбраняются, однако же бракосочетающiеся лица
Грекороссiйскаго исповеданiя, при вступленiи въ бракъ съ иноверными,
относительно до близости степеней родства, должны наблюдать Правила веры, ими исповедываемой; ибо, какъ законами строго запрещено
подданнымъ Россiйскимъ Грекороссiйскаго исповеданiя переходить въ
другую веру, то равно запрещается и преступать принятыя
Грекороссiйскою церковiю Правила: чего для и предписать Белорусскому Г. Генерал-Губернатору, дабы онъ, снесясь съ Белорусскимъ
Римскiя
церкви
Архiепископомъ
Сестренцевичемъ,
сделалъ
распоряженiе, дабы Римское и Унiатское духовенство такихъ браковъ,
въ которые будутъ вступать женихи Грекороссiйскаго исповеданiя съ
невестами Римской и Унiатской религiи, кои по содержанiю трактата
венчаться должны Священникомъ той веры, въ которой будетъ состоять
невеста, безъ надлежащаго о свободности ихъ къ браку отъ Россiйскаго
духовенства, у которыхъ въ приходе женихъ будетъ, осведомленiя сами
собою не венчали; о чемъ дать знать изъ Сената и Белорусскому Римскому Архiепископу Сестренцевичу, а Святейшему Синоду сообщить
веденiемъ съ темъ, чтобы оный благоволилъ, кому надлежитъ, по ведомству своему сделать предписанiе, дабы Россiйское духовенство, въ
случае доходящихъ до нихъ требованiй отъ иновернаго духовенства,
объ уведомленiи онаго относительно близости родства въ браки вступающихъ, справливаяся о томъ въ своихъ приходахъ, немедленно давали требуемыя известiя безъ всякаго медленiя и проволочки”.
35. В Российском государственном историческом архиве в СанктПетербурге сберегается довольно обширный фонд канцелярии
С. Богуш-Сестренцевича, относящийся к 1797–1826 гг. (см.: ф. 821,
оп. 144), где есть ряд важнейших документов для изучения распространения термина “белорусский” в сфере деятельности католической, униатской и православной церквей, а также на европейском пространстве в
целом.
36. См.: Siestrzeńcewicz-Bohusz S. O Rossyj Zachodniey. W
Мohilewie nad Dnieprem, 1793.
37. Вот как сам автор определяет замысел этой книги (см.:
Указ. cоч. С. 5):
“Zamiar dzieła. Jarmo Tatarskie które domowe rozterki książat włożyly
na Ruś, dało siłę sąsiadom do zajęcia jey granic, i czas do przyswojenia, tak,
że obowiązywali nawet przysięgą Królow swoich, do powtórnego
zawojowywania od zyskanych pozniey przez Rossianow własnych swoich
Krajow i do utrzymywania się przy przyjętym raz onych tytule.
Móy zamiar jest pokazać że cała zachodnia Ruś od samego
ufundowania Państwa jey, była pod jey książąt panowaniem”.
337
38. См., напр.: Ustawy Katarzyny II... Mohilew, 1777 и др.
39. См., напр.: Czajkowski F. J. z Załuskich Ogińskiej ... na dowód
wdzięczności imieniem całego zakonu francyskańskiego prowincji
Litewskiej, Białoruskiej y Żmudzkiej... Wilno, 1772 и др.
40. См., напр.: Do Nayjaśnieyszej Katarzyny II Imperatorowej od xx.
karmelitów prowincyi Białoruskiey oda. Wilno, 1780 и др.
41. См., напр.: Lenartowicz K. Urządzienie Komitetu szlachetnej
młodzi przy szkole wyższej Połockiej xx. pijarów na Białej Rusi. Połock,
1812 и др.
42. См., напр.: Olechnowicz A. Diarium Franciscanum... Lithuania et
Albae Russiae... Vilnae, 1737 и др.
43. См., напр.: Wiechert H. Kazania we dwóch naypomyślinieyszych
dla kraju Białoruskiego okolicznościach miane: ... za nowo ufundowane
biskupstwa Białoruskiego... Połock, 1789.
44. См., напр.: Archivum Romanorum Societatis Jesu. Russ. fasc.IV.
Catalogus primus provinciae Alba Russia.
45. Подробнее см., напр.: Les Jésuites de Russie 1772–1785... Récit
d’un jésuite de la Russie Blanche. Paris, 1876.
46. См., напр.: Российский государственный исторический архив в
Санкт-Петербурге, ф. 822, оп. 12, ед. хр. 2638, л. 1:
“... w roku 1773, gdy Białoruś do Państwa Rosyjskiego przyłączona
zostałą...”.
47. См., напр., любопытнейший в данной связи документ, находящийся в Национальном историческом архиве Беларуси, ф. 3245, оп. 1,
ед. хр. 1а, л. 1об.:
«...архіепіскоп Сестренцевич дает мне знать при веденіи
Россійскаго счисленія в Белоруской Епархіи имел он от варшавского
нунціуса посланіе следующего содержанія: “... дабы белорускіе
католики при употребленіи григоріевскаго календаря осталісь... марта
1го Дня 1796го года”».
48. См., напр.: Stebelski I. Dwa wielkie światła na horyzoncie
połockim... Wilno, 1783. T. 2. Chronologia... w Wielkim Księstwie
Litewskim a mianowicie na Białej Rusi w Połocku dziejów...
49. См., напр.: Obywatel białoruski... S. l., 1788.
50. См.: Национальный исторический архив Беларуси, ф. 3245.
51. См.: Национальный исторический архив Беларуси, ф. 3421.
52. См., напр.: Национальная библиотека Беларуси. Отдел рукописей, старопечатных и редких изданий, ед. хр. 091/4474, д. 124–124об.:
“Полученъ июня 30-го 1795-го года, Указъ Ея Императорскаго Величества Самодержицы Всероссiйской изъ могилевскаго Наместническаго правления Губернскаго магистрата Казенных делъ Стряпчему
Господину Козловскаму всемъ правленiи порапорту вашему Коимъ во338
исполнение Указа Сего Правления поприбытiи вашемъ обще скомандированным со стороны Духовной протоиереем Богуславскимъ Могилевскаго уезда, въ село Требухи, опубликовано Его Преосвященства могилевскаго и полоцкаго Епископа Афанасiя касательно присоединенiя
Унитовъ къ православной греческой вере Грамоты жителямъ селениевъ
Требуховъ, Купчиль, Павловки, Колтьейщае, Башликовъ, иречекъ составляющихъ приходъ требуховской униатской церкви 369-и мужскае и
370-и женскае пола душъ, кои по выслушанiи техъ грамотъ объявяе
усердное желание обратится изъ унiи въ православное греческую веру,
утверде сие подпискою вручили Ему оную, которуе представляе притом
доноситъ, что онъ поиспоненiи Сего возвратився вмогилевъ, находится
ныне больнымъ, Сияжъ Коммисия требуетъ скораго успеха то и проситъ
за слабостiе здоровья отъ продолжения по другимъ местамъ оной
Коммисiи удалить, посыланныежь отъ Его превосходительства Господина правителя наместничества и Кавалера Господа могилевский
городничiй и Докторъ Гезекъ объевили, что вы действительно больны
сего июня 26 дня определено, послучае слабости здоровья вашего командировать для исправленiя таковой Комисией в... места Могилевскаго
уезда, могилевской Уголовной палаты Г-на ассесора Гловацкаго, которому и велеть принявъ от васъ данные вам предписан и прочее, что
только досей Коммисии следуетъ отъ правится тотъ часъ въисполненiе
ему порученного сходно темъ предписаниемъ очемъ Уголовной палате
сообщенiемъ Духовной Консисторiи премемориею авамъ Списъ указать
дать дается знать Июня 29 Дня 1795 года. Степан Цехаловский”.
53. См., напр.: Центральный государственный исторический архив
Украины во Львове, ф. 684, ед. хр. 3280, л. 1–2.
54. См., напр.: Catharinae II Augustissimae... Basiliani... Imperio intra
Album Russiam sobdite. Vilnae, 1778.
55. См., напр.: Cum Magni Rossiae principes et patentissimi Imperii
Rutheni Haeredes domini et duces... Paulus et Marie Polociam anspicato adventissent monastica Basiliani instituti intra Albam Rossiam, familia subiectionis cultus et gandii causa cecinit. S. l., 1781.
56. См., напр.: Акты, издаваемые Виленской Археографической
комиссиею. Вильно, 1889. Т. XIV. С. 562–567 и др.
57. См., напр.: Национальная библиотека Беларуси. Отдел рукописей, старопечатных и редких изданий, ед. хр. 091/4474, л. 267-268об.:
“УКАЗЪ
ЕГО
ИМПЕРАТОРСКАГО
ВЕЛИЧЕСТВА
САМОДЕРЖЦА ВСЕРОССIЙСКАГО, изъ Белорусскаго Губернскаго
Правленiя.
Въ Указе Правительствующаго Сената, отъ 11го минувшаго Генваря написано, что по Указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА,
Правительствующiй Сенатъ, слушавъ Рапортъ сего Правленiя, съ
339
испрошенiемъ Указа о порядке, обряде и языке въ производстве делъ, въ
Поветовыхъ Земскихъ судахъ, о пошлинахъ судопроизводныхъ; а равно
и о томъ, какiя дела въ оныхъ судахъ вступать должны; при чемъ предложены были препровожденныя въ копiяхъ при Ордере Господина Действительнаго Тайнаго Советника, Генералъ Прокурора, Государственнаго Ассигнационнаго Банка Главнаго Директора и Кавалера, Князя Алексея Борисовича Куракина, къ правящему должность въ 3 Сената Департаменте, Оберъ-Прокурора; Господину Статскому Советнику
Дмитрiеву, для исходатайствованiя резолюции, представленiе Белорусскаго Губернскаго Прокурора Распопова, и отношенiе къ нему тамошняго Главнаго Суда 2го Департамента; изъ коихъ въ рапорте Белорусское Губернское Правленiе пишетъ, что Мстиславскiй, Рогачевскiй и
Велижскiй Поветовые Земскiе суды, рапортами въ сiе Правленiе представляли. 1е. Что какъ Имяннымъ Указомъ Декабря 12 дня 1796 года,
Белорусская Губернiя оставлена на особенномъ по правамъ и
привилегiямъ основанiи; а по праву статута, оные суды необязаны посылать начальству ведомостей о делахъ, ни вести журналовъ и докладныхъ реэстровъ, ниже иметь входящiе и исходящiе книги, на что и неположено никакихъ доходовъ на канцелярскихъ служителей; да и въ
решенiе делъ, входить оные должны по приносимымъ только жалобамъ;
то и просилъ Мстиславскiй Поветовый Судъ, уволить оный отъ
сочиненiя о делахъ ведомостей. 2е. Что Рогачевскiй и Велижскiй Поветовые суды, къ производству делъ бывшаго уезднаго суда приступить
не могутъ находя въ недоуменiи Во первыхъ. Все ли те дела, кои должны быть въ Гродскомъ и Ассесорскомъ судахъ; а также и вексельные
принадлежать будутъ къ Поветовому суду, и на какомъ дiалекте и правахъ производства оныхъ узаконено быть имеетъ? Во вторыхъ. пошлины съ челобитчиковыхъ делъ, могутъ ли быть взыскиваемы сверьхъ установленныхъ по статутовому праву, доходовъ предоставленныхъ по
новому штату на содержанiе присудствующихъ, и должна ли употребляться гербовая бумага сверьхъ дохода положеннаго съ бумагижъ на
писаря и на Нотарiя? Въ третьихъ. дозволено ли будетъ содержать Канцелярскихъ служителей для веденiя канцелярскаго порядка и производства интересныхъ делъ, а также Вахмистра и сторожа, и на какомъ коште? По симъ представленiямъ, а равно и по рапорту Мстиславскаго Городничаго Треера, что Мстиславскiй уездный судъ, неприступаетъ къ
решенiю уголовныхъ делъ; Правленiе зделало Поветовымъ судамъ
предписанiе: 1е. Что Поветовые суды какъ одни места установленныя
по новому Белорусской Губернiи штату для нижней инстанцiи, должны
производить все Гражданскiя и Уголовныя вступившiя изъ преждебывшихъ уездныхъ судовъ, Дворянскихъ опекъ и Нижнихъ расправъ не решенныя дела, которыя по роду своему вступать будутъ на ревизiю и на
340
аппеляцiю въ Главный Судъ. 2е. Что платежъ за гербовую бумагу,
взысканiе пошлинъ, сочиненiе журналовъ, докладныхъ реэстровъ, входящихъ и исходящихъ книгъ должно производимо быть въ Поветовыхъ
судахъ по общему узаконенному порядку. Въ отношенiи же Главнаго
Суда 2го Департамента. къ тамошнему Губернскому Прокурору Распопову, изчисляются неудобства производить въ ономъ Гражданскiя дела
по Россiйскимъ обрядамъ. 1е. Въ сочиненiи экстактовъ, каковыхъ по
обряду Польскому небыло. 2е. Малое число положенныхъ для сего тамошнимъ Губернскимъ Правленiямъ канцелярскихъ служителей, которое могло бы замениться по прежнему обряду молодыми Дворянами
учащимися при адвокатахъ судопроизводству. 3е. Вызовъ тяжущихся
сторонъ къ рукоприкладству подъ экстрактами и къ слушанiю решенiй
отъемлющiй много времяни; а наконецъ 4е. и въ томъ, что въ
Россiйскихъ обрядахъ точнаго постановленiя нетъ какъ поступать съ
акцессорiальными делами, по коимъ решительнаго определенiя еще
нетъ, а исправляются токмо злоупотребленiя нижняго присудственнаго
места. Въ представленiи же своемъ Губернскiй Прокуроръ Распоповъ
испрашиваетъ: какъ поступать въ объявленiи неудовольствiя на
решанiя? естьли дозволено будетъ производить дела въ Главномъ Суде
по Польскому обряду; ибо по оному истецъ въ верхнемъ месте делаетъ
позывъ противной стороне; и решенiе нижняго места разсматривается
по представленной отъ него копiи съ определенiя; а притомъ при
исполненiи обвинительныхъ или контумацiонныхъ, за неявку въ судъ
декретовъ, противная сторона имела право до двухъ таковыхъ декретовъ недопустить къ исполненiю, что несообразно съ законами по
Россiйскому обряду да и съ предписанiемъ Городской и Земской
Полицiи. ПРИКАЗАЛИ: какъ определенiемъ Правительствующаго Сената Августа 27 дня на подобныя представленiя от управляющаго Минскою, Волынскою и Подольскою Губернiями, Генерала отъ Инфантерiи
Беклешова, учинено постановленiе, которое должно быть распространено и на Белорусскую Губернiю, яко пользующуюся по силе Имяннаго
Высочайшаго ЕГО ИМПЕРАТОРСКАГО ВЕЛИЧЕСТВА Указа 1796
года Декабря 12 дня, одинакими съ теми Губернiями правами и
узаконенiями; онымъ же постановленiемъ большая часть значущихся въ
сихъ представленiяхъ пунктовъ уже разрешена; то для единообразнаго
наблюденiя порядка и въ Белорусской Губернiи, списавъ копiи съ посланныхъ къ Господину Генералу отъ Инфантерiи Беклешову Указовъ,
препроводить при Указахъ же къ Белорусскому Губернатору, Тайному
Советнику и Кавалеру Жигулину, въ Белорусское Губернское Правленiе
и въ тамошнiй Главный Судъ; чтожъ касается до техъ пунктовъ, кои въ
рапортахъ, Господина Генерала отъ Инфантерiи Беклешова включены
не были; а ныне въ сихъ по Белорусской Губернiи представленiяхъ ока341
зались еще не разрешеными, как-то: 1е о томъ, что вексельные дела,
должны ли вступать въ Поветовыя суды, и какъ онымъ производства
узаконено быть имеетъ? 2е. Пошлины съ челобитчиковыхъ делъ, могутъ
ли быть собираемы сверьхъ установленныхъ по статутовому праву доходовъ предоставленныхъ по новому штату, на содержанiе присудствующихъ, и должна ли употребляться гербовая бумага сверьхъ дохода
положеннаго въ бумагахъ на писаря и Нотарiя? 3е. Дозволено ли будетъ
содержать канцелярскихъ служителей для веденiя канцелярскаго порядка и производства интересныхъ делъ, а также вахмистра , сторожа и на
какомъ коште? 4е. О вызове въ Главномъ Суде тяжущихся сторонъ къ
рукоприкладству подъ экстактами и къ выслушиванiю самыхъ решенiй
отъемлющiй много времяни. 5е. О маломъ числе канцелярскихъ служителей, положенныхъ въ ономъ суде определенiемъ Белорусскаго Губернскаго Правленiя, и 6е. О недостатке въ Россiйскомъ обряде точной
формы, какъ поступать съ акцессорiальными делами, по которымъ токмо злоупотребленiя нижняго присудственнаго места исправляются, и на
кои аппелляцiи отъ тяжущихся не приемлются, то по симъ пунктамъ
постановить следующее: По перьвому: вексельнымъ деламъ такъ какъ и
всемъ принадлежавшимъ прежде до уездныхъ судовъ, следуетъ вступать въ Поветовые Земскiе суды и въ решенiи оныхъ поступать по вексельному праву, поелику таковаго рода обязательства на томъ праве все
свое имеютъ основаниiе. По второму: о собиранiи пошлинъ съ челобитчиковыхъ делъ сверьхъ установленныхъ по статуту и о употребленiи
гербовой бумаги, равно какъ о коште на содержанiе канцелярских служителей въ Поветовыхъ судахъ, для делъ интересныхъ предоставить по
принадлежности сужденiю и разрешенiю 1го Сената Департамента, и
для того съ прописанiемъ относящихся до сего въ представленiи Белорусскаго Губернскаго Правленiя пунктовъ, сообщить въ оный Департаментъ известiе. По третьему: касательно вызова въ Главный Судъ тяжущихся сторонъ къ рукоприкладству подъ экстакты и объявленiя судовъ решенiй, поелику определенiемъ Правительствующаго Сената,
Декабря 2 дня, по Кiевской Губернiи долженстующей быть также на
одномъ съ Белорусскою Губернiею основанiи постановлено въ пунктахъ: въ 1мъ по вступившимъ въ Главный Судъ деламъ, въ вызове тяжущихся сторонъ къ рукоприкладству подъ экстрактомъ и выслушанiи
решенiй, поступать по Имяннымъ 1764, Маiя 20, 1797, Августа 17 чиселъ Указамъ. Въ 2мъ въ объявленiи судоваго решенiя тяжущимся сторонамъ и въ допущенiи ихъ къ подписке на оныя неудовольствiя, поступать по силе статутоваго права, а въ платеже за аппелляцiонную жалобу
въ Главный Судъ, и въ исполненiи по приговорамъ за неподачу
аппелляцiи въ узаконенный срокъ, держаться правилъ предписанныхъ
Имяннымъ 1762, Іюля 30, 1794, Іюня 23 и 1797 годовъ, Февраля 7 чи342
селъ. То и по Белорусскимъ Судамъ отъ ныне поступать по сему же
постановленiю. По четвертому: какъ неможно уважить представленiя
онаго Главнаго Суда касательно малаго канцелярскихъ служителей числа, положеннаго Белорусскимъ Губернскимъ Правленiемъ, коему по
новому штату предоставлено о семъ разсмотренiе, отъ чего происходятъ
неудобства въ поспешномъ сочиненiи экстрактовъ и другихъ по деламъ
производствъ; почему оному Правленiю зделать предписанiе, дабы оно
вникнувъ въ сiе осбстоятельство зделало немедленно нужное въ томъ
пособiе, и что будетъ учинено донесло бы Сенату. И наконецъ по пятому: что принадлежитъ до акцессорiальныхъ или справочныхъ решенiй,
о исправленiи безпорядковъ нижныхъ присудственныхъ местъ; то въ
неприятiи на оныя аппелляцiи поступать Главнымъ судамъ точно по
Польскимъ правамъ, которыя сходствуютъ и съ учиненнымъ въ Правительствующемъ Сенате положенiемъ, 1793 года Февраля 21 дня, по Ревельской Губернiи учиненнымъ, однакожъ съ темъ, чтобы для
отвращенiя всякихъ злоупотребленiй невозбранять тяжущимся въ случае напрасной проволоки дела, приносить жалобы въ узаконенномъ
месте. О чемъ для сообразнаго поступанiя по симъ пунктамъ дано знать
таковымижъ Указами, Господину Генералу отъ Инфантерiи Беклешову
и Губернскимъ Правленiямъ Минскому, Волынскому, Подольскому и
Кiевскому. Означенныяжъ копiи съ Указовъ прилагаются при семъ.
ОПРЕДЕЛЕНО: съ прописанiемъ онаго Указа и съ копiями приложенныхъ таковыхъ же для точнаго по онымъ исполненiя въ здешнiя Казенную Палату и Приказъ Общественнаго Призренiя мсообщить, а въ Поветовыя, Подкоморскiя и Нижнiя Земскiя суды, также Городовымъ Магистратамъ, обще съ Городскими думами, Господамъ Комендантамъ,
Городничимъ и Еврейскому Губернскому Кагалу послать Указы. Февраля дня 1798 года”.
343
Pidłypczak-Majerowicz M. (Wrocław)
ROLA BADAŃ PROWENIENCYJNYCH DLA POZNANIA
DZIEJÓW BIBLIOTEK
Dzieła opatrzone znakami własnościowymi mówią nam o
właścicielu, nabywcy, ofiarodawcy, czytelniku, instytucji, bibliotece,
także o społeczeństwie i kraju, w którym dzieła są gromadzone i
użytkowane. Wskazują różnorodność czasów, obyczajów, stosunków
między ludźmi, twórczości i dzieł tworzonych. Ujawniają szczególną
historię książek i ludzi kilku pokoleń, dzieje pisarzy, uczonych,
polityków, żołnierzy, spiskowców, również innych grup społecznych,
jak zakonów, klasztorów, zakonników1.
W europejskich badaniach dziejów książki minionego XX w.
zaznaczyły się wyraźnie dwa nurty: 1) rejestrowanie dawnej produkcji
wydawniczej i opracowanie głównych zrębów narodowych
bibliografii retrospektywnych, oraz 2) badania procesów
rozpowszechniania i użytkowania książki. Najwięcej w zakresie nurtu
pierwszego osiągnęły takie kraje jak Francja, Niemcy, Wielka
Brytania, także Austria i Włochy, kontynuując badania rozpoczęte
jeszcze przy końcu XVIII wieku i w XIX stuleciu. Nurt drugi zyskał
zwolenników w badaniach dziejów książki na przełomie XIX i XX w.,
ale dwie wojny światowe wyhamowały prace badawcze. Kraje
Europy Zachodniej nie poniosły jednak tak wielkich strat w dobrach
kultury jak kraje Europy Środkowej i Wschodniej. Te, w drugiej
połowie XX w. musiały włożyć wielki wysiłek nie tylko w scalanie
rozproszonych zbiorów archiwalnych, bibliotecznych i muzealnych,
również w przejmowanie pozostawionych zbiorów obcych, jak np. w
Polsce zbiorów niemieckich. Podobny casus dotknął także obecne
kraje Europy Wschodniej, które przejęły mienie pozostawione przez
Polaków z dawnych ziem wschodnich Rzeczypospolitej, teraz
znajdujących się w granicach Litwy, Rosji, Białorusi i Ukrainy.
Biblioteki wymienionych krajów, bo przy nich pozostaniemy w
niniejszym opracowaniu, do działań bibliograficznych przystąpiły na
1
Rękopiśmienne dedykacje autorskie w księgozbiorach Ossolineum /
Zebr. i oprac. J. Długosz; O dedykacji napisał J. Trzynadlowski. Wrocław,
1967. S. 7–12.
344
szerszą skalę od połowy XX w., skupiając się przede wszystkim na
rejestracji swojego bogatego dorobku piśmiennictwa drukowanego
alfabetem cyrylickim. Zgromadzona literatura zagraniczna drukowana
łacińską czcionką, zwłaszcza ta dawna, ciągle czekała na
opracowanie, które mieści się w drugim nurcie badań nad dziejami
książki, obejmujących historię bibliotek, księgarstwa i czytelnictwa.
Lata sześćdziesiąte, siedemdziesiąte i późniejsze ubiegłego wieku
zaowocowały jednak w krajach posługujących się cyrylicą
drukowanymi opracowaniami ujawniającymi zbiory dawnej książki
łacińskiej i cyrylickiej, choć w większości tych publikacji brakowało,
zapewne z przyczyn politycznych, danych proweniencyjnych, także
indeksów do nich, co podobnie jak w opracowaniach na Zachodzie
Europy, czyniło je mało użytecznymi. Wyłomem były tu katalogi i
opracowania litewskich bibliotekarzy, później również ukraińskich2.
Badania proweniencyjne prowadzone przez badaczy i
bibliotekarzy angielskich zwieńczyło wydane w 1994 r. dzieło
Dawida Pearsona Provenans Research in Book History3. Poprzedziło
je, odległe już nieco w czasie, ale fundamentalne do dziś francuskie
opracowanie L. Febvre a i J.H. Martina: L apparation du livre
wskazujące nowe kierunki badań nad książką, tj. nad jej odbiorem w
społeczeństwie4. Podręcznik D. Pearsona podzielony na 8 rozdziałów
zawiera istotne dla opracowujących zbiory specjalne wskazówki
bibliograficzne, terminologiczne, historyczne i przede wszystkim
bardzo ważne praktyczne. I choć podręcznik odnosi się do zbiorów
angielskich, jest użyteczny dla innych bibliotek także dlatego, że
D. Pearson sygnalizuje w nim nie tylko ważność badań
proweniencyjnych, również konieczność wydania międzynarodowego
przewodnika po piśmiennictwie pomocnym badaczom proweniencji,
co mogłoby wedle jego zamysłu, być też międzynarodowym
przedsięwzięciem. W praktycznej części podręcznika omówione
zostały zapiski rękopiśmienne, ekslibrisy i pieczątki, znaki
2
Ukazały się drukiem m.in.: Feigelmanas N. Lietuvos inkunabulas.
Vilnius, 1975; Каталог палеотипов из фондов Львовской научной библиотеки им. В. Стефаника АН УССР. Киев, 1986.
3
Pearson D. Provenans Research in Book History: A Handbook. London, 1994.
4
Febvre L., Martin J.H. L’apparation du livre. Paris, 1958.
345
własnościowe na oprawach, następnie katalogi aukcyjne, katalogi i
spisy bibliotek prywatnych, w których podkreślona jest wartość
zapisów testamentowych i inwentarzy sporządzanych po śmierci
właścicieli. W końcowym rozdziale VIII autor zwraca uwagę na
podstawową literaturę z zakresu heraldyki, paleografii, biografistyki,
również historii bibliotek. D. Pearson kieruje swój podręcznik do
angielskich badaczy pracujących na księgozbiorach gromadzonych w
długim czasie, niejednokrotnie przez pokolenia, i co ważne, nie
rozpraszanych w dramatycznych okolicznościach.
Bibliologiczna literatura polska nie doczekała się do dziś
kontynuacji prac badaczy tej miary co Kazimierz Piekarski, Rudolf
Kotula, Bronisław Kocowski, Maria Sipayłło5. Prace wspomnianych
autorów uzupełniają publikacje Franciszka Jaworskiego, Józefa
Długosza, Leonarda Jarzębowskiego, Barbary Bieńkowskiej, Józefa
A. Kosińskiego, Józefa Szczepańca i Marii Kocójowej dotykające
różnych teoretycznych i praktycznych zagadnień badania znaków
własnościowych6. Pośrednio problemy te zawarte są też w pracach
Edwarda Różyckiego, Józefa Wojakowskiego, Jana Rogali, Jana
Pirożyńskiego, także w materiałach wydanych w Symposia
Bibliologica7. W połowie lat sześćdziesiątych minionego wieku
5
Piekarski K. O zadania i metody badań proweniencyjnych. Kraków,
1929; Kotula R. Właściciele rękopisów i starodruków zbiorów
wielkopolskich
Z. Czarneckiego
mieszczących
się
obecnie
w
“Baworovianum” we Lwowie. Lwów, 1929; Kocowski B. Zadania i metody
badań proweniencyjnych w zakresie starych druków. Warszawa, 1951;
Sipayłło M. O metodzie badań proweniencyjnych starych druków // Z badań
nad polskimi księgozbiorami historycznymi. Warszawa, 1975. S. 9–30.
6
Jaworski F. Lwowskie znaki biblioteczne. Lwów, 1907;
Jarzębowski L. O potrzebie i metodach badań proweniencyjnych // Studia o
działalności i zbiorach Biblioteki Uniwersytetu im. M. Kopernika w Toruniu.
Toruń, 1982. Cz. 2. S. 101–118; Długosz J, op.cit.; Bieńkowska B. Wstęp //
Z badań nad polskimi księgozbiorami historycznymi. Warszawa, 1975;
Kosiński J.A., Szczepaniec J. Rękopiśmienne dedykacje autorskie XVI–
XVIII w. w zbiorze starych druków Biblioteki Ossolineum // Ze Skarbca
Kultury. 1964. Z. 16. S. 187–213; Kocójowa M. Potrzeby i oczekiwania w
zakresie badań proweniencyjnych // Z badań nad polskimi księgozbiorami
historycznymi. Warszawa, 1993. Z. spec. S. 329–335.
7
Różycki E. W sprawie opracowań księgozbiorów mieszczańskich
dawnej Polski: Uwagi metodologiczne na marginesie badań nad kolekcjami
346
J.A. Kosiński, ówczesny pracownik w dziale starych druków Zakładu
Narodowego im Ossolińskich we Wrocławiu, przygotował
Propozycje do instrukcji kartoteki proweniencji starych druków8.
Instrukcja nie ukazała się drukiem do tej pory, nawet w ossolińskim
wydawnictwie Ze Skarbca Kultury. Treść instrukcji zbieżna jest z
późniejszym tekstem M.Sipayłło, choć autorzy pracowali absolutnie
niezależnie, a podstawą ich opracowań były doświadczenia zdobyte na
zbiorach starych druków w Bibliotekach Ossolińskiej we Wrocławiu i
Uniwersyteckiej w Warszawie9. Oba opracowania przydatne są wielce
ze względu na bardzo rzetelnie przygotowane wskazówki praktyczne i
można tylko wyrazić zdziwienie, że nie są wykorzystywane w pełni
do opracowywania proweniencji zbiorów.
Badania dziejów bibliotek funkcjonujących na dawnych ziemiach
Rzeczypospolitej należałoby podzielić na dwa etapy. Pierwszy winien
objąć długi okres od początku istnienia bibliotek do drugiej wojny
światowej, następny natomiast drugą połowę XX w. do
lwowskimi // Studia Bibliologiczne. Katowice, 1987. T. 10 / Red. I. Socha.
S. 136–147; Tenże: Stan i zadania badań nad dziejami książki ormiańskiej
okresu staropolskiego (XVI–XVII w.) // Roczn. Bibl. 1978. R. 22. Z. 1–2.
S. 1–10; Tenże. Z dziejów książki we Lwowie w XVII wieku: Studia nad
introligatorstwem i handlem książką. Katowice, 1991; Wojakowski J. O
korzyściach naukowych pełnego katalogowania starych druków // Z badań
nad polskimi księgozbiorami historycznymi. Warszawa, 1985. S. 61–72:
Tenże: Księgozbiory prywatne członków Komisji Edukacji Narodowej //
Historyczne księgozbiory warszawskie. Warszawa, 1996. T. 2. S. 24–34;
Tenże: W sprawie edycji źródeł do historii książki polskiej: [Głos] // Z badań
nad polskimi księgozbiorami historycznymi. Warszawa, 1985. [T. 7]. S. 61–
65; Rogala J. Nowe badania uczonych litewskich dotyczące dziejów
księgozbiorów na Wileńszczyźnie i Białorusi // Z badań nad polskimi
księgozbiorami historycznymi. Warszawa, 1991. [T. 11]. S. 235–256;
Pirożyński J. Nowe kierunki w zagranicznych badaniach nad nową książką //
Historica. Kraków, 1996 (druk 1997). T. 26. S. 71–87; Symposia
Bibliologica: Dokumentacja księgozbiorów historycznych, współpraca
krajowa i zagraniczna. Skutki II wojny światowej dla bibliotek polskich /
Red. A. Mężyński. Warszawa, 1995.
8
Kosiński J.A. Propozycje do instrukcji kartoteki proweniencyjnej
starych druków. Wrocław, 1963. Mps autora.
9
Sipayłło M., op.cit.; Taż: Fata libellorum // Rocznik Bibl. Nar. 1968.
T. 4. S. 253–264.
347
współczesności. W pierwszym okresie charakteryzującym się
różnorodnością i wielorakością zjawisk i wydarzeń politycznych,
gospodarczych, społecznych i kulturalnych badania dziejów bibliotek,
także na dawnych wschodnich ziemiach Rzeczypospolitej, muszą z
konieczności historycznej skupić się na zjawisku permanentnego
gromadzenia i rozpraszania księgozbiorów. Ze zjawiskiem tym
związane są najbardziej badania proweniencyjne pozwalające śledzić
wędrówkę księgozbiorów fragmentarycznych, rzadko całych, oraz
pojedynczych książek. W zasadzie badania proweniencyjne przydatne
są do śledzenia nie tylko dziejów i losów bibliotek, zapisy
proweniencyjne, ujawniane zwłaszcza na zbiorach rękopisów i starych
druków wydanych do końca XVIII w., dokumentują także wszystkie
procesy bibliotekarskie poczynając od gromadzenia przez opracowanie,
przechowywanie i udostępnianie.
Dla gromadzenia zbiorów zapisy proweniencyjne ujawniane na
egzemplarzach nabywanych książek wnoszą informacje o formie ich
nabycia, czyli o kupnie, darowiźnie bądź wymianie. Kupno książki
anonsuje formuła zapisu własnościowego wyrażona najczęściej
słowami łacińskimi i polskimi, wskazująca sprzedającego i
kupującego książkę, tj. osobę lub instytucję, także cenę, często
miejsce i czas jej nabycia. Kupujący książkę nie zawsze musiał być jej
użytkownikiem,
stąd
konieczność
wielostronnych studiów
pozwalających ustalić prawidłowo proces nabycia dzieła i ostrożność
w interpretacji lakonicznych lub niepełnych i niejasnych zapisów.10
Powyższe działania bibliotekarskie odnoszą się do innych form
nabywania ksiąg czyli darowizn lub wymiany. Nasuwa się tu uwaga
odnosząca się do rękopiśmiennych zapisów proweniencyjnych –
dedykacyjnych i własnościowych. Otóż na dziełach wydanych w XV,
XVI w., także na wielu polonikach z XVII w. zapisów
własnościowych jest więcej i są one bogatsze w treści, natomiast
skracane są i ujmowane w formułę na drukach wydanych w drugiej
połowie XVII i w XVIII w.11
Opracowywanie i przechowywanie starych ksiąg wskazuje na
inną grupę oznaczeń proweniencyjnych. Są to m.in. oprawy i ich
rodzaj, oznaczenie miejsca lokalizacji książki, a więc numeru szafy,
10
11
348
Sipayłło M. O metodzie badań proweniencyjnych... Op. cit. S. 9 i n.
Piekarski K. Op. cit. S. 14 i n.
półki i kolejności na niej, także działu rzeczowego, do którego dzieło
zostało przydzielone. Używane przez właścicieli ekslibrisy,
superekslibrisy i pieczęcie – te ostatnie często z ujawnioną sygnaturą
dzieła – wskazują badaczowi proweniencji stosunek jednostkowego
lub zbiorowego właściciela do gromadzonego księgozbioru.
Zapisy i inne znaki proweniencyjne najmniej mówią o formach
udostępniania dzieł, o tym najwięcej, choć pośrednio, dowiadujemy
się z konstytucji zakonnych, regulaminów szkolnych i innych
dokumentów prywatnych i instytucjonalnych. Luźnych dokumentów
bibliotecznych potwierdzających wypożyczanie dzieł trudno teraz
szukać w archiwach, rozproszone lub zniszczone zostały najszybciej.
Zachowały się natomiast, sporadyczne jednak, zapisy w niektórych
inwentarzach bibliotecznych sygnalizujące fakt wypożyczenia lub
zwrócenia książki, czasami, choć bardzo rzadko zapisy takie
występują na książkach krążących wśród czytelników12. O wiele
więcej informacji dostarczają znaki proweniencyjne na temat
użytkowania ksiąg, kręgu czytelników i ich upodobań, stosunku
czytelnika do treści dzieła. Nawet oznaczenie księgi słowami “liber
prohibitus” jest dla badacza proweniencji wskazówką, bardzo istotną
dla określenia czytelnika – właściciela, bo przy braku jakichkolwiek
innych znaków własnościowych, ten zapis sygnalizować może
czytelnika lub posiadacza z kręgów kościelnych, rzadko świeckich.
W XIX w. i później, do 1939 r. znaki własnościowe zmieniają
swój charakter. W XIX w. zaznaczył się wielki, nie zawsze właściwie
nadzorowany, ruch ksiąg i księgozbiorów. Był to okres, nie tylko w
Polsce
podporządkowanej
zaborcom,
zmian
społecznych,
gospodarczych i politycznych, który zaznaczył się także w dziejach
bibliotek, zwłaszcza kościelnych. Wiele bibliotek zakonnych na
skutek kasat majątków zakonów stało się podstawowym trzonem dla
księgozbiorów instytucji państwowych, osób prywatnych, również
dużych bibliotek publicznych13. Uwidoczniają to znaki własnościowe
12
Zob. Catalogus librorum Bibliothecae Collegii Valerianoviensis
Scholarum Piarum... 1791, Rkps 1940 IV Biblioteki Muzeum
im. Czartoryskich w Krakowie.
13
Pidłypczak-Majerowicz M. Biblioteki i bibliotekarstwo zakonne na
wschodnich ziemiach Rzeczypospolitej w XVII–XVIII wieku. Wrocław,
1996. S. 112–117.
349
na przemieszczanych księgozbiorach i książkach a obok dawnych
proweniencji pojawiają się pieczęcie i ekslibrisy nowych właścicieli,
także pośredników na drodze „wędrującego” dzieła, tj. pieczęcie
antykwariatów, składów księgarskich, znaki introligatorów i księgarzy
oraz prywatnych ofiarodawców. Stan tworzenia nowych
księgozbiorów i bibliotek otwartych dla czytelników trwał w zasadzie
nieprzerwanie – z wyłączeniem okresu pierwszej wojny światowej i
rewolucji 1917 r., kiedy to zniszczonych zostało wiele bibliotek,
głownie prywatnych – aż do drugiej wojny światowej i ponownego
przesunięcia polskich granic ze wschodu na zachód.
Drugi okres obejmujący lata po 1945 r. to czas znacznej
stabilizacji dla bibliotek. Długo, bo prawie trzydzieści lat trwał okres
zakończonego już etapu scalania przejętych, pozostawionych czy
rewindykowanych księgozbiorów. Dość szybko po działaniach
wojennych przystąpiono do opracowania zbiorów, z konieczności
uproszczonego, wychodzono bowiem z założenia, że czytelnik musi
mieć do scalanych zbiorów dostęp jak najbardziej ułatwiony. Bardzo
nieliczne biblioteki naukowe, nie tylko w Polsce, opracowujące zbiory
rękopisów i druków z XV–XVII w., prowadziły kartoteki i badania
proweniencyjne. Zapisy własnościowe, dedykacyjne, jakość opraw i
inne uwagi odnoszące się do katalogowanego dzieła umieszczano
tylko na kartach głównych. Odszukanie właściciela, czytelnika,
ofiarodawcy czy innej informacji wymagało syzyfowej niemal prac
przy
przeszukiwaniu
katalogu
kartkowego.
Okolicznością
wymuszającą
na
wielu
bibliotekach
tworzenie
kartotek
proweniencyjnych były programy badawcze, m.in. na studiach
bibliotekoznawczych, ukierunkowane na badanie użytkowania ksiąg i
kręgów czytelniczych. Niebagatelną też rolę odgrywa współcześnie
znaczenie wszechstronnej i rzetelnej informacji naukowej. Wprawdzie
badania i działania w zakresie tworzenia kartotek proweniencyjnych
ograniczone są nadal do książki z XV–XVIII w., ale mniejsze
biblioteki posiadające księgozbiory złożone z książek wydanych w
XIX i pierwszej połowie XX w. zaznaczają już proweniencje i dla
tych zbiorów, choć jest to nadal zjawisko sporadyczne. Informacje,
jakie niosą znaki własnościowe są cenne nie tylko dla bibliologów,
także dla historyków kultury, historyków sztuki badających oprawy i
literaturoznawców. Jak napisano we wstępie do niniejszego
opracowania badania proweniencyjne mogą objąć swoim zasięgiem
350
właścicieli i użytkowników indywidualnych i zbiorowych, instytucje
(biblioteki, szkoły, zakłady naukowe), społeczeństwa i kraje, w
których są prowadzone. Mogą wskazać, że książka jest łącznikiem nie
tylko grup społecznych i pokoleń, także społeczności
międzynarodowych. Dzieje bibliotek wpisują się w bardzo szeroki
kontekst badań proweniencyjnych.
Dzieje bibliotek polskich na dawnych wschodnich ziemiach
Rzeczypospolitej dramatycznie przerwane po 1945 r. skłaniać
powinny bibliotekarzy i bibliotekoznawców tak polskich jak też
litewskich, białoruskich, rosyjskich i ukraińskich do wspólnych
działań nad pełnym opracowaniem zarówno księgozbiorów
rękopiśmiennych jak drukowanych, bez ograniczeń wynikających z
dat wydań dzieł. Po obu stronach granic państwowych występuje
problem zbieżny – dobrej znajomości języków i alfabetów. Znawców
starej rękopiśmiennej i drukowanej do końca XVIII w. książki
cyrylickiej w języku cerkiewnosłowiańskim i późniejszej
dziewiętnastowiecznej tłoczonej elegancką cyrylicą nie ma zbyt wielu
w Polsce, podobnie problem przedstawia się w bibliotekach
białoruskich czy ukraińskich, w których opracowanie książki
różnojęzycznej drukowanej czcionką łacińską też przysparza
kłopotów.
Odczytanie
poprawne
łacińskich,
polskich
i
różnojęzycznych znaków własnościowych, dedykacji, gloss
marginalnych i zapisków, ich prawidłowa interpretacja i naukowe
opracowanie napotyka na bardzo duże trudności, zwłaszcza, że
pomocna literatura przedmiotu jest skąpo reprezentowana, nawet w
największych
bibliotekach
naukowych.
Utworzenie
międzynarodowych ekip badawczych pracujących nad pełnym,
naukowym opracowaniem księgozbiorów po obu stronach granicy
byłoby właściwym przedsięwzięciem.
W badaniach naukowych na Białorusi problem badań
proweniencyjnych występuje, jak należy przypuszczać, z podobnym,
jeśli nie większym natężeniem jak w Polsce. Historyczne księgozbiory
zgromadzone w Mińsku, Grodnie, Połocku, Witebsku, a wymienione
są tu tylko te znaczne, wymagają naukowego pełnego opracowania,
przede wszystkim druki XV–XVIII w. drukowane zarówno łacińskim
jak cyrylickim alfabetem. W Bibliotece Narodowej w Mińsku autorka
wynotowała z kart głównych katalogu znaczną ilość zapisów
proweniencyjnych z dzieł wydanych od XV do XX w. Wśród not
351
proweniencyjnych przydatnych do badania dziejów bibliotek
zakonnych zgromadzonych na ziemiach litewsko-ruskich odnaleźć
można zapisy klasztorów bazyliańow, benedyktynów, bernardynów,
dominikanów, franciszkanów konwentualnych, jezuitów, kanoników
regularnych lateraneńskich, kapucynów, karmelitów i trynitarzy. Noty
potwierdzają istnienie tych bibliotek, ale dopiero skojarzone z
odnalezionymi w historycznych archiwach białoruskich inwentarzami
bibliotek zakonnych stanowić mogą solidne podstawy do badań
organizacji i funkcjonowania bibliotek oraz ich losów w okresie
rozpraszania po kasacie zakonów w XIX w. Wśród kilkudziesięciu
nazwisk zakonników wymienionych w notach proweniencyjnych
znajdują się nazwiska tych, którzy książki posiadali, kupowali bądź
darowali je do klasztorów oraz użytkowali księgi w pracy
duszpasterskiej, pedagogicznej lub pisarskiej. Są wśród nich
bazylianie, bernardyni, pijarzy, jezuici, dominikanie, kanonicy
regularni i benedyktyni. Zapisy proweniencyjne, choć oszczędne w
formie, sygnalizują ciekawe pole badawcze w zbiorach Biblioteki
Narodowej, nie tylko nad książką łacińską, także cyrylicką, również
nad dziejami i geografią przemieszczanych dawnych księgozbiorów.
Wspomniano wyżej, że w zbiorach rzadkiej książki Biblioteki
Narodowej są także dzieła wydane w XIX i XX w., na których
znajdują się zapisy własnościowe właścicieli indywidualnych i
zbiorowych, m.in.: Z biblioteki J. Lelewela, Z biblioteki domowej
Elizy Orzeszkowej, Z biblioteki Alex(andra) Jelskiego w Zamościu, Z
Biblioteki Duninów i Biblioteka Muzeum Polskiego w Rapperswilu14.
Warto tu dodać, że Aleksandra Jelskiego, właściciela zbiorów
bibliotecznych i muzealnych w Zamościu łączyła serdeczna
znajomość z polską pisarką Elizą Orzeszkową. W jej domowej
bibliotece były też dwa współoprawne dziełka autorstwa A. Jelskiego,
14
Proweniencje na dziełach: Wielhorski. Essai sur le retablissement de l
ancienne forme du gouvernement de Pologne... Londres, 1775. Sygn. BN
094/27059; Juszyński H. Dykcjonarz poetów polskich. Kraków, 1820. T. 1–
2. Sygn. BN BJa 678 (prow. J. Lelewela); Bohomolec F. Komedye...
Warszawa. T. 4, 5. Sygn. BN 094/26977-26978 (Bibl. Duninów);
Chmielowski P. Zarys literatury polskiej... Wilno, 1817 i Kaliszewski J. Moi
kochani rodacy... Warszawa, 1888 (prow. A. Jelski); Coyer G.F. Histoire de
Jean Sobieski... Warszawa; Paryż, 1761. T. 3. Sygn. BN 094/27617.
352
m.in. “Karciarstwo i Co to jest zbytek”15. Podane przykłady mogą
ilustrować przyszłe międzynarodowe badania proweniencyjne
ukierunkowane na poszukiwania właściciela lub użytkownikaczytelnika bez względu na miejsce przechowywania księgozbioru16.
Poszukiwania proweniencyjne z przeszłości dają podstawę do
badań i kształtowania teraźniejszości oraz przyszłości. Badania
przeszłości wskazują lawinowy rozwój piśmiennictwa już od XVII w.,
wpływający także na masowość i powtarzalność większości zbiorów
bibliotecznych. Współczesne badania proweniencyjne przeszłości
sugerują, że możemy mieć wpływ na obecnie gromadzone zbiory i ich
oznaczanie, na kumulowanie informacji o prowadzonych badaniach
proweniencyjnych oraz zabezpieczanie informacji o księgozbiorach i
bibliotekach przed ewentualnym rozpraszaniem. W odniesieniu do
badań proweniencyjnych na terenie obecnej Białorusi można
zaryzykować tezę, że mimo zmiany granic po 1945 r., wymieszania
się narodowości słowiańskich księgozbiory w bibliotekach
białoruskich, tak historyczne jak współczesne odegrają swoją ważną
rolę właśnie w przyszłości.
15
Sygn. BN 13Pk22151, na książce zapis: Czci godnej [!] pani Elizie
Orzeszkowej w darze... A. J(elski).
16
Kocójowa M. Op. cit. S. 330.
353
Cаверчанка Н.С. (Мінск)
ПРАВЕНЕНЦЫІ Ў ЗАХОДНЕЕЎРАПЕЙСКІХ
КНІГАХ ДРУГОЙ ПАЛОВЫ XVI ст.
НАЦЫЯНАЛЬНАЙ БІБЛІЯТЭКІ БЕЛАРУСІ.
ШЛЯХІ ФАРМІРАВАННЯ КАЛЕКЦЫІ
Правененцыі (ад італьянскага provenienza – паходжанне) –
пазнакі папярэдніх уладальнікаў і карыстальнікаў кніг –
найбольш істотныя гістарычныя крыніцы, якія дазваляюць
дакладна, навукова карэктна вызначаць чытацкую аўдыторыю, яе
сацыяльны і прафесійны статус, што дае магчымасць вырашаць
надзвычай актуальныя фундаментальныя навуковыя задачы –
акрэсліваць межы сацыякультурнага ландшафту, выяўляць
ступень адукаванасці грамадства, узровень далучанасці да
"кніжнай мудрасці" прадстаўнікоў розных сацыяльных груп.
Правененцыі дапамагаюць высвятляць цікаўнасці ўладальнікаў
кніг, зместавы склад літаратуры, якая фарміравала іх мысленне,
даведвацца аб ступені папулярнасці таго альбо іншага выдання,
удакладняць пры адсутнасці дату выхаду кнігі з друку, імя аўтара
ў ананімных выданнях, ажыццяўляць атрыбуцыю дэфектных
экзэмпляраў, вызначаць час, калі кніга была апраўлена і,
нарэшце, прасочваць гісторыю кожнага выдання ці цэлай
калекцыі, акрэсліваць шляхі распаўсюджвання літаратуры ў
Еўропе і свеце.
У буйных навуковых кнігазнаўчых цэнтрах свету вывучэнню
правененцый надаецца належнае значэнне. Апублікаваны
шматлікія фундаментальныя даследаванні кніжных правененцый:
расійскія – Е.С. Кашуцінай, Н.Г. Сапрыкіна, Р. Фрэймана;
заходнія – такіх даследчыкаў, як C.D. Allen, R. Berkely,
H. Bouchot, H. Castle, E. Chwalewik, J.C. Geigy-Hagenbach,
J. Guigard, W. Hamilton, K.E. Hardy, R.E. Kisarauskas, B.N. Lee,
E. Leiningen-Westerburg,
A. Lewicka-Kamińska,
D. Pearson,
V. Stoddard, W.J. Warnecke, K. Wiggischof, M. CubrzyńskaLeonarczyk.
Правененцыі ў кнігах заходнееўрапейскіх друкарняў XVI ст. з
аддзела рукапісаў, рэдкіх выданняў і старадрукаў Нацыянальнай
354
бібліятэкі Беларусі (далей НББ) дагэтуль не з’яўляліся аб’ектам
спецыяльнай увагі даследчыкаў. Таму зварот да іх надзвычай актуальны ў навуковым сэнсе. Ідэя ўключэння кніжных
правененцый у сферу вывучэння ўзнікла ў час апрацоўкі
найбольш каштоўных збораў, што захоўваюцца ў нацыянальным
кнігасховішчы.
Галоўная мэта гэтага артыкула – вызначыць спецыфіку
правененцый заходнееўрапейскіх выданняў другой паловы
XVI ст., што дазволіць высветліць ролю кнігі ў стварэнні
агульнаеўрапейскага сацыякультурнага ландшафту, прасачыць
асноўныя шляхі фарміравання гістарычнай калекцыі НББ.
На сучасным этапе вывучэння калекцыі вельмі важным
уяўлялася вырашыць наступныя навуковыя задачы:
– высветліць
колькасны
склад
правененцый
у
заходнееўрапейскіх выданнях XVI ст., расшыфраваць іх змест,
вызначыць або рэканструяваць іх семантыку;
– ажыццявіць навуковую тыпалогію правененцый паводле
розных крытэрыяў: а) функцыянальна-эстэтычных прыкмет; б)
семантыкі; в) прыналежнасці; г) геаграфіі;
– на падставе аналізу правененцый калекцыі НББ вызначыць
чытацкую аўдыторыю XVI ст., інтэлектуальныя і эстэтычныя
зацікаўленасці чалавека эпохі позняга сярэднявечча;
На працягу некалькіх гадоў намі апрацоўваліся палеатыпы і
друкі другой паловы XVI ст. Паколькі калекцыя палеатыпаў патрабуе асобнай увагі, мы спыніліся акурат на выданнях другой паловы XVI ст. Праблема высвятлення колькасці правененцый у
выданнях XVI ст. з калекцыі НББ аказалася надзвычай складанай.
Па-першае, месца іх размяшчэння ў кнігах не пастаяннае, таму
праглядалася амаль кожная старонка. Па-другое, многія надпісы
чарнілам не расчытваліся ў тых выпадках, калі: а) чарніла, якім
рабіліся запісы, расплылося ці выцвела ад часу; б) ранейшыя
надпісы закрэсліваліся, каб зрабіць новыя, альбо выразаліся ці
заклейваліся; в) почырк таго, хто пісаў, неразборлівы; г) правапіс
амаль да канца XVIІІ ст. быў няўстойлівы. Па-трэцяе, не
ідэнтыфікаваліся пячаткі і штампы па дзвюх прычынах: а) слаба
адбітыя; б) адзін адбітак наклаўся на другі. Па-чацвёртае,
экслібрысы часам складаліся толькі з выявы герба без дэвіза,
ініцыялаў ці прозвішча таго, каму належаў герб, што патрабавала
355
дадатковых пошукаў для вызначэння ўладальніка. Што да апраў,
дык з-за адсутнасці даведнікаў не было магчымасці іх
ідэнтыфікаваць, таму ў гэтым паведамленні яны не разглядаюцца.
Хаця апрацавана было не вельмі многа выданняў, атрымаўся
даволі значны агульны лік правененцый, які ўключае ў сябе
ідэнтыфікаваныя і неідэнтыфікаваныя надпісы, экслібрысы,
штампы і пячаткі.
Пры вывучэнні правененцый, якія належалі ўстановам ці
прыватным асобам, высвятлялася ў першую чаргу прыкладная
дата з’яўлення экзэмпляру на тэрыторыі нашай краіны. У многіх
выданнях самі надпісы ўтрымліваюць дату, як, напрыклад, у
кнізе Evangelista, Joahannes Baptista. Orationes XLIIII. (Venetiis,
1596:
1)
Exlibris
P.
Constantini
Jankowski
O[rdo]S[anctis]B[asilii]M[agni] Theologi AALL [Artium Liberalium]
et Phil[osophiae] Doctoris hic liber sono oblatus a P. Parthemio
Terlecki… anno 1771. Post obitem Ejusdem applicatur hic liber
Biblioteca Orsensi OSBM Anno 1780 Theodoris Rostocki OSBM
Profes; 2) Collegij Vitebsensis JESU. Hoc opus Homeri accepi sono a
M. Josepho. Maji 1601. Усе астатнія прыблізныя даты вызначаліся
па колеры чарніла ці мове запісу (да сярэдзіны XVIII ст. ва
ўжытку была лацінская мова).
Даты штампаў і пячатак вызначаліся па мове тэксту на іх і па
часе ўзнікнення той ці іншай установы на тэрыторыі дзяржавы: 1)
Inscripsit Bibl[iotheca] Coll[egium]S[ocietatis]J[esu] Polocensi; 2)
Библиотека Могилевской гимназии.
Большасць надпісаў у кнігах рабілі прыватныя асобы. На
жаль, многія прозвішчы не ўдалося расчытаць, але па змешчаных
у такіх надпісах назвах месцаў яны былі аднесены да беларускіх.
Напрыклад, у кракаўскай Бібліі надпіс чарнілам: Biblia Brata...
Zakonu Każdodzieyskiego Konwentu Wileńskiego.
Некаторыя асобы пісалі ці адбівалі імёны ў лацінскім ці
польскім варыянтах (Ze zbiorów S.P.[Scholarum Piarum] Wacława
Fedorowicza…; Haec Sacra Biblia Fratris Hiacynthi Pust…), што
значна ўскладняла вызначэнне краіны, дзе пражываў уладальнік,
калі ў надпісе, экслібрысе ці штампе не пазначалася горада.
Надпісы ў кнізе Lipsius, Justus. Politicorum (Lyon, 1589)
сведчаць аб тым, што асобнік, магчыма, належаў спачатку
выкладчыку, а потым студэнтам-семінарыстам, якія вучыліся ў
356
розныя гады ў адной навучальнай установе – хутчэй за ўсё
Полацкім калегіуме, частку фондаў якога потым перадалі
магілёўскай семінарыі: Patres Paulus de Brandt 1625; Caroli de
Brandt Anno 1658; Samuelis Gulicsij 1676. Ben. P.
Часам манахі ці царкоўныя служачыя з'яўляліся часовымі
карыстальнікамі кніг, што належалі бібліятэкам рэлігійных
устаноў. Аб гэтым сведчыць экслібрыс на адвароце верхняга
вечка і надпісы ў кнізе Luis de Granada [A festo beatissimae Mariae
Magdalenae… (Antverpen,1593): Usus Fr[atr]is Josephi Nowicki
O[rdo]P[raedicatorum]… Ludovici Granat: O.P.; на апошняй
старонцы кнiгi запiсы чарнілам: Fratri Caroli Boromej? – даюць
падставу меркаваць, што кніга належала нясвіжскай Ардынацыі,
а ўсе гэтыя асобы карысталіся яе фондамі.
Шэраг правененцый дазваляе прасачыць, як кніга
пераходзіла ад аднаго ўладальніка да другога, пакуль не
апынулася ў нашых кнігасховішчах. Прывяду некалькі прыкладаў
такіх перамяшчэнняў. Так, у кнізе Stapleton, Thomas.
Promptuarium catholicum (Сolln, 1594) на адвароце верхняга вечка
надпiсы амарантам, сярод якіх ёсць і такі: …praesbyteri Parocsij
Obolecensi Coll[egii] Smol[ensi] S[ocietatis] J[esu], а потым
Domus Profess[oris] Vil[nensi]: Sottis JESU. Ці выданне Biblia
("Leopolita") (Kraków, 1577) мае на верхнім форзацы, 346-м i 349м аркушах штамп: Z własności Symona Woryhy, а пазнейшы штамп:
Ze zbiorów S[cholarum]P[iarum] Wacława Fedorowicza z Witebsku.
У кнізе Chytraeus, David. Operum tomus primus (Leipzig, 1599)
можна ўбачыць пераход маёмасці ад адной установы да другой:
Ta ksiega... monastyra Brackiego Polockiego...; на ненумараваных
старонках 2, 4, 6, 8 надпiс чарнілам з працягам: Принадлежит к
благочестивой могилевской семінаріи ці спачатку надпіс: Domus
Venetiae Soc. JESU, а потым Coll:Pol:Soc.Jesu (Collegium
Polocensi Societatis Jesu). Альбо ў кнізе Gregorius, Magnus. Opera
(Venetia, 1571) на тытульным аркушы надпісы: Societatis JESU
Brun[n]ensia, таксама In usum domus probationis Brun[n]ensi
Societatis JESU. Anno 1604. Тут на тытульным аркушы надпіс
другой паловы XVIII ст.: Catalogo inscripto Col:Pol:Soc:JESU. Ці
ў кнізе Biblia sacrae vulgatae… (Lyon, 1600) на першай
ненумараванай старонцы надпіс чарнілам: Ex libris Congregationis
357
Missionis Domus Smitoceni. На пустым аркушы, 319-й старонцы і
ніжнім форзацы пячаткі: Bibliotheca Seminarii Mohiloviensis.
У асобных выпадках сустракаліся запісы, якія сведчылі аб
перадачы кнігі прыватнай асобай якой-небудзь установе.
Прыкладам можа быць выданне Musculus, Wolfgang. In epistolam
Apostoli Pauli ad Romanos commentarii (Basel, 1555), дзе
змешчаны два цікавыя надпісы: 1) Transyt ad Bibliotecari Henryci
Kossansky 1656; 2) Принадлежит благочестивой могилевской
семинарии. У гэтай кнізе вялікая колькасць вершаваных радкоў
на лацінскай мове.
Некаторыя кнігі, асабліва з праграмнымі творамі, сталіся
дэфектнымі ад частага карыстання і налічваюць даволі значную
колькасць правененцый рознага зместу. Так, напрыклад, у
выданні Sixtus, Senesis. Bibliotheca sancta (Colln, 1586) можна
знайсці ўсе магчымыя правененцыі. Тут, на адвароце верхняга
вечка, ёсць бібліятэчныя паметы сiнiм i чырвоным алоўкамi і
паметы "спроба пяра" на тытульным аркушы i першай старонцы
запiсы чарнілам, якiя дрэнна чытаюцца: Fratris Ambrosius
Lowicianus P[raedicatoris] et custos loci Wilnensis 1596
P[ater]Praedicatoris f[u]t[uru]s… caeteros libros permissu ad
d[ominum] d[om]in[u]m R[everendissimi] P[atri] Benedicti
Leopolitani adm[inistrante]… Provincia Polonia et Magnus
Litwaniae Ducatis…
На
тытульным
аркушы,
першай
ненумараванай, першай i апошняй старонках пячатка: Минскiй
церковный историко-археологический Комитет, на адвароце
верхняга вечка пячатка: Комиссариат... Беларуск. Республики, на
тытульным аркушы i першай старонцы штампы: Бел. Респуб.
Комиссариат. Областной музей, Беларускi Дзяржаўны музей
№ Б-968.
У некаторых выпадках кнігі прадаваліся і купляліся ў
кніжных крамах і на аукцыёнах. Яскравым прыкладам можа служыць выданне Ruessow, Balthasar. Chronica der Provintz Lufflandt
(Rostok, 1578) на верхнім вечку якога манаграма AN.RO, на тытульным аркушы надпiс чарнілам Ananias Romer і штамп, на
верхнім форзацы запiсы: Od 327...; Ex Auctione quad[ragesima]
Brunsuii. Helmstadii A. 6. 1761.., на адвароце верхняга форзаца
№ 6 3620/E, надпiсы алоўкам – M. 60 comple…; Dupl[um] E[x]
358
Bibl[iotheca] Reg[iomontani]; на адвароце тытульнага аркуша
манаграма: T.R.W., даваенны шыфр НББ Б09/144.
У працэсе вывучэння матэрыялу высветлілася, што
некаторыя надпісы носяць нейтральны дэвізавы характар і не
вызначаюць прыналежнасці асобе ці ўстанове: Mondreśc jest
każdego znai siebe samogo… Kwiat słóncem kwietnący. Альбо надпіс
у кнізе Scaliger, Julius Caesaris. Exotericarum exercitatationum…
(Frankfurt, 1582): Vanitas, vanitatum… omnia. А часам уладальнік
змяшчаў вершаваныя радкі якога-небудзь аўтара ці свае, альбо
запісваў спісы літаратуры па дысцыплінах, што выкладаліся ў
навучальных установах.
Асаблівую цікавасць уяўляюць надпісы, якія змяшчаюць
звесткі аб гістарычных падзеях. Так, у вышэй згаданай кнізе Luis
de Granada [A festo beatissimae Mariae Magdalenae…] (Antverpen,
1593) на ніжнім форзацы змешчаны запіс чарнілам: Anno 1655… 8
Aug. Ante festum Sancti Laurentij capta est a Moska vrbs Vilnensis.
Chotimensis expeditio Anno 1673 dia vero 11 decembris in Festo
Sancti Martini…
З усіх даследаваных выданняў самая вялікая колькасць кніг з
аўтэнтычнымі правененцыямі і правененцыямі ўласнікаў з краін
Заходняй Еўропы, а самая малая – з правененцыямі расійскіх
бібліяфілаў XIX–XX стст. Гэта такія выданні: Titus, Livius. Historicorvm omnium romanorum (Frankfurt am Main, 1588) –
належала Хэнкелю і Гальдштэйну з Санкт-Пецярбурга
(H. Henckel
Petropoli,
1882.
Biblioteque
S.M. Goldstein
St. Petersburg); Ende decreten van den heylighen Concilie general
ghehouden tot Trenten (Antwerpen, 1570) – належала Мікалаю
Гінзбургу ў 1913 г.
Вялікае гістарычнае значэнне маюць правененцыі, якія
ўтрымліваюць звесткі аб аўтары выдання: Recueil des choses
memorables avenues en France sous le regne de Henri II. Francois II.
Charles IX. Henri III. et Henri IV. Depuis l'an M.D.XLVII (Dordrecht,
1598); на ярлыку, што змешчаны на спінцы і тытульным аркушы,
напісана чарнілам: Joh. de Serres. Recuil des ch…; Author est Joh.
de Serres… p. 421; 1ere edition 1595.
Амаль усе штампы, пячаткі і экслібрысы, якія былі
знойдзены, ідэнтыфікаваны. Сярод пячатак Mazarine bibliotheque,
Bibliotheca Regia Monacensis, Societe Theosophique de France былі
359
і тыя, што належалі айчынным установам: Coll:Pol:S.J., Seminarii
Mohiloviensis, Bibliotheca Ordynacji Nieswieskiej, Библиотека
Могилевской гимназии, Фундаментальная библиотека минской
духовной семинарии, Музей гор. Слоніма і т.д.
Такім чынам, прааналізаваны матэрыял, корпус правененцый
калекцый НББ дазваляюць зрабіць наступныя высновы:
Выснова першая. У 275-ці экзэмплярах заходнееўрапейскіх
друкаў другой паловы XVI ст., што захоўваюцца ў НББ, выяўлена
каля 400 правененцый, з якіх толькі 105 надпісаў чарнілам, 27
штампаў і пячатак і 16 экслібрысаў падлягаюць расшыфроўцы і
ідэнтыфікацыі.
Выснова другая. Паводле функцыянальна-эстэтычных
прыкметаў даследаваныя правененцыі падзяляюцца на тры
асноўныя групы:
1) надпісы, дэвізы і іншыя рукапісныя запісы;
2) экслібрысы, ярлыкі, штампы і пячаткі;
3) аправы з суперэкслібрысамі, манаграмамі і іншымі
знешнімі прыкметамі ўладальніка.
Выснова трэцяя. Тэкставыя складовыя рукапісных
правененцый
маюць
шматлікія
дыскурсіўна-жанравыя
асаблівасці, разнастайныя формы моўнага выкладу, сярод якіх
дамінуюць:
– асабістыя подпісы;
– бібліятэчныя паметы, аўкцыённыя адзнакі;
– дарчыя прысвячэнні, укладныя запісы;
– заўвагі, праўкі, глосы;
– вершаваныя і рыфмаваныя запісы;
– цытаты з Бібліі і твораў філосафаў;
– спісы, рэестры, індэксы;
– занатоўкі прыродных і сацыяльных з’яваў;
– мудраслоўі і прымаўкі;
– водгукі, праклёны і пажаданні.
Выснова чацвёртая. Правененцыі фіксуюць шырокія
часовыя рамкі пранікнення выданняў на тэрыторыю Беларусі – з
XVI па XIX стст. Паводле часу яны размяшчаюцца (згодна з іх
колькасным складам у працэнтных суадносінах) наступным чынам: XVI ст. – 5 %; XVII ст. – 30 %; XVIII ст. – 60 %; XIX ст. –
5 %.
360
Выснова пятая. Паводле моўных параметраў правененцыі
а’ядноўваюцца ў чатыры асноўныя групы: 75 % правененцый –
на лацінскай мове, 10 % – на рускай, 10 % – на польскай і 5 % –
на іншых еўрапейскіх мовах.
Выснова шостая. Паводле прыналежнасці ўсе правененцыі
падзяляюцца на тры наступныя групы:
1) правененцыі бібліятэк навучальных устаноў (дзяржаўных і
рэлігійных);
2) правененцыі прыватных, сямейных бібліятэк ці часовых
карыстальнікаў. Іх аказалася самая вялікая колькасць, хаця дакладна вызначаных беларускіх мы даём толькі 21;
3) правененцыі рэлігійных і дзяржаўных устаноў.
Колькасць правененцый усіх устаноў 56; з іх дакладна вызначаных беларускіх – 40.
Выснова сёмая. Правененцыі сведчаць аб наступнай
геаграфіі распаўсюджвання выданняў:
1. Аўтэнтычныя (належнасць да краіны выдання ці паходжання аўтара) і тыя, што належалі асобам ці ўстановам Еўропы.
Са 145 ідэнтыфікаваных выданняў такіх налічваецца 71.
2. Тыя, што належалі да любых устаноў ці асоб Беларусі ў
перыяд з XVI па XX стcт. Такіх у калекцыі налічваецца 69.
3. Экзэмпляры з тэрыторыі былой Расійскай імперыі, якіх
вызначана 5 адзінак.
Выснова восьмая. Правененцыі пацвярджаюць, што кнігі на
працягу стагоддзяў перамяшчаліся дзесяццю асноўнымі
спосабамі:
1) прыватная асоба – бібліятэка навучальнай установы –
НББ;
2) адна прыватная асоба – другая прыватная асоба –
бібліятэка навучальная установы – НББ;
3) адна прыватная асоба – другая прыватная асоба – трэцяя
прыватная асоба – адна навучальная ўстанова – другая навучальная ўстанова – НББ;
4) рэлігійная ўстанова – прыватная асоба – навучальная
ўстанова – НББ;
5) рэлігійная ўстанова – навучальная установа – НББ;
6) навучальная ўстанова – прыватная асоба – НББ;
7) адна прыватная асоба – другая прыватная асоба – НББ;
361
8) адна навучальная ўстанова – другая навучальная ўстанова
– НББ;
9) кніжный аукцыён – прыватная асоба – бібліятэка установы – НББ;
10)прыватная асоба – букіністычная крама – розныя
дзяржаўныя ўстановы – НББ.
Выснова дзевятая. Надпісы прыватных асобаў паводле зместу
падзяляюцца на:
а) уладальніцкія, якія належалі студэнтам ці выкладчыкам
навучальных устаноў;
б) уладальніцкія, якія належалі прыватным бібліятэкам ці
асобам;
в) дарчыя (укладныя), што належалі асобам, якія ахвяравалі
кнігі ўстановам ці іншым прыватным асобам;
г) надпісы “спроба пяра”;
д) маргіналіі , глосы, дапаўненні і праўкі тэксту;
е) рознатэматычныя запісы.
Выснова дзесятая. Экслібрысы (15), суперэкслібрысы (5) і
ярлыкі (2) паводле зместу падзяляюцца на 4 тыпалагічныя групы:
1) экслібрысы прыватных уладальнікаў і бібліяфілаў;
2) экслібрысы навучальных і дзяржаўных устаноў;
3) экслібрысы і ярлыкі бібліятэк;
4) ярлыкі кніжных крам.
Выснова адзінаццатая. Штампы і пячаткі падзяляюцца на
дзве групы:
1) штампы прыватных уладальнікаў;
2) штампы і пячаткі ўстаноў і бібліятэк.
Выснова дванаццатая. Правененцыі выразна сведчаць аб
тым, што сацыяльны статус карыстальнікаў і ўладальнікаў кніг
абмяжоўваўся пераважна шляхтай, навучэнцамі і клерыкаламі,
сярод якіх былі:
а) святары і манахі;
б) выкладчыкі навучальных устаноў;
в) студэнты;
г) калекцыянеры розных сацыяльных груп.
Выснова трынаццатая. Правененцыі дазваляюць дакладна
сцвярджаць, што, паводле рэгіянальнага ці адміністацыйнатэрытарыяльнага дзялення, у фондзе сабрана літаратура, якая
362
паходзіць з сучасных Магілёўскай, Віцебскай, Гродзенскай і
Мінскай абласцей.
ЛІТАРАТУРА
1. Иностранные книжные знаки в собрании редких книг ВГБИЛ
им. М.И. Рудомино. М., 1999.
2. Кашутина Е.С., Сапрыкина Н.Г. Экслибрис в собрании
Научной библиотеки МГУ. М., 1985.
3. Фрейман Р. Exlibris: Крат. ист. очерк книж. знака. Пб., 1922.
4. Экслибрисы и штемпели частных коллекций в фондах исторической библиотеки. М., 2001.
5. Book bindings: Historical & decorative. London, 1927.
6. Bouchot H. Les ex-libris et les marques de possession du livre. Paris,
1891.
7. Cubrzуńska-Leonarczyk M. Polskie superekslibrisy XVI–XVIII
wieku. Warszawa, 2001.
8. Goldschmidt E. Gothic and Renaissance book bindings. London,
1928. T. 1–2.
9. Hobson G.D. Maioli, Canevari and others. London, 1926.
10. Kisarauskas V. Lietuvos knygos źenklai 1518–1918. Vilnius, 1984.
11. Laucevicius E. XV–XVIII a. knygu irismai lietuvos bibliotekose.
Vilnius, 1976.
12. Leiningen-Westerburg K.E. Deutsche und oesterreichische
bibliothekzeichen Exlibris. Leipzig, 1980.
13. Lewicka-Kamińska A. Nieznane ekslibrisy polskie XVI wieku w
Вibliotece Jagiellońskiej. Kraków, 1974.
14. Pearson D. Provenance research in book history. London, 1994.
15. Ricci S. De. French signed bindings in the Mortimer L. Schiff
collection. New York, 1935. T. 1–4.
363
Стефанович А.В. (Минск)
ВЛАДЕЛЬЧЕСКИЕ ЗАПИСИ НА КНИГАХ
ИЗ СОБРАНИЯ РАДЗИВИЛЛОВ НЕСВИЖСКОЙ
ОРДИНАЦИИ 1940 г.
(По материалам фонда ЦНБ НАН Беларуси)
Любое книжное собрание имеет свои особенности, которые в
зависимости от цели и задач определяют его внутреннее содержание, что не может не учитываться при формировании книжной
коллекции. Особый интерес представляют книжные собрания,
имеющие постоянное место хранение или конкретное физическое
или юридическое лицо. В нашем случае таким примером может
служить одно из крупнейших и богатейших частновладельческих
книжных собраний на территории Беларуси – Библиотека Несвижской ординации Радзивиллов.
Хотелось бы отметить, что это далеко не единственное
книжное собрание Радзивиллов. На примере одного княжескомагнатского рода – Радзивиллов, проживавшего на территории
Беларуси с XIV в. и имевшего многочисленные родовые имения
(Мир, Слуцк, Несвиж и др.), можно проследить развитие, становление и формирование национальной культуры Беларуси.
История несвижской ветви Радзивиллов – это история страны в процессе становления и формирования национальной культуры с ее взлетами и падениями. Зарождение и формирование
библиотеки Несвижской ординации имеет такие же глубокие исторические корни, как и династия Радзивиллов.
Богатство и слава Радзивиллов были основаны не только на
материальных, но и культурных ценностях, сохранившихся до
настоящего времени в виде архивных рукописных документов,
писцовых и инвентарных книг в библиотеках и архивах Литвы,
Польши, России, Украины, Финляндии, многих стран Западной
Европы.
На протяжении нескольких столетий несвижские Радзивиллы являлись известными меценатами: покровительствовали музеям, частным театрам, в своих владениях (Биржаны, Брест, Мир,
Несвиж, Слуцк и др.) создавали крупные культурные центры.
Польский король даровал Радзивиллам привилегии, которые да364
вали право на хранение и размещение государственных и частных архивов в Несвиже. Как правило, в крупных городах и административных центрах-латифундиях существовали библиотечные
собрания.
Поскольку охватить вниманием все книжные собрания,
имевшиеся в многочисленных имениях Радзивиллов, в рамках
одной статьи не представляется возможным, речь будет идти
лишь о последней уцелевшей книжной коллекции, хранившейся в
Несвиже до 1940 г. Часть книг из этой библиотеки в настоящее
время хранится в фонде ЦНБ НАН Беларуси, по материалам которого и написана статья.
Первое упоминание о книжной коллекции Радзивиллов Несвижской ординации относится к XVI в. С этого момента и на
протяжении всей истории существования Несвижской библиотеки она притягивала к себе внимание разных общественнополитических деятелей.
Начиная с первого официального ордината Несвижа – Николая Крыштофа Радзивилла Сиротки (1549–1616) – и до последнего, 17-го ордината Радзивилла Леона Владиславовича (1888–1959)
комплектование фондов библиотеки Несвижской ординации не
всегда велось постоянно и равномерно. Это книжное собрание по
своей сути было частновладельческой коллекцией, но по функциональной принадлежности временами играло роль государственного книгохранилища в Великом княжестве Литовском
(ВКЛ). На протяжении своего существования, начиная с первой
половины XVI в. и до настоящего времени, фонды этого уникального частновладельческого книжного собрания претерпевали
неоднократные изменения.
На судьбу книжного фонда Несвижской ординации повлияли
не стихийные бедствия и катаклизмы природы, а трагические исторические события, связанные с общественно-политической
жизнью общества.
Учитывая, что в этой статье речь идет о последней уцелевшей книжной коллекции (1940 г.) Несвижской ординации, хранящейся в настоящее время в различных библиотеках Беларуси,
необходимо некоторое пояснение о том, какие исторические события способствовали разделению этого уникального книжного
собрания на три части. В 1940 г. вся Несвижская библиотека бы365
ла перевезена в Минск и хранилась единой коллекцией в библиотеке Академии наук БССР, во время Второй мировой войны –
конфискована и вывезена в Германию. По окончании военных
действий это книжное собрание в основном возвратилось в Белоруссию, но было разделено на три части, переданные на хранение
соответственно:
– Правительственной библиотеке им. А.М. Горького;
– Госбиблиотеке БССР им. В.И. Ленина;
– Фундаментальной библиотеке им. Я. Коласа АН БССР.
В настоящей статье анализируется третья часть этого уникального книжного собрания. Надеюсь, что совместными усилиями библиотек, имеющих книги этого собрания, будет составлено единое цельное описание всей книжной коллекции Несвижской ординации Радзивиллов, находящейся на территории Беларуси. В данной статье речь идет только о владельческих и авторских записях на книгах, хранящихся в фонде ЦНБ НАН Беларуси
(более 3-х тысяч томов). Из них научно описано более половины.
Хронологические рамки определяются от XV в. и до 40-х годов
XX в.
Более 70 % книг XV–XVI вв. имеют рукописные пометы, в
книгах XVII в. их не более 55 %, XVIII в. – уже не более 50 %,
XIX в. – около 35 %, а в книгах первой половины XX в. – только
5 %.
Для понимания ценности и значимости рукописных записей,
сделанных на печатных и рукописных книгах, необходимо четко
разделять две составляющие этого понятия: авторские и владельческие пометы-записи.
Авторские записи являются продолжением тех проблем, которые были подняты и раскрыты в книге. Они могут быть дополнением к напечатанному материалу и впоследствии послужить
поводом для переиздания последующих дополненных и переработанных изданий. Все авторские записи имеют временную связь.
Они ограничиваются годами жизни автора, средняя продолжительность которой, не превышала 55–65 лет. Когда в книге находятся недатированные авторские пометы, с относительной погрешностью можно говорить о творческом периоде жизни автора:
условно от 55–65 лет отнимаются первые (детские и юношеские)
15–20 лет, и речь может идти о 30–40 годах творческой жизни
366
автора. В этих временных рамках можно определить период, когда были сделаны авторские записи, если годы жизни автора не
установлены.
Владельческие записи шире понятия авторских. Здесь хронологический принцип неприемлем – они не имеют временных границ. Однако начальной датой может служить та, когда книга или
другой печатный документ вышел в свет. Многочисленные записи, сделанные в книгах с момента выхода из печати, могут служить доказательством того, что понятие владельческая запись –
более широкое, чем авторские заметки. Часто владельческие записи, сделанные в разных столетиях различными людьми, датированные и недатированные, могут дать современным исследователям более ценную информацию, чем содержание самой книги.
Поэтому исследование записей-помет, будь то авторские или владельческие, несут в себе ценнейший материал для подтверждения
научных гипотез и опровержения домыслов. Подобные исследования необходимы и для изучения палеографии и библиотечного
делопроизводства.
Необходимо особо отметить ранние и прижизненные издания с провененциями. Самая ранняя книга, имеющая владельческие пометы, – Duranti Guilelemus (1237–1296). Rationale divinorum officiorum. Argentina (Strassburg), 1484 содержит владельческую надпись: Casimirio Spaczewski, датируемую 1635 г. Это самое раннее издание в фонде ЦНБ НАН Беларуси, на котором сохранились владельческие записи. На полях этой книги есть также
много записей, не поддающихся прочтению и не датированных.
Судя по почерку письма, они написаны ранее 1635 г.
Есть книги с владельческими записями-пометами, сделанными в книгах самими Радзивиллами. Например, дарственная
надпись сыну Ю. Радзивиллу (1860–1914) от отца Антония Радзивилла (1833–1904) на книге “Учебник для детей” (1851) на
польском языке “Юрию Радзивиллу! 11 января 1866 г. от любимого Папы”, датированная 11 января 1866 г.
В книге “Богослужений католического костела…” (Пб.,
1899), изданной на польском языке, детской рукой Леона Владиславовича Радзивилла (1888–1959) сделаны многочисленные владельческие записи, посвященные Богослужению, написаны от
руки многочисленные молитвы.
367
Особую группу источников с рукописными пометами представляют книги из Несвижского бенедиктинского монастыря и
иезуитской коллегии, где интересны следующие прижизненные
издания:
– Ян Пошаковский (Poszakowski, Jan, 1684–1757). Вильно,
1736–1740 гг.
– Иоанн Брициус (Briccius Joannes, 1654–1710). Виленская
Академическая типография, 1697. Имеется владельческая запись
“Karolo Bartolt”.
– Мартин Лашч (Łaszcz, Marcin, 1551–1615). Вечерие евангельское… Вильно, 1594.
– Ян Пoшаковский (Poszakowski, Jan, 1684–1757). Голос пастыря Иисуса Христа… Вильно, 1736–1740. Т. 1–15.
– Фридрих Баумайстер (Baumeister, Friedrich Christian, 1708–
1785). Начало философии… Лейпциг, 1747.
– Петр Калишевский (Kaliszewski, Piotr Celestyn, 1724–1767).
История славных трактатов… Варшава, 1763–1774. Книга имеет
датируемую владельческую запись 1768 г.
На одном из сохранившихся прижизненных изданий Петра
Скарги (1536–1612) “Zawstydzenie nowych arianów y wzywanie ich
do pokuty, y wiary Chrzesceianskich, od x. Piotra Skargi...” Kraków,
1608, имеется запись: Ad Theologium Polemico Dowgialicam.
На многих книгах, относящихся к этой группе, владельческие записи датированны – 1758, 1768, 1868, 1876, 1811 гг.
Хотелось бы выделить книгу Эвариста Анджея Куропатницкого (Kuropatnicki Ewaryst Anrzej, 1730–1788) “Wiadomosc o
Kleynocie szlacheckim, oraz herbach domow szlacheckich w Korone
Polskiey, ... Warszawa, 1789”, в которой сделана постраничная
владельческая запись: Сия книжица есть собственна из числа
книг Ивана Петра Мартина Андрея Порутчика воеводств Троцкаго сына Богдановича Дворжецкаго куплена в Вильни 1790 года
м-ца июля 31 дня ценою 2 рубля российских денег мною же самим
у монастыре отцов или монахов пиярами памятуемых в лавке
книгопечатания того ордина отцов для общей пользы к ежечасному потреблению и выгоде благородных ис польского шляхетства дворян пожалованных монаршим-драгоценным то есть
гербами. Это единственная рукописная запись на книгах коллекции Радзивиллов, сделанная кириллицей.
368
К самой многочисленной группе относятся книги с владельческими записями, указывающими на частные книжные собрания, не связанные с Радзивиллами родственными узами. Они были получены из библиотек:
– Леопольда Хуберда (Leopold Huberd, 1832–1884). На одной
из книг этой библиотеки имеется датированная надпись
I. Karnowski R. 1819;
– Прусиновского (Prusinowski);
– А. Малиновского (А. Malinowskiego);
– Александра Здановича (Aleksandra Zdanowicza);
– Васовского (Mohilow, 1739, P. Stanislaj Wasowsri);
– И.А. Залусского (I.A. Zaluski);
– Пани Катаржине Шилинговей Пулковниковей (Katarzynie
Szylingowej Pułkownikowej…);
– Габриэля Томашевича (Gabrielis Tomaszewicz);
– Jos. Schimelfennig, 1650;
– Иосифа Новицкиого (Josephi Nowicki);
– Якоба Бернатовича (Jacobi Bernatowicz);
– Ксендза Корсака (А. Korsak);
– ординации Красиньских В книгах этой библиотеки есть запись, говорящая о том, что эта книга была еще и у Карола Третьяка (Karol Trzeciak).
В настоящее время в книжной коллекции Несвижской ординации Радзивиллов, хранящейся в фонде ЦНБ НАН Беларуси,
каждая четвертая книга имеет владельческие записи-пометы.
Любопытно отметить, что в изданиях XIX в. записей-помет
значительно меньше, а в начале XX в. за редким исключением
записи практически отсутствуют. Вероятно, это было связано с
тем, что в 30-е годы ХХ в. эта коллекция для работы исследователей с нею была закрыта. Пополнение библиотеки литературой
из других источников было прекращено. Поэтому необходимо
более детальное изучение каждого выявленного фрагмента и освещение этого материала широким кругом ученых Польши, России, Беларуси и других заинтересованных лиц, занимающихся такой же проблемой. Работа с рукописными записями находится в
самом начале исследовательского пути и требует дальнейшего
развития.
369
Łaskarzewska Н. (Warszawa)
PIĘKNE OPRAWY W KSIĘGOZBIORACH POLSKICH
W KRAJU I ZAGRANICĄ ORAZ ICH LOSY
Oprawa książki, szczególnie ta artystyczna, jednostkowa ma
czasami decydujący wpływ na ocenę walorów estetycznych danego
egzemplarza. Niekiedy określenie «piękna książka» znaczy tyle, co
«książka pięknie oprawiona». Oprawy są też integralną częścią badań
nad książką, szczególnie dawną. Potrzebę systematycznej rejestracji
opraw zabytkowych w bibliotekach polskich sygnalizowano już w
okresie międzywojennym i w latach późniejszych. Przed II wojną
światową ogólnopolską akcję dokumentacyjną prowadził Kazimierz
Piekarski. Niestety, zgromadzony przez niego materiał został
zniszczony w 1944 r. Po wojnie prace te kontynuował między innymi
Aleksander Birkenmajer, który podjął próbę przygotowania instrukcji
katalogowania opraw. W latach siedemdziesiątych kolejne postulaty
badawcze przedstawiła Anna Lewicka-Kamińska. Do dziś jednak stan
opracowania
polskich
opraw
zabytkowych
jest
bardzo
nierównomierny (najwięcej wiemy o oprawach średniowiecznych i
renesansowych) i niedostateczny – brak na przykład badań nad
oprawami haftowanymi, które znajdują się na pewno w zbiorach wielu
polskich bibliotek1.
Ten stan rzeczy nasunął pomysł zaprezentowania opraw, których
główne walory estetyczne stanowią superekslibrisy. Do prezentacji
wybrano egzemplarze książek z biblioteki króla Stanisława Augusta
Poniatowskiego przechowywanej obecnie w Bibliotece Narodowej
Ukrainy w Kijowie oraz dwie oryginalne i cenne oprawy ze zbiorów
Biblioteki Narodowej i Muzeum Teatralnego w Warszawie.
Wybór ten jest nieprzypadkowy i dotyczy opraw mało lub
zupełnie nieznanych polskim badaczom książki. Jak to było możliwe?
1
Obszerniejsze informacje o stanie badań opraw książkowych w Polsce
zob.: Jarosławiecka-Gąsiorowska M. Stan badań i próba dziejów oprawy
artystycznej w Polsce // Prace Komisji Historii Sztuki. 1948. T. 9. S. 238–
243; Paczyńska M. Przegląd polskich badań oprawoznawczych // Acta
Universitatis Lodziensis. Folia Librorum. 1997. T. 7. S. 51–60.
372
Otóż biblioteka ostatniego polskiego króla Stanisława Augusta,
której początki sięgają 1764 r., a więc elekcji Poniatowskiego, od
blisko 170 lat przechowywana jest poza Polską, w Kijowie. Przez cały
ten czas polscy badacze nie mieli praktycznie do niej dostępu. Zbiory
nie były także wykorzystywane przez miejscowe środowisko
naukowe. Dopiero w 1992 r. strona ukraińska złożyła nam propozycję
współpracy przy badaniu i rejestracji księgozbioru królewskiego.
Koordynację prac katalogowych powierzono Pracowni Dokumentacji
Księgozbiorów Historycznych BN. W ciągu paru lat skatalogowano
cały, liczący obecnie ponad 16 000 tomów zbiór. W ten sposób jedyny
zachowany prawie w całości (biblioteka liczyła ok. 20 000 wol.)
księgozbiór polskiego władcy w całej naszej historii został
przywrócony nauce. A była to biblioteka znamienita, łącząca elitarne
kolekcjonerstwo magnackie z nowymi prądami naukowymi epoki
oświecenia oraz prywatne zamiłowania właściciela z potrzebami
państwowymi.
Spośród znaków własnościowych biblioteki wyróżniają się
oczywiście superekslibrisy królewskie2. Zarejestrowano ich 31
odmian, w tym 15 z nich występuje w dziale «Bibliotheca Polona» na
255 woluminach. Trudno w tej chwili powiedzieć, kto wykonywał
królewskie superekslibrisy, choć znamy nazwiska co najmniej dwóch
warszawskich introligatorów pracujących dla dworu – Jana
Kielemanna (ur. w 1747 r.) i J.C. Stichela.
Niektóre superekslibrisy były reprodukowane w licznych
opracowaniach z zakresu historii książki i losów samej biblioteki
stanisławowskiej, jak i w pracach poświęconych heraldyce3. Jednakże
wybór ich, z książek zachowanych w polskich bibliotekach, nie był
zbyt liczny i urozmaicony. Należy dodać, iż historycy książki
klasyfikują superekslibrisy królewskie w większości jako donacyjne
czy też nakładowe. Oznacza to, iż na części nakładów, szczególnie
druków urzędowych, umieszczano na okładzinach herby króla i
Rzeczpospolitej, by rozesłać te egzemplarze rozmaitym instytucjom i
osobom publicznym. Stąd występowanie ich w wielu księgozbiorach.
Znaki te są jednak efektownym wyrazem kultury książki w Polsce
2
Zob. Łaskarzewska H. Ma grande bibliothèque du Château // Rocznik
Bibl. Nar. 2001. T. 33/34. S. 219–228.
3
Tamże. S. 226, przypis 18.
373
epoki Oświecenia i zainteresowań umysłowych oraz estetycznych
darczyńców. Wśród superekslibrisów z herbem króla w jego
bibliotece są oczywiście supereklibrisy nakładowe. Jednak występują
także takie, które można śmiało zaliczyć do znaków własnościowych
de facto królewskich. To przede wszystkim piękne superekslibrisy
kolorowane, z tarczą herbową okrytą płaszczem podbitym
gronostajem, nie notowane – jak dotąd – w innych księgozbiorach.
Większość z tych znaków została ujawniona dopiero podczas
rejestracji biblioteki królewskiej w Kijowie i wymagają one jeszcze
dalszych badań oraz analiz.
374
Kolejna z prezentowanych opraw nie pochodzi wprawdzie ze
zbiorów biblioteki królewskiej w Kijowie, ale wiąże się ściśle z osobą
króla. W trakcie opracowywania katalogu biblioteki królewskiej
poszukiwaliśmy książek z jego kolekcji, między innymi w
bibliotekach warszawskich. Tak trafiliśmy w Muzeum Teatralnym w
Warszawie na egzemplarz w pięknie haftowanej oprawie4. Jest to
program baletu «Kapitan Sander na wyspie Karolinie», w choreografii
Domenica Ricciardiego i z muzyką Vittoria Trenty, wydany w
Warszawie w 1789 r. przez Piotra Dufoura. Ten siedmiostronicowy
druczek ma iście monarszą oprawę z bladoróżowego jedwabiu
obciągniętego na tekturze i haftowanego złotą, srebrną i innymi
4
Łaskarzewska H. Piękne oprawy w zbiorach bibliotek warszawskich //
Biul. Inf. Bibl. Nar. 2003. № 3. S. 29–32.
375
kolorowymi nićmi. Na przedniej okładce widnieje pięciopolowy
superekslibris królewski z Orłem i Pogonią oraz herbem Ciołek
Poniatowskich w sercu tarczy, otoczonej wieńcem laurowym i
zwieńczonej koroną. Na tylnej okładce wyhaftowano inicjały «SAR»
(Stanislaus Augustus Rex) pod koroną królewską, którą również
otacza wieniec laurowy. Na obu okładkach występuje haftowana
ramka, w narożnikach ozdobiona kokardkami, a grzbiet wyszyty jest
srebrną nicią, natomiast jedwab na brzegach oprawy jest już, niestety,
lekko przetarty. Wyklejki są z kolorowego papieru.
Jakie były losy tego egzemplarza, czy trafił on bezpośrednio do
rąk króla, kim był Włoch Ricciardi i co wiemy o przygotowanym
przez niego w Warszawie balecie? Domenico Ricciardi, owiany sławą
włoski baletmistrz i choreograf, przybył do Warszawy na gościnne
występy w listopadzie 1789 r. Jego popisową kompozycją był balet
heroikomiczny «Kapitan Sander na wyspie Karolinie», który
zrealizował uprzednio w Wenecji. Premiera «Kapitana Sandera» miała
miejsce w teatrze publicznym 5 stycznia 1790 r. Drugi występ
376
Ricciardiego miał charakter benefisu mistrza. Odbył się 12 stycznia,
także w teatrze publicznym. Z tej okazji tancerz otrzymał od króla 100
dukatów i tabakierkę. Można przypuszczać, że ten spektakl Stanisław
August zaszczycił osobiście swoją obecnością i na tę właśnie okazję
przygotowano tak elegancki program; mogło być ich zresztą więcej,
choćby przeznaczonych dla znamienitych gości królewskich. Po
swym drugim występie styczniowym Domenico Ricciardi opuścił
Warszawę.
Trudno jest odpowiedzieć na pytanie o dalsze losy owego
egzemplarza programu baletowego. Druk ten na pewno nie trafił do
biblioteki królewskiej (nie ma w niej zresztą żadnego egzemplarza
libretta «Kapitana Sandera»), kto i gdzie przechował go przez 170 lat?
Tyle bowiem czasu skrywały go mroki tajemnicy. «Wypłynął»
dopiero w 1960 r., gdy pisarz Artur Marya Swinarski sprzedał go
Muzeum Teatralnemu w Warszawie. Na zewnętrznej stronie tylnej
wyklejki widnieje jego podpis wykonany czerwoną kredką: A M Swi.
Nic nie wiadomo o okolicznościach, w jakich egzemplarz ten trafił do
popularnego w latach pięćdziesiątych komediopisarza, satyryka i poety.
Nie był chyba bibliofilem lecz raczej miłośnikiem rzeczy pięknych.
Swinarski wyjechał z Polski do Austrii w 1961 r., zmarł w
Wiedniu w 1965 r. Cenny druk z superekslibrisem królewskim
sprzedał więc tuż przed wyjazdem z kraju i nigdy już zapewne nie
dowiemy się o wcześniejszych perypetiach tego egzemplarza. Ważne,
że dziś znowu jest w zbiorach publicznych i samym swym wyglądem
przywołuje ducha epoki stanisławowskiej oraz czasów, gdy
oświeceniowa Warszawa była jednym z ważniejszych ośrodków
europejskich życia teatralnego.
Na koniec chciałabym wspomnieć jeszcze o książce pochodzącej
z nielicznych ocalałych egzemplarzy Biblioteki Raperswilskiej,
obecnie przechowywanych w Bibliotece Narodowej5. Zawiera ona
dziewięć współoprawnych utworów Zygmunta Krasińskiego
wydanych w latach 1862–1863 w Księgarni Polskiej w Paryżu, już po
śmierci poety. Całość otwiera wydanie czwarte «Nie-boskiej komedii»
z 1862 r.
5
Tamże. S. 26–29.
377
Dzieła oprawiono w czerwoną skórę obciągniętą na desce. Ta
prosta, bez zbędnych ozdobników oprawa stanowi jednak prawdziwy
rarytas. Na jej przedniej okładce umieszczono superekslibris
zawierający monogram «R?CS» pod korona królewską. Całość
wykonano z żółtego metalu, fragmenty w postaci ozdobników o
motywach kwiatowych – ze złota, litery «C» i «S» oraz koronę
pokryto ponadto kolorową emalią. Literę «S» zdobi Order Złotego
Runa. Cała kompozycja jest lekko wciśnięta i przyklejona do skóry.
Na tylnej okładce widnieje wytłoczony ślepo superekslibris
heraldyczny z herbem Ślepowron Krasińskich i dewizą: «AMOR
PATRIAE NOSTRA LEX». Na grzbiecie umieszczono pięć
pojedynczych zwięzów, a w szyldziku ślepo tłoczony napis: «Dzieła
Zygmunta Krasińskiego». Wyklejki wykonano z niebieskiej mory w
ozdobnej dublurze tłoczonej złotem, brzegi bloku książki są złocone, a
brzegi oprawy zdobione podwójną złotą linią.
378
Dla kogo przeznaczony był ten egzemplarz, którego z władców
lub innego z członków rodzin panujących w Europie chciał
obdarować ród Krasińskich dziełami zebranymi Zygmunta? Mogło –
ale jest to bardzo ostrożna hipoteza – chodzić o sabaudzką rodzinę
królewską, z którą Krasińscy byli spokrewnieni. Koligacje te powstały
dzięki małżeństwu Franciszki Krasińskiej (1742–1796), córki
Stanisława z tzw. młodszej linii Krasińskich, z księciem kurlandzkim
Karolem Wettynem (1733–1796). Ich córka Maria Krystyna (1779–
1851) wyszła za mąż w 1796 r. za Karola księcia Carignano z dynastii
sabaudzkiej. Z kolei ich wnuk Wiktor Emanuel został pierwszym
królem zjednoczonych Włoch, a jego potomkowie zasiadali na tronie
do czerwca 1946 r.
379
Według niezweryfikowanej i niespisanej nigdzie opinii, krążącej
w BN, książka ta mogła być przeznaczona dla króla Szwecji
Karola XV (1827–1872), znawcy literatury, poety, z sympatią
odnoszącego się do Polaków. Szukając odpowiedzi na pytanie o losy
egzemplarza raperswilskiego wysłaliśmy kwerendę do Biblioteki
Królewskiej w Sztokholmie z prośbą o ocenę, czy cyfra królewska na
okładce książki mogła wskazywać na jakieś związki z królem
Karolem XV (litery mogły oznaczać: Carolus Suetiae Rex, a dwie
odwrócone litery «R» wskazywać na to, że Karol był królem zarówno
Szwecji i Norwegii). Odpowiedź ze sztokholmskiej biblioteki nie
potwierdziła, niestety, naszych przypuszczeń, ale też nie wykluczyła
stanowczo takiej ewentualności.
380
I w tym momencie «wpadła» nam w Pracowni w ręce publikacja
związana z Karolem XV. Była to nadbitka artykułu Heleny
Więckowskiej, opublikowanego w 1924 r. po norwesku w Oslo.
Dotyczył on mało znanego epizodu matrymonialnego szwedzkiego
władcy, opisanego na podstawie rękopisu Antoniego Wrotnowskiego
z 1888 r. Dokument ten znajdował się przed II wojną światową w
Bibliotece Ordynacji Krasińskich. Pod wpływem tej lektury badania
nasze nabrały przyspieszenia, a odkrywane dalej fakty skrzyżowania
się, choć na krótko, dróg króla Szwecji z rodziną Krasińskich, były
coraz bardziej frapujące. Warto te zdarzenia sprzed ponad 130 laty
przypomnieć, bo rzucają one światło nie tylko na adresata opisywanej
książki i jej piękne oprawy, w tym superekslibrisu, ale także na
zapoznany epizod, jakim były plany małżeńskie Karola XV z polską
hrabianką. Król Szwecji i Norwegii Karol XV, wstąpił na tron w
1859 r. Miał już wtedy córkę Ludwikę (1856–1926), późniejszą żonę
króla Danii Fryderyka VIII. Jedyny syn Karola XV, ur. w 1853 r.
Karol-Oskar-Wilhelm zmarł w niemowlęctwie. Król nie doczekał się
kolejnego męskiego potomka. Gdy w 1871 r. zmarła królowa
Ludwika, żona Karola, w kręgu jego najbliższych doradców i z
pełnym przyzwoleniem samego zainteresowanego, zaczęto snuć plany
matrymonialne. Liczono, że król doczeka się męskiego potomka i
sukcesja tronu będzie zapewniona. Kandydatki na żonę szukano poza
rodzinami panującymi, by nie wywołać komplikacji politycznych.
Król sam wskazał odpowiednią dla siebie partię. Była nią hrabianka
Maria Beatrix Krasińska (1850–1884), córka poety Zygmunta i
Elżbiety (Elizy) z Branickich. W tym czasie Zygmunt Krasiński już
nie żył, a ojczymem Marii był Ludwik Krasiński (stryjeczny brat jej
ojca), który prezentował interesy Marii wobec dworu szwedzkiego.
Skąd jednak wybór Karola XV padł na hrabiankę Marię? Ponoć w
listopadzie 1871 r. król przejeżdżając przez Brukselę zobaczył portret
Marii i – urzeczony jej postacią – oznajmił swemu otoczeniu, że
chciałby ją poznać i jednocześnie podjąć kroki związane z przyszłym
mariażem. To romantyczny wątek tej historii. Można brać pod uwagę
również bardziej przyziemny fakt, iż króla zachęcił też, a może nade
wszystko, znaczny majątek Marii. Sama panna, co przyznają
kronikarze tamtych czasów, nie była zbyt urodziwa, lecz interesująca i
utalentowana. Obdarzona była zdolnościami literackimi, co miało
zapewne duże znaczenie dla króla Karola. Szwedzki monarcha znał
381
dzieje rodziny Krasińskich i ich związki z włoską dynastią panującą, a
co ciekawsze, jako znawca literatury, żywił duży podziw dla
twórczości Zygmunta Krasińskiego, a niektóre jego dzieła próbował
nawet tłumaczyć na język szwedzki. Na początku 1872 r. rozpoczęto
pertraktacje matrymonialne. Ustalono także, iż jesienią w Nicei
Karol XV pozna wreszcie osobiście swą wybrankę. Uroczyste
zaręczyny miały się odbyć we Włoszech pod protektoratem króla
Wiktora Emanuela. Do zakończenia całej sprawy przygotowania te
trzymano w ścisłej tajemnicy i dlatego niewiele szczegółów tej dość
fantastycznej przygody przedostało się do opinii publicznej. Nie miała
ona jednak swego happy endu. Król zmarł nagle 18 września 1872 r.
w wieku zaledwie 46 lat. Wzmianki o tej historii są rozsiane po
różnych źródłach norweskich, szwedzkich i polskich.
Jakie mogły być losy tego egzemplarza, od którego zaczęliśmy
snuć tę opowieść? Pozostajemy w dalszym ciągu w sferze domysłów.
Utwory Zygmunta Krasińskiego zostały zapewne zebrane i razem
oprawione w okresie starań Karola XV o rękę Marii, a więc w końcu
1871 lub początku 1872 r. Być może książkę miała mu wręczyć sama
Maria podczas planowanej wizyty wraz ze swą matką w Sztokholmie.
Czy oprawa została wykonana w Polsce, czy zagranicą, czy
egzemplarz dzieł Krasińskiego trafił do rąk króla Karola, czy też nie,
kto i kiedy przekazał go do Biblioteki w Raperswilu? – na te pytania
nie znamy do dziś odpowiedzi. Egzemplarz na szczęście ocalał we
wrześniu 1939 r. z pożogi zbiorów raperswilskich i przetrwał
szczęśliwie całą wojnę. Dziś chroni go specjalnie wykonany futerał, a
za złoconymi brzegami kart poezji Zygmunta Krasińskiego kryją się
prawdziwe ludzkie dramaty.
382
Радкевич О. (Минск)
МИНСКИЕ БИБЛИОФИЛЫ НАЧАЛА XX ВЕКА:
ТАТУР И ЗУБАКИН
1. Первые сведения о минских библиофилах начала XX века
К началу XX в. Минск был незаметным провинциальным городом Российской империи с населением около 100 тысяч, жители которого вели тихое и упорядоченное существование. Если и
заезжали гастролеры-знаменитости, то на несколько часов, на несколько дней. Распыленность и слабое реагирование на любые
импульсы – вот характерные черты белорусской культурной ситуации того времени. Говорить о библиофильстве, библиофильской жизни города и вовсе не приходится, т.к. любая корпорация
библиофилов, в силу своей специфики, может похвастаться
больше различием и индивидуальностью своих членов, чем их
единством.
И все же минчане «засветились» – их имена были занесены в
вышедшие почти одновременно (1904–1905 гг.) две адресные
книги библиофилов Российской империи. Первая издана московским антикваром и букинистом М.Я. Параделовым1, вторая –
подполковником из Одессы, действительным членом Одесского
Императорского
Общества
истории
и
древностей
Е.А. Шуманским2. В обоих упоминаются три книжные души из
Минска: Зубакин С.П. и Татур Г.Х., Татур Д-М.Ф.
Целью любой адресной книги коллекционеров является, с
одной стороны, стимулирование их контактов, как письменных,
так и личных; с другой – определенная статистическая фиксация
собраний и коллекций страны на данный временной срез. Как и
подобает адресной книге, сведения самые минимальные, причем
касательно минских лиц Шуманский (впрочем, как позже и
У.Г. Иваск3 полностью дублирует Параделова:
«Зубакин, Сергей Петрович. Учитель минской мужской
гимназии. Русская и всеобщая словесность. История. Естествознание. 9586 томов.
Татур, Генрих Христофорович и Дария-Мария Феодоровна. Минск, Долгобродский пер., д. № 6. Славянские,
383
русские и польские книги по всем отделам. Около 6500 томов. Собрание художественных листов разного содержания, русской и иностранной работы (около 2000). Дублеты
и излишние экземпляры есть».
Несомненно, число минских собирателей в начале XX в. было более внушительным, но уже тогда составители столкнулись с
«комплексом коллекционера» – постоянной борьбой между соблазном похвастаться собранными сокровищами и желанием застраховаться от возможных посягательств и краж.
Так, Евгений Андреевич Шуманский разослал около двух
тысяч писем, объявил об издании своей «Справочной книги для
русских библиофилов и коллекционеров» в столичных и провинциальных газетах и сам побывал в ряде городов империи с целью
получить интересующие сведения. Однако нельзя сказать, чтобы
его старания увенчались особым успехом – взамен было получено всего около двухсот ответов. Многие были устными, за точность которых, переданных через посыльных, он ручаться не мог.
Были и такие «библиофилы», которые попросту гнали посыльного вон. Находясь в Москве и имея для этой цели посыльного,
Шуманский получил на свой запрос весьма показательные письменные ответы4:
Айхенвальд Ю. И. «Мое имя попало в книгу Параделова по
недоразумению. Никакой библиотеки и коллекций у меня
нет».
Аристов И. В. «Коллекций не имею».
Баратынский Л. А. «Ни библиотеки, ни знакомых библиофилов не имею».
Баснин Н. В. «Прошу извинить, —сведения дать не могу».
Бостанжогло М. Н. «Библиотеки не имеется».
Варавва М. П. «Ответов никаких на Ваш запрос не имею».
Егоров Ф. И. «Никаких подходящих сведений не имею».
Иоралов Ф. Д. «Ответа не будет».
Козырев Н. А. «У меня есть небольшое собрание книг, о
котором в печати и говорить не стоит».
Что ж, один к десяти – мало впечатляющая статистика для
репрезентативности издания справочного характера, но даже сам
факт установления библиофильского книжного собрания важен
сам по себе. Ведь они являются одними из тех избирательных точек кристаллизации культурного коллективного наследия, «мес384
тами памяти», по определению французского историка Пьера
Нора, в которых сосредоточена национальная память.
«“Место памяти” – всякое значимое единство, материального
или идеального порядка, которое воля людей или работа времени
превратили в символический элемент наследия памяти некоторой
общности»5. Места памяти созданы остановкой истории, но они и
возвращены истории потому, что являются предельным способом
ее переживания. Нам же предстоит еще долгий путь самопознания, превращающий эти «места памяти» в Минск и в мой Минск,
Минск каждого и Минск всех.
2. Археолог-краевед Г.Х. Татур
Татур Генрих Христофорович (1846, Минск – 1907, Минск),
археолог-историк, краевед, коллекционер, член Минского статистического комитета, поветовый маршалок дворянства, католик
по вероисповеданию. Его коллекции начали формироваться с
1870-х гг. и через 30 лет составили большой частный музей по
истории материальной культуры Беларуси и уникальную библиотеку. Он обладал несомненно большими, хотя и специфическими,
знаниями археологических древностей Беларуси, которые он со
временем и обобщил6.
Активная археологическая деятельность Генриха Татура вызвала негативные отклики, и как археолог он был награжден рядом нелестных эпитетов: «археолог-дилетант», «псевдоученый»,
«коллекционер-любитель», «делец-дилетант»7. Исследователь
древностей из Киева Н.И. Петров, осматривавший его «музейчик» при Минском статистическом комитете, утверждал с чьихто, по-видимому, слов, что «польский помещик Игуменского уезда Г.X. Татур ничего не пишет по-русски и помещает свои исследования на польском языке в заграничных польских изданиях»8.
В начале 1890-х гг. деятельность Г.X. Татура распространилась за пределы Минской губернии. Несмотря на свое католическое вероисповедание, Г.X. Татур получил в Синоде Открытый
лист на оказание содействия его деятельности по церковной археологии и, представившись губернатору и архиерею Витебской
губернии, приступил к безвозмездному изъятию из церквей этого
региона всего наиболее ценного в археологическом отношении. В
385
результате, «когда А.П. Сапунов и Е.Р. Романов посетили витебские церкви с целью отобрать для учреждавшегося церковного
археологического музея предметы старины, то убедились, что их
труд значительно облегчил Татур...»9, все самое ценное им было
вывезено.
Человек небогатого достатка, он, как истинный собиратель,
все деньги расходовал на пополнение своих собраний. Попадавшие в его руки частные коллекции проходили фильтрацию, и то,
что не имело ближайшего отношения к Беларуси, задорого перепродавалось, и дальнейшую судьбу таких предметов уже невозможно проследить. Лишь некоторые, например, часть коллекции
Тышкевичей из Логойска, удалось выявить в музеях Польши10,
большая же часть проданного Г.X. Татуром распылилась во времени, что, впрочем, характерно для судеб большинства коллекций во всем мире.
Памятником этому собирательству-миссии (далеко не «нерукотворным») стал минский музей Татура, научную ценность которого для истории белорусской культуры трудно переоценить.
Ведь в нем получали первые уроки отечественной истории молодые минчане – гимназисты и студенты. Он сыграл не последнюю
роль в краеведческих увлечениях, подтолкнул к собиранию белорусской старины одного из организаторов газеты «Наша Ніва»
Ивана Луцкевича.
Среди участников «посиделок» в музее Татура был и Александр Власов, оставивший не только эмоциональные зарисовкивоспоминания, но и письменный портрет библиофила (к сожалению, на данный момент фотографии Генриха Христофоровича не
обнаружено)11:
«Мы хлапцамі разам з Казімірам Кастравіцкім сядзелі ў
музеі Татура, сотні разоў расказвалі яму свае «беларускія»
планы. Строгі старык, лысы, з рудай барадой, падобны да
прарока Елісея, быў з намі адной думкі. Седзячы гуртом на
змярканні ў яго музеі, заваленым кальчугамі, мячамі,
старымі кнігамі, дакументамі, мэбляю, абразамі, ён
выслухоўваў нашы «даклады» аб нашых нясмелых яшчэ
спрэчках з палякамі і абрусіцелямі, даваў заўвагі: «разумна
адказалі!»... «гэта пусты чалавек!...» Прыводзіў нам
аргументы з гісторыі Беларусі. Кастравіцкі быў духам з
«беларускай пушчы», з народу: ад Татура веяла на нас
386
духам Гедыміна, Ягайлы, Канстанціна Астрожскага,
Менскіх, Слуцкіх і ўсіх фундатараў і будаўнікоў
беларускай мінуўшчыны. Гэта былі два магіканы, дзве
крыніцы, каторыя перахавалі зародыш беларускай ідэі і не
далі ёй загаснуць».
Мы бы так ничего толком и не узнали об археологокраеведческих собраниях и библиотеке Г.Х. Татура в Минске, об
их культурной ценности для Беларуси, если бы в 1929 г. Археографическая комиссия Белорусской АН не приобрела ряд документальных
материалов.
Опубликованные
историком
Д.И. Довгялло, они и составили основной корпус сведений об их
составе и судьбе12.
Весть о смерти Г.Х. Татура (1907 г.), а равно и о его обширных собраниях древностей и библиотеке, имеющей большое число русских, польских и латинских рукописей и старопечатных
книг, коллекции дипломатических актов (древнейший – конца
XIV в.), быстро достигла берегов Невы. В Минск из СанктПетербурга был срочно откомандирован член-корреспондент
Академии наук Российской империи по отделению русского языка и словесности В.И. Срезневский. Подогревало поездку и то,
что умерший не сделал никакого распоряжения насчет своего собрания.
2–4 апреля 1907 г. на основании личного ознакомления с музеем и библиотекой Татура Срезневский составляет доклад, а уже
7 апреля на общем собрании Академии наук академик
А.А. Шахматов довел эти сведения до собравшихся и ходатайствовал о принципиальном разрешении приобрести у наследников
Татура его библиотеку и рукописи за 7000 рублей.
Кто же такой был В.И. Срезневский, что он увидел в Минске
и стоило ли тех денег собрание Татура?
Всеволод Измаилович Срезневский (1869–1936)13 был последним, восьмым ребенком в семье академика Измаила Ивановича Срезневского, автора знаменитого «Словаря древнерусского
языка». Около 40 лет (с 1892 по 1931 г.) он проработал в Библиотеке Академии наук, с 1900 г. заняв должность ученого хранителя
рукописей. Описания рукописей, сделанные им, отличались тщательностью и методической выдержанностью, были снабжены
замечаниями о графике, правописании и языке с указанием
387
имеющихся заставок, миниатюр и других украшений. Во многих
случаях указаны водяные знаки, важные для датировки, и т. д.
Приводятся записи писцов и владельцев рукописи, причем о лицах и географических наименованиях, упомянутых в записях, по
возможности даются справки. В отношении литературных памятников указывается их редакция и индивидуальные отличия
данного списка.
В 1901–1905 гг. В.И. Срезневский осуществляет свои успешные поездки на Север с целью поиска рукописей, хранящихся у
населения.
Собрание
петрозаводского
священника
А.П. Воскресенского поразило его: «библиотека, которую я нашел в частных руках, просто не поддается оценке. Да владелец ее
за деньги и не продаст... В ней есть подлинный акт Брестского
собора 1591 г., ряд грамот Сигизмунда, Триодь Краковская, ценимая на вес золота... рукописи XVI в. ... хронографы...». Из крестьянского района Заонежье: «Есть деревни, где в редкой избе вы
не найдете книгу – или рукописную или почаевской и гродненской печати, икону старинного письма, картину, ручное кадило».
Оказалось, что древняя книжность сохраняется лучше там, где
сильно влияние старообрядчества. Он вывел даже своеобразный
закон: «Степень уважения к старой книге и знание ее оказывается
обратно пропорциональным развитию общей грамотности и православия».
Главный источник приобретения он видел в сделках с частными лицами. Причем основными поставщиками старины среди
частных лиц являются те люди, которые держат старину «случайно, большей частью, как наследство от родственников». Найти таких людей и является задачей археографа. Срезневский даже
предложил методику расспросов населения, рекомендуя «тянуть
нить знакомств» с тем, чтобы «к каждому новому человеку» приходить «не с ветра, а как бы с рекомендацией». Хорошо, когда
знакомство с тем или иным книжником происходит «при свидетелях», ибо «слушатели начинают припоминать, что кто знает, и
этим помогают попасть на след».
Все сказанное говорит о высоком профессиональном уровне
и опыте командированного в Минск научного эксперта, к тому
же обладающего хорошим знанием психологии покупок.
388
Из доклада В.И. Срезневского можно частично реконструировать содержимое музея и состав библиотеки Г.X. Татура14.
Музей представлял собою два ветхих деревянных домика на
окраине Минска (Логойский переулок, № 8. К 1929 г. остался
только один дом). В одном из них сосредоточено собрание картин и икон (две комнаты), в другом вещественные памятники (две
комнаты) и библиотека (одна комната, разделенная надвое перегородкою). Его музей, который никто, кроме нескольких лиц, не
видел, получил славу в Минске. Сам владелец распространял про
него вести, как о чем-то в высшей степени драгоценном, определяя его стоимость в сумме около 300 000 руб. Незадолго до смерти Татур начал приводить в порядок свое собрание; но смерть
застала его в самом начале работы: описанными, приведенными в
порядок и расставленными как следует оказались только картины
и иконы.
Предметы музея Татура самые разнообразные, но все они
посвящены Беларуси. Здесь результаты его раскопок курганов
(костяки, каменные орудия, различные украшения); древние
польские доспехи и оружие (напр., лук Понятовского, шлем эпохи 30-летней войны, пороховница 1641 г. с инкрустацией на коже, громадный рыцарь на коне, закованный в панцирь с гербом
Радзивиллов на груди); знамена, обширное собрание антиминсов,
церковная утварь, облачения, крест, пожертвованный Сигизмундом I Логойскому костелу; коллекция слуцких поясов и тканей,
монет, посуды, пуговиц, марок и проч.
Библиотека Татура, как и все его собрание, посвящено преимущественно Беларуси (частично, в силу необходимости,
Польше) и находится в полном разгроме: часть книг и рукописей
помещена на полки, часть лежит в ящиках, много валяется на полу; тут же карты в свитках, рисунки, альбомы, газеты. Ее можно
разделить на два главных отдела: книги и рукописи.
1. Книги. В основном, польские и латинские (отпечатанные в
Польше) издания XVI–XVIII и начала XIX в. (около 2000). В
большинстве своем духовного содержания: масса изданий иезуитов, виленского и других братств, сочинения кальвинистов, филоматов, шубравцев, множество надгробных проповедей и пр. Из
светских изданий интересен прекрасный экземпляр Гербовника
Папроцкого XVI в. (Краков 1584 г.), несколько других гербовни389
ков, издания Статутов и Конституций, исторические сочинения о
Польше (например, «Kronika Polska» Martina Belskiego 1597 г.),
календари ХVII в. с современными приписками. Издания преимущественно из городов Вильно, Супрасль, Несвиж, Варшава,
Познань и Краков.
Латинские издания большей частью тоже посвящены Беларуси: издания Гваньини, Герберштейна, польские и литовские
грамматики и словари. Есть редкие и ценные издания: портреты
римских императоров, изданные в XVII в., Библия Пражская XVI
в. и др.
Книг церковной печати сравнительно немного. Это, по преимуществу, виленские, супрасльские, почаевские, черниговские и
киевские издания. Из них на первом месте должен быть поставлен Литовский Статут 1588 г. (изд. Мамоничей). Интересны издания, печатанные на польском и белорусском языках одновременно и попеременно. Общее число книг церковной печати 60–
70. Значительное количество книг – новые, XIX в., преимущественно русские, касающиеся Беларуси (до 1000 экземпляров).
2. Рукописи. Подразделяются на: 1) рукописные книги и тетрадки; 2) грамоты и акты. Русских рукописей немного – XVI в. и
более поздние. Некоторые из них ценны по припискам и вкладным: Евангелие XVI в. с длинной и интересной вкладной 1540 г.
князя Василия Ивановича Соломерецкого монастырю Покрова
богородицы в Соломеричах, с указанием на цену рукописи и с
заклятиями. В другом Евангелии запись 1538 г. о покупке Евангелия за две гривны в церковь Николы чудотворца и об освящении этой церкви, а также запись писца рукописи. Интересен октоих с записью о принадлежности его Чудиновичам, из села
Ненькович Пинского уезда. Такая же запись в требнике XVII в.
Имеется ценная рукопись Пророков 1520 г. с записью в конце:
«докончана бысть сия книга при державе великого князя Василий
Ивановича лета 1520 г.»; Помянник Слуцкого Троицкого православного монастыря в списке XVII в. с перечислением ряда княжеских родов – Дубровицких, Крошинских, Горских, Ясманов и
др.
Несколько переписных тетрадок; записки о польском восстании 1863 г.; архив Минской Казенной палаты за 1812 г.; рукопись
витебского ксендза Антония, умершего в 1862 г., заключающая в
390
себе описание нескольких костелов; записи белорусских народных обычаев, песен с нотами, легенд и пр.
Латинских и польских рукописей значительно больше, чем
русских. Из латинских замечательны: пергаменные молитвенник
и Hora Canonica, первый из которых с древне-немецкими приписками, второй с французскими, а также с несколькими миниатюрами и тщательной орнаментикой золотом и красками. Обращает
внимание громадный том in folio 1623 г. с нотами на 4-х линейках
и с заглавными буквами с миниатюрами.
Польских рукописей, по преимуществу XVIII в., несколько
сот (описания церковных библиотек, инвентари церквей, монастырей, сборник духовных песнопений, литературные произведения и т.д.). Отметим еще французские заметки о насекомых 1775,
1777 и 1795 гг. – своего рода дневник, в котором автор сообщает,
помимо заметок о насекомых, сведения о семейных происшествиях и общественных событиях.
Отдел грамот и актов значительно превосходит отдел рукописных книг и тетрадей – он содержит тысячи экземпляров.
Главная масса – белорусские и польские бумажные акты XVII и
XVIII вв., но, кроме того, есть русские пергаменные акты
(15 шт.). В их числе следующие частные акты: а) жалованная
грамота княгини Анны Михайловой Александровича [!] 1499 г. с
печатью; б) подтвердительная жалованная грамота по поводу жалобы Лещенского игумена от князя Федора Ивановича Ярославича, данная в 1501 г.; в) жалованная грамота кн. Федора Ивановича
Ярославича 1520 г. в Лещенский монастырь; г) сомнительная по
письму грамота Василия Губаря Перкуровича 1539 г.
Королевские привилеи следующих годов: 1514, 1554, 1568,
1578, 1585, два 1633 и 1636 (писанные по-русски и по-польски).
Две выписки из городских книг 1626 г. Пергаменных польских
грамот две – королевские привилеи 1669 и 1774 гг.
Латинских пергаменных грамот – 12: а) королевские привилеи 1434, 1445, 1494, 1500 и 1638 гг.; б) виленского епископа две
– 1535 г.; в) папские буллы, бреве, индульгенции 1640 г., 1725 г. –
две, 1740 и 1745 гг. Большая часть привилеев с вислыми печатями в кустодиях.
Из бумажных листов имеются русские грамоты (Петра Могилы 1535 г., Иосафата Кунцевича 1618 г.). Много частно391
правовых актов XVI в., ряд привилеев того же века. Грамота Македонского архиепископа, печатные грамоты, рисунки.
Как видно из доклада Срезневского, главное внимание обращалось им на русский «след». Небезынтересно и его отношение к Татуру как коллекционеру15:
Собиратель был белорус-националист и враг поляков. Не
имея никаких особенных доходов, он коллекционировал
при помощи своего же собрания, покупая задешево всякие
вещи и продавая задорого то, что не имело ближайшего
отношения к Белоруссии. Сохранившиеся заметки в его
записных книгах (а вел он их с замечательною тщательностью и точностью) дают любопытную картину его деятельности. У него все шло в строку: в книге прихода находим и суммы в тысячу рублей за какую-нибудь родовую
польскую драгоценность, имеющую особое значение только для данного рода, и копеечные продажи старых калош,
сапог, платья и пр.
Татур обычно сильно преувеличивал цену своих вещей и
любил в этом направлении смеяться над потомками родовитых
фамилий, предлагая сегодня отдать вещь за тысячу и давая срок
на размышление, после которого обещал ставить цену вдвое
большую.
Обидно, что в 1907 г. в Минске не нашлось более никого, кто
смог бы по свежим следам, фундаментально, а не на основе беглого вояжа, составить достойное жизнеописание того, кем по
праву должна гордиться нация.
После смерти собирателя остается его собрание, а величина
интереса, проявляемого к нему, обычно пропорциональна его
стоимости. В нашем случае стоимость коллекций Г.X. Татура,
содержащих кроме археологической части уникальную библиотеку, колебалась, согласно законам рынка, значительно: покупатели давали за нее 7000 руб., продавец же оценил ее в 200–300
тысяч рублей – сумму по тем временам более чем основательную.
Медлительность и явное занижение стоимости библиотеки
Татура (Академия Наук выделила лишь 1000 руб. за библиотеку,
оцененную А.А. Шахматовым в 7 раз дороже) привели к ее распылению. Даже отчаянные письма преподавателя минской семинарии Д.В. Скрынченко не помогли. Другие потенциальные по392
купатели тоже «капризничали». Московское археологическое
общество, сославшись на отсутствие его председателя
П.С. Уварова, отказалось от покупки, известный московский собиратель Щукин был якобы болен, Исторический музей предложил купить отдельные предметы16.
Дальнейшая судьба собрания рисуется лишь в предположительных тонах. Библиотека Татура после его смерти была распродана разным частным лицам. Ходили слухи, что она вошла в
состав национального Львовского музея графа Шептицкого,
часть масонских коллекций попала в Вильно (1907 г.) в библиотеку Врублевских (сейчас Библиотека Академии Наук Литвы),
ценные книги были закуплены Тышкевичами из-под Вильно в
имение Красный Двор (Czerwony Dwór)17, откуда попали в библиотеку Каунасского университета, где, по-видимому, могут находиться и сейчас. Есть сведения, что коллекция позднее была
продана в Германию (Працы I зъезда даследчыкаў.... Мінск, 1926.
С. 21)18. Лишь незначительная часть вещей случайно сохранилась
в двух шкафах канцелярии Минского статистического комитета19.
О давних связях Татура с семейством Тышкевичей свидетельствует документ, находящийся в Литовском Государственном Историческом Архиве в Вильнюсе20. В фонде Тышкевичей в
одном из дел, содержащем черновые записи к каталогам книг
Тышкевичей за 1885–1898 гг. (716-4-223, л. 1), находится записка
следующего содержания: «Минская Городская управа сим удостоверяет, что предъявитель сего Дворянин Генрих Христофорович Татур <...> уполномочен Минской Городской управой выработать проект устройства в г. Минске Публичной библиотеки, с
указанием для этого подходящего помещения и всего относящегося до этой библиотеки. 12.04.1893 г. Минск». Далее в документе нет ни следа упоминания о Татуре.
В адресной книге библиофилов Параделова упомянута и фамилия жены Г.Х. Татура – Дарии-Марии Феодоровны. Был ли это
галантный жест со стороны мужа, заодно с собой вписавшего ее в
анкету, или действительно супруга была его сподвижницей, пока
остается загадкой.
393
3. Преподаватель С.П. Зубакин
Вторым минчанином, попавшим в адресные книги библиофилов императорской России, был Сергей Петрович Зубакин
(1850-е гг. – 23.05.1918, Минск), проживавший в начале XX в. в
Минске на углу улиц Александровской и Сторожевской (в настоящее время угол ул. Богдановича и Киселева).
25 мая 1918 г. издаваемая в германскую оккупацию газета
«Минский голос» на первой странице поместила некролог
С.П. Зубакина (рис. 1). Далее были приведены небольшие, но для
нас чрезвычайно ценные сведения о нем21:
«Позавчера 23 мая в гор. Минск – скончался Сергей Петрович Зубакин. Он давно уже страдал болезнью печени, но
несколько времени тому назад болезнь обострилась и
снесла его в могилу. Этому помог также преклонный возраст покойного (около 70 лет).
Прекрасный педагог и преподаватель угас с ним.
Сергей Петрович умер...
Сергей Петрович давно жил в Минске. Целые поколения
минчан учились в минской казенной гимназии под его руководством. Его именем, как известно, называется здесь
частная мужская гимназия. Долгое время он был директором ее. В старости преподавал русский язык и латынь.
А как он знал свои предметы! Он был одним из просвещеннейших педагогов. Если бы не некоторые обстоятельства, он был бы профессором. Сколько пользы принес он в
своей долгой жизни. Сколько трудился, пока не нашел успокоения!
Кончина Сергея Петровича вызывает искреннее сожаление
бывших его питомцев и всех знавших его.
Мир его праху!»
394
Рис. 1. Фрагмент газеты «Минский голос» от 25 мая 1918 г.
с некрологом С.П. Зубакина.
На следующий день, 26 мая, появился более пространный
некролог от сослуживцев22:
«23 мая после тяжкой болезни скончался один из старейших и выдающихся педагогов г. Минска Сергей Петрович
Зубакин. Покойный оставил по себе память, как прекрасный преподаватель – лучший знаток русского языка и отзывчивый и добрый человек.
По окончании курса в Петроградском университете по историко-филологическому факультету, он занял место преподавателя в Пинском реальном училище, откуда в 1903 году был
переведен в г. Минск в мужскую гимназию.
С этого времени и до заката дней своих почивший не переставая давал уроки в местных учебных заведениях
г. Минска. И нет среди минской интеллигенции ни одной
семьи, в которой не знали бы Сергея Петровича Зубакина.
С его же именем тесно связано одно из самых многолюдных в городе учебных заведений, основанная им вместе с
К.О. Фальковичем мужская частная гимназия, в которой до
1912 г. он и был прямым директором.
395
Кроме педагогической деятельности покойный еще известен, как собиратель книг и рукописей. Все свободнее время
он уделял составлению библиотеки. Результаты его 35летней заботы о книге, этой неразлучной спутнице каждого педагога, грандиозны. У него насчитывается до 15 тысяч
экземпляров книг. Это поистине лучшее книгохранилище в
городе. Любовь к книгам у Сергея Петровича была редкая.
Его имя было известно многим столичным букинистам, с
которыми он находился в переписке и при их помощи старался приобрести все ценное, относящееся главным образом к Белоруссии.
Всякий изучающий местный край много найдет материала в
библиотеке С.П. и не раз вспомнит его светлое имя.
Спи спокойно, наш незабвенный соратник на педагогическом поприще. Ты сеял «разумное, доброе, вечное» и тем
обессмертил свое имя. Забудь все несправедливости судьбы и обиды, которые посылала тебе жизнь.
Прости всем!
Сослуживцы.»
Нам несомненно повезло в том, что сто лет назад, как, впрочем, и теперь, учащиеся свято соблюдали школьную традицию –
на прощание фотографироваться с любимыми (или не очень) педагогами. Вот таким образом он и сохранился на групповом фото
выпускного класса минской женской Мариинской гимназии
(1915 г.), хранящемся в московском музее музыкальной культуры
им. Глинки в фонде Ирмы Яунзем (рис. 2). В Национальном музее истории и культуры Беларуси сохранилось его и более раннее
одиночное фото (рис. 3) из выпускного альбома той же гимназии
(1913 г.).
396
Рис. 2. С.П. Зубакин (1915 г.). Одна из его учениц, впоследствии знаменитая певица Ирма Яунзем, для памяти
прямо на фото надписала фамилии присутствующих. Среди учителей, словно сошедших со страниц мемуарной
книги Стефана Цвейга «Вчерашний мир», в центре сидит и С.П. Зубакин.
Рис. 3. С.П. Зубакин (1913 г.). При увеличении отчетливо видны детали
российского гражданского мундира начала XX века: петлица на конце
воротника сюртука, пуговица с гербом Минской губернии («три волны»
в венке из лавровых листьев), а также ромбовидный знак окончания
университета.
398
Скромный преподаватель, он собрал библиотеку, которая
могла сравниться с минской городской публичной библиотекой
им. А.С. Пушкина. Вот что сообщается в документе, хранящемся
в фондах Государственного архива Минской области (ГАМО) и
датированном 1919 годом23:
«Покойный Зубакин, бывший преподаватель средних учебных заведений, всю жизнь собирал книги. Человек бедный,
всегда нуждающийся, всегда прибегавший к займу в 50 и
100 рублей, он последние гроши тратил на книги. Ему удалось собрать богатую библиотеку в 15–16 тысяч томов по
разным отраслям знаний. Прекрасно обставлены у него отделы по русской оригинальной беллетристике (все классики и новые авторы в 2-х, 3-х экземплярах каждый), по теории словесности и критике, имеются собрания сочинений
писателей 60-х годов XIX века, в числе них много таких,
которые уже давно распроданы и вновь не издаются, по
языковедению, в том числе много сочинений по вопросу
об украинском и белорусском языках и по истории. Гораздо слабее отделы по естествознанию и общественным наукам. Имеется отдел иностранных книг, преимущественно
на немецком и французском языках. Очень много ценных
старинных книг (имеются книги, напечатанные в XV–
XVIII столетиях)...
Приобретением этой библиотеки Отдел народного
образования значительно смягчил крайнюю нужду всех
существующих в Минске городских библиотек в наиболее
требуемых книгах. Предполагается один экз. всех
сочинений передать в книгохранилище (пушкинскую
библиотеку), а дубликаты распределить между остальными
городскими библиотеками… ценность не менее 100–150 тыс.
руб. (огромнейшее большинство книг в переплетах)».
В том же 1919 г. часть книг из библиотеки Зубакина была
изъята по распоряжению культурно-просветительного отдела Губернского военного комиссариата. Большая часть библиотеки передана в ведение Отдела народного образования. Предполагалось
один экземпляр всех сочинений передать в Пушкинскую библиотеку, а дубликаты распределить между остальными городскими
библиотеками. О судьбе же самого хозяина книг сообщалось следующее24:
399
«...Ввиду того, что покойный Зубакин (а он и его жена
умерли в прошлом году) оставил троих детей без всяких
средств, Отдел народного образования ходатайствует о
разрешении выдать семье 35 000 рублей, сумму незначительную по сравнению со стоимостью библиотеки, собранной большим трудом в течение всей жизни покойным
тружеником, отказывавшим и себе, и семье во всем необходимом».
В том же деле сохранилась ценная анкета от 23.IV.1919 г.,
показывающая послереволюционную судьбу некоторых библиотек организаций и частных лиц в Минске, в том числе и Зубакина25:
Откуда.
Фамилия
владельца
Число Число
рус.
инокниг странных
Гр. Чапский
200
600
Окладов по
Добромыслевскому
пер.
1615
1225
400
По каким
отраслям
знаний
Куда перевезены,
достаточна ли охрана, сколько книг
непригодны для
местных читателей,
почему непригодны
Главным обра- Были в книгохранизом, беллетри- лище, теперь распрестика и по делены по библиотелесоводству
кам. Непригодна малая
часть книг на франц.
и англ. языках – устарелые научные книги
Среди русских Распределены по библиотекам, в музей
преобладают
старые журналы («Исторический вестник», «Русская
мысль»), среди
иностранных:
художественные альбомы,
по
польской
беллетристике
Библиотека
прокурора
Чулицкого
150
–
Юридические, Распределены
по
полит. эконо- библиотекам, за исмия
ключением
специальной юридической
литературы, на которую нет спроса в
библиотеке
Библиотека
бывшего
Купеческого
Клуба
2050
150
Все
отделы, В книгохранилище,
главным обра- непригодных
книг
зом, беллетри- нет
стика
Библиотека
Общественного Русского Собрания
3200
–
–
Библиотека
при книжном
магазине
Фрумкина
Библиотека
Зубакина
Польская
библиотека
общества
«Огниско»
Все
отделы,
главным образом, беллетристика
Распределены
по
библиотекам. Непригодны около 100
книг: черносотенного
и
антисемитского
направления
3350
Все отделы
В книгохранилище
3500
500
Главным обра- Непригодна
часть
зом, беллетри- бульварного содерстика
жания. Оставлена в
книгохранилище
10000
400
Все отделы
В книгохранилище,
непригодны старые
каталоги несуществующих в настоящее
время магазинов и
издательств, и часть
книг, т.н. «пинкертоновщины»
Верно.
М. Шостак,
зампредседателя
401
В конце августа 1919 г. в составе книг, находящихся в книгохранилище городского отдела народного образования г. Минска,
имелись и книги С.П. Зубакина26:
«Книги из библиотеки С.П. Зубакина, купленной Гор. Отделом у наследников Зубакина за 10.000 руб.: ценные иностранные книги ХVI, ХVII столетия; французские классики;
русские книги, предназначенные для библиотеки Государственного университета, который предполагают открыть с
осени текущего года, в том числе «Деяния Петра Великого», «Наказ» Екатерины II, «Генеральная география» Петра
Великого, все летописи издания Археографической Комиссии и многие другие; много справочников и небольшое количество книг разных научных отделов».
В настоящее время в отделе рукописей, старопечатных и
редких изданий Национальной библиотеки Беларуси (НББ) хранится лишь ничтожная часть книг С.П. Зубакина – немногим более 60-ти. Из них около 30 относятся к истории, 10 – политике и
социальным наукам, 8 – литературоведению, 5 – языкознанию и 4
– философии. Что и говорить, данный тематический состав и
пропорции по отношению ко всему собранию не позволяют
адекватно судить о нем.
Рис. 4. Две разновидности резиновых штемпелей-печаток на книгах
С.П. Зубакина. Штамп нумератора позволяет с точностью до дня
определить дату приобретения книги.
402
Рис. 5. Титульный лист брошюры В.И. Ленина «Победа кадетов и
задачи рабочей партии» из собрания С.П. Зубакина. Мог ли Сергей
Петрович тогда догадаться, к чему приведут эти задачи?
403
Очень важным отличием зубакинских книг является наличие
на титульных листах оттиска резинового штемпеля-печатки
(рис. 4). Часто рядом нумератором ставилась дата приобретения.
Так, на брошюре В.И. Ленина «Победа кадетов и задачи рабочей
партии» (СПб.: Наша мысль, 1906. – 78 с.) наряду со штемпелем
«Библиотека Сергея Петровича Зубакина» красуется «14 май
1906» (рис. 5).
С одной стороны, испещренные незатейливыми и размазанными штемпелями последующих владельцев-ведомств, его книги
позволяют совершить своеобразное путешествие во времени и
проследить их судьбу до успокоения в стенах НББ. С другой –
говорят о недостаточно высокой книжной культуре,
позволяющей столь уродовать титульный лист, эту своебразную
визитную карточку, «как бы лицо книги, дверь в нее; когда мы
его рассматриваем и читаем его, мы в то же время как бы можем
мысленно идти в глубь книги»27.
В НББ пока обнаружен лишь единственный экземпляр экслибриса С.П. Зубакина (рис. 6), но его наличие говорит о том, что
Сергей Петрович был вовсе не чужд библиофильской эстетике в
отношении книжного знака, столь хорошо выраженной его современником – художником Александром Бенуа28:
«Экземпляр книги, снабженный экслибрисом, теряет свой
безличный характер, он становится известной «персоной».
Если в будущем книге суждено фигурировать в каком-то
библиотечном составе, то бумага с именем первого владельца, наклеенная на внутренней стороне переплета, придает ей особый оттенок. Если даже книга обречена ходить
по рукам, то и тогда она не «круглая сирота», у нее сохраняется идеальная связь с теми книгами, которые были когда-то ее соседями на полках прежнего хозяина. В тех же
случаях, когда владелец уже не находится среди живых,
остроумно придуманный символ и красивый рисунок экслибриса вызывают в воображении образ, окруженный ореолом известной поэзии....»
Этот экслибрис тоже отчасти помог превратить его личность
и для нас, живущих спустя сто лет, в персону известную, извлеченную из небытия, несмотря на уловки времени.
404
Рис. 6. Экслибрис С.П. Зубакина c аллегорической фигурой обнаженной
женщины, держащей в руках книгу и солнце, а ногами попирающей
земной шар. На ленте, переплетающей венок из даров природы,
греческие слова αληθεια (истина, правда) и πανδαµατωρ
(укрощающий, смиряющий всех). Зная добрый нрав С.П. Зубакина и его
безмерную любовь к книге, можно предположить, что девиз мог
звучать так: «Истина, примиряющая всех».
405
Разная судьба-память выпала на долю этих людей. О Татуре
довольно много написано, его биография вошла в исторические
труды, справочники и энциклопедии29 О Зубакине – почти ничего,
разве что теперь его можно представить визуально и порадоваться, что сохранились здание гимназии, где он преподавал (рис. 7.).
Были ли они знакомы лично? Думается, что да. Хотя бы потому, что следуя неписаному библиофильскому закону: «Книги
обладают свойством сближать людей»30 – и обнаружив себя в адресных книгах Параделова и Шуманского, они попытались оторвать взгляд от книжных полок и сделать шаг навстречу друг
другу. С 1904 по 1907 г. времени на это было предостаточно, да и
Минск той поры – город вовсе не гигантский.
Рис. 7. Здание минской женской Мариинской гимназии (в настоящее
время ул. К. Маркса, 29). На стене здания – мемориальная доска,
посвященная одной из учениц С.П. Зубакина – народной артистке
СССР Ирме Яунзем.
406
Их библиотеки распылились во всепоглощающем времени,
но ценность любого собрания прежде всего в «ценности» владельца и его подбора. Что касается их – владельцев, то это были
скромные минчане, истинные подвижники – хранители книжных
богатств, своей жизнью и делами очень даже подтверждающие
слова французского писателя Поля Брюла: «Достаточно мгновения, чтобы стать героем, но необходима целая жизнь, чтобы стать
достойным человеком…»
Вместо послесловия
БЛАГОДАРНОСТЬ: И.Н. Куркову (Национальный архив Республики Беларусь) – за помощь в розыске фотографий, некролога
и следов библиотеки С.П. Зубакина в ГАМО; Т.И. Рощиной (Национальная библиотека Беларуси) – за концептуальную статью
Д.И. Довгялло о Г.Х. Татуре и сведения о единственном сохранившемся экслибрисе С.П. Зубакина; Л. Ковкель (Краковский
институт библиотекознания и научной информации Педагогической академии, Польша) – за след собраний Г.Х. Татура в
польских и литовских документах; М.В. Зубелевич (Национальная библиотека Беларуси) – за помощь в расшифровке девиза на
экслибрисе С.П. Зубакина.
ПРИМЕЧАНИЯ
1
Параделов М.Я. Адресная книга русских библиофилов и собирателей гравюр, литографий, лубков и прочих произведений печати. М.:
Изд. Антиквар. кн. отд. при маг. древностей и редкостей
М.Я. Параделова, 1904. 180 с.
2
Шуманский Е.А. Справочная книга для русских библиофилов и
коллекционеров. Одесса, 1905. XVII; 204 с.
3
Иваск У.Г. Частные библиотеки в России. СПб., 1912. Ч. 2. Прил.
к «Рус. библиофилу» за 1911. С. 53. № 1130. «Татур, Генрих Христофорович, Минск. В состав библиотеки входит около 6500 томов славянских, русских и польских книг, по всем отраслям знаний, и до 2000 художественных листов».
4
Шуманский Е.А. Указ. соч. Предисловие.
5
Нора П. Франция-память. СПб.: Изд-во СПб. ун-та, 1999. 328 с.
(Гл. Как писать историю Франции?).
407
6
Татур X. Очерк археологических памятников на пространстве
Минской губернии. Мн., 1892. 277 с.
7
Алексеев Л.В. Белорусская археология и историческое краеведение во второй половине XIX – начале XX века // Сов. археология. 1968.
№ 3. С. 85–100.; Алексеев Л.В. Археология и краеведение Беларуси XVI
в. – 30-е годы XX в. Мн.: Беларус. навука, 1996. 206 с. (Гл. 6).
8
Петров Н. Из путешествия в Северо-Западный край // Киевская
старина. 1889. Т. 24, февр. С. 468. На эти издания нет сносок в литературе. Цит. по: Алексеев Л.В. Археология и краеведение Беларуси XVI в.
– 30-е годы XX в. Мн.: Беларус. навука, 1996. 206 с. (Гл. 6).
9
Красовицкий П.Н. Памятники церковной старины ПолоцкоВитебского края и их охранение // Полоцко-Витебская старина. Витебск, 1911. [Т.] I. С. 34. Цит. по: Алексеев Л.В. Археология и краеведение Беларуси XVI в. – 30-е годы XX в. Мн.: Беларус. навука, 1996. 206 с.
(Гл. 6).
10
Поболь Л.Д. Древности Белоруссии в музеях Польши. Мн.: Наука
и техника, 1979. С. 153, 156–159, 161–167 и др.
11
Уласаў А.К. Кастравіцкі і Г. Татур // Беларус. шлях. 1918. 26 мая.
Он же: Успаміны // Сын беларуса (Вільня). 1924. 20 жн. Цит. по:
Каўка А. Тут мой народ: Францiшак Скарына i беларуская лiтаратура
XVI – пач. XX ст. Мн.: Маст. лiт. 1989. 255 с. (Гл. Каб не драмала памяць).
12
Даỳгяла З.I. Матар’ялы аб музеi Г.X. Татура у Менску // Запiскi
аддзела гуманiтарных навук. Кн. 8. Мінск, 1929. С. 553–559. Эта основательная подборка документов о собрании Г.Х. Татура содержит: № 1.
Протокол Общего собрания Академии Наук за № 118. 1907 г., апреля 7;
№ 2. Доклад Всев. Измаил. Срезневского о библиотеке и Музее Татура в
Минске на основании личного ознакомления 2–4 апреля 1907 г.; № 3.
Выдержки из писем 1907 г. Андрея Константиновича Снитки к Всеволоду Измаиловичу Срезневскому; №4. Описание библиотеки и собраний Г.Х. Татура, составленное после его смерти для Академии Наук Евгенией Александровной Масальской-Сурия (урожденной Шахматовой,
которая жила в 1907 году в Минске).
13
Сведения о В.И. Срезневском даются по: Копанев А.И. Всеволод
Измаилович Срезневский – библиотекарь библиотеки Академии наук //
Сборник статей и материалов Библиотеки АН СССР по книговедению.
1973. Вып. 3. С. 215–245.
14
Даỳгяла З.I. Указ. соч.
15
Даỳгяла З.I. Указ. соч.
16
Минская старина. 1909. №1. С. 7.
17
Chwalewik E. Zbiory polskie: Archiwa, biblioteki, gabinety, galerie,
muzea i inne zbiory pamiątek przeszłości, w ojczyźnie i na obczyźnie.
408
Warszawa, 1927. T. 2. S. 482: «Wilno, Biblioteka Publiczna im. Eustachego i
Emilii Wróblewskich. Biblioteka posiada bardzo cenny zbiór masonerii
(prawie komplet znaków łóż Wielkiego Księstwa Litewskiego ze zbiorów po
Wacławie Fedorowiczu z Witebska i po Henryku Taturze z Mińska)».
Drege H., Rygiel S. Biblioteka Państwowa im. Wróblewskich // Biblioteki
Wileńskie / Рod red. A. Łysakowskiego. Wilno, 1932. S. 141: «Masoneria.
Zbiory po Henryku Taturze z Mińska nabywa Wróblewski od p. Taturowej
30.VI.1907.». Brensztejn M. Nauka w Republice Litewskiej // Nauka Polska.
Warszawa, 1934. T. 19. S. 289–290: «Biblioteka Uniwersytetu Witolda
Wielkiego [Kowno]... W r. 1930 ofiarowany przez księgarza kowieńskiego
Niemca Fischera zbiór 7809 tomów, kupiony przez niego od administracji hr.
Benedykta Tyszkiewicza z Czerwonego Dworu... Znalazły się w nim rzadkie
druki XVI–XVIII ww., a nawet unikaty ruskie tłoczone w Wilnie, Kijowie i
t.d., pochodzące ze zbiorów Tatura w Mińsku».
18
Даўгяла З.I. Указ соч.
19
Памятники старины // Минское слово. 1909. № 775. Цит. по:
Алексеев Л.В. Археология и краеведение Беларуси XVI в. – 30-е годы
XX в. Мн.: Беларус. навука, 1996. 206 с. (Гл. 6).
20
Из переписки Л. Ковкель с автором статьи. Сентябрь 2003 г.
21
С.П. Зубакин: [Некролог] // Минский голос. 25 мая 1918 г.
22
Памяти С.П. Зубакина // Минский голос. 26 мая 1918 г.
23
Степанова Т.А. Преподаватель Зубакин собирал книги... // Нар.
воля. 2002. № 5. 11 янв.
24
ГАМО, ф. 322, оп. 1, д. 38, л. 36.
25
ГАМО, ф. 322, оп. 1, д. 38, л. 10.
26
Национальный архив Республики Беларусь (НАРБ), ф. 603, оп. 1,
л. 158-158обр.
27
Фаворский В.А. Об искусстве, о книге, о гравюре. М.: Книга,
1986. (Гл. О книге, об иллюстрации).
28
Цит. по: Аверихин В. Экслибрис Приенисейского края // Красноярский библиофил. 1987. С. 266–272.
29
См. прим. 7; Асветнiкi зямлi Беларускай: Энцыкл. даведнiк. Мн.:
Беларус. энцыкл., 2001. 496 с.; Энцыклапедыя гiсторыi Беларусi: У 6 т.
Мн.: БелЭн, 2001. Т. 6. Кн. 1. Пузелi-Усая. 592 с.
30
Глезер Л.А. Записки букиниста. М.: Книга, 1989. 256 с. (Гл. Автографы; У Китайгородской стены; «Пушкинская лавка»).
409
Запартыка Г.В. (Мінск)
КНІЖНЫЯ ЗБОРЫ БЕЛАРУСКАГА ДЗЯРЖАЎНАГА
АРХІВА-МУЗЕЯ ЛІТАРАТУРЫ І МАСТАЦТВА
Беларускі дзяржаўны архіў-музей літаратуры і мастацтва
(БДАМЛМ) з’яўляецца адной з буйнейшых у Рэспубліцы
Беларусь архіўных устаноў, дзе зберагаюцца дакументы па
гісторыі літаратуры, выяўленчага мастацтва, тэатра, музыкі,
мовазнаўства і г. д. Беларусі ад пачатку ХІХ ст. да нашых дзён.
Большую частку фондаў архіва-музея (звыш 390) складаюць
архівы асабістага паходжання. Ад часу свайго заснавання архіўмузей, побач з камплектаваннем архіўных фондаў, ствараў і
навуковую бібліятэку. На сённяшні дзень бібліятэка архіва
налічвае звыш 24 000 кніг і 30 000 часопісаў і газет. Сярод многіх
унікальных кніг і выданняў бібліятэкі БДАМЛМ – газеты “Наша
доля” і “Наша Ніва”, “Вольная Беларусь”, “Беларусь”, “Звон” і
інш.; часопісы “Маладняк”, “Узвышша”, “Полымя рэвалюцыі”,
асобныя нумары часопісаў “Саха”, “Калоссе”, “Беларуская
борць”, першыя выданні зборнікаў Янкі Купалы “Жалейка” і
Якуба Коласа “Песьні-жальбы”, амаль усе выданні граматыкі
Б.А. Тарашкевіча, беларуская граматыка Р. Абіхта (1918), кнігі
В.Ю. Ластоўскага, слоўнік І.І. Насовіча і многія іншыя.
Камплектаванне бібліятэкі БДАМЛМ ажыццяўляецца двума
шляхамі. Першы, традыцыйны для большасці бібліятэк, – праз
установы кнігагандлю: бібліятэчны калектар, кнігарні, выдавецтвы
і г.д. Асноўны крытэрый пры адборы выданняў для бібліятэкі
БДАМЛМ праз кнігагандаль вызначаецца профілем архіва-музея.
Але трэба сказаць, што прымяненне крытэрыя профільнасці без
уліку мэтазгоднасці набыцця таго ці іншага выдання ў
практычнай дзейнасці архіва амаль не сустракаецца.
Другі і самы актыўны шлях камплектавання – асабістыя
кніжныя зборы і калекцыі дзеячаў літаратуры і мастацтва.
Менавіта яны складаюць асноўную частку навуковай бібліятэкі
БДАМЛМ. Аднак асабістыя кніжныя зборы і калекцыі ў іх
прыватным увасабленні не з’яўляюцца самамэтай навуковай
бібліятэкі архіва-музея. Галоўная праблема заключаецца ў
410
выпрацоўцы падыходаў да адбору кніг. Існуе цэлы шэраг
крытэрыяў, якія закліканы дапамагчы аптымізаваць і замацаваць
склад асабістай бібліятэкі ў навуковай бібліятэцы БДАМЛМ. На
дзяржаўнае захоўванне ў складзе фондаў асабістага паходжання
прымаюцца:
– выданні твораў фондаўтваральніка;
– зборнікі, часопісы, газеты, каталогі з публікацыямі твораў
фондаўтваральніка (калі такія не паступалі ў бібліятэку па
планавай падпісцы);
– выданні пра фондаўтваральніка;
– кнігі з дароўнымі надпісамі фондаўтваральніку;
– кнігі з паметамі фондаўтваральніка;
– тэматычныя
кніжныя
калекцыі,
створаныя
фондаўтваральнікам.
Кнігі фондаўтваральніка, падрыхтаваныя да перавыдання і
якія ўтрымліваюць вялікую колькасцю правак і памет,
пакідаюцца ў архіўным фондзе.
Асабістая бібліятэка здольна, як і іншыя гістарычныя
крыніцы, рэканструяваць эпоху, у якой жыў яе ўладальнік, даць
пэўнае ўяўленне пра яго асяроддзе, сацыяльнае становішча, кола
людзей, якія жылі і працавалі з ім у адзін час і якія маглі
ўплываць на яго творчасць, пра яго навуковыя і творчыя
інтарэсы, эстэтычныя і духоўныя праяўленні і настроі,
узаемаадносіны з сябрамі і калегамі.
Сярод многіх бібліятэк ці іх частак найбольш цікавымі
з’яўляюцца асабістыя бібліятэкі пісьменнікаў М. Танка, М. Лобана, Я. Брыля, С. Грахоўскага, І. Шамякіна, А. Куляшова, А. Кучара,
Н. Гілевіча, В. Віткі, М. Ермаловіча, Р. Бярозкіна, М. Лужаніна і
многіх іншых; акцёраў М. Забэйды-Суміцкага, Л. Александроўскай, І. Сарокіна і іншых; мастакоў А. Тычыны, А. Марыкса,
Я. Красоўскага і іншых. Значную частку кніжных збораў
БДАМЛМ складаюць бібліятэкі рэдкіх кніг і выданняў, якія
паступілі ад бібліяфілаў. Да такіх бібліятэк адносяцца бібліятэка
М. Магільнага, У. Баравога, М. Талеркі, І. Тулейкі. Выдатным
узорам бібліятэкі, якая паступіла з архіўным фондам, з’яўляецца
бібліятэка народнага пісьменніка Беларусі Янкі Брыля. Яна
налічвае каля пяцісот выданняў, большую частку якіх складаюць
кнігі з дароўнымі надпісамі. Сярод іх надпісы на кнігах уласных
411
твораў В. Адамчыка, М. Аўрамчыка, Р. Барадуліна, Д. БічэльЗагнетавай, Г. Бураўкіна, А. Вялюгіна, Н. Гілевіча, У. Дамашэвіча,
В. Зуёнка, В. Іпатавай, А. Карпюка, Г. Кісялёва, І. Ласкова,
А. Мальдзіса, І. Навуменкі, П. Панчанкі, Я. Сіпакова, М. Сяднёва,
М. Танка і многіх іншых.
Аснову бібліятэкі мастака Яўгена Красоўскага складаюць
выданні па мастацтвазнаўству, як беларускаму так і сусветнаму,
каталогі выставак, альбомы. Гэты раздзел бібліятэкі налічвае
звыш 100 назваў. Другі раздзел бібліятэкі складаюць выданні з
дароўнымі надпісамі, сярод якіх аўтографы мастакоў
А. Бархаткова, В. Жолтак, М. Манасзона, М. Станюты, С. Гуткоўскага, А. Шыбнёва, Я. Ціхановіча, В. Руцая, П. Сергіевіча і
іншых, мастацтвазнаўцаў А. Аладавай, В. Шматава, У. Бойкі.
Акрамя свайго вялікага і змястоўнага архіва слынны спявак
М. Забэйда-Суміцкі завяшчаў Беларусі і сваю бібліятэку, якая
паступіла ў БДАМЛМ з Прагі ў 1985 г. Яна налічвае 476 выданняў. Значную частку бібліятэкі складаюць кнігі з дароўнымі
надпісамі дзеячаў літаратуры і мастацтва Беларусі і іншых краін
Еўропы. Сярод іх аўтографы У. Караткевіча, І. Цішчанкі,
Л. Салаўя, С. Панізніка, С. Грахоўскага, А. Русака, Н. Гілевіча,
С. Александровіча, Г. Цітовіча, С. Новіка-Пяюна, Я. Шутовіча.
Самай грунтоўнай і ўкамплектаванай часткай з’яўляецца нотная
бібліятэка спевака, што без доказаў вытлумачальна. Яна змяшчае
творы М. Аладава, У. Алоўнікава, А. Багатырова, Ж. Бізэ,
Г. Вагнера, Дж. Вердзі, А. Глазунова. М. Глінкі, А. Грачанінава,
Э. Грыга, А. Даргамыжскага, І. Кузняцова, Дз. Лукаса, М. Мусаргскага, М. Рымскага-Корсакава, Ю. Семянякі, А. Туранкова,
Г. Цітовіча, Дз. Шастаковіча і многіх іншых, а таксама нотныя
выданні беларускіх і ўкраінскіх народных песень.
Прыклад вышэйназваных бібліятэк дапамагае ўявіць склад
бібліятэкі пісьменніка, мастака, спевака. Гэты спіс можна было б
дапоўніць узорамі бібліятэк літаратуразнаўца, мастацтвазнаўца,
музыказнаўца і г.д.
Беларускі дзяржаўны архіў-музей літаратуры і мастацтва
працягвае камплектаванне асабістых бібліятэк выдатных дзеячаў
культуры і навукі Беларусі. На парадку дня адбор і сістэматызацыя кніг с асабістай бібліятэкі Ф.І. Янкоўскага з яе унікальным падборам кніг па беларускаму і сусветнаму мовазнаўству.
412
Станкевич Л.И. (Минск)
ВОСТОЧНЫЕ РУКОПИСИ В ФОНДЕ НАЦИОНАЛЬНОЙ
БИБЛИОТЕКИ БЕЛАРУСИ
(К созданию каталога арабских, персидских и турецких
рукописей)
Начало собирания памятников письменности Востока в Национальной библиотеке Беларуси (НББ) можно отнести ко второй
половине 40-х годов ХХ в., когда по репарациям Второй мировой
войны поступили три арабских рукописи. В 1988 г. из Гомельской
областной библиотеки были переданы 26 манускриптов на арабском, персидском и тюркском языках. Ранее рукописи находились в знаменитом собрании книжных редкостей, принадлежавшем генерал-фельдмаршалу графу Ивану Федоровичу ПаскевичуЭриванскому (1782–1856), видному военачальнику и государственному деятелю Российской империи XIX в. Эти поступления
составили основу коллекции восточных рукописей в НББ. В последующие годы путем отдельных случайных приобретений у
частных владельцев коллекция пополнилась четырьмя памятниками письменной культуры Индии, среди которых: Сутра буддийская, трактат по медицине, фрагменты из Аюрведы и Рамаяны. Тексты философско-религиозного, медицинского и литературного содержания переписаны на санскрите и гуджаратском
языке (разновидность индийской группы индоевропейских языков) в XVIII и XIX вв. Внешнее оформление письменных памятников характерно для книжной традиции Индии – писчий материал растительного происхождения (пальмовый лист, бумага из
хлопка), форма в виде книги-потхи, переплет – деревянные планки с отверстием для шнурка, скрепляющего листы в единый блок.
В настоящее время коллекция памятников письменности
Востока в НББ насчитывает 34 единицы хранения на пяти восточных языках: арабском, персидском, турецком, санскрите и
гуджаратском. Хронологические рамки коллекции: XIV–XX вв.
Подавляющее большинство памятников письменности представлено целыми рукописями. Разнообразные по языкам, тематике,
жанрам, внешнему исполнению в целом они дают представление
о своеобразии рукописной книжности Востока.
413
Как отмечалось выше, основу коллекции восточных рукописей НББ составляют манускрипты из библиотеки И.Ф. Паскевича.
Вместе с богатейшим и уникальнейшим собранием предметов
декоративно-прикладного и изобразительного искусства библиотека находилась на землях Белоруссии, в Гомельском дворце,
ставшем с конца 1834 г. основной резиденцией графа
И.Ф. Паскевича. Отличительным признаком принадлежности
восточных рукописей библиотеке И.Ф. Паскевича является наличие на нижнем форзаце в левом верхнем углу экслибриса прямоугольной формы в виде большой буквы "П" под княжеской короной. Многие манускрипты из библиотеки И.Ф. Паскевича
сопровождает одинаковая владельческая запись и печать,
свидетельствующие о прежнем их местонахождении в медресе
при мечети Ахмедие в Ахалцыхе (таких 16), в медресе Баязида в
Эрзеруме находились две рукописи. Как известно, И.Ф. Паскевич
являлся
высшим
административным
лицом
Кавказа
(наместником Закавказья), а во время Русско-персидской войны
1826–1828 гг. и Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. был
назначен главнокомандующим русских войск и наиболее
отличился при взятии турецких крепостей Ахалцых, Баязи и
г. Эрзерум. Собранные И.Ф. Паскевичем за время кавказских
войн восточные рукописи большей частью были отосланы в
Санкт-Петербург (ныне хранятся в Российской национальной
библиотеке). Некоторые из рукописных военных трофеев попали
в Гомельский дворец И.Ф. Паскевича (назовем эту часть
гомельской), где были учтены и систематизированы в
библиотеке. Об этом говорят обозначенные на корешке (в виде
наклеек) и на нижнем форзаце кодексов специальные учетные
библиотечные пометы. Каждая помета состоит из трех строк и
включает следующие элементы: верхняя строка (одинаковая на
всех экземплярах) – римская цифра "XIX", средняя – одна из букв
латинского алфавита A, B, C, D, Е или F; нижняя строка – "№" и
рядом арабская цифра. Полагаем, что римская цифра "XIX" указывает время поступления кодекса в библиотеку И.Ф. Паскевича
(поскольку время переписки рукописей разное), латинскими буквами обозначена отрасль знания, к которой по содержанию относится рукопись, а в нижней строке отмечен порядковый номер
рукописи в тематическом ряду. В библиотеке была принята
414
следующая тематическая классификация: буква А означает: Коран, догматика, этика; В – мусульманское законоведение (фикх) и
в целом юридические науки; С – история, биографии; Д – филология (риторика, грамматика, лексикология, словари); Е – художественная литература. Какую тематическую рубрику означает
буква F неясно, поскольку представлена она всего одной рукописью в виде хронологической таблицы. Сравнительный анализ
учетных данных также показал, что рукописи имеют отдельно в
каждой буквенной серии порядковый номер в пределах первого
числового ряда (т. е. 10-ти), пропуски номеров внутри ряда единичные, причем по отдельным отраслям знания – мусульманское
право (В), история (С), филология (Д), рукописи представлены
почти в полном составе в пределах первых пяти номеров. На наш
взгляд, можно говорить о том, что из гомельской части в НББ
поступили восточные рукописи из числа самых первых,
учтенных в дворцовой библиотеке, и, несмотря на трагическую
судьбу собрания в целом и книжной ее коллекции в частности,
чудом уцелела и сохранилась первооснова восточной рукописной
части гомельской коллекции И.Ф. Паскевича. Здесь важно отметить, что в 1988 г. в НББ из Гомельской областной библиотеки
поступили не все восточные манускрипты из коллекции
И.Ф. Паскевича: из-за отсутствия учетных документов на
книжных полках затерялись, "запылились" четыре рукописных
кодекса на арабском, персидском и турецком языках. Таким
образом, на сегодняшний день из гомельской части уцелело 30
восточных рукописей, но, к сожалению, сохранившаяся часть
коллекции раздроблена. Документальных сведений об объеме и
качественном составе восточных манускриптов всей гомельской
части мы не имеем.
Исторически сложилось так, что хранящиеся в НББ
памятники письменности арабо-мусульманского мира оказались
изъятыми из привычной, традиционной среды бытования.
Оказались в стороне они и от научно-исследовательских центров
в
области
востоковедения,
не
попали
в
крупные
специализированные рукописехранилища, где могли бы стать
предметом научного описания и изучения. Современный уровень
историко-литературных и историко-культурных исследований
предполагает
максимальное
привлечение
сохранившихся
415
письменных памятников. На сегодняшний день в мировой
научной литературе полностью отсутствует информация о
коллекции восточных рукописей НББ. Так, в издании
"Библиография арабских рукописей" (М., 1982) – самом большом
аннотированном указателе печатных каталогов и описаний
арабских рукописей, хранящихся во всем мире – в обзорной
статье о восточных рукописных собраниях библиотек, архивов и
музеев бывшего СССР нет сведений о наличии таковых в НББ.
В последнее время между Республикой Беларусь и странами
арабо-мусульманского мира более интенсивными стали
международные связи, усилился обмен информацией и
специалистами в области культуры. В БГУ на факультете
международных отношений образована кафедра восточных
языков, преподавать восточные языки стали в Белорусском
государстенном лингвистическом университете. В стране в целом
возрос интерес к изучению истории и культуры народов Востока.
Вопросы учета, выявления и введения в научный оборот
письменных памятников мусульманского Востока, хранящихся
на территории Беларуси, приобрели особую актуальность. С
2001 г. НББ приступила к подготовке научного каталога
арабских, персидских и турецких рукописей на основе своей
коллекции. Был сформирован авторский коллектив в лице
сотрудника отдела рукописей НББ Л.И. Станкевич и ст.
преподавателя БГУ М.В. Тарелко Составителями проведена
определенная подготовительная работа – предварительное
исследование материалов коллекции с целью выяснения
источников и истории ее формирования, значения и степени
изученности, наличия необходимых и доступных зарубежных и
отечественных библиографий по восточным рукописям.
Изучалась доступная научная литература об особенностях
рукописной книжности мусульманского мира, методические
материалы по вопросам систематизации и каталогизации
арабских, персидских и турецких рукописей. На основе изучения
опыта научного описания восточных рукописей крупных
специализированных рукописехранилищ в бывшем СССР (Россия
– Санкт-Петербург, Узбекистан, Туркменистан, Азербайджан)
была составлена единая инструкция, где определены основные
принципы научного описания коллекции НББ.
416
Принципиальным оказался вопрос о выборе схемы описания
рукописей. Один подход – это краткий (алфавитный или
систематический) каталог или аннотированный список для
быстрого введения рукописи в научный оборот. Однако при этом
описании многочисленные данные, касающиеся различных сторон
рукописи, и сведения, накопленные в ходе предварительной
работы над ней, оказались бы вне описания. Другой подход –
достаточно полное научное описание, данные которого о
содержании, объеме, оформлении рукописи должны позволить
сравнить и идентифицировать любые списки данного сочинения,
описание которого осуществляется в другом месте и в другое
время. Учитывая, что научный каталог – сугубо справочное
пособие, а также принимая во внимание небольшой объем
коллекции (в сравнении с хранилищами, насчитывающими
десятки тысяч рукописей), составители выбрали второй путь,
более сложный и трудоемкий, но, на наш взгляд, и более перспективный, что впоследствии и подтвердили результаты исследования.
Методические принципы описания в каталоге базируются на
основе схемы научного описания ориентальных рукописей,
разработанной в начале 50-х годов ХХ в. известным российским
востоковедом Н.Д. Миклухо-Маклаем. Описательная статья
включает следующие элементы: вводные (порядковый номер
описания и шифр рукописи); основные – название, автор и дата
сочинения,
для переводных
сочинений
дополнительно
переводчик; область знания; в текстологической характеристике
отмечаются структура сочинения в описываемом списке, начало
текста, его дефектность; кодикологические данные и
палеографическое описание – место и дата переписки,
переписчик; количественные сведения (объем рукописи, размеры
листа, текста на странице, количество строк на странице);
пагинация (восточная, европейская, отсутствие кустодов); бумага
(восточная, европейская); тушь или чернила (черные, цветные);
почерк; художественное оформление (унваны, заставки, цветные
рамки вокруг текста, характер и цветовая гамма орнамента);
переплет (восточный или европейский, картонный, кожаный,
полукожаный, наличие тиснения, медальонов); владельческие
пометы (приписки, оттиски печатей с указанием размеров и
417
формы, экслибрисы и т.д.); дефекты кодекса (расшитость,
оборванные листы, повреждения от влаги и т.д.); происхождение
(коллекция); библиография (доступные каталоги восточных
рукописей с описанием списков данного сочинения).
Язык отдельно в каждом описании не отмечался, поскольку
систематизация материала в каталоге по языкам, в пределах
каждой языковой группы – в алфавите названий сочинений.
Название сочинения и имя автора приводятся в арабской графике
с латинской транслитерацией и русским переводом. Составители
стремились предоставить, по возможности, полную информацию
по каждому из элементов описания. Так, в названии сочинения
отмечается
название
авторское,
обиходное,
данное
исследователем и т.д., отмечается форма названия, приводимая в
данном списке. То же в позиции "автор" – полное имя автора,
установленное по справочникам, одновременно с указанием
формы имени автора, приводимом в описываемой рукописи, для
известных авторов – даты жизни и смерти. При характеристике
бумаги отмечались её качество, цвет, наличие водяных знаков.
К настоящему моменту описательная часть каталога вчерне
закончена. При его подготовке составителями были описаны
также и восточные рукописи из библиотеки И.Ф. Паскевича,
оставшиеся в Гомельской областной библиотеке. В данном
сообщении не представляется возможным дать обстоятельный
обзор всех материалов каталога. Кратко отметим основные
выводы по результатам обработки. Среди письменных
памятников имеютя весьма ценные, уникальные и редкие
рукописи. Отличительной особенностью коллекции в целом,
несмотря на небольшой объем, является ее разнообразие –
языковое,
тематическое,
пространственно-временное,
художественно-эстетическое. Всего описано 34 манускрипта,
содержащих 37 списков 36-ти сочинений. Представлены
памятники письменности на арабском (22), персидском (9),
турецком (3) и смешаных – арабо-турецком (2) и персидскотурецком (1) языках. Хронологические границы переписки
рукописей – XIV–XIX вв. К XIV в. относится 1 список, к XV в. –
3, к XVI в.– 15, к XVII в. – 8, к XVII в. – 4, к XIX в. – 6 списков.
Как видим, большинство списков относится ко времени позднего
418
средневековья, старейшая рукопись датирована 1377 г., самая
поздняя – 1884 г.
Обычно восточные рукописи не часто содержат имя
переписчика, а еще реже место переписки, в силу чего
локализовать рукописи по скрипториям не всегда удается.
Сохранившиеся записи на рукописях коллекции НББ
свидетельствуют о широкой географии мест переписки – с севера
на юг и с востока на запад исламского мира. Так, в Мекке –
духовной столице ислама – в 1553 г. переписано сочинение по
фикху "Жемчужины судей о толковании Перлов постановлений",
автором которого является Мухаммад б. Фарамурз б. Али,
известный как Мулла Хосров (ум. 885/1480 г.); два сочинения по
догматике Абдуррахмана б. Мухаммада ас-Сааляби (ум. в
786/1470 г.) – "Сияющие огни, объединяющие истину и шариат"
и "Огни в чудесах избранного пророка" – переписаны в 1593 г. в
Северной Африке (Магриб); сборник текстов по догматике
"Радость знаний" – в Малайзии (Индонезии?) в XVII в.; рукопись
по риторике "Комментарий на краткое изложение Ключа" Са‘ад
ад-Дин Мас‘уд б. ‘Умр ат-Тафтазани (ум. 792/1390 г.) переписана
"в поселении Кулла из поселений Андалаля" (Дагестан, Авария) в
1884–1915 гг.
По содержанию в памятниках письменности представлены
мусульманская теология (Коран, тафсир, догматика, молитвы),
мусульманское право (фикх), философия, логика, этика,
филология (грамматика, риторика, словари), история, биографии,
генеалогия, поэзия, художественная проза. Коран – главная
священная книга мусульман – имеется в одном, но превосходно
выполненном списке 1672 г. В объемном списке из двух томов
под заглавием "Жемчуг, рассыпанный в выдающемся тафсире"
содержится толкование на Коран Джаляль ад-Дин ас-Суйути (ум.
849/1445–911/1505 гг.) (список 1754 г.). Довольно широко
представлены сочинения по грамматике и фикху. Среди них –
известный труд Абду-р-Рахмана ль-Джами (ум. в 898/ 1492 г.)
"Наставления Дийаадину" в толковании "аль-Кафии" (список
1492 г.), «Комментарий на "Наставления Зийаадину"» Абду-льГафур аль-Лари (ум. в 912/1506 г.) (список 1543 г.),
«Комментарий на "Наслаждение душ" Али б. Масуда Шамс адДина Ахмад б. Данкуза» (список 1662 г.).
419
По мусульманскому законоведению (фикху) классические
сочинения – "Книга образцов и примеров по ханафитскому
мазхабу" Зайн ад-дин б. Нуджайм аль-Ханафи (ум. в 970/1563 г.)
(список 1589–90 г.), "Соединение морей" Бурган ад-Дин Ибрагим
б. Мухаммад ал-Халяби (ум. в 956/1549 г.), имама мечети султана
Мухаммада в Константинополе (список XVI–XVII вв.), а также
упомянутый выше труд Муллы Хосрова "Жемчужины судей о
толковании Перлов постановлений" (в списках 1553 и 1676 гг.).
Из образцов исторической литературы можно указать
известнейшее сочинение Шараф ад-Дином Али, сына шейха
Хаджи Йазди (литературный псевдоним «Шараф», ум. в
858/1454 г.), "Книга побед". Сочинение состоит из 2-х книг. В 1-й
повествуется о генеалогии тюркских и монгольских племен и
ханов и истории Чингисхана и его потомков; во 2-й – история
Тимура и Халил-Султана. В каталоге представлены обе книги в
достаточно полных списках (соответственно XVIII в. и 2-я
половина XVI в.), что не часто встречается даже в фондах
крупных хранилищ восточных рукописей. История Надир-шаха
представлена популярным сочинением "Редкая жемчужина"
Мухаммад Махди-хан б. Мухаммад Насир Астрабади,
прозванным "Каукаб" (ум. 1161/1748–1173/1759–60 г.) (список
1799 г.). Биографии, в частности жизнеописание Али б. Абу
Талиба и его потомков, принадлежаще перу Мухаммада Шафи б.
Мухаммад Рафи Ваиза, представлены в списке 1818 г. под
названием "Врата раев". Вполне возможно, что данный список
является уникальным. Отец Мухаммад Шафи б. Мухаммад Рафи
Ваиза – Мухаммад Рафи ад-Дин Ваиз б. Фатхалла Казвини (ум. в
1089/1678 г.) из задуманного им сочинения в 8-ми томах под
общим заглавием "Врата раев" успел написать только два тома.
То, что его сын написал третий том, науке, по всей вероятности,
неизвестно. По-крайней мере, в "Собрании восточных рукописей
АН Узбекской ССР" (Ташкент, 1977. Т 8. С. 223) отмечено, что до
нас дошли только два первые тома. В коллекции НББ имеется
также и первый том сочинения "Врата раев" – трактат по этике
(список 1826–1827 гг.).
Изящная литература представлена в коллекции прежде всего
персидскими
рукописями,
великолепно
оформленными
художественно. Знаменитейшая поэма "Пятерица" ("Хамсе")
420
Амир Хосров Дехлеви (1253–1325) переписана в 1486 г. на
прекрасной восточной атласной белой бумаге каллиграфическим
почерком насталик, украшена пятью (по числу поэм) цветными
унванами, изящно исполненными в едином стиле. Прекрасной
художественной работы список под названием "Книга Заседания
влюбленных" (XVI–XVIII вв.). Это сочинение в стихах и прозе,
написанное Амир Кемаль ад-Дин Хусайн б. мауляна Шихаб адДин Исмаил Табаси аль-Газиргохи по поручению и от лица
Султана Хусайн б. Султан Мансур б. Байкара б. Умар шейх б. Тимур Гурган, содержит краткие биографии и описания любовных
похождений известных правителей, суфийских шейхов и поэтов.
Арабской рукописью «Сад достойнейших, выбранный из "Весны
благочестивых"» Мухаммад б. Касим б. Йакуб аль-Амаси (ум. в
940/1533 г.), содержащей сокращенную переработку антологии
Замахшари (ум. в 538/1143–1144 г.) "Весна праведников", представлена художественная проза (список 1588 г.).
При небольшом объеме коллекции отдельные сочинения
представлены даже двумя списками, что существенно для
текстологов при составлении сводных критических текстов.
Например, уже упоминавшееся сочинение по фикху "Жемчужины судей о толковании Перлов постановлений" Мухаммад б.
Фарамурз б. Али: первый список переписан в 1553 г., второй –
через сто лет, в 1676 г., возможно, уже видоизмененной
редакции. Некоторые тексты, наоборот, имеются в единичных
экземплярах, но как бы продолжают друг друга в рассмотрении
темы. Так, риторика отражена в трактатах «Краткое изложение
"Ключа"» Мухаммад б. Абдуррахман аль-Казвини (ум. в
739/1338 г.) (список 1664 г.) и комментарии Мас‘уд б. Умр атТафтазани (ум. 792/1390 г.) на это же сочинение (список 1884 г.).
В трактатах восточных авторов широкое распространение
получила комментаторская традиция, что и подтвердили
рукописи нашей коллекции. В качестве примера можно привести
выше упомянутые сочинения по грамматике – "Наставления
Дийаадину" в толковании "аль-Кафии" Абду-р-Рахмана ль-Джами
(ум. в 898/1492 г.), содержащее комментарий на грамматику
арабского языка Ибн-аль-Хаджиба (ум. в 646/1248 г.) (список
1492 г.); «Комментарий на "Наставления Зийаадину"» Абду-льГафур
аль-Лари
(ум.
в
912/1506 г.),
содержащее
421
супракомментарий к комментарию Абду-р-Рахмана ль-Джами
(список 1543 г.); комментарий Шамс ад-Дина Ахмад б. Данкуза в
редакции Ахмад б.Махмуда на грамматику арабского языка
Ахмада б. Али б. Мас’уда в списке под названием «Комментарий
на "Наслаждение душ"» Али б. Масуда" (список 1662 г.).
Генеалогия некоторых сочинений бывает довольно сложной.
Показательна в этом смысле самая древнейшая рукопись
коллекции НББ, датируемая 1377 г. Рукопись содержит
комментарий Аль-Хусайна б. Абдуллы б. Мухаммад ат-Тиби (ум.
743/1342 г.) "Открывающий истины сунны" на сборник хадисов
(арабские предания) "Ниша светильников" Мухаммад б. Абдуллы
аль-Хатиба, известного как аль-Хатиб ат-Табризи (ум. 740/1339–
40 гг.), который является в свою очередь переработкой сочинения
Абу Мухаммада аль-Хусайна б. Масуда аль-Фираи аль-Багави
(ум. 516/1122 г.) "Светильники сунн".
Переводные сочинения представлены двумя списками.
Рукопись
под
названием
"Сады
анемонов"
(список
предположительно XVII в.) содержит перевод на турецкий язык с
арабского сочинения "Анемоны среди ученых Османского
государства",
переводчик
Молла
Мухаммад
из
Константинополя. Сочинение повествует о знаменитых ученых и
суфиях с VIII/XIV вв. до времени жизни автора оригинального
арабского текста Ахмад б. Мустафа Ташкепри-заде (ум. в
968/1561 г.). Второй список – перевод с арабского на персидский
язык художественной прозы "Радость после горя" Абу Али,
прозванного Кази ат-Танухи (ум. в 384/994 г.) (список 1804 г.).
В подавляющем большинстве списков коллекции среди
авторов сочинений, комментаторов, переводчиков, переписчиков
имена широко известных и авторитетных в средневековой
исламской культуре лиц, прославившихся своими познаниями во
многих областях знаний – теологов, философов, ученых,
литераторов, каллиграфов. К отмеченным ранее именам Абду-рРахман ль-Джами, Мухаммад б. Фарамурз б. Али, Зайн ад-дин
б.Нуджайм аль-Ханафи, Бурган ад-Дин Июрагим б. Мухаммад
ал-Халяби, Са‘ад ад-Дин Мас‘уд б. ‘Умр ат-Тафтазани,
Абдуррахман б. Мухаммад ас-Сааляби, Аль-Хусайн б. Абдуллы
б. Мухаммад ат-Тиби, Мухаммад б. Абдуррахман аль-Казвини,
Джаляль ад-Дин ас-Суйути добавим имя Али б. Мухаммад ль422
Джурджани (ум. в 816/1413 г.). Его толковый словарь
религиозно-философских терминов в списке 1564 г. хранится в
коллекции НББ.
Значительная часть рукописей коллекции НББ – это хорошо
известные произведения, представленные в ряде каталогов
восточных рукописей крупных хранилищ Европы и бывшего
СССР. Как уже отмечалось, были просмотрены все доступные
наиболее значительные библиографические труды на рукописи
арабские, персидские и турецкие. Сравнительный анализ с точки
зрения времени переписки показал, что списки коллекции НББ во
многих случаях более ранние, чем выявленные в каталогах.
Причем некоторые из списков очень близки по времени
переписки к дате написания сочинения, а один, возможно,
прижизненный – это уже упоминавшийся известный труд Абдур-Рахмана аль-Джами "Наставления Дийаадину" в толковании
"аль-Кафии". Список переписан 16 октября 1492 г., а автор умер
по некоторым источникам 9 ноября 1492 г. Отдельные
сочинения, хранящиеся в коллекции, зафиксированы в
библиографиях только в одном списке, что делает их
чрезвычайно ценными источниками. Это "Сияющие огни, объединяющие истину и шариат" (фикх) Абдуррахман б. Мухаммад
ас-Сааляби (ум. в 786/1470 г.) (список 1594 г.) и его же "Огни в
чудесах избранного пророка" (хадисы) (список 1593 г.), а также
отмеченный выше труд Джаляль ад-Дин ас-Суйути "Жемчуг рассыпанный в выдающемся тафсире".
Есть в коллекции и неидентифицированные, а потому,
возможно, и уникальные труды. Среди арабских рукописей – это
комментарий Мустафы б. Усмана аль-Вардари (ас-Саланики) на
полях литературного сочинения «Сад достойнейших, выбранный
из "Весны благочестивых"» Мухаммад б. Касим б. Йакуб альАмаси
(ум.
в
940/1533 г.)"
(список
1588 г.).
Неидентифицированными остались юридический трактат на
турецком языке "Книга закона о земле" (список 1828 г.). Как уже
отмечалось, уникальнейшим, поскольку он единственный,
является и список 3-го тома сочинения "Врата раев" Мухаммада
Шафи б. Мухаммад Рафи Ваиза.
Печати, экслибрисы, различного рода записи – вехи
жизненного пути памятника письменности. Во многом именно
423
провененции придают ему своеобразный индивидуальный облик.
Не исключение и рукописи нашей коллекции. Помимо
отмеченного ранее экслибриса графа И.Ф. Паскевича, имеются
экслибрис Теософического общества в Амстердаме с
изображением масонской символики и гравированный гербовый
экслибрис графа C.W.G. Nostitz. Среди владельцев рукописей –
представители самых разных социальных слоев: от Махмуд-паша
ибн Iсхак-паша (вакфная запись) до ученика медресе Насруллы
(на форзаце учебной рукописи). На полях рукописей, на защитных листах, на обороте переплетных крышек практически каждой рукописи присутствуют многочисленные записи. Характер
записей
самый
разный
–
любовные,
имущественнохозяйственные, денежные расчеты, религиозные, нравоучительные, родословные, юридические, вкладные и т. д. Часто встречаются пословицы, по-восточному мудрые, лаконичные и … "ароматные": "Знание – это сладость меда, а невежество – это горечь
лука", "Об ошибке ученого бьёт барабан, а ошибку невежды
скрывает невежество", "Друг без недостатков – маловероятно
существование его, а упоминание недостатков друзей – непристойно". На многих рукописях сохранились владельческие печати, часто с хорошим оттиском.
Рукописи коллекции – благодатный материал для
палеографов и, в частности, для исследователей писчего
материала. Манускрипты написаны на бумаге восточной разного
качества и европейской, преимущественно итальянской и
французской.
Говоря о восточной рукописной книге, нельзя не отметить ее
художественную сторону. Стремление передать гармонию мира
всегда было характерной чертой творчества архитекторов,
художников, каллиграфов Востока. Рукописи коллекции НББ
выполнены в основном двумя наиболее распространенными
восточными почерками – насталик и насх, отдельные списки –
это образец искусства восточной каллиграфии. Почти во всех
манускриптах начальный лист украшен мастерски исполненной
заставкой, или по-восточному унваном – одним из основных
элементов художественного оформления восточной рукописной
книги. Основные цвета унвана – золотой и синий различных
оттенков. Это цветовое сочетание не только исключительно
424
изысканно, но и глубоко осмыслено, поскольку синяя лазурь
традиционно символизирует цвет небесных сфер, а золото –
божественный и животворящий свет. Унваны дополнены
красками нежных пастельных тонов – сиренево-розовой, лимонножелтой, нежно-зеленой, небесно-голубой, кремово-песочной с
вкраплениями кирпично-красных, ярко-оранжевых, вишневорубиновых, темно-зеленых, коричневых и черных цветов.
Несмотря на внешне отнотипный цветочно-растительный
характер рисунка, при ближайшем рассмотрении он поражает
удивительным разноообразием элементов растительного узора,
ритмически повторяющихся в бесконечном переплетении и
пересечении. Заставками можно любоваться как цветущим
весенним садом, они просто завораживают взгляд. В уже
упоминавшейся персидской рукописи "Книга Заседаний
влюбленных" сохранился фрагмент сюжетной миниатюры,
чудесно выполненный гуашью в пастельных тонах.
Внешний вид манускриптов коллекции также способен быть
источником эстетического наслаждения. Многие рукописи
заключены в классические мусульманские переплеты и
представляют собой интересные образцы переплетного
оформления ориенталистских рукописей. На крышках и клапане
– качественной выделки кожа, преимущественно коричневая,
черная и темно-бордовая; на внешней стороне – рамка-бордюр
простым тиснением или золотом, медальон с пальметтами,
заполненные
по
золоченному
основанию
рельефным
растительно-цветочным орнаментом; внутренняя сторона
покрыта кожей с тиснением либо цветной бумагой ("турецкая"
или однотонная). Естественно, это обобщенная характеристика,
переплеты разные, в каждом есть свои особенности оформления.
Резюмируя вышесказанное, о коллекции можно сказать:
"Мал золотник, да дорог!"
Принимаясь за подготовку каталога, составители понимали
всю сложность и ответственность взятой на себя задачи, но в
полной мере осознали это в процессе работы. И дело не только в
отсутствии опыта исследовательской и археографической практики с такого рода письменными источниками. Отсутствие в
Национальной библиотеке Беларуси фундаментальной научной и
справочно-библиографической литературы по европейской
425
арабистике и исламоведению значительно осложняло работу по
многим аспектам научной обработки восточных рукописей. В
качестве примера можно привести классический каталог по
фондам арабских рукописей Brockelmann C. Geschichte der
arabischen Literatur в 2-х ч. (2 Aufl. Bd. 1–2. Leiden, Brill, 1943–
1949; 2 Aufl. Suppl. Bd. 1–3, 1937–1942) или издание по арабской
палеографии Grohmann A. Аrabische Palaographie. T. 1–2. (Warszawa, 1971). Этого издания на русском языке нет, а
существующий на немецкои или английском языке вариант не
доступен.
Отсутствие
альбомов-справочников
по
западноевропейским филиграням XVI–XVIII вв. не позволяло
более точно датировать рукопись в случае, если время переписки
не указывалось в списке, хотя сам водяной знак просматривался
прекрасно. Приходилось подробно описывать филигрань, что
делается только в случае выявления совершенно нового варианта
водяного знака, вместо того, чтобы кратко сослаться на
общеизвестный указатель. Или наоборот, в случае слабого
оттиска водяного знака в рукописи поиск для определения хотя
бы типа филиграни был затруднителен.
В своей работе составители, естественно, неоднократно
обращались за помощью к специалистам. Так, по вопросам
восточной палеографии, в частности персидских рукописей, – к
корифею в этой области на сегоднящний день профессору
Акимушкину Олегу Федоровичу, зав. сектором Среднего Востока
Института Востоковедения в Санкт-Петербурге; журналисту и
преподавателю персидского языка БГУ Махмуду Саиду Мехти
Ислами; Закарии Эль-Фадэлю, также преподавателю БГУ; в работе с арабскими рукописями – Хамису Хараджевичу Нашми,
сотруднику Российской национальной библиотеки в СанктПетербурге; с турецкими рукописями – д-ру Халилу Ибрагиму
Уста (Турция). Всем им составители каталога выражают
искреннюю глубокую благодарность.
В дальнейшем предполагается
издать каталог
с
одновременным переводом на CD-ROM его текста, а также
наиболее интересной в научном плане рукописи из материалов
коллекции в качестве приложения к каталогу. Издание будет
снабжено рядом вспомогательных указателей, облегчающих
пользование каталогом. Составители полагают, что материалы
426
каталога дополнят источниковую базу для исследований истории и
культуры народов Востока и позволят уточнить представление о
составе и объеме огромного фонда произведений на арабском,
персидском и турецком языках, рассеянных по библиотекам
разных стран. Информация о коллекции восточных рукописей в
Национальной библиотеке Беларуси позволит наглядно показать
сегодняшнюю географию собраний мусульманских рукописей.
Составители надеются закончить свою работу, но это, как
говорят "ин шаа лааа", что в переводе с арабского "если захочет
Аллах ".
427
Цітавец А.І. (Мінск)
РУКАПІСЫ БЕЛАРУСКІХ ТАТАРАЎ У ДЗЯРЖАЎНЫХ
І ПРЫВАТНЫХ КАЛЕКЦЫЯХ
(Да складання зводнага каталога рукапісных кніг Беларусі)
Важнай крыніцай даследавання кніжных помнікаў
з’яўляюцца каталогі і вопісы розных бібліятэк, музеяў і архіваў.
Вядома, што фонды беларускіх устаноў культуры моцна
пацярпелі ў час войнаў, асабліва ў перыяд нямецка-фашысцкай
акупацыі. Цяпер на Беларусі зберагаецца нязначная колькасць
рукапісных кніг, найбольшая частка помнікаў захоўваецца ў
Расійскіх нацыянальнай (Санкт-Пецярбург) і дзяржаўнай
(Масква) бібліятэках, Расійскай АН у Санкт-Пецярбургу,
Украінскай АН у Кіеве, Ягелонскім універсітэце ў Кракаве,
Бібліятэцы Нарадовай у Варшаве і інш. На жаль, няма агульнага
каталога-паказальніка, які б зарэгістраваў усе захаваныя асобнікі,
даў поўнае ўяўленне пра кніжную культуру на беларускіх землях.
Рукапісныя кніжныя помнікі Беларусі дагэтуль не толькі
слаба вывучаны, але ў сваёй большасці нават не ўлічаны.
Беларускія бібліёграфы пакуль заняты стварэннем поўнага
рэпертуару друкаванай кнігі. У 1968 г. Нацыянальнай бібліятэкай
Беларусі (Дзяржаўная бібліятэка БССР імя У.І. Леніна)
выдадзены каталог кірылічных кнігадрукаў – ад Францыска
Скарыны і да пачатку XX ст.1 Цяпер галоўная бібліятэка
рэспублікі рыхтуе працяг зводнага каталога “Кніга Беларусі” –
“Выданні XVI – XVIII стст. лацінскім шрыфтам”2. Стварэнне
каталога рукапісных кніг Беларусі не стаіць у першапачатковых
планах. Гэта складаная праца мае сваю спецыфіку: адсутнасць
1
Кніга Беларусі. 1517–1917: Зводны каталог / Дзярж. Б-ка БССР
імя У.І. Леніна, БелСЭ; Склад. Г.Я. Галенчанка і інш. Мн.: БелСЭ, 1986.
615 с., 12 л. іл.
2
Киреева Г.В. Проблема создания полного библиографического
репертуара белорусских изданий XVI–XVIII вв. // Матэрыялы Другіх
Кнігазнаўчых чытанняў "Кніжная культура Рэчы Паспалітай" (Мінск,
15–16 верасня 2000 г.) / Нац. б-ка Беларусі; Склад. Т.І. Рошчына. Мн.:
Красіка-Прынт, 2002. С. 70.
428
выхадных звестак у большасці кніг патрабуе вызначэння шэрага
палеаграфічных і кадыкалагічных прымет для ідэнтыфікацыі,
датавання і лакалізацыі асобнікаў. Аднак, на нашу думку,
рэгістрацыя гэтых кніжных помнікаў, сістэматызацыя існуючых
матэрыялаў неабходны ўжо сёння.
Абагульняючае даследаванне пра рукапісную кнігу Беларусі
зрабіў навуковец з Санкт-Пецярбурга М. Нікалаеў у 1993 г.3 Аўтар
разгледзіў абставіны ўзнікнення, рэпертуар, мастацкае
афармленне рукапіснай кнігі Беларусі ў X–XVIII стст. Сярод
кніжных помнікаў навуковец згадаў тры беларускія рукапісныя
кнігі XVII і дзевяць XVIII ст., напісаныя арабскай графікай, і
адзначыў, што без уліку татарскага пісьменства веды пра
беларускую рукапісную кнігу будуць няпоўныя4. На малую
даследаванасць татарскай літаратуры звяртаў увагу расійскі
даследчык кнігі Ю. Лабынцаў5.
Татары-мусульмане, выхадцы з Залатой Арды і Крымскага
ханства, што пасяліліся ў Вялікім княстве Літоўскім у XIV–
XVI стст., стварылі на беларускіх землях арыгінальнае
арабаграфічнае пісьменства. Рукапісы “тутэйшых” татараў
3
Нікалаеў М. Палата кнігапісная: Рукапісная кніга на Беларусі ў
X–XVIII стагоддзях / Рэд. М.М. Розаў, А.С. Мыльнікаў. Мн.: Маст. літ.,
1993. 239 с., іл.
4
Там жа. С. 61–62.
5
Лабынцев Ю.А. Поликонфессиональная литература Беларуси XVI
столетия // Наш радавод: Матэрыялы міжнар. навук. канф. "Царква і
культура народаў Вялікага княства Літоўскага і Беларусі XIII – пач.
XX ст." (Гродна, 28 верас. – 1 кастр.) 1992 г. Гродна, 1992. Кн. 4 (Ч. 2).
С. 452.
Л. Шчавінскай і Ю. Лабынцавым выдадзена праца “Литература
белорусов Польши”, якая змяшчае каштоўныя звесткі пра рукапісныя
кнігі: Щавинская Л., Лабынцев Ю. Литература белорусов Польши (XV–
XIX вв.) / РАН; Ин-т славяноведения; Нац. б-ка Беларуси. Мн., 2003.
228 с.
Рукапісную кніжнасць, звязаную з традыцыяй Скарыны, разгледзіў
беларускі даследчык Г. Галенчанка ў бібліяграфічным паказальніку
“Францыск Скарына: Спадчына і пераемнікі”: Францыск Скарына:
Спадчына і пераемнікі: Анат. бібліягр. паказ. / Нац. б-ка Беларусі;
Аўтар-складальнік Г.Я. Галенчанка; Рэд. Т.І. Рошчына. Мн.: КрасікаПрынт, 2002. 176 с.
429
фарміраваліся ў асноўным з другой паловы XVI да канца
XVIIІ ст., потым па меры неабходнасці некаторыя з іх
перапісваліся амаль без змяненняў да XX ст. Яны змяшчалі спісы
з усходніх тэкстаў, іх пераклады на беларускую і польскую мовы,
а таксама арыгінальныя тэксты на беларускай і польскай мовах
(апошнія таксама пісаліся арабскімі літарамі). Літаратура татараў
ВКЛ мела ў асноўным рэлігійны характар і была цесна звязана з
мусульманскай верай, узорам для яе была літаратура на арабскай
і цюркскай мовах.
Рэпертуар рукапісаў беларускіх татараў складаўся ў першую
чаргу са свяшчэннай кнігі мусульман – Кур’ана, прычым
беларускія Кур’аны часта змяшчалі невялікія прадмовы на
беларускай і польскай мовах пра тое, як падрыхтавацца да
чытання кнігі. Правілы чытання Кур’ана, артыкуляцыю арабскіх
гукаў, паўзы пры чытанні растлумачваў тэджвід. Асаблівую
важнасць для беларускіх татараў меў тэфсір (з араб.
“каментарый”). Беларускія тэфсіры, па сутнасці, былі перакладамі
Кур’ана з некаторымі элементамі каментарыя. Вельмі
папулярнымі ў беларускіх татараў былі маленькія малітоўнікі –
хамаілы. Апрача малітваў і апісання абрадаў яны змяшчалі
календары “шчаслівых і нешчаслівых” дзён, гадзін, розныя
прадказанні, а таксама кітабы (з араб. “кнігі”), уключалі дагматы
мусульманскай рэлігіі, маральныя павучанні, рытуальныя
прадпісанні, легенды і апокрыфы.
Калі рэпертуар беларускай рукапіснай кнігі кірылаўскага і
лацінскага алфавітаў дзяліўся на тры катэгорыі: кнігу
богаслужэбную, чытальную (прызначаную для небогаслужэбнага,
у тым ліку хатняга чытання) і кнігу ўжытковага значэння
(юрыдычную)6, то кнігі беларускіх татараў не зведалі такога
падзелу, усе яны мелі богаслужэбны характар, хаця ў некаторых з
кніг, пераважна ў кітабах і хамаілах, сустракаліся “чытальныя”
ўрыўкі.
Як пісаў Я. Шынкевіч, раней у кожнай мусульманскай сям’і
былі Кур’ан, некалькі хамаілаў, кітаб або паўкітаб, а ў некаторых
сем’ях – тэфсір. Пасля Першай сусветнай вайны колькасць кніг
значна скарацілася, кітабаў засталося вельмі мала, а тэфсіраў не
6
430
Там жа. С. 57, 63.
больш за 10 (аўтар мае на ўвазе тэрыторыю тагачаснай
Польшчы)7. Кнігі сталі бібліяграфічнай рэдкасцю.
Інфармацыю пра сучасны стан захавання рукапісаў
беларускіх татараў можна знайсці ў каталогах, кнігах і
артыкулах, прысвечаных арабаграфічнаму пісьменству. У такой
паслядоўнасці і прапануем разгледзець даступныя нам звесткі.
Найбольшую
колькасць
зарэгістраваных
асобнікаў
ахопліваюць каталогі. Спробу ўліку татарскіх рукапісаў зрабіў
С. Туган-Мірза-Бараноўскі, які ў 1932 г. апублікаваў спіс
рукапісаў, што знаходзіліся ў кнігазборы Віленскага Муфціята. У
кнігазборы захоўвалася 14 Кур’анаў, 11 з іх былі мясцовага
паходжання (1806 г., 1829 г., 1835 г., 1842 г., 1868 г., 1217 г.
гіджры і пяць – без даты), 2 тэджвіды, адзін з якіх мясцовага
паходжання, адзін тэфсір 1890 г., пяць кітабаў (1771 г., 1836 г.,
1837 г., 1885 г. і адзін без даты), 16 хамаілаў, 6 з іх мясцовага
паходжання (1805 г., 1890 г., 1217 г. гіджры і тры – без даты)8.
У 1961 г. аддзел усходніх моў Акадэміі навук Польшчы
паспрабаваў каталагізаваць рукапісы татараў, якія захоўваліся на
тэрыторыі Польшчы. Аднак, па словах Ч. Лапіча, інвентарызацыя
закранула не ўсе наяўныя рукапісы9. У каталогу “Piśmiennictwo i
muhiry Tatarów polsko-litewskich” адзначаецца, што ў Польшчы ў
той час двойчы пачыналіся спробы каталагізацыі, але вынікі так і
не былі апублікаваны10.
У 1997 г. у Мінску выйшаў каталог “Рукапісныя і
друкаваныя
кнігі
беларускіх
татараў”,
падрыхтаваны
супрацоўнікамі аддзела рэдкіх кніг бібліятэкі Беларускага
універсітэта культуры (цяпер Беларускі дзяржаўны універсітэт
7
Szynkiewicz J. Litaratura religijna Tatarów litewskich i jej
pochodzenie // Rocz. tatarski. 1935. T. 2. S. 139–140.
8
Tuhan-Mirza-Baranowski S. Zbior rękopisów w Muftiacie // Rocz.
tatarski. 1932. T. 1. S. 314–315.
9
Łapicz Cz. Kitab Tatarów litewsko-polskich: (Paleografia. Grafia.
Język). Toruń, 1986. S. 165.
10
Drozd A. Piśmiennictwo i muhiry Tatarów polsko-litewskich /
А. Drozd, М.М. Dziekan, Т. Majda. Warszawa: Res Publica Multi Ethnica,
2000. S. 7.
431
культуры)11. Каталог адлюстроўвае рукапісныя і друкаваныя кнігі
беларускіх татараў, якія былі прадстаўлены на выстаўцы ў музеі
універсітэта. Выстаўка была прымеркавана да Трэцяй
міжнароднай навукова-практычнай канферэнцыі "Праблемы
вывучэння і захавання культурнай спадчыны татарскага народа на
Беларусі (Мінск, 27–28 сакавіка 1997 г.)".
Каталог прадстаўляе 11 рукапісаў беларускіх татараў XVIII –
пачатку XX ст., якія належаць да кнігазбору Беларускага
грамадскага аб’яднання татараў "Зікр уль-Кітаб" (раней "АльКітаб"), і з’яўляецца першай спробай іх бібліяграфавання.
Навуковыя апісанні рукапісаў размешчаны ў адпаведнасці са
значнасцю кніг у мусульманскай традыцыі, асобнікі з
аднолькавай назвай пададзены ў храналагічным парадку. Сярод
вартасцей каталога можна адзначыць наяўнасць дапаможных
паказальнікаў перапісчыкаў, уладальнікаў рукапісаў і асоб, якія
згадваюцца ў запісах, а таксама паказальніка геаграфічных
назваў. На жаль, у навуковым апісанні не быў адлюстраваны змест
асобнікаў, а назва аднаго рукапісу была пазначана няправільна12.
Адметнай працай апошніх гадоў, прысвечанай пісьменству
татараў Вялікага княства Літоўскага і Польшчы, з’яўляецца
каталог “Piśmiennictwo i muhiry Tatarów polsko-litewskich”13, які
быў выдадзены ў 2000 г. у Варшаве. Кніга складаецца з трох
частак: уводзін; каталога, першая частка якога прысвечана
пісьменству; альбома фотаздымкаў, што размешчаны згодна з
парадкам апісання помнікаў у каталогу. У канцы кнігі змешчана
дадатковая ўкладка з ілюстрацыямі да ўводзін. Прыемнае
ўражанне пакідае паліграфічнае выкананне выдання: якасная
папера, афармленне вокладкі, каляровыя фотаздымкі. Да апісання
кніг дададзены каштоўныя навуковыя артыкулы А. Дразда і
М.М. Дзекана па ўсіх важнейшых пытаннях даследавання
11
Рукапісныя і друкаваныя кнігі беларускіх татараў: Каталог
выстаўкі: (Да 600-годдзя татар. асадніцтва на Беларусі) / Беларус. ун-т
культуры; Б-ка; аддз. рэд. кн. Мн., 1997. 22 с.
12
Кур’ан 1797 г. (С. 7. № 3) памылкова пазначаны як ”кітаб”.
13
Drozd A. Piśmiennictwo i muhiry Tatarów polsko-litewskich /
А. Drozd, М.М. Dziekan, Т. Majda. Warszawa: Res Publica Multi Ethnica,
2000. 84, 74 s. il. (Katalog zabytków tatarskich; T. 3).
432
пісьменства татараў ВКЛ і Польшчы, прыведзена бібліяграфія
выкарыстаных матэрыялаў.
Ва ўводзінах “Rękopisy tatarskie w zbiorach muzealnych i bibliotecznych” прыведзены спісы калекцый Польшчы, Літвы,
Беларусі, Украіны, Расіі (у тым ліку Татарстана), Германіі і
Вялікабрытаніі. Прадстаўлена 95 рукапісных кніг, а таксама
далавары (скруткі малітваў), табліцы і рукапісы ўсходняга
паходжання, якімі карысталіся нашчадкі татараў ВКЛ. Ва
ўводзінах змешчаны спісы ўсіх вядомых кніг, пазначаны назвы,
даты напісання, прозвішчы перапісчыкаў, уладальнікаў (пры
наяўнасці інфармацыі), аб’ём і фармат рукапісаў, іх інвентарныя
нумары (у рукапісах з дзяржаўных калекцый). Далей у каталогу
“Piśmiennictwo”А. Дрозд змясціў бібліяграфічныя апісанні 27-мі
кніг з папярэдніх спісаў, якія даследаваў сам ці разам з Т. Майдам
(большасць кніг больш-менш падрабязна апісвалася ў ранейшых
публікацыях
Я. Станкевіча,
А. Самайловіча,
В. Вольскага,
І. Крачкоўскага,
А. Заянчкоўскага,
С. Шахна-Рамановіча,
Я. Шынкевіча і інш.)14. У гэтую частку каталога складальнікі
ўключылі таксама апісанне яшчэ 20-ці кніг з прыватных калекцый.
Нягледзячы на тое, што каталог мае выбарачны характар, зараз ён
прадстаўляе найбольш поўную інфармацыю пра пісьменства
татараў ВКЛ і Польшчы. У гэтым вялікая заслуга яго аўтараў,
хаця ім не ўдалося пазбегнуць і некаторых недахопаў і памылак.
У пачатку ўводзін знаходзіцца спіс кніг з прыватнай
калекцыі грамадскага згуртавання татараў-мусульман “АльКітаб” з Мінска, але, на нашу думку, спіс больш лагічна было б
змясціць разам з іншымі калекцыямі Беларусі. Пад назвай
“Беларусь” ва уводзінах прадстаўлены спісы калекцый
Цэнтральнай навуковай бібліятэкі Нацыянальнай акадэміі навук
Беларусі і Беларускага дзяржаўнага музея гісторыі рэлігіі
14
Некаторыя рукапісы ў каталогу А. Дразда названы інакш,
напрыклад, рукапіс 1775 г. (сігнатура паводле А. Антановіча – КУ-3180)
у манагафіі А. Антановіча быў пазначаны як “хамаіл”, а ў А. Дразда як
“кітаб”.
433
(Гродна). Калекцыя ЦНБ НАН Беларусі, верагодна, з-за недахопу
інфармацыі прадстаўлена не поўнасцю і не зусім дакладна15.
У каталогу змешчаны бібліяграфічныя апісанні 22-х
рукапісаў з прыватных калекцый, з якіх у папярэдніх агульных
спісах ва ўводзінах пазначаны толькі два16. Апісанні кніг у
каталогу размешчаны па раздзелах (тэфсіры, Кур’аны, кітабы,
хамаілы і г.д.), але ўнутры раздзелаў храналагічны парадак
размяшчэння захоўваецца не заўсёды. Кнігі размешчаны не па
храналогіі, а па парадку ілюстрацый у альбоме. Працу з
каталогам абцяжарвае таксама адсутнасць дапаможных
паказальнікаў назваў, імёнаў, геаграфічнага і інш.
У 2003 г. быў выдадзены каталог "Рукапісы беларускіх
татараў канца XVII – пачатку XX ст. з калекцыі Цэнтральнай
навуковай бібліятэкі Нацыянальнай акадэміі навук Беларусі"17,
яго прэзентацыя праходзіла ў рамках IX Міжнароднай навуковапрактычнай канферэнцыі “Цюркскія народы на Беларусі” (Мінск,
3–5 верасня 2003 г.). Каталог, які прадстаўляе 14 рукапісных кніг,
выдадзены на беларускай, а таксама рускай і англійскай мовах (у
скарачэнні).
Паказальнік
забяспечаны
слоўнікамі
бібліяграфічных тэрмінаў, слоў араба-цюркскага паходжання,
спісам літаратуры, аднак імяннога і геаграфічнага паказальнікаў у
ім няма. У прадмове зроблены кароткі агляд гісторыі стварэння
рукапісаў беларускіх татараў, а таксама агляд іх даследаванняў,
прадстаўлена характарыстыка відаў літаратуры беларускіх
татараў.
Адметнасцю гэтага каталога з’яўляецца тое, што ў ім
падрабязна апісаны склад рукапісаў – гэта дае карысную
інфармацыю для даследчыкаў. На жаль, пры друкаванні ўзніклі
15
З 14 рукапісных кніг пазначаны толькі 11, прычым з
недакладнымі датамі напісання.
16
Кнігі з калекцыі Беларускага грамадскага аб’яднання татараў
"Зікр уль-Кітаб": кітаб 1832 г., хамаіл XVIII/XIX ст. (Drozd A.
Piśmiennictwo ... – S. 8).
17
Рукапісы беларускіх татараў канца XVII – пачатку XX стагоддзя
з калекцыі Цэнтральнай навуковай бібліятэкі Нацыянальнай акадэміі
навук Беларусі: Каталог / Уклад.: І.А. Ганчарова, А.І. Цітавец,
М.У. Тарэлка. Мн., 2003. 55 с.: іл.
434
збоі спецыяльнага шрыфту, які выкарыстоўваўся ў транскрыпцыі
арабскіх слоў, таму некаторыя з іх перададзены недакладна18.
Прадстаўленыя каталогі не ахопліваюць усе вядомыя цяпер і
раней рукапісы беларускіх татараў. Больш поўна ў іх
адлюстраваны дзяржаўныя калекцыі рукапісаў. Значную іх
частку ахоплівае каталог “Piśmiennictwo” – гэта ў асноўным тыя
кнігі, якія даследаваў А. Дрозд у час сваіх экспедыцый, у іх ліку
22 кнігі з прыватных калекцый. Зразумела, кніг значна больш.
Навуковец адзначае, што на тэрыторыі Польшчы, Літвы і
Беларусі ён бачыў 3 тэфсіры, 10 кітабаў, больш за 10 Кур’анаў,
каля 70 хамаілаў19. Але мы ўлічвалі толькі дакладныя звесткі пра
канкрэтныя асобнікі, таму ўсе кнігі, якія бачыў А. Дрозд, улічаны
не былі. Асноўная частка рукапісаў па-ранейшаму недаступна
для навукоўцаў і захоўваецца ў прыватных асоб, нярэдка імі яшчэ
карыстаюцца пры адпраўленні рэлігійных рытуалаў.
Дадатковую інфармацыю пра рукапісы беларускіх татараў
можна знайсці ў кнігах. Каштоўныя матэрыялы пра 23
арабаграфічныя кнігі XVII–XX стст. змясціў А. Антановіч у
манаграфіі “Белорусские тексты, писанные арабским письмом, и
их графико-орфографическая система»20. Вучоны падрабязна
разгледзіў значную колькасць беларускіх тэкстаў, напісаных
арабскім пісьмом, зрабіў заключэнні пра час і месца напісання
кніг. 19 кніг з яго манаграфіі ўвайшлі ў вышэйназваныя каталогі,
5 кніг у каталогах не адзначаліся21. Але аўтар не абмежаваўся 23-мя
кнігамі, якія даследаваў сам, а змясціў усю вядомую яму
інфармацыю пра даследаванні татарскай кніжнасці. З яго
18
Гл. апісанне складу рукапісаў № 8, 9, 14 на с.14 (раздзел 17), с.
16 (раздзел 7), с. 17 (раздзелы 3, 6), с. 19 (раздзел 6).
19
Drozd A. Piśmiennictwo ...– S. 8.
20
Антонович А.К. Белорусские тексты, писанные арабским письмом, и их графико-орфографическая система. Вильнюс, 1968. 418 с.
21
Кітаб 1868 г. (ВЭМ-13) з калекцыі Гісторыка-этнаграфічнага
музея АН Літоўскай ССР (С. 84–88); хамаіл канца XІX – пачатку ХХ ст.
(ХР), уладальнік З. Радкевіч (С. 140); хамаіл XІX ст. (ХАІ) з калекцыі
С. Александровіча (С. 144); хамаіл 1868 г. (ХА2) з калекцыі
С. Александровіча (С. 145–146); хамаіл, 20–30 гг. XX ст. (ХЯ) з
калекцыі Я. Якубоўскага (С. 140).
435
манаграфіі мы даведаліся яшчэ пра пяць рукапісаў, якія таксама
не ўвайшлі ў далейшыя каталогі22.
У выбраных працах А. Самайловіча мы знайшлі
паведамленне пра хамаіл 1840 г. і хамаіл 1892 г.23, якія не былі
пазначаны ў каталогах.
З кнігі Ч. Лапіча “Kitab Tatarów litewsko-polskich” мы
даведаліся пра кітаб 1888 г. з прыватнай калекцыі24, у кнізе
“Klucz do raju: Księga Tatarów litewsko-polskich z XVIII wieku”
Г. Янкоўскага і Ч. Лапіча знайшлі звесткі пра кітаб, што быў
напісаны ў Беластоку ў 1980 – 1982 гг.25
У 2001 г. выйшла праца літоўскай даследчыцы Г. Мішкінене
“Seniausi lietuvos totorių rankraščiai”, у якой падрабязна
разглядаюцца тры старэйшыя рукапісы беларускіх татараў26. У
сваёй
кнізе
яна
згадвае
кітаб
1852 г.,
перапісаны
М. Шагідзевічам, і хамаіл 1866 г. 27
Трэба дадаць, што адсутнасць поўнага апісання асобнікаў
ускладняе ўлік рукапісаў. Апрача таго, некаторыя даследчыкі,
згадваючы рукапісы, дадаюць да назвы кнігі прозвішча яе
перапісчыка ці ўладальніка. Здаецца, гэта дапамагае
ідэнтыфікаваць кнігу. Але адны навукоўцы атаясамліваюць кнігу
22
Кур’ан 1900 г. са збору мячэці ў Крушынянах (С. 45), тэфсір 1843 г.
(С. 42), кітаб 1850 г. (С. 43), кітаб 1852 г. (С. 43), кітаб 1891 г. (С. 43).
23
Самойлович А.Н. Избранные труды о Крыме: Сб. / Ред.-сост.
Е.Г. Эмирова. Симферополь: Доля, 2000. С. 183.
24
Łapicz C. Kitab Tatarów litewsko-polskich: (Paleografia. Grafia.
Język). Toruń, 1986. S. 67, 69.
25
Jankowski H., Łapicz Cz. Klucz do raju: Księga Tatarów litewskopolskich z XVIII wieku. Warszawa: Dialog, 2000. S. 7. Гэты кітаб згадваў
Я. Тышкевіч (Tyczkiewicz J. Treści kitabów tatarskich // Rocz. Tatarów
Polskich. 1993. T. 1. S. 122).
26
Miškinienė G. Seniausi ... 262 s.
27
Там жа. С. 20, 31, 57. Дарэчы пра кітаб 1852 г. у 1935 г. пісаў
А. Варановіч у артыкуле “Kitab Tatarów Litewskich i jego zawartość”, ён
апісаў змест трох кітабаў, паведаміў пра іх аб’ём, але ўказаў дату
напісання толькі аднаго з іх – 1852 г. Гэты кітаб згадваў І. Канапацкі
(Канапацкі І.Б., Смолік А.І. Гісторыя і культура беларускіх татар:
Вучэб. дапам. Мн.: Бел. ун-т культуры, 2000. С. 214–215).
436
з перапісчыкам, (С. Крычынскі пазначае – “кітаб Шагідзевіча”28,
В. Несцяровіч – “кітаб Хасяневіча”29), а іншыя даследчыкі – з
уладальнікам (А. Антановіч – “хамаіл С.Х. Александровіча”30,
Г. Янкоўскі і Ч. Лапіч – “кітаб Мількамановіча”31), у выніку чаго
ўзнікаюць непаразуменні. Напрыклад, А. Антановіч пісаў пра
“кітаб Аляксандра Александровіча” 1852 г., а І. Канапацкі згадваў
“кітаб Шагідзевіча” 1852 г. Калі мець на ўвазе, што І. Канапацкі
называў прозвішча перапісчыка, а А. Антановіч – уладальніка,
можна дапусціць, што даследчыкі згадвалі адну і тую ж кнігу.
Але калі ўлічыць, што вядомы таксама і перапісчык Аляксандр
Александровіч (ён напісаў хамаіл канца ХІХ ст.32), то можна
прыйсці да высновы, што было два розныя кітабы, напісаныя ў
1852 г. Да з’яўлення больш падрабязных звестак мы пакуль
улічваем два кітабы.
Пра некаторыя рукапісы беларускіх татараў можна
даведацца толькі з артыкулаў. Так, у 1993 г. быў апублікаваны
артыкул А. Дразда “Chamaił Sobolewskiego”, у якім падрабязна
разглядаўся хамаіл 1905–1914 г.33, які належаў Р. Сабалеўскаму, і
былі звесткі яшчэ пра два хамаілы ХІХ–ХХ ст., адзін з якіх
належаў Е. Сабалеўскай, а другі – Ж. Байрашэўскай-Сароцы.
Дарэчы, незразумела, чаму А. Дрозд не ўключыў гэтыя хамаілы ў
свой каталог “Piśmiennictwo i muhiry Tatarów polsko-litewskich”.
Мы паспрабавалі абагульніць у табліцы інфармацыю пра
рукапісныя кнігі вышэй разгледжаных каталогаў кніг і
артыкулаў. Улічваліся толькі рукапісныя кнігі “тутэйшых”
татараў (далавары і табліцы, рукапісы ўсходняга паходжання не
браліся пад увагу); пры паўтарэнні інфармацыі пра адны і тыя ж
28
Kryczyński S. Tatarzy litewscy: Proba monografii hist.-etnogr. //
Rocz. tatarski. 1938. T. 3. S. 223.
29
Несцяровіч В. Кітабы як крыніца маральна-этычных нормаў, або
Яшчэ раз пра кітаб Хасяневіча // Байрам. 2001. № 41. С. 25–34.
30
Антонович А.К. Белорусские тексты, писанные арабским письмом, и их графико-орфографическая система. Вильнюс, 1968. С. 144–
145.
31
Jankowski H., Łapicz C. Klucz do raju... S. 7.
32
Drozd A. Piśmiennictwo ... S. 57, № 35.
33
Drozd A. Chamaił Sobolewskiego // Rocz. Tatarów Polskich. 1993.
T. 1. S. 51–62.
437
кнігі, пазначаныя ў розных крыніцах, прымаліся дадзеныя,
змешчаныя ў паказальніку, з больш поўным і дакладным
апісаннем34.
Зарэгістравана Каталог Каталог Каталог Кнігі,
БДУК А. Дразда
ЦНБ
якіх
НАНБ няма
ў кат.
Усяго кніг
з іх:
Кур’аны
тэфсіры
тэджвіды
кітабы
хамаілы
слоўнікі
З іх:
кн. XVI ст.
XVII cт.
XVIII ст.
XIX ст.
XX ст.
У дзярж.зборах
Беларусі
Расіі
Украіны
Літвы
Польшчы
Вялікабрытаніі
Германіі
У
недзяржаўных
калекцыях
Датаваныя
асобнікі
34
11
77
14
19
Агульная
колькасць
кніг
121
3
2
–
1
5
–
24
7
–
16
29
1
4
2
1
1
6
–
1
1
–
7
10
–
32
12
1
25
50
1
2
7
2
1
5
11
51
9
1
2
10
1
–
–
–
13
6
1
6
15
81
18
1
17
7
1
33
10
3
1
3
7
1
32
10
3
1
14
11
20
–
18
49
4
43
2
12
61
У каталогу “Piśmiennictwo...” сярод іншых згадваюцца калекцыі
Цэнтральнай навуковай бібліятэкі НАН Беларусі і Беларускага
грамадскага аб’яднання татараў "Зікр уль-Кітаб" (апісаны ў каталогу
БДУК). Пры падліках інфармацыя пра гэтыя калекцыі адлюстроўвалася
толькі ў складзе каталогаў БДУК і ЦНБ НАН Беларусі.
438
Такім чынам, зарэгістраваны 121 асобнік татарскіх
рукапісных кніг, найбольшая колькасць іх (59 %) захоўваецца ў
дзяржаўных калекцыях: у зборах Літвы – 27 %, Беларусі – 14 %,
Польшчы – 8 % і інш. Самы вялікі дзяржаўны кнігазбор (29
рукапісаў) знаходзіцца ў калекцыі Літоўскага нацыянальнага
музея ў Вільнюсе – у яго ўвайшлі асобнікі з даваеннай калекцыі
Муфціята Рэспублікі Польшча. Кнігам давялося часта мяняць
уладальнікаў: пазней яны апынуліся ў зборы Караімскага музея ў
Вільні, у пасляваенны час былі перададзены ў Гісторыкаэтнаграфічны музей АН Літоўскай ССР, у пачатку 90-х гг.
калекцыя была прынята Нацыянальным музеем Літвы. Тут
апынуліся таксама татарскія рукапісы з ліквідаванага Музея
рэлігіі і атэізму. Супрацоўнікамі Нацыянальнага музея Літвы
рыхтуеца каталог з апісаннем рукапісаў з калекцыі Літоўскага
нацыянальнага музея ў Вільнюсе, а таксама Вільнюскага
універсітэта і бібліятэкі Акадэміі навук.
Другім значным кнігазборам з’яўляецца калекцыя
Цэнтральнай навуковай бібліятэкі НАН Беларусі (14 асобнікаў),
гэта самая вялікая калекцыя на тэрыторыі сучаснай Беларусі35.
Асобныя рукапісы беларускіх татараў можна сустрэць і ў
бібліятэках Лондана, Лейпцыга, Казані, Львова і інш.
Не ўсе зарэгістраваныя і апісаныя асобнікі захаваліся: кітаб
1631 г. (вядомы з фотакопіі) і кітаб 1792 г., што былі пазначаны у
каталогу “Piśmiennictwo i muhiry Tatarów polsko-litewskich”,
страчаны (загінулі?). Безумоўна, найбольшая колькасць кніг
знаходзіцца ў недзяржаўных калекцыях, толькі частка з іх
зарэгістравана – 49. 13 з іх належаць Беларускаму грамадскаму
аб’яднанню татараў "Зікр уль-Кітаб" і прызначаны для будучага
музея мусульманскага аб’яднання пры мінскай мячэці.
Сярод 121 зарэгістраванага асобніка – 26 % Кур’анаў, 10 %
тэфсіраў, 21 % кітабаў, 41 % хамаілаў; таксама зафіксаваны ўсяго
адзін тэджвід і толькі адзін рукапіс “свецкага характару” –
Турэцка-беларуска-польскі слоўнік, які быў напісаны ў XIX ст.
(1836 г.), як і пераважная большасць (67 %) прадстаўленых кніг.
Самыя раннія з рукапісаў, што захаваліся, – тэфсір канца
35
Кнігі былі набыты бібліятэкай ў 60–80-х гг. у прыватных асоб.
439
XVI ст.(прыватная калекцыя), кітаб 1645 г. (1146), Кур’ан 1682 г.
(Ж 8/56), тэфсір 1686 г. (Р214), хамаіл XVI/XVII ст. (B.Or. 280)36.
Звяртае на сябе ўвагу тое, што 18 кніг былі напісаны ў
XX ст., гэта адлюстроўвае жывучасць у татараў традыцыі
перапісвання кніг. Сярод іх адзін Кур’ан (MBH 1128), адзін
тэфсір (прыватная калекцыя)37, адзін кітаб (прыватная калекцыя) і
пятнаццаць хамаілаў. Сапраўды, маленькія хамаілы былі вельмі
папулярныя ў татараў-мусульман, самыя познія з іх датуюцца
1971 і 1986 гг.38
Як вядома, найбольшую навуковую значнасць маюць добра
датаваныя і лакалізаваныя кнігі. Аднак дакладную дату напісання
маюць менш за палавіну рукапісаў (45%). Некаторыя кнігі
захавалі імёны сваіх перапісчыкаў – гэтаму будзе прысвечана
асобнае даследаванне. Што датычыць геаграфіі напісання кніг
(часта ўстанаўліваецца па месцы пражывання перапісчыкаў), то
па ўсходняй “мяжы” можна акрэсліць Менск, Смілавічы, па
паўднёвай – Ляхавічы, Мыш, Слонім, Студзенікі, па заходняй –
Гародня, Саколка (у межах сучаснай Польшчы), Рэйжэ (вёска
Райжай каля Алітуса, у межах сучаснай Літвы) і Сорак Татар (у
межах сучаснай Літвы), а па паўночнай – Мядзел. Большасць з
зарэгістраваных рукапісаў не маюць выхадных звестак, для
вызначэння
іх
даціроўкі
былі
выкарыстаны
вынікі
кадыкалагічнага аналізу, зробленага з дапамогай адпаведных
даведнікаў39. Улічваліся таксама арфаграфічныя асаблівасці
тэкстаў кніжных помнікаў.
36
Drozd A. Piśmiennictwo ... S. 11, 48–54. № 1, 15, 25; Рукапісы
беларускіх татараў канца XVII – пачатку XX стагоддзя. № 6.
37
Drozd A. Piśmiennictwo ... S. 9; Рукапісныя і друкаваныя кнігі
беларускіх татараў. № 6.
38
Drozd A. Piśmiennictwo ... S. 59. № 44–46.
39
Клепиков С.А. Филиграни и штемпели на бумаге русского и
иностранного производства XVII–XX вв. М., 1959. 306 с.; Клепиков С.А. Штемпели на бумаге русского и иностранного производства
XIX–XX вв. // Археогр. ежегодник за 1966 г. М., 1968. С. 116–141. Лауцявичюс Э. Бумага в Литве в XV–XVIII вв. / Центр. б-ка АН Лит. ССР.
Вильнюс: Мокслас, 1979. 187 с.: 18 л. ил. Laucevićius E. Popierius Lietuvoje XV–XVIII a.: Atlasas / Liet. TSP Mokslų Akad. centrinė bibl. Vilnius,
1967. 577 s. і г. д.
440
Большасць рукапісаў няпоўныя (маюць страты аркушаў),
пашкоджаныя, некаторыя з іх патрабуюць рэстаўрацыі, але ў
Беларусі пакуль няма належных умоў для гэтага, да апошняга
часу нават не зацверджаны праект мэтавай праграмы па
захаванні, кансервацыі і рэстаўрацыі дакументальных помнікаў.
Застаецца спадзявацца на міжведамасны Цэнтр рэстаўрацыі і
кансервацыі, што плануецца адкрыць у новым будынку
Нацыянальнай бібліятэкі Беларусі.
Існуючыя каталогі адлюстроўваюць малую частку кніжных
помнікаў, што захаваліся да нашага часу. Многія і многія кнігі
яшчэ не зарэгістраваны, не апісаны, не ўведзены ў навуковы
абарот. Гэта ў асноўным кнігі з прыватных калекцый, якімі
вельмі цікавяцца замежныя навукоўцы і аматары даўніны40.
Вядомы выпадкі незаконнага вывазу за мяжу гэтых
каштоўнасцей. Між тым, калі б кніжныя помнікі былі ўлічаны,
лягчэй было б іх захоўваць. Вядома, што бібліятэкі не маюць
магчымасці скупіць усе каштоўнасці: не ўсе ўладальнікі згодны
прадаваць свае кнігі – зразумела, што для многіх гэта памяць аб
продках, сямейная рэліквія. Лепшым выйсцем у гэтым выпадку
магла б стаць алічбоўка рукапісаў, стварэнне страхавых копій
кніжных помнікаў.
Прадстаўленыя матэрыялы даюць цікавую інфармацыю пра
адзін з феноменаў беларускай кніжнай культуры – арабаграфічныя рукапісы. Гэтыя звесткі не ахопліваюць усе захаваныя
рукапісы і таму будуць папаўняцца. Яны з’явяцца адным са
складаючых элементаў сістэмы бібліяграфічных паказальнікаў
беларускіх рукапісных кніг. Зразумела, што стварэнне зводнага
каталога “Кніга Беларусі” – задача надзвычай працаёмкая і складаная, разлічаная не на адзін год. Але тое, што на Беларусі ў
апошні час выдадзена так мала каталогаў, прысвечаных
рукапіснай кнізе, напамінае, што мы па-ранейшаму толькі на пачатку справы рэгістрацыі і захавання сваіх кніжных помнікаў.
40
Са Смілавічаў у 60–70-я гг. вывозілі шмат рукапісаў, частка з
якіх апынулася ў Саудаўскай Аравіі і Кувейце (Богдан С., Гушча В.
Мусульманская Беларусь. Аліф. Кітаб Хасяневіча // Байрам. 2001. № 41.
С. 13–24).
441
Жук Т.І. (Мінск)
З РУКАПІСНАЙ СПАДЧЫНЫ ВУЧОНАГА
(Па матэрыялах рукапіснага архіва
Мікалая Мікалаевіча Улашчыка)
На працягу многіх гадоў аддзелам рэдкіх кніг і рукапісаў
Цэнтральнай навуковай бібліятэкі Нацыянальнай акадэміі навук
Беларусі вядзецца вельмі старанная і карпатлівая праца па
збіранні, апрацоўцы і захаванні творчай спадчыны вядомых
беларускіх вучоных, пісьменнікаў, грамадска-культурных
дзеячаў. Фонды асабістага паходжання з’яўляюцца гістарычнай і
культурнай спадчынай народа, яго дакументальнай памяццю.
Гэта адна з вельмі каштоўных груп гістарычных крыніц. Асабліва
вялікае значэнне яны маюць пры вывучэнні і даследаванні навукі
і культуры, тых бакоў чалавечай дзейнасці, дзе на першы план
выступае індывідуальная творчасць.
У бібліятэцы захоўваюцца рукапісныя архівы былога
прэзідэнта Акадэміі навук Беларусі В.Ф. Купрэвіча, віцэпрэзідэнта АН Беларусі, народнага пісьменніка Кандрата
Крапівы, акадэмікаў П.Ф. Глебкі, І.С. Краўчанкі, А.С. Вечара, а
таксама архівы вядомых беларускіх пісьменнікаў Максіма
Гарэцкага, Максіма Лужаніна, Уладзіміра Дубоўкі, Ларысы
Геніюш, Уладзіміра Караткевіча і многіх іншых.
Сярод асабістых фондаў беларускіх гісторыкаў нельга не
адзначыць рукапісны архіў беларускага гісторыка, археографа
Мікалая Мікалаевіча Улашчыка, чые матэрыялы паступалі ў ЦНБ
часткамі на працягу амаль 20-ці гадоў. Асноўную групу
дакументаў М.М. Улашчык перадаў ў аддзел рэдкіх кніг і
рукапісаў яшчэ пры жыцці ў 1977–1982 гг. Вучоны вельмі
клапаціўся пра матэрыялы, якія збіраліся гадамі, хацеў каб яго
архіў захоўваўся ў бібліятэцы Акадэміі навук Беларусі.
Перадаючы свае рукапісы, адзначаў, што робіць гэта “не з тым,
каб уваславіць сябе, а таму, што калі не скласці ў надзейным
месцы, то ўсё растрасецца і згіне. А наша навука маладая, зборы
па гісторыі навукі малыя, і не варта рабіць так, каб яны сталі
яшчэ меншымі”. Пасля смерці вучонага яго сын Аляксандр
Мікалаевіч Улашчык, выконваючы волю бацькі, перадаў у аддзел
442
рэдкіх кніг і рукапісаў ЦНБ астатнія матэрыялы архіва. Частку
матэрыялаў творчага характару перадала ў бібліятэку ў 1988 г.
сястра М. Улашчыка – Вольга Мікалаеўна.
Лёс М.М. Улашчыка быў трагічным – беспадстаўна
абвінавачаны, тройчы рэпрэсіраваны, ён зведаў засценкі ГУЛАГа,
быў пазбаўлены магчымасці працаваць на бацькаўшчыне, але ўсё
жыццё заставаўся адданым свайму прызванню – гісторыі.
М.М. Улашчык – аўтар прац па пытаннях сацыяльнаэканамічнага развіцця класавай барацьбы на Беларусі і ў Літве,
археаграфіі
і
крыніцазнаўству
гісторыі
Беларусі
дакастрычніцкага перыяду, праблемах беларуска-літоўскага
летапісання, этнаграфіі і фалькларыстыкі. Ён падрыхтаваў да
выдання два тамы ”Поўнага збору рускіх летапісаў”, дзе былі
сабраны ўсе вядомыя беларуска-літоўскія хронікі, якія
з’яўляюцца каштоўнай крыніцай па гісторыі культуры
беларускага і літоўскага народаў.
Даследчыкі творчасці вучонага лічаць гэту працу
сапраўдным навуковым подзвігам. Калі б Мікалай Улашчык
падрыхтаваў да выдання толькі два тамы беларуска-літоўскіх
летапісаў, то ўжо гэтага было б дастаткова, каб яго імя з
удзячнасцю ўспаміналі нашчадкі.
Нягледзячы на тое, што М. Улашчыку не было дазволена
працаваць на Беларусі, усё яго жыццё і творчая дзейнасць былі
звязаны з роднай краінай. Таленавіты вучоны, чалавек
энцыклапедычных ведаў, яркая асоба, Мікалай Мікалаевіч
шчодра дзяліўся вопытам з маладымі беларускімі калегамі,
прымаў удзел у навуковым і культурным жыцці рэспублікі,
пільна сачыў за навінкамі беларускай навуковай і мастацкай
літаратуры, вёў шырокую перапіску.
Мікалай Улашчык пакінуў багатую творчую спадчыну. У
рукапісным архіве вучонага знайшлі адлюстраванне падзеі яго
жыцця, творчыя інтарэсы, службовыя і сяброўскія сувязі,
збіральніцкія схільнасці. Тут захоўваюцца матэрыялы творчага
характару, сярод якіх чарнавікі і шматлікія матэрыялы, сабраныя
вучоным-гісторыкам падчас працы над асноўнымі манаграфіямі:
“Перадумовы сялянскай рэформы 1861 г. у Літве і Заходняй
Беларусі”, “Нарысы па археаграфіі і крыніцазнаўству гісторыі
Беларусі феадальнага перыяду”, “Уводзіны ў вывучэнне
443
беларуска-літоўскага летапісання” і гісторыка-этнаграфічным
нарысам “Вёска Віцкаўшчына”. У архіве таксама захоўваецца
рукапіс яго “Краязнаўства”, чарнавікі, накіды, варыянты
шматлікіх нарысаў, артыкулаў, успамінаў, рэцэнзій, водзываў і
інш. Сярод матэрыялаў біяграфічнага характару – дыплом
М.М. Улашчыка аб заканчэнні ў 1929 г. сацыяльна-гістарычнага
аддзялення педагагічнага факультэта Беларускага дзяржаўнага
універсітэта, дыпломы аб прысуджэнні вучоных ступеняў
кандыдата і доктара гістарычных навук, матэрыялы адносна
перагляду апошняй судовай справы і даведка Вярхоўнага суда
БССР аб рэабілітацыі М.М. Улашчыка, ганаровыя граматы,
юбілейныя адрасы і інш. У раздзеле “Фотаздымкі і
ілюстрацыйныя матэрыялы” сабраны фатаграфіі сяброў вучонага
– С. Шутава, І. Бараноўскага, а таксама здымкі М.М. Улашчыка з
маці і сёстрамі, з жонкай Н.М. Шамарынай, на адпачынку ў Доме
творчасці ў Каралішчавічах, падчас розных паездак і сустрэч. На
фотаздымках ёсць тлумачальныя надпісы М.М. Улашчыка і яго
сына Аляксандра. Асобныя раздзелы рукапіснага архіва вучонага
складаюць артыкулы і даследаванні аб яго жыцці і творчай
дзейнасці і матэрыялы калекцыйнага характару. Вельмі цікавымі
і па-свойму унікальнымі з’яўляюцца бібліяграфічныя і
тэматычныя картатэкі, складзеныя Мікалаем Мікалаевічам
Улашчыкам на працягу ўсёй яго навуковай і творчай дзейнасці.
Яны – каштоўная крыніца для археографаў, гісторыкаў,
этнографаў.
Засталася вельмі багатая эпісталярная спадчына вучонага.
Сярод яго карэспандэнтаў былі Гаўрыла Гарэцкі, Янка Брыль,
Іван Мележ, Адам Мальдзіс, Анатоль і Валянцін Грыцкевічы,
Уладзімір Караткевіч, Ларыса Геніюш і інш. У архіве
захоўваецца значная частка лістоў М. Улашчыка да розных асоб у
выглядзе машынапісных копій. Відаць, некаторыя лісты
друкаваліся на машынцы ў двух экзэмплярах і другі заставаўся ў
хатнім архіве.
Сярод лістоў розных асоб да М.М. Улашчыка ў рукапісным
архіве захоўваюцца 2 лісты Уладзіміра Сямёнавіча Караткевіча.
У адным з іх ідзе гаворка аб рамане У. Караткевіча “Каласы пад
сярпом тваім”, выдадзеным на рускай мове маскоўскім
выдавецтвам “Советский писатель” у 1974 г. В. Шчадрына, якая
444
перакладала творы пісьменніка з беларускай мовы, адзначала
цяжкасці, з якімі раман выдаваўся ў Маскве. Рэцэнзіі маскоўскіх
крытыкаў былі адмоўныя, выдаваць раман вядомага беларускага
пісьменніка не збіраліся. В. Шчадрыной параілі звярнуцца да
Мікалая Мікалаевіча Улашчыка, матывуючы тым, што вучоныгісторык добра ведае беларускую літаратуру і не адмовіцца даць
водзыў на раман. Так і здарылася. Дзякуючы прыхільнаму,
грунтоўнаму водзыву М. Улашчыка, раман у рускім перакладзе
выйшаў у свет, а потым неаднаразова перавыдаваўся.
У 1979 г. Мікалай Мікалаевіч напісаў рэцэнзію на аповесці
У. Караткевіча “Сівая легенда”, “Цыганскі кароль”, “Лісце
каштанаў” і “Дзікае паляванне караля Стаха”, якія ў перакладзе
на рускую мову ўвайшлі ў зборнік аповесцей пісьменніка і былі
выдадзены ў 1981 г. пад назвай “Седая легенда”. “Писать художественные произведения на темы из истории Белоруссии, в особенности из истории до XIX ст., трудно, так как для подобного
рода работ не существует “задела”, т.е. почти полностью отсутствует литература научная, которая могла бы быть использована
при написании повестей или романов”, – адзначаў вучоныгісторык у сваім водгуку. І далей: “Его [В. Короткевича] знание
обстановки в Белоруссии в XVII–XVIII стст. находится на уровне
знаний специалистов историков, этнографов, литературоведов”.
Увогуле, заўвагі і рэцэнзіі М.М. Улашчыка на творы
маладога беларускага пісьменніка адыгралі адметную ролю ў
папулярызацыі творчасці У. Караткевіча і садзейнічалі яго
шырокаму прызнанню далёка па-за межамі Беларусі.
У архіве Мікалая Мікалаевіча таксама захоўваецца
машынапісная копія яго ліста да Уладзіміра Караткевіча, у якім
згадваецца кніга пісьменніка “Зямля пад белымі крыламі”.
“Чытаючы, перажываю сваю маладосць, бо найбольш любіў
бадзяцца па сваёй зямлі”, – піша М. Улашчык. І далей: “Дзякуй
Вам, што Вы ня толькі пабачылі, але і напісалі”.
Разам з рукапісным архівам вучонага ЦНБ атрымала кнігі з
хатняй бібліятэкі М.М. Улашчыка з дароўнымі надпісамі
вядомых пісьменнікаў, паэтаў, культурна-грамадскіх дзеячаў.
Сярод іх – кніга У.С. Караткевіча “Зямля пад белымі крыламі” з
надпісам: “Міламу Мікалаю Мікалаевічу Улашчыку з падзякай за
445
ўсё, што ён зрабіў для мяне і для “Зямлі пад белымі крыламі”. 8
снежня 77 г. У. Караткевіч”.
Дарэчы, дароўныя надпісы на кнігах з бібліятэкі вучонага –
гэта яшчэ адна вельмі цікавая тэма для даследчыкаў навуковай і
творчай спадчыны Мікалая Мікалаевіча Улашчыка. З пашанай,
удзячнасцю, любоўю дасылалі свае кнігі Улашчыку Ніл Гілевіч,
Станіслаў Шушкевіч, Сяргей Грахоўскі, Зоська Верас, Ларыса
Геніюш, Вольга Іпатава, Генадзь Кісялёў, Генадзь Каханоўскі,
Сцяпан Александровіч, Валянцін Грыцкевіч, Эрнест Ялугін,
Уладзімір Юрэвіч і шмат іншых.
“...з глыбокай павагай, удзячнасцю і нізкім паклонам ад
роднай зямлі” – надпіс Н. Гілевіча на яго кнізе “Родныя дзеці”.
“...з вялікай пашанай, вялікай любоўю, вялікім здзіўленнем і
захапленнем перад яго чалавечай і грамадзянскай мужнасцю” –
надпіс Вольгі Іпатавай на кнізе “Перакат”.
“...на добры ўспамін пра нашы Каралішчавіцкія сцежкі, з
пажаданнем шчасця, нястомнага натхнення ў Вашай
высакароднай працы” – надпіс Сяргея Грахоўскага на кнізе
“Кругі надзеі”.
“...паслу нашаму на зямлі Маскоўскай ад аўтара гэтай
кніжыцы з вялікай падзякай за шчыры Ваш клопат пры яе
нараджэнні па-руску” – надпіс Уладзіміра Юрэвіча на кнізе
“Испытание зрелостью”.
Каштоўная творчая спадчына М.М. Улашчыка, якая
захоўваецца ў аддзеле рэдкіх кніг і рукапісаў ЦНБ НАН Беларусі,
з’яўляецца шырокай крыніцазнаўчай базай для гісторыкаў,
этнографаў, літаратуразнаўцаў, дакументальным помнікам
вучонаму, жыццё і дзейнасць якога былі аддадзены роднай зямлі
– Беларусі.
446
Иванова Г.Н. (Минск)
ФРАНЦУЗСКАЯ СТАРОПЕЧАТНАЯ КНИГА
XVI–XVII вв. В ФОНДАХ ЦНБ НАН БЕЛАРУСИ
(По материалам выставки)
В фондах отдела редких книг и рукописей ЦНБ
им. Я. Коласа НАН Беларуси хранится богатая и во многом уникальная литература универсального содержания по различным
отраслям знаний.
Стало уже доброй традицией периодически устраивать выставки экземпляров из фондов отдела. Цель таких мероприятий –
познакомить с памятниками мировой культурной мысли не только специалистов и исследователей книги, но и широкие читательские круги.
27 марта 2004 г. в читальном зале отдела редких книг и рукописей состоялась презентация выставки "Французская книга
XVI–XX вв. в фондах ЦНБ НАН Беларуси".
Французские книги, составляющие весомую часть фондов
отдела, впервые были представлены вниманию широкой публики. Эта выставка была приурочена к неделе франкофонии в Беларуси. На церемонии открытия присутствовали советник по вопросам культуры посольства Франции в Беларуси г-жа Лемансон
и ответственный по вопросам книги и печатного слова, директор
франко-белорусского зала информации о современной Франции
г-н Гранд. Позднее выставку посетил посол Франции в Беларуси.
Хронологические рамки экспозиции охватывали несколько
столетий – от эпохи Ренессанса до начала ХХ в. Все экземпляры,
выставленные в витринах, а их было свыше 180-ти, представляли
различные отрасли знаний. В данной статье хотелось бы подробнее осветить лишь часть этой большой экспозиции – старопечатные французские издания XVI–XVIІ вв. и остановиться на наиболее интересных их образцах.
Старопечатные издания всегда вызывают живой интерес.
Пережившие исторические катаклизмы и время, сохранившиеся в
суете веков, сегодня они являются бесценными сокровищами
общечеловеческой духовной культуры. Эти книги сохранили и
447
донесли до нас очарование прожитых эпох – старинную бумагу и
шрифт, гравюры и инициалы, необычные переплёты, книжные
знаки, рукописные пометы, типографские марки.
Французская старопечатная книга представлена известными
типографиями Парижа, Лиона, Льежа, Руана, Авиньона, а также
издательствами других городов Франции и Западной Европы.
Книги напечатаны на французском языке и на латыни – международном языке культурного общения того времени.
В конце XV в. Франция вступила в эпоху Ренессанса – период бурного подъёма в культурном и идейном развитии стран Западной Европы. Это время ознаменовалось возросшим интересом
к богатому наследию античности, стремлением возродить его к
новой жизни. Раскрытие античности происходило на фоне зарождения идей гуманистического мировоззрения, которые постепенно проникли во все сферы культурной и научной деятельности.
Изобретение Иоганном Гутенбергом в 40-е годы XV в. книгопечатания содействовало распространению художественного
строя книги, созданного гуманистами. Во многих городах Франции, как и повсюду в Западной Европе, начала выходить печатная
продукция. Наибольшего своего расцвета Французское Возрождение достигло во времена правления короля Франсуа І (с 1515 г.),
который придавал большое значение развитию литературы и искусств. В XVI в. во Франции самыми значимыми центрами книгопечатания были Париж и Лион.
На выставке экспонировалась печатная продукция издательских домов этих городов по характерной для эпохи Ренессанса
тематике – издания трудов античных поэтов, писателей, философов, мыслителей, сочинения по истории религии, богословские
трактаты, литература светского содержания.
Экспозицию открыли сборники сочинений на латинском
языке по античной истории Диона Кассия, Элиуса Спартанского,
Флавия Вопискуса и других с комментариями Иоанна Баптиста
из Венеции – "Excepta ex Libris Auctorium Antiquum…" (Paris,
1544). Это образцы печати Робера Этьенна (Еtienne), в латинском
варианте – Stephanus, представителя выдающейся семьи французских типографов и издателей-гуманистов XVI в. Типографская
марка с изображением отшельника под деревом с девизом "Noli
448
Altum Sapere" ("Не высокомудрствуй") указывает на то, что это
издание Робера Этьенна Первого.
Типографские марки были распространенными и непременными атрибутами украшения титульного листа французских изданий XVI в., выполняя одновременно две функции: наилучшим
образом представляли фирму (читатель легче запоминал марки
печатников, нежели их имена) и одновременно были дешевым
украшением книги [5], а также своеобразными иллюстрациями [2].
Из типографии Стефанус вышла книга басен Эзопа "Жизнь и
басни" (Aesop Phrygis. "Vita et fabulae". Paris, 1537), на титульном
листе которой также стоит издательская марка Этьеннов.
Уже в период Ренессанса проявляется отличительная черта
украшений французских изданий – изящество, что получит дальнейшее развитие в знаменитых французских книгах с виньетками
XVIIІ в.
Несомненный интерес вызывает сочинение писателя и историка античности Плутарха (ок. 45–127) "Сравнительные жизнеописания выдающихся греков и римлян" (Plutarchos de Chérone.
"Les vies des hommes illustrés, grecs et vomains, comparées l'une à
l'autre", (Paris, 1578). Перевод на французский язык труда гениального мыслителя содержит описание около 50-ти биографий
известнейших мужей античности; издание богато иллюстрировано роскошными гравюрами с их портретами. В книге содержится
много рукописных записей и помет, имеется также экслибрис
Ежи Радзивилла.
Следует отметить, что многие экспонаты имеют экслибрисы
и штампы, большая часть которых принадлежит библиотеке Несвижской Ординации или частным собраниям представителей
рода Радзивиллов. Это говорит о значимости и влиянии французской книги на духовную культуру Беларуси еще в эпоху Ренессанса.
Среди изданий лионских типографий этого периода привлекает внимание книга религиозного содержания "Речи об Евангелиях и посланиях апостолов" ("Conciones in Evangelia et
epistolas…", Lyon, 1568). Это плод труда Гийома Ровилля – одного из известных лионских типографов того периода. Издание украшают типографская марка на титульном листе и 112 инициа449
лов, большая часть которых – в сочетании с растительными орнаментами и незначительно – в композиции с фигурами детей,
животных, а также заставка в виде симметричного растительного
орнамента. Книга в красивом кожаном переплете с тисненым рисунком и остатками медных застежек.
Продолжила экспозицию печатная продукция XVIІ в.
Этот период в истории Франции ознаменовался важными историческими событиями как в политической, так и в культурной
жизни. В стране установилась абсолютная монархия, достигшая
своего наивысшего расцвета при Людовике ХIV.
Всемогущий министр Людовика ХШ кардинал Ришелье превратил Францию в сильную европейскую державу. Сам Ришелье,
будучи не только талантливым политиком, но претендующий
также на роль поэта и писателя, сгруппировал вокруг себя представителей культурной и духовной мысли, стремясь поставить
литературу и искусство на службу интересам государства. В
1643 г. по распоряжению кардинала была основана Французская
академия, что, несомненно, явилось эпохальным событием в развитии государства.
Правление Людовика ХIV ознаменовалось высшей степенью
проявляния абсолютизма. "Король-солнце" контролировал не
только экономическую и политическую жизнь в стране, под его
попечительством находились наука, литература и искусство.
XVII в. вошёл в историю Франции как "век классицизма,
стиля, подчинившего художественное творчество строгому контролю разума, воплощению отвлеченно-возвышенных и нравственных идеалов в облагороженных и гармоничных образах" [3].
Идеалы классицизма проникли во все сферы духовной и культурной деятельности науки, литературы, искусства. Это хорошо отразила печатная продукция "классического" века, выставленная
на витрины экспозиции.
Труды античных авторов – Апулея, Иосифа Флавия, Клавдиана, Тита Лукреция и других, вышедшие на латыни из типографий Парижа и Лиона, в роскошных красной кожи переплетах
с золотым тиснением, золотым обрезом, снабженные богатым
иллюстративным материалом, являются подлинными шедеврами
типографского и оформительского искусства. Экспонаты подобного рода, несомненно, считаются украшением любой коллекции.
450
Рядом с ними на полках экспонировались более скромные
экземпляры трудов по теологии, истории религии, богословские
трактаты авторов той эпохи – Гийома де Бребёфа "Защита римской церкви…" (Guillaume de Brebeuf. "La défence de l'église Romaine…", Paris, 1664), Антуана Годо "История церкви" (Antoine
Godeau. "Histoire de l'église…", Paris, 1680), Аббата де Монморела
"Проповеди по евангелиям на все воскресенья года…" (Abbé de
Monmorél. "Homélies sur les évangiles de tous les dimanches de
l'année…", Paris, 1698, т. 4) и др.
Издания религиозной тематики составляли наибольшую
часть печатной продукции той эпохи: религия была государственной идеологией, служила интересам государства, диктовала
свои каноны в области литературы и искусства. Поэтому большинство экземпляров коллекции старопечатных изданий XVI–
XVIІІ вв. – это, как правило, богословские книги.
Но, безусловно, наибольший интерес вызвали труды величайшего французского философа, математика, физика, физиолога, представителя классического рационализма XVIІ в. Рене Декарта (латинизированное имя – Картезий, 1596–1650). Философские взгляды ученого, его рационализм наложили отпечаток на
развитие общественного сознания целой эпохи. На витрине выставлено прижизненное издание мыслителя, вышедшее в Лейдене
в типографии Жана Майре в 1637 г.: "Рассуждение о методе,
чтобы хорошо направлять свой разум и отыскивать истину в
науках" (René Descartes. Discours de la méthode pour bien conduire
sa raison et chercher la vérité dans les sciences. Plus la Dioptrique,
les Météores. Et la Géométrie"). Это первый печатный труд мыслителя, в котором он изложил свой новый метод познания истины и
свою философию науки. Декарт следил за изданием своего детища, обращая серьезное внимание на оформление книги и понимая, что от ее успеха во многом будет зависеть дальнейшая судьба его теории и ее признание в научном мире. Книга вышла на
французском языке. Отказавшись выпустить свой труд на латыни, международном языке образованных людей той эпохи, Декарт стремился сделать свою теорию понятной и доступной как
можно более широким слоям читающей публики. В этом сочинении ученый заложил основы аналитической геометрии, дал понятие переменной величины и функции, ввёл многие алгебраиче451
ские обозначения и многое другое [1]. В учении о познании Декарт был родоначальником рационализма и сторонником учения
о врожденных идеях. Сочинение Декарта было бурно встречено в
научных кругах и послужило стимулом для работы многих выдающихся умов XVIІ в. по ряду наиболее актуальных проблем
науки той эпохи.
Книга Декарта содержит много иллюстраций, чертежей,
схем, а также подробный предметный указатель. Экземпляр прекрасной сохранности, в старинном переплете из пергамена.
Рядом с этой книгой был представлен другой труд ученого
по философии "Размышление о первой философии" ("Renati Des
Cartes Meditationes De Prima Philosophia…", Amsterdam, 1678).
Это сочинение было издано на латыни в типографии Эльзевиров
– одним из наиболее известных издательских домов Западной Европы. На титульном листе видна издательская марка Эльзевиров
– отшельник под деревом. Эта книга в переплете из пергамена,
как и предыдущая, в хорошем состоянии. В ней автор изложил
свою философскую доктрину, согласно которой он требует пересмотра всей прошлой традиции и обращение к разуму и самосознанию. Незыблемым основанием данной системы философских
взглядов Декарт ставил принцип "cogito ergo sum" (мыслю, следовательно существую). Учение Декарта и направление в философии и естествознании, продолжавшее его идеи, получили название картезианство [4]. Рационализм Декарта стал одним из источников философии последующей эпохи Просвещения и получил свое отражение в трудах просветителей XVIІІ в.
Нельзя не упомянуть и другого известного французского философа XVIІ в., издание трудов которого было представлено на
выставке, – Пьера Гассенди (1512–1655). Ученый пропагандировал атомистику и этику Эпикура, в отличие от которого признавал сотворение атомов Богом [1]. За свои философские убеждения Гассенди не раз подвергался суровым нападкам ортодоксальных теологов. В 1647 г. в Париже был опубликован курс "Оснований астрономии согласно как древним гипотезам, так и Копернику и Тихо" (Pierre Gassendi. "Institutio Astronomica Juxta
Hypotheseis…") Пьера Гассенди, прочитанный в 1645 г. в Парижском Королевском колледже, где он преподавал математику. Тема сочинения была исключительно злободневной и требовала от
452
автора в условиях разгула инквизиции осмотрительности и осторожности. В книге содержится много иллюстративного материала (рисунков, чертежей), помогающего лучше усвоить доктрины
автора. К этому прижизненному изданию Гассенди приплетено
другое, посмертное – сочинение Эпикура "De vita et moribus
Epicur", изданное в лионской типографии, в котором прослеживается деятельность известного афинского философа античности
Эпикура.
Труды Пьера Гассенди, как и Рене Декарта, наложили свой
огромный отпечаток на деятельность философов, просветителей
не только XVIІ, но и последующих столетий.
Все экспонаты выставки французских изданий представляют
ценность не только для специалистов и исследователей книги.
Они всегда вызывают большой резонанс в широких читательских
кругах, так как влияние французской культурной и духовной
мысли на нас велико и неоспоримо. В этих книгах, переживших
эпохи, интересно все: содержание и оформление, история их написания и издания, тиражи и судьбы их распространения, приметы существования книги во времени и пространстве. По прямым
и косвенным владельческим признакам (надписи владельцев,
штампы частных коллекций, музеев и других учреждений, экслибрисы, дарственные надписи, рукописные пометы в тексте или
на полях и т.д.) мы можем установить один из самых важных моментов в жизни книги – ее встречу с читателями, место и время
распространения тех или иных изданий, социальный статус их
владельцев, миграцию экземпляров от одних лиц к другим, особенности интересов определенной группы читателей того времени.
Все экспонаты выставки, равно как и другие, не выставленные экземпляры, бережно хранятся в фондах отдела редких книг
и рукописей и являются бесценными сокровищами общечеловеческой духовной культуры. Они будут еще не раз экспонироваться, восхищая настоящие и грядущие поколения читателей.
453
ЛИТЕРАТУРА
1. Большой энциклопедический словарь. М., 1999. С. 254, 337.
2. Булгаков Ф.И. Иллюстрированная история книгопечатания и
типографского искусства. Спб., 1889. T. 1. С. 119.
3. Книга: Энциклопедия. М., 1999. С. 294.
4. Философский энциклопедический словарь. М., 1989. С. 154.
5. Bohatta H. Einführung in die Buchkunde. Wien, 1928. S. 183.
454
Сынкова И.А. (Минск)
ГУМАНИЗМ И КНИГОИЗДАТЕЛЬСТВО
В НЕМЕЦКОЯЗЫЧНЫХ ОБЛАСТЯХ СВЯЩЕННОЙ
РИМСКОЙ ИМПЕРИИ ГЕРМАНСКОЙ НАЦИИ
(На материале фонда ЦНБ НАН Беларуси)
19 июня 2003 г. в Центральной научной библиотеке НАН Беларуси состоялось открытие выставки «Немецкая книга XV–XX
веков». В разделе, посвященном немецкой книге XVI в., было
представлено несколько довольно интересных изданий гуманистической и реформационной литературы. Но туда не попали
книги, созданные на территории тогдашней Германии (а точнее –
Священной Римской империи германской нации) в городах, которые в настоящее время находятся в составе других государств
(Франции, Швейцарии, Австрии), что не вполне отражает историко-культурную ситуацию той эпохи. Внутри империи существовало реально единое культурное пространство и тесные связи
между различными культурными центрами. Такое положение дел
создавало благоприятные условия для быстрого распространения
новых идей, открытий и технических изобретений. Однако тогдашняя германская империя включала в себя территории с полиэтничным населением. Невозможность охватить все это многообразие в рамках одной статьи заставила ограничиться рассмотрением только книгоиздательства в немецкоязычных областях этого государства.
В XVI в. параллельно развивались, хотя и взаимодействуя,
два мощных духовных движения, существенно изменивших ход
развития культуры в Европе: Гуманизм и Реформация. Оба эффективно использовали возможности книгопечатания. Их идейные отличия повлияли на специфические особенности гуманистических и реформационных изданий. Поэтому есть смысл рассмотреть отдельно связи Гуманизма и Реформации с издательской деятельностью. Так как Гуманизм зародился раньше, то логичнее с него и начать.
Гуманистическое движение в Германии зародилось в XV в.
под влиянием итальянского Гуманизма. Время расцвета гумани455
стической культуры приходится на начало следующего столетия.
Своими успехами Гуманизм во многом был обязан великому открытию И. Гутенберга. Книгопечатание сыграло огромную роль в
распространении античного наследия и новых гуманистических
воззрений. Основные центры Гуманизма в период его подъема –
это одновременно и крупные центры книгопечатания: Нюрнберг,
Аугсбург, Страсбург, Базель, Вена, Ингольштадт, Гейдельберг,
Тюбинген, Эрфурт.
Путем мирной победы новой культуры и образования через
гармонизацию духовной жизни людей гуманисты надеялись постепенно сблизить реальность со своим утопическим идеалом совершенного общества. Весьма сильные патриотические настроения немецких гуманистов проявились в их отношении к своему
средневековому прошлому. Многие из них активно занимались
поиском и изданием источников по истории раннего германского
средневековья. Гуманисты, являвшиеся прежде всего ученымифилологами, высоко ценили книги и собирали порой огромные
библиотеки. Наиболее значительные книжные коллекции были у
Г. Шеделя и В. Пиркхаймера в Нюрнберге, К. Пейтингера в
Аугсбурге.
Печатные издания явились важным средством распространения социально-политических, философских идей и научного знания. В начале XVI в. в Германии имелась 261 типография в 75-ти
городах. Книжная продукция в XVI в. насчитывает около
200 тыс. названий.
Относительно гуманистической книги всегда приходится
помнить об условности употребления национальных определений
(итальянская, немецкая, французская и т. д.), так как гуманисты
писали преимущественно на латыни. XVI в. – это блистательный
взлет неолатинской литературы.
Гуманистическая книга отражала дух своего времени не
только содержанием, но и формой. Многие иллюстрированные
книги XV–XVI вв. представляют собой высокие образцы книжного искусства. Известно, что среди крупных мастеров немецкого
искусства, обращавшихся к книжной иллюстрации, были
М. Вольгемут, А. Дюрер, Л. Кранах старший и другие. На протяжении XV в. параллельно с ксилографией развивается гравюра на
меди. В начале XVI в. в мастерской аугсбургского гравера
456
Д. Хопфера были предприняты опыты по изготовлению офорта.
В это же время Лукас Кранах экспериментирует с многокрасочной ксилографией.
В ЦНБ НАН Беларуси хранится небольшая, но весьма показательная коллекция книг немецкой гуманистической культуры
XVI в. Некоторые издания связаны с именами выдающихся гуманистов.
Наибольшее внимание среди них привлекают издания произведений Эразма Роттердамского (1469–1536), крупнейшего мыслителя эпохи Возрождения, оказавшего огромное идейное влияние на немецких гуманистов, со многими из которых он находился в дружеских отношениях. Эразм Роттердамский публиковал со
своими комментариями греческих и римских классиков, а также
сочинения отцов церкви, в том числе и восточных. Его «философия Христа» позволяла искать образцы подлинной мудрости и
нравственности вне рамок ортодоксального католицизма у представителей разных времен, народов, исповеданий. Лучшие качества ума, сердца, воли человека, совершенствование его природных сил и способностей Эразм оценивал как проявление божественного духа. Гуманистическая образованность приобретала роль
первостепенной добродетели истинного христианина.
Одна из книг, храняшихся в отделе редкой книги академической библиотеки, представляет собой изданный в Базеле в 1518 г.
И. Фробениусом сборник произведений Эразма, в который вошел
знаменитый «Энхиридион», или «Оружие христианского воина».
Впервые напечатанное в 1503 г. в Антверпене, это произведение
еще при жизни автора было переиздано более пятидесяти раз и
переведено с латыни на несколько европейских языков (немецкий, английский, французский, испанский, чешский). Изложение
идет в стиле проповеди, направленной к широкой аудитории.
Этим объясняется более простой язык, чем обычно в гуманистической литературе. Адресатом, к которому непосредственно была
обращена книга, был придворный оружейник Карла V Иоганн
Поппенрейтер. Отсюда игра слов в названии книги: «Энхиридион» (‛Εγχειριδιον) по-гречески значит кинжал и одновременно
наставление, руководство. Завершается сборник рядом религиозных гимнов. Оформлением книги занимался выдающийся художник немецкого Возрождения Ганс Гольбейн. Прекрасно вы457
полненные в технике гравюры на дереве бордюры и инициалы
представляют собой великолепный образец книжного искусства
Ренессанса.
Другая книга, изданная в Кельне в 1569 г., содержит сочинение Эразма Роттердамского, посвященное эпистолярному искусству – «Opus de conscribendis epistolis». Эпистолография в то
время являлась частью риторики. Известно, какое большое значение придавали гуманисты поэтике и риторике. Эти науки играли важную роль в системе гуманистического образования. Их цели не ограничивались достижением навыков правильной и изящной речи, умением точно и красиво выражать свои мысли. В
XVI в. в Германии появился целый ряд произведений по поэтике
и риторике. Гуманисты уже ощущали то, что позднее осторожно
выскажет Джамбаттиста Вико в XVIII в. и отчетливо сформулирует философия ХХ в.: язык оказывает влияние на мышление, особенности речи сказываются на характере мыслительных процессов и восприятии мира. О внимании к проблемам эпистолярного
жанра говорят многочисленные рукописные пометы на первых
двух листах книги.
В данную книгу, кроме работы Эразма, включены также небольшие сочинения других авторов (Иоганна Лодовико, Конрада
Цельтиса, Христофора Гегендорфина) по той же теме. Среди этих
имен особое внимание привлекает, безусловно, Конрад Цельтис
(1459–1508), крупнейший немецкий гуманист, «коронованный»
поэт, выдающийся ученый и педагог, многогранная деятельность
которого способствовала распространению и упрочению Гуманизма в Германии. С его именем связан расцвет чувственной
жизнерадостной любовной лирики. Цельтис призывал собирать,
изучать и издавать источники, освещающие историю родной
страны, ее культурные достижения. Во время своих путешествий
по Европе он на некоторое время задержался в Речи Посполитой
(в результате появился цикл стихотворений, связанных с «Сарматией», который вошел в его поэтический сборник «Четыре книги
любовных элегий»). Его небольшой трактат «Способ составления
писем» («Methodus conficiendarum epistolarum»), вошедший в рассматриваемый сборник, содержит как краткие теоретические сведения («Что такое письмо», «Виды писем»), так и практические
наставления по эпистолографии.
458
Еще одна интересная книга «Locorum communium» («Общие
положения») Иоанна Манлия (Базель, 1572 г.) представляет собой пересказ лекций Филиппа Меланхтона (1497–1560), выдающегося немецкого гуманиста, большого знатока античной литературы, ближайшего соратника Лютера и почитателя Эразма.
Меланхтон предпринял попытку согласования гуманизма и новых конфессиональных интересов. Замечательный филолог, историк и философ, он был прежде всего выдающимся педагогом.
По его плану был основан ряд латинских школ и реформированы
восемь университетов. Из круга учеников Ф. Меланхтона вышли
многие знаменитые немецкие учителя и университетские профессора второй половины XVI в. Все это принесло ему славу наставника Германии.
Кроме того, в книге содержится письмо Эразма Роттердамского к Альфонсу Вальдезию и стихотворные послания различных авторов, из числа которых выделяется Эобан Гесс – «король»
немецких поэтов. Книга украшена изящными инициалами, в исполнении которых уже чувствуется влияние барочной эстетики.
В ней имеется также небольшая гравюра на дереве, изображающая бога Терминуса. Многочисленные рукописные пометы в тексте говорят о внимательном изучении ее содержания. Отчеркнут
линией на полях с пометой «NB» абзац, посвященный Иоанну
Дамаскину, что также не случайно. Гуманисты часто обращались
к творчеству ранних отцов церкви для авторитетного подкрепления собственных идей.
Еще одно произведение Ф. Меланхтона сопровождает издание грамматики греческого языка. Гуманисты уделяли большое
внимание классической филологии. Те, кто владел латынью
(классической, а не средневековой «кухонной») и древнегреческим, с гордостью называли себя «двуязычными» (родной язык –
итальянский, немецкий, французский и другие – в счет не шел).
Для овладения стилем классических авторов создавались не
только учебные пособия, но и разнообразные антологии, а также
подборки фрагментов. Примером таких изданий является «Elegantia Graecae linguae» («Изящество греческого языка») Иоанна
Волланда Грейссената.
Весьма любопытная подборка произведений содержится в
одном из конволютов. Первая часть состоит из двух сочинений на
459
моральную тематику (извлечения из Цицерона и Дж. Боккаччо).
Вторая представляет собой переиздание 1558 г. «Писем знаменитых людей» – книги, сыгравшей важную роль в «деле Рейхлина»,
когда гуманисты не только Германии, но и всей Европы объединились вокруг Иоганна Рейхлина, выдающегося немецкого ученого-гуманиста, против теологов-схоластов.
Другой конволют составили многочисленные произведения в
защиту studia humanitatis, которые начинаются несколькими речами Карла Сигониуса о роли гуманистических занятий для формирования человека.
Гуманисты представляли собой небольшую часть тогдашнего общества. Но вокруг них сложилась гуманистическая среда –
более широкие круги образованных людей, находящихся под
влиянием идей Гуманизма. В ответ на запрос со стороны этой гуманистически мыслящей публики появляется разнообразная литература, которая включала не только собственные произведения
гуманистов, но и многочисленные публикации античной литературы, патристики, а также сочинений по истории и географии.
Примерами таких изданий в фондах академической библиотеки
являются книги Исократа, Аристотеля и Вергилия, сборник латинских авторов, сочинение Иоанна Дамаскина, географический
трактат немецкого гуманиста Вадиана.
Не только содержание, но и внеший вид этих книг вызывает
восхищение. Многие из них сохранили оргинальные переплеты.
Издание произведений Вергилия украшено многочисленными
иллюстрациями. Практически все книги имеют изящные инициалы и прекрасно оформленные бордюрами и гравюрными заставками титульные листы, что свидетельствует о внимании не только к глубокому содержанию, но и красивой форме.
В заключение следует отметить, что немецкая гуманистическая литература в отечественной науке еще недостаточно освещена. Многие из вышеназванных книг не переведены с латыни,
между тем как представляют собой интересный объект исследования для историков, филологов, культурологов, книговедов.
460
Романова Н.И. (Минск)
КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПОДХОДЫ К ПРОБЛЕМЕ ИЗДАНИЯ
КАТАЛОГА КОЛЛЕКЦИИ РУССКОЙ ЭМИГРАНТСКОЙ
ЛИТЕРАТУРЫ 1918–1940 гг.
Русская зарубежная культура стремительно возвращается на
Родину. Литература русской эмиграции становится доступной
всем, кто имеет желание ее изучать, благодаря достаточно большому количеству библиографических каталогов и указателей,
облегчающих доступ к информационным ресурсам. Идея проекта
издания каталога коллекции русской эмигрантской литературы
(далее РЭЛ) в Национальной библиотеке Беларуси (НББ) возникла почти сразу после расформирования спецхрана, где эта литература хранилась. В настоящее время осуществляется совместный проект НББ с Российской государственной библиотекой
«Встречи на границах», в котором белорусская сторона предлагает издать каталог коллекции РЭЛ. Реализация проекта введет в
научный оборот ранее неизвестные издания, богатый фактографический материал, который содержат автографы, владельческие
записи, печати, экслибрисы, позволит более детально и углубленно изучать интереснейший феномен русской культуры ХХ в. –
книжное дело русской эмиграции. Применение компьютерных
технологий не только упрощает подход к проблеме составления и
издания каталога, но также открывает новые возможности: на основе БД «Редкая книга» планируется подготовить и издать каталог коллекции и CD-ROM, на котором, кроме самого каталога,
будут представлены изображения имеющихся автографов, возможно, – полные тексты отдельных, наиболее редких изданий.
Практически вся коллекция введена в БД «Редкая книга» и доступна для пользования читателям. Некоторое время понадобится
для того, чтобы учесть и собрать в отделе всю русскую зарубежную книгу «первой волны» эмиграции, хранящуюся в библиотеке. Так сложилось, что при расформировании спецхрана его фонды были переданы в хранилища не только отдела редкой книги.
Поэтому необходима сверка библиографических указателей с генеральным алфавитным каталогом.
461
Приступая к работе по подготовке и составлению каталога,
необходимо выделить три важнейших принципа, которыми предстоит руководствоваться при включении тех или иных эмигрантских изданий в каталог: целесообразно оговорить принимаемую
нами терминологию, установить территориальные и хронологические границы изданий «первой волны эмиграции». К изданиям
русской эмигрантской литературы мы отнесли всю зарубежную
печатную продукцию, авторами которой выступают лица российского происхождения. Понятие авторства трактуется широко:
создание литературного текста, перевод, редактура, художественное оформление, финансирование издания, печатание. Каталог будет учитывать все виды и типы книжных изданий, выпущенных за пределами СССР в 1918–1940 гг. на русском языке.
Литература, изданная в Прибалтике и Западной Украине в 1920–
1930-е гг. также найдет отражение в нашем каталоге. Весь материал предполагается систематизировать в общем алфавите авторов и названий работ, описанных под заглавием (с описанием изданий de visu). К последним относятся сборники работ разных
авторов, альманахи. Произведения одного автора будут приведены также по алфавиту. Авторские работы при наличии у данного
лица псевдонима будут даны под тем именем, которое является
общепринятым, а настоящее имя автора – раскрыто в области
примечания. Справочно-поисковый аппарат каталога будет состоять из системы вспомогательных указателей: алфавитного, а
также мест издания, издательств и типографий.
Особенностью коллекции является значительное количество
книг с автографами видных представителей русской эмиграции –
Н. Бердяева,
М. Цветаевой,
П. Милюкова,
М. Осоргина,
Г. Иванова, З. Гиппиус, Д. Мережковского, А. Керенского и многих других. Вспомогательный указатель авторов и адресатов автографов, владельческих записей, печатей, экслибрисов сделает
поиск более целенаправленным.
В настоящее время коллекция насчитывает около 1200 книг
и 500 единиц периодических изданий (в основном журналы, газеты практически отсутствуют). В коллекции присутствуют издания различной тематики:
462
– архивные публикации представлены 22-томным «Архивом
русской революции», изданным в 1921–1928 гг., отдельными томами в 1926–1928 гг. был издано «Белое дело»;
– воспоминания, записки, дневники писателей, ученых и государственных деятелей: П. Аксельрода, П. Аршинова, В. Бурцева,
С. Витте, С. Волконского, В. Маклакова, Б. Савинкова и др.;
– труды по истории России и всемирной истории, богословию, философии, социологии, экономике, юридическим наукам:
Н. Бердяева, С. Булгакова, Г. Вернадского, Г. Гинса, И. Ильина,
Н. Лосского, С. Мельгунова, Д. Мережковского, П. Милюкова,
П. Струве и др.;
– художественная литература (произведения М. Алданова,
М. Осоргина, И. Бунина, З. Гиппиус, П. Краснова, И. Наживина,
А. Ремизова, Н. Тэффи, М. Цветаевой и др.);
– периодика (журналы: «Воля России», «Дни», «Звено», «Иллюстрированная Россия», «Современные записки» и др.).
Источником формирования коллекции были фонды, полученные после Второй мировой войны в качестве репараций. Значительная часть ранее принадлежала Лодзинскому отделению
Русского благотворительного общества в Польше и была перевезена в Минск весной 1945 г. бывшими сотрудниками Музея истории Великой отечественной войны. Еще одну часть коллекции
составляют издания из частных собраний русских писателей и деятелей русской эмиграции. Это библиотеки М. Осоргина, Д. Кнута,
И. Фондаминского-Бунакова. В их составе – редчайшие издания,
напечатанные на русском языке от Парижа до Харбина.
Автографы, помещенные на страницах многих книг, – важный источник для исследователей. Эти рукописные свидетельства человеческих отношений могут рассказать много интересного
про своих авторов и тех, кому они были адресованы. Рассматривая, например, автограф М. Цветаевой, можно узнать о некоторых малоизвестных страницах ее жизни. На обложке ее книги
«Молодец», которая вышла в Праге в 1924 г., автограф украинскому поэту А. Павлюку, с которым Марина встречалась, будучи
почетным гостем на литературном объединении молодых поэтов
«Скит». На авантитуле другой книжки Цветаевой, сборника стихов «После России» парижского издания 1928 г., ровным почерком выведены слова: «Иде Рубинштейн – Марина Цветаева. Па463
риж. 1-го января 1934 г.». На обороте авантитула рукой поэтессы
на французском языке написано стихотворение, в котором с особым значением подчеркивается окончания ide в словах
Semiramide. После подписи MZ, приписка: «Semiramide, comme:
Herodiade» (Семирамида как Иродиада). Подчеркивания на полях
ярко-красным карандашом свидетельствуют о намеках, недосказанных словах, возможно, о непростых отношениях Марины Цветаевой и Иды Рубинштейн, русской балерины, принимавшей участие в «русских сезонах».
На страницах книг большое количество печатей, штампов,
экслибрисов, указывающих на принадлежность изданий частным
лицам или организациям, где они находились в разное время своего существования, что также несет в себе информацию и дает
фактический материал. Это печати библиотеки-читальни имени
А. Герцена в Ницце, украинской библиотеки С. Петлюры в Париже, общественных библиотек Риги, Таллина, Вильно, Лицманштадта (Лодзь). Провененции на книгах из библиотеки
М. Осоргина свидетельствуют о разносторонних связях владельца
и многочисленных дружественных отношениях с представителями русской интеллигенции. Среди книг из библиотеки
М. Осоргина есть два издания М. Горького с его автографами
1929 и 1931 гг. В некоторые свои издания Осоргин вклеивал листки отрывного календаря с записями об окончании работы. Некоторые автографы имеют для исследователей существенное значение. Так, например, есть некоторые расхождения в датах, поставленных Осоргиным на календарном листе, с теми сведениями, которые дает «Краткая литературная энциклопедия». Интересны книги с автографами А. Ремизова. На чистом листе парижского издания 1927 г. «Взвихренная Русь» дарственная надпись:
«Борису Константиновичу, Вере Алексеевне, Наташе Зайцевым,
Рахили Григорьевне, Михаилу Андреевичу Осоргину в елку.
25.12.26. По скудности делю, но не разделяю. Алексей Ремизов».
В нижнем углу листа рукой Ремизова на французском языке указан парижский адрес Осоргина. Как известно, Ремизов был не
только блестящим каллиграфом, но и прекрасным рисовальщиком. Под автографом нарисована елка, под ней звери, чуть выше
елки – лестница. По ней поднимаются вверх две фигурки и тут же
цифры. На книге «Звезда надзвездная», парижское издание
464
1928 г., автограф: «Михаилу Андреевичу Осоргину в неделю жен
мироносиц. Алексей Ремизов. 3.5.28. Paris». Автограф выполнен с
завидным каллиграфическим мастерством и художественной
фантазией.
Большой интерес представляют автографы, несущие
дополнительную фактографическую информацию, как-то:
воспоминания о пребывании в революционной России, отзывы о
коллегах по работе в издательствах, личные проблемы – все они
свидетельствуют о тесных, почти родственных отношениях в
эмигрантской среде, о насыщенной культурной жизни. Можно с
уверенностью сказать, что эмиграция «первой волны» сумела в
большей степени, чем последующие, не только сохранить русскую культуру в изгнании, но и приумножить ее и воспитать в ее
традициях не одно поколение. Печатные издания сыграли здесь
очень важную, если не основную роль. Страну покинули те, кто
составлял ее культурный потенциал, цвет российской культуры и
науки, цвет нации. Русские эмигранты оставались носителями
сложившейся системы культурных традиций своей Родины. Отсюда возникает и идея особой духовной миссии: сохранения и
приумножения русской культуры.
Русское зарубежье как относительно самостоятельное культурное и политическое явление сложилось к середине 1920-х гг. В
различных центрах русской эмиграции (Париж, Белград, Берлин,
София, Прага, Харбин) стали возникать русские издательства,
книготорговые предприятия, издаваться книги, газеты, журналы.
Наиболее продуктивными в отношении книгоиздания были издательства в Берлине 1920–1924 гг. В 1923 г. они выпускали ежемесячно от 200 до 300 наименований. Самыми долговременными
были издательства З.И. Гржебина, И.П. Ладыжникова, «Петрополис», «Геликон». Эмиграция создавала свои библиотеки. Появлялись библиотеки при книжных магазинах, различных учебных
заведениях и общественных организациях. Самой крупной русской библиотекой была знаменитая Тургеневская, существовавшая с 1875 г. В 1937 г. при библиотеке был открыт Русский литературный архив, управляемый специальным комитетом, в состав
которого входили М.А. Алданов, М.А. Осоргин, А.Н. Бенуа. Во
время Второй мировой войны немцы вывезли библиотеку в Гер465
манию. Фрагменты этой библиотеки сегодня можно найти и в
фондах НББ.
Основное место в репертуаре русского зарубежного книжного дела занимала периодика, отражавшая замкнутый характер
жизни эмиграции, как государства в государстве. Самым долговечным и самым читаемым журналом были «Современные записки» – орган всего Русского зарубежья. Журнал был задуман и
осуществлен
членами
партии
эсеров:
М.В. Вишняком,
А.И. Гуковским, И.И. Фондаминским-Бунаковым. Несмотря на
то, что журнал был основан членами одной партии, он имел широкую демократическую программу. В нем печатались не только
произведения известных авторов (И.А. Бунин, З.Н. Гиппиус,
М.А. Алданов, А.И. Цветаева и др.), но и начинающих. В журнале
сотрудничали
известные
философы
(Н.А. Бердяев,
С.Н. Булгаков), историки (П.Н. Милюков), политические деятели
(В.А. Маклаков).
Актуальность изучения книжной культуры русской эмиграции обусловлена практическими потребностями: возвращением
изданий из спецхранов, массовой публикацией произведений,
выпущенных в русской эмиграции, или рукописных материалов,
ранее никогда не издававшихся. Но кроме практических потребностей, есть более высокие мотивы: высказать уважение к творчеству и патриотическим чувствам талантливейших людей, которые много лет жили и работали вдали от Родины и при этом оставались вместе с ней. В этом – одна из задач будущего каталога.
466
Вашкевич И.Е. (Минск)
КАРТОГРАФИЧЕСКАЯ БЕЛОРУСИКА
(Издания XV–XVIII вв. в фондах Национальной
библиотеки Беларуси)
Картографические издания являются специфическими уникальными памятниками мировой истории и культуры, содержащими значительный объем информации, выраженной в достаточно компактной и наглядной графической форме. Карта – это документ с разнообразными сведениями о состоянии местности в
определенный исторический период. В основе научной оценки
каждой карты лежит, с одной стороны, степень ее соответствия
действительности, а с другой – соответствие уровню знаний своего времени. Многие карты были созданы в результате кропотливой работы ученых, сумевших обобщить и связать воедино сведения многочисленных источников. Часто фантазия и действительность тесно переплетались. Изображение территорий базировалось как на достоверных источниках информации (сообщения
первооткрывателей и данные исследователей), так и на неточных
сведениях и заблуждениях, из-за которых на старинных картах
нередко появлялись несуществующие страны, острова и земли, а
берега морей и океанов приобретали фантастические очертания.
Но, несмотря на неуклюжие очертания материков, наползающие
друг на друга моря, текущие не в ту сторону реки, не испытываешь снисходительности к несовершенству знаний картографов.
Ведь старые карты, где сплелись моменты истории, политические
интересы, уровень научных знаний и представлений о мироздании, могут много рассказать о своем времени.
Карты – важный элемент культурного наследия народа, они
отражают историческую судьбу стран в разные периоды. У карт
есть свойство быстро устаревать, но от этого они не теряют своего значения, а лишь изменяют свою функцию – становятся памятниками науки и культуры, ценными историческими источниками. Чтобы карты не превратились в мертвый научный капитал,
их нужно изучать, отдавая приоритет, естественно, национальным документам.
467
Картографические фонды – одна из самых неизученных коллекций Национальной библиотеки Беларуси. История картографирования белорусских земель неразрывно связана с историей
развития западноевропейской и русской картографии. Картографическая обеспеченность Беларуси создавалась длительный период и определялась в значительной степени ее местоположением в Центральной Европе, внешнеполитическими коллизиями и
физико-географическими условиями территории. Все это способствовало тому, что белорусские земли систематически, порой
достаточно схематично, изображалась на многочисленных картах
западноевропейских картографов на территориях, которые именовались «Литва», «Белая Русь», «Russia Alba», «Сарматия» или
«Европейская Сарматия», «Русь», «Полесье» и т.д. Вплоть до
XVI в. эти понятия носили неустойчивый, подвижный характер и
относились к разным территориям и народам. Поэтому многие
исследователи при работе со старинной картой берут за основу
территорию не только в административных пределах современной Беларуси, но и в границах ее различных модификаций, которые заметно шире (Великое княжество Литовское, Речь Посполитая, Российская империя и др.).
Поскольку рукописные и ранние печатные картографические
произведения, а также уникальные картографические издания
таких основоположников научной картографии, как Г. Меркатор,
А. Ортелий, К. Птолемей в НББ отсутствуют, представляет интерес коллекция старопечатных книг в фонде отдела редкой книги,
особенно инкунабулы и палеотипы, содержащие значительное
количество картографического материала. Нужно отметить, что
карты, которые являются приложением к книге, как на отдельных
листах (вкладные, вклеенные), так и напечатанные внутри текста
(текстовые) и используемые в качестве иллюстративного или пояснительного материала, считаются совершенно полноценными,
а также равноправным составным элементом издания. Порой такие карты даже не имеют аналогов среди отдельно изданных картографических изданий. Каждая карта характерна для своей эпохи, страны, картографической школы и т.д.
XV в. представлен двумя картами, которые помещены в знаменитом инкунабуле – «Книге хроник» Гартмана Шеделя (1441–
1514), изданной в Нюрнберге в 1493 г. [4] Эти карты с полным
468
основанием можно назвать самыми ранними датированными картографическими изданиями в НББ. «Книга хроник» представляет
собой первую иллюстрированную энциклопедию всемирной истории и географии. 1809 ксилографий украшают это издание,
среди которых особенно привлекают внимание многочисленные
виды городов.
На л. XIII находится карта, которую традиционно называют
картой мира по Птолемею. Это ксилография на двойном листе,
размер изображения – 31х42 см, имеет птолемеевскую конфигурацию, без сетки координат и без указания масштаба. Границы
стран не обозначены. При оформлении карты использованы художественные элементы (аллегории и элементы ориентирования),
которые помещены за пределами картографического изображения. По рамке – символическое изображение ветров (сторон света) в виде 12-ти человеческих голов. По углам рамки изображены
сыновья Ноя, поддерживающие карту: Сим, Хам и Иафет, которые, согласно легенде, после всемирного потопа поселились в
Африке, Европе и Азии. В рамке карты в левом нижнем углу помещен пояснительный текст. Внизу, под рамкой, приводятся сведения о форме земли, частях света и т. д. Наибольшую часть поверхности Земли занимает суша: Европа, Азия и Африка, отсутствует Америка. Но это неудивительно. Книга была издана только год спустя, как корабли Колумба достигли нового континента.
Рельеф на карте изображен перспективным рисунком, который
еще называют «рельеф холмиками». Карта интересна тем, что на
пространстве, в районе Восточной Европы, отмечены названия
«Polonia» и «Russia». Автор этой карты исследователями достоверно не установлен. Нужно отметить, что собрание карт греческого астронома и географа Клавдия Птолемея (ок. 90 –
ок. 160 г.), трудившегося в Александрии, в оригинале до нас не
дошло. Карты являлись приложением к его сочинению «Руководство по географии». По одной из версий, они состояли из 27-ми
единиц: 1 мировой карты и 26-ти карт отдельных регионов. Но по
поводу авторства этих карт не существует единого мнения. Предполагают, что карты хранились в знаменитой Александрийской
библиотеке и погибли вместе с другими ее ценностями. Позднее,
в V в., они были восстановлены по найденным рукописям «Географии» К. Птолемея и известны нам лишь по копиям и изданиям
469
XV в. Карты подвергались многократной копировке, причем они
не только дополнялись, но и претерпевали изменения и искажения. Этим объясняется расхождение в составе и содержании птолемеевских карт в различных изданиях. Поэтому эта карта считается одним из вариантов карты Птолемея. Интересно отметить,
что на л. CXIIII (114) помещена ксилография, на которой изображен Птолемей с секстантом в руках и надписью: «Ptholomeus astronomus». Конечно, карты Птолемея мало соответствовали действительности, однако они были значительным шагом вперед по
сравнению со смутными представлениями античных географов,
на картах которых вся северная часть Восточной Европы изображалась океаном.
Другая карта «Хроники» – карта Центральной Европы – помещена на обороте л. CCXCIX (299). Это ксилография, на двойном листе, размер изображения – 39х57,5 см. Хотя имя автора
карты не названо, установлено, что это нюрнбергский врач и географ-любитель Иероним Мюнцер (Hieronymus Münzer, 1437–
1508) из Фельдкирхена. Известно, что он принимал участие в издании «Книги хроник», а Шедель обращался к нему всякий раз,
когда дело касалось географии. Карта была составлена на основе
карты Центральной Европы, созданной в 1439 г. знаменитым немецким философом и ученым Николаем Кузанским (1401–1464).
Кстати, он отметил на ней маленькую деревушку Куз на Мозеле,
где родился и по названию которой получил свое имя. Рисованный экземпляр не сохранился, осталась только медная доска с
неоконченной картой, которая впоследствии и послужила основой для карты «Хроники». Эта карта интересна тем, что обширное
пространство занимают земли, обозначенные как «Polonia» и «Littavia». Рельеф отмечен «холмиками», довольно обширная, но
схематичная гидрография. Реки на землях «Полонии» и «Литвы»
не подписаны. Границы стран не отмечены. Масштаб не указан.
Но, несмотря на все недостатки, упрощенное и несовершенное
изображение географических объектов, эта карта уникальна тем,
что является старейшей печатной картой, на которой встречается
название «Littavia» (Литва).
XVI в. представлен картами, входящими в состав двух
палеотипов. Первый – это занимательное и популярное
сочинение древнеримского писателя III в. н. э. Гая Юлия Солина
470
«Полихистор», изданное в Базеле в 1538 г. Сначала оно называлось «Собрание вещей, достойных упоминания» («Collecteanarerum memorabilium»), но в VI в. переиздается уже под названием
«Полихистор». Название говорит само за себя. Солин заимствовал у античных писателей (больше всего у Плиния) разного рода
достопримечательности, курьезы, чудеса света и небылицы из
области географии и объединил их в занимательный сборник в
жанре «всякая всячина». Тем не менее, эта книга впоследствии
вызвала к себе самое серьезное отношение. Издание, находящееся в фондах отдела, является издательским конволютом и включает также «Космографию» Помпония Мелы («Pomponii Melae
Cosmographi de Orbis Situ. Liber 1–3»), римского географа родом
из Испании (жил между 37–54 гг.). «Полихистор» представляет
собой извлечения преимущественно из греческих источников,
например, Гиппарха, изложенные кратко и сжато. Издателем, а
также автором карт, включенных в оба сочинения, является известный немецкий картограф, профессор из Базеля Себастьян
Мюнстер (Sebastian Münster, 1489–1552). Занимаясь подготовительной работой к своей «Космографии» и изучая специально
сочинения древних географов, он решается издать сочинения Солина и Мелы в одном томе и дополняет их множеством карт с пояснениями и примечаниями [6]. Среди 12-ти карт, помещенных в
«Полихисторе», наиболее примечательна карта на с. 48. Ее называют «картой Средней России». Это текстовая карта, ксилография, размером 9х9,5 см. Не отмечены границы, рельеф, не указан
масштаб. Но, несмотря на эти недостатки и небольшой размер,
она интересна набором помещенных географических названий.
Слева, вдоль рамки находим название «Lithuania», ближе к центру – «Moscouia», в центре карты отмечены реки и города: Dwina,
Bоryschenes qui Dneper, Tanais (Дон), Ra – Volga, Grodno, Polocko,
Smolensk, Vilna и т. д. В частности, на карте есть пояснение, что
река Борисфен теперь называется Днепр. В «Космографию» Помпония Мелы включено 5 карт. На с. 158 напечатана карта Европы
«Evropa». Это ксилография, размер 14,5х23 см. Отсутствуют масштаб и сетка координат. Общие очертания Европы, морей, островов и полуостровов близки к действительности, даны их названия, но внутренние области практически пусты: рельеф обозначен «холмиками», но указаны только Пиренеи и Альпы и всего
471
несколько рек. Наиболее точно изображены страны, расположенные у Средиземного моря, и относительно хорошо – известные
еще со времен Римской империи. На этой карте мы встречаем два
интересующих нас названия: «Sarmatia» и «Moscouia», которые
отмечены на обширном, но пустом пространстве, подписана
только река Tanais (Дон).
Второй палеотип, в котором находится интересующая нас
карта, – это историческое и географическое сочинение «Gemeiner
löblicher Eydgnoschafft stetten…», изданное в Цюрихе в 1548 г. [7].
Автором является историк, пастор из Швейцарии Иоганн
Штумпф (Johann Stumpf, 1500–1577). Издание богато иллюстрировано – более 1500 гравюр на дереве, в том числе 5 отдельных
карт на двойных листах и 11 текстовых карт. На обороте л. 3 помещена текстовая карта, размером 12,2х15,5 см, на которой нанесены названия земель: «Sarmatia», «Lithavania», «Russia»,
«Moscovia», «Polonia», но нет границ. Густо нанесены озера, реки,
но подписаны только некоторые: Borysthenes (Днепр), Tanais
(Дон). Среди отмеченных на карте городов – Grodno, Vilna. Помимо названий, города выделены рисунком в виде строений.
Рельеф отмечен перспективным рисунком: возвышенности, лесные массивы, которые, вероятно, показаны выборочно и гипотетично.
XVII в. представлен целой коллекцией французских атласов.
В этот период во Франции складывается своя картографическая
школа, ярким представителем которой был королевский картограф Николай Сансон д’Аббевиль (родом из Аббевиля, 1600–
1667), основатель целой династии картографов. В 1640–50-х гг.
он издает отдельными томами атласы частей света: Европы,
Азии, Африки и Америки, которые переиздаются его сыновьями.
В НББ имеется одно из таких изданий – атлас Европы [4]. На титульном листе и картах указан автор – Н. Сансон (1626–1648),
сын королевского картографа («Par N. Sanson le fils Geographe du
Roy»). Год издания определен по библиографии, так как в издании
он нигде не указан. Атлас находится в рукописном фонде. Издание
печатное, но содержит многочисленные рукописные пометы географического характера (названия стран) на обороте карт. Размер
атласа – 29,5х24 см. Карты расположены на двойных листах, размер изображения в рамке – 18,5х23,5 см. Несколько карт имеют
472
больший размер (карта [№ 18] – 41х47,5 см). Атлас имеет рукописную пагинацию, включает 53 карты, пояснительный текст. На
с. [57] помещена статья о России, на с. [60] – Польше и Литве.
Белорусские земли отмечены на картах: «Europe» [№ 1, 2, 3, 4],
«Russie Blanche ou Moscovie» [№ 14, 15, 16, 17], «Estats de la
Couronne de Pologne» [№ 31, 32, 33, 34]. Заглавие каждой карты
заключено в скромно гравированный картуш, масштаб не отмечен, но на многие карты нанесена координатная сетка. Границы
раскрашены от руки. На отдельных картах перспективным рисунком отмечен рельеф: лесные массивы и возвышенности. Густо
нанесена гидрографическая сеть, многие реки подписаны: «Swislocz», «Vilia», «Dzwina», «Dnieper», «Buge». Нанесено много населенных пунктов: «Minsk», «Grodno», «Neswiess», «Borissow»,
«Braslaw», «Lida», «Witepsk». Отмечено Полесье («Polesie»). Все
белорусские названия нанесены на картах Польши и России. Название «Russie Blanche ou Moscovie» говорит само за себя и в
данном случае не имеет отношение к белорусским землям. В
XVII в. на картах топоним «Белая Русь» иногда ассоциировался с
Западной (Московской) Россией. Некоторые исследователи связывают это с древней восточной традицией, в которой цвет ассоциировался со сторонами света: белый – запад, голубой – восток,
черный – север, красный – юг. Эта гипотеза объясняет появление
таких топонимов, как «Черная Русь», «Красная Русь».
В первой половине XVIII в. территория Беларуси входила в
состав Речи Посполитой. Уровень картографического отображения земель, входящих в ее состав, в том числе и белорусских,
почти столетие оставался неизменным и архаичным. Только в
середине XVIII в. наметилось оживление картографической деятельности. Примечательно, что первые удачные попытки в этой
области были предприняты в белорусском городе Новогрудке.
Под патронажем и при финансовой поддержке новогрудского
воеводы И.А. Яблоновского (Joseph Alexander Jablonowski), используя материалы его картографической коллекции, известный
итальянский астроном, математик, географ и картограф Джованни Антонио Рицци-Заннони (1736–1814) создает знаменитую
«Карту Польши с ее провинциями, воеводствами, землями и регионами» [3], изданную в виде атласа в 1772 г. Работа над картой
началась в 1740 г., велись подробные специальные съемки вое473
водств. Окончательный вариант карты был закончен РицциЗаннони и напечатан под его именем. Вся заключительная работа
выполнялась в Париже. Это первая подробная крупномасштабная
карта Польши (до ее разделов) охватывала территории современной Польши, Литвы, Беларуси и западных районов России. Атлас
состоит из 1 генеральной карты «Wizerunek powszechny Polski y
Litwy» и общей карты на 21 листе. Заглавие общей карты находится на л. 21, который в данном издании выполняет роль титульного листа, сочетающего декоративную и содержательную
функции. Помимо названия карты, указания автора и года издания, посвящения Яблоновскому, изображены аллегорические
элементы, профессиональные атрибуты (геодезические инструменты), жанровые сцены. Все карты помещены на двойных листах, размер изображения в рамке – 33х53 см. На л. 22 указан графический масштаб в различных мерах (английские, французские
мили, русские версты и т. д.) и условные знаки. Карты гравированы и иллюминированы акварелью от руки. На листах 2, 5, 6 на
акватории Балтийского моря помещены изображения парусников,
что является одним из наиболее часто повторяющихся мотивов
оформления старых карт. Белорусские земли изображены на листах 7, 8, 10, 11, 12,14, 15 и 16. Это воеводства: Витебское, Минское, Брестское, Новогрудское, Полоцкое и т.д. Каждый лист карты имеет частное заглавие. Масштаб приблизительно 1:690000 (в
1 см 6,9 км). Рельеф изображен перспективным рисунком и шриховкой. Одним из важных элементов содержания карты являются
государственные границы, а также границы воеводств и поветов,
что позволяет определить административно-территориальную
принадлежность населенных пунктов. Карты достаточно точно,
подробно и правильно отображают местность, имеют координатную сетку, хотя, вероятно, изображение отдельных географических объектов не лишено ошибок и искажений. Кроме того, показаны многие элементы тематического содержания, которые
обычно отсутствуют на общегеографических картах: леса, мосты,
переправы, озера, болота, трясины, дороги, каналы, мельницы,
стекольные заводы, бумажные фабрики, кузницы, медеплавильни. Отмечено наличие в населенных пунктах замков, крепостей,
административное значение городов, а также ярмарки, почты,
корчмы, университеты, центры архиепископств, аббатств, мона474
стыри, местонахождение чудотворных икон. Обозначены места
добычи полезных ископаемых: серебра, золота, олова, меди, железных руд, серы, соли, свинца, купороса, алюминия и т.д. В целом, можно отметить, что это единственный старопечатный атлас, где так масштабно и подробно представлены белорусские
земли, потому он и пользуется особым вниманием у читателей.
XVIII в. – время появления российских карт, впервые представлявших Беларусь, присоединенную к России. В НББ имеется
замечательный памятник этого периода – «Новый атлас или собрание карт всех частей земного шара, почерпнутый из разных
сочинителей и напечатанный в Санк-Петербурге для употребления юношества в 1793 году» (2 экземпляра, которые отличаются
размером, титульным листом, раскраской границ) [1]. Имени автора в издании нет, но российские исследователи установили, что
атлас был издан в картографическом учреждении – Географическом департаменте Кабинета Е.И.В., где должность географа занимал А.М. Вильбрехт (1756–1823). Основу атласа составили
карты из французского мирового атласа «Atlas moderne ou Collection de cartes sur toutes les parties du globe terrestre. Par plusieurs
auteurs»,
изданного
в
Париже
в
[1787–1791 г.] [2].
А.М. Вильбрехт внес много исправлений и дополнений в соответствии с новыми географическими сведениями не только в карты своего отечества, но и зарубежных стран. Атлас состоит из
титульного листа, списка карт («Реестр картам»), таблицы (глобусы и сферы) и 58-ми карт: 1 карта полушарий («Карта земного
шара») и 56 карт посвящены государствам и даже их отдельным
регионам. Белорусские земли представлены на картах 3 («Европа,
разделенная на государства»), 25 («Карта Польши с соседственными землями») и 27 («Западная часть Российского государства»). Названия карт заключены в изящные декорированные картуши. Размер атласа 40х29 см. Карты расположены на двойных
листах, размер изображения – 30х44,5 см. Карты гравированы,
границы раскрашены от руки. Основным содержанием карт атласа являются: гидрография, населенные пункты, границы и административное деление. Рельеф изображен схематично: перспективным рисунком «горки» и штриховкой, местами встречаются
условные знаки болот, лесных массивов, речная сеть, озера показаны подробно и достаточно точно. Это один из лучших мировых
475
атласов своего времени. Все карты снабжены географическими
сетками. На каждой карте указано несколько разных линейных
масштабов. Обычно первым помещен масштаб в мерах того государства, территория которого изображена на данной карте, везде
указан масштаб в русских верстах. Например, на карте 25 (карта
Польши), масштаб указан в польских, французских, литовских
прусских милях и русских верстах. В целом по информативной
емкости атлас выходил далеко за пределы простого учебного издания. К недостаткам издания можно отнести не очень высокое
качество исполнения надписей географических названий, раскраску одним цветом государственных и административных границ, что вызывает определенные трудности при чтении карт.
При сопоставлении карт разных эпох и авторов прослеживаются значительные расхождения в топонимике, гидрографии,
орографии, территориально-административном делении и изображении одних и тех же территорий, стран. Пропорции, масштабы и многие названия, например, латинизированные и полонизированные, бывает трудно идентифицировать. Разобраться в
этом могут только специалисты: историки, географы, картографы
и т.д. Поэтому наша задача состоит в том, чтобы раскрыть культурное и научное богатство картографического фонда НББ как
для ученых и исследователей, так и для широкого круга читателей.
ЛИТЕРАТУРА
1. Новый атлас или собрание карт всех частей земного шара…
СПб., 1772. (094/27752К; 094/4372К). Карты 3, 25, 27.
2. Русские географические атласы, XVIII в.: Свод. каталог / Сост.
Н.В. Лемус. Л., 1961. № 81.
3. Rizzi-Zannoni G.A. Carte de la Pologne… [London; Paris], 1772.
(094/5424К).
4. Sanson N. L’Europe. Paris, [1648]. Карты 1–4, 14–17, 31–34.
5. Schedel H. Liber chronicarum... Nürnberg, 1493. (094/1028К).
Карты на л. XIII, CCXCIX. На л. CXIIII – ксилография, изображающая
Птолемея с секстантом в руках.
6. Solinus C.J. Polyhistor, rerum toto orbe memorabilium… Pomponii
Melae De situ orbis libros tres. Basileae, 1538. (094/519К). Карты на с. 48,
158.
476
7. Stumpf J. Gemeiner löblicher Eydgnoschafft stetten… Zurych, 1548.
(094/517К). Текстовая карта на обороте л. 3.
477
Ярошевич-Переславцев З. (Ольштын)
НЕИЗВЕСТНАЯ БИБЛИОГРАФАМ БЕЛОРУСИКА
В БИБЛИОТЕКАХ ПОЛЬШИ
В связи с тем, что до настоящего времени не все библиотечные и архивные собрания обработаны и описаны, в них можно
найти чрезвычайно редкие и не имеющие удовлетворительных
библиографических описаний издания. Представляем три издания, до сих пор не учтенные в библиографиях. Это две книги, напечатанные кириллицей на церковнославянском языке, и одна на
польском.
Православные братства, возникшие на территории Великого
княжества Литовского, сыграли большую роль в развитии не
только религиозной жизни, но также культуры, языка и
письменности1. Этому содействовала и книгоиздательская деятельность. Важную роль в издательской программе играли книги,
предназначенные для обучения детей основам славянской книжной письменности, а среди них – азбуки и буквари. В типографиях Великого княжества Литовского в XVI–XVIII вв. согласно современным исследованиям напечатаны 31 азбука и букварь2. Было их, вероятно, гораздо больше, но в связи с постоянным использованием они подверглись износу. Наиболее полные и часто
единственные экземпляры сохранились за пределами восточнославянских стран, в частности, в Великобритании, Германии, Дании и Швеции. Они попадали туда, как правило, в качестве библиофильских экземпляров, со странствующими духовными и
светскими лицами и поэтому хорошо сохранились. В Библиотеке
князей Чарторыских хранится “Букварь языка славенска. Писаний
чтенïа учитися хотящим, вполезное руковоженiе”, напечатанный
в 1643 г. в Виленской братской типографии (34033 I). Это третье,
очень хорошо сохранившееся в Региональной библиотеке Оло1
Голенченко Г.Я. Братское книгопечатание // Франциск Скорина
и его время : Энцикл. справочник. Минск, 1990. С. 263–267;
Mironowicz A. Bractwa cerkiewne w Rzeczypospolitej. Białystok, 2003.
2
Jaroszewicz-Pieresławcew Z. Druki cyrylickie z oficyn Wielkiego Księstwa
Litewskiego w XVI–XVIII wieku. Olsztyn, 2003. Тab. 13 na s. 183–185.
478
моуца (Státni vĕdecká knihovna Olomouc), издание букваря 1637 г.,
впервые описанное Франтишкой Соколовой3. Второе издание
(1640 г.) находится в Британской библиотеке. Формат 8º, 36 ненумерованных листов. Гравюры: титульный лист б, св. Василий,
л. 6б, Иоанн Златоуст4, л. 7а, сошествие Св. Духа; л. 8б, царь Давид, л. 12б., сошествие Христа в ад, л. 13б, три вставных ксилографии – апостолы Петр и Павел, Троица, л. 17б, Спас Нерукотворный, л. 26 [см. ил. 1]; распятие с предстоящими; л. 28б, царь
Давид, л. 30б, евангелист Матфей.
В собраниях Национальной библиотеки в Варшаве хранится
“Молитвенник”, напечатанный 9 февраля 1702 г. в Виленской
обители при Церкви Братства Сошествия Святого и Живоначального Духа (шифр Cyr. 50). На обороте титульного листа размещен
герб Омельяновичей с панегириком, а на листах 2 нн а – 4 нн –
посвящение Василию Омельяновичу Пуценскому. Объем – 261
нeнумерованных листов, в 24º5.
Полоцкая типография была одной из четырех иезуитских типографий, действующих в Великом княжестве Литовском6.
3
Sokolová F. Cyrilské tisky v českých knihovnách // Najstarsze druki
cerkiewnosłowiańskie i ich stosunek do tradycji rękopiśmiennej: Materiały z
sesji. Kraków, 1991. 7–10. XI. S. 297–298.
4
F. Sokolová написала, что это святой, но не сказала, какой. См.
F. Sokolová. Оp. cit. S. 297.
5
Точная опись “Молитвенника” дана в: Katalog druków cyrylickich
XV-XVIII wieku w zbiorach Biblioteki Narodowej / Оprac. Z. Żurawińska,
Z. Jaroszewicz-Pieresławcew. Warszawa, 2004.
6
Drukarze dawnej Polski od XV do XVIII wieku. Z. 5. Wielkie Księstwo
Litewskie / Oprac. A. Kawecka-Gryczowa, K. Korotajowa i W. Krajewski.
Wrocław; Kraków, 1959. Kaczorowski W., Sękowski R. Drukarnia połocka
w latach 1787–1820: Problemy badawcze i próba odtworzenia produkcji
wydawniczej // Jezuicka Ars Historica: Prace ofiarowane ks. Prof.
Ludwikowi Grzebieniowi SJ. Kraków, 2001.
479
Ил. 1. Спас Нерукотворный
480
Она существовала в 1787–1820 гг. и сыграла важную роль в истории Полоцка, который благодаря ей стал вторым по величине издательским центром на территории современной Беларуси после
Гродно. Кроме типографии, в Полоцке находилась коллегия с
прекрасным преподавательским составом, преобразованная в
дальнейшем в академию с университетскими привилегиями, а
также библиотека.
Объем печатной продукции полоцкой типографии точно не
известен. Влодзимеж Качоровски и Роман Сенковски зарегистрировали в картотеках 342 печатные издания, а в “Encyklopedii
wiedzy o jezuitach” говорится о 200 названиях. По мнению Ирены
Кадульской, было выпущено 500 печатных изданий7. Типография
издавала главным образом учебники, ориентированные на программы иезуитских школ, а также религиозные книги. Преобладали молитвенники и катехизисы, предназначенные для членов
монашеских орденов и учащихся иезуитских школ. Значительную группу составляли официальные издания. Небольшую часть
составляли издания, посвященные различным событиям. Наименее многочисленную группу составляли издания художественной
литературы.
К последней группе принадлежит не зафиксированное ранее
в библиографических источниках издание 1814 г. “Satyr” Игнация
Красицкого (1737–1801) – епископа Вармии в 1766–1794 гг., писателя и остроумного поэта. Ранее, в 1807 г., появилось издание, зарегистрированное в списке для белорусских школ (150 экземпляров). В 2002 г. его купила в ольштынском букинистическом магазине библиотека Музея Вармии и Мазурии (шифр I/41027). Это
издание формата 80 на 113 страницах, на последней – ненумерованный реестр 20 сатир, которые разделены на две части; в первой – 11 (римская нумерация I–XI): “Do króla”, “Świat zepsuty”,
“Złość ukryta i jawna”, “Szczęśliwość Filutów”, “Marnotrwastwo”,
“Oszczędność”, “Pijaństwo”, “Przestroga młodemu”, “Żona modna”,
“Życie dworskie”, “Pan niwart sługi” и “Gracz“; во второй – 9 (от I
до X): “Pochwała milczenia”, “Pochwała wieku”, “Pochwała głup7
Все данные собрала M. Dominik : Drukarnia jezuicka w Połocku :
Dzieje i publikacje / Praca licencjacka pod kier. dr Z. JaroszewiczPieresławcew; Uniwersytet Warmińsko-Mazurski. Olsztyn, 2003. S. 31–32.
481
stwa”, “Wziętość”, “Człowiek i zwierz”, “Klatki”, “Mędrek”, “Małżeństwo” и “Podróż”. В конце второй части находится
“Odwołanie”, в котором автор объясняет происхождение сатир и
цель этих произведений.
Текст напечатан мелким, но разборчивым шрифтом на плотной серой черпанной бумаге плохого качества (краска просачивается на оборотную сторону листа). Заголовки сатир напечатаны
антиквой, более крупной и декоративной, чем шрифт основного
текста. Размер каждой начальной буквы сатиры вдвое больше, чем
размер шрифта основного текста. Издание очень скромно украшено. На титульном листе находится заставка, выполненная литографическим способом, на первом листе, перед текстом, также
имеется заставка. На концовке изображена корзина с цветами –
часто встречаемый мотив в печатных изданиях XVIII в.
“Satyry” сохранились в хорошом состоянии. Издание оправлено в кожу красного цвета. На внутренней стороне переплета, в
правом верхнем углу, находится экслибрис Романа Сенковского.
На оборотной стороне охранного листа есть владельческая запись
синими чернилами “Wł. [аdysław] Kętrzyński”.
Из
найденных
Иреной
Кадульской
документов,
озаглавленных “Pisma Ignacego Krasickiego znajdujące się w
Połockiej Drukarni Akademickiej”, следует, что в 1820 г. в
книжном магазине при типографии находилось 234 экземпляра +
24 экземпляра (в списке книг, “оставленных в коридоре”) “Satyr”, а всех произведений Красицкого – 1434 экземпляра8.
Собрания польских библиотек, особенно костельных и монастырских, как впрочем и архивные фонды, еще не до конца исследованы и каталогизированы и в них вероятно скрыто множество ценных, до сих пор неизвестных, старинных изданий.
8
Документ, который проф. И. Кадульска дала Марте Доминик. См.
M. Dominik. Оp. cit. Zał. 3.
482
Саўчук А.І. (Гродна)
ГРОДЗЕНСКІЯ ВЫДАННІ XVIII ст.
У КНІГАЗБОРЫ ГДГАМ
Адной з найбольш цікавых і каштоўных для нас калекцый у
кнігазборы Гродзенскага дзяржаўнага гісторыка-археалагічнага
музея (ГДГАМ) з’яўляецца калекцыя гродзенскіх старадрукаў
XVIII ст. Яна налічвае 20 выданняў (23 адзінкі), да якіх мы
адносім не толькі кнігі, але і прамовы на сеймах, панегірыкі і
іншыя выданні, незалежна ад іх аб’ёму. У асноўным яны апісаны
ў бібліяграфіі, напрыклад: Konstytucye seymu Grodzieńskiego roku
1784 (1784); I. Krasicki. “Opisanie podróży z Warszawy do
Biłgoraja” (1783); Voltaire. “Historia wschodnia o Zadigu” (1776);
F. Jodko. “Historia wojenna” (1779); “Учреждения для управления
губерний” (1796) і інш. Але ёсць і тры выданні, не адзначаныя ў
бібліяграфіі.
Па-першае, гэта “Kalendarz grodzieński na rok 1785”, не
адзначаны ў даследаваннях, прысвечаных выданням гродзенскіх
друкарань1. Ён падрабязна апісаны ў артыкуле аб калекцыі
календароў-старадрукаў з фондаў нашага музея2.
У Каралеўскай друкарні быў надрукаваны “Zbiór rytmów
polskich”. Гэта зборнік, у якім змешчаны 22 вершы і вершаваны
зварот да маршалка ў пачатку выдання. У звароце да пана
маршалка аўтар адзначае, што сваю працу прысвячае ўслаўленню
першых асоб дзяржавы:
Owszem z słodyczą wnętrzną z mojej pracy
Offiarem iśсił najpierwszym Osobom3.
1
Estreicher K. Bibliografia polska. Kraków, 1903. Т. 18. S. 21–22; Белоруссия в печати XVIII столетия: Библиогр. указ. на иностр. языках /
Сост. М. Василевская. Мн., 1985. 288 с.; Календары, выдадзеныя ў
Беларусі ў XVIII ст. // Книговедение в Белоруссии: Сб. ст. Мн., 1977.
С. 65–68.
2
Шоцік В.І. Калекцыя календароў-старадрукаў у кнігазборы
АРКіС Гродзенскага дзяржаўнага гісторыка-археалагічнага музея //
Краязнаўчыя запіскі. Гродна, 1995. Вып. 3. С. 24–26.
3
Захоўваецца правапіс арыгінала.
483
Першы верш напісаны з нагоды выздараўлення караля
Станіслава Аўгуста Панятоўскага, размешчаны на двух асобных
аркушах. 21 верш адрасаваны дэпутатам, якія сабраліся ў Гродне
на сейм 1784 г. Частка з іх напісана з нагоды імянін: плоцкаму
біскупу Міхалу Панятоўскаму, маршалку вялікаму кароннаму
Міхалу Мнішху, віцебскаму кашталяну Міхалу Касакоўскаму,
маршалку Ашмянскага павета Марціну Аскерка, генераллейтэнанту коннай гвардыі ВКЛ Міхалу Грабоўскаму,
гродзенскаму афіцыялу Міхалу Кадлубоўскаму (які, дарэчы,
здзяйсняў духоўную цэнзуру гродзенскіх выданняў і прозвішча
якога стаіць на двух з іх пад дазволам на друк; на многіх нашых
выданнях дазвол на друк не адзначаны).
Два вершы з віншаваннямі прысвечаны Ігнацію Патоцкаму з
нагоды атрымання пасады маршалка надворнага ВКЛ і Яну Анджэю Архетэму з нагоды атрымання пасады кардынала. Вершаваная падзяка была складзена Казіміру Красінскаму, маршалку папярэдняга сейма; яна заканчваецца такімі словамі:
Przykład Twóy wzbudzi drugich w teź zawody
Laska zaś Twoia będzie w późney chwale.
Адзін верш, “Голас немаўляці”, звернуты да полацкага кашталяна Ксаверыя Бжастоўскага. Астатнія, а іх 11, з’яўляюцца
проста зваротамі да смаленскага біскупа Вадзінскага, пазнанскага
ваяводы Аўгуста Сулкоўскага, троцкага ваяводы Анджэя
Агінскага, інаўрацлаўскага ваяводы Мыцельскага, рускага ваяводы Станіслава Патоцкага, мазавецкага ваяводы Малахоўскага,
мінскага ваяводы Адама Хмары, сандамірскага кашталяна Попеля, маршалка надворнага кароннага Казіміра Рачынскага, пасла
Раўскай зямлі Яна Камажэўскага, пасла Брэсцкага ваяводства
Казіміра Сапегі.
Аўтар сам вызначае свае творы як вершы. Напісаныя
напышлівым стылем, яны славілі адрасатаў, іх заслугі перад
айчынай і каралём. Каму належаць гэтыя вершы, складаў іх адзін
аўтар ці некалькі – гэтыя пытанні яшчэ патрабуюць
даследавання.
Кожны з вершаў быў надрукаваны на асобным аркушы, у
тым ліку і верш у гонар караля надрукаваны на двух асобных
аркушах, кустоды толькі на першай старонцы кожнага верша, на
некаторых з іх сігнатура (на першым вершы (*) і некалькі разоў
484
(1), пагінацыя адсутнічае. Можна зрабіць выснову, што вершы
друкаваліся паасобку і, напэўна, паасобку і распаўсюджваліся. У
Эстрайхера як асобныя выданні згадваюцца два вершы з гэтага
“Zbióru”: “Na rocznicę imienin JW. Jmci Xdza Michała
Kadlubowskiego… w Grodnie 1784”4 i “Do Jaśnie Wielmożnego Jmć
Pana Kazimierza Raczyńskiego… 1784. W Grodnie”5.
Магчыма, што асобныя вершы былі пазней сабраны разам і
да іх далучаны агульны тытульны ліст. Цікава, што “Zbiór”
спачатку меў адзін тытульны ліст, пазней на яго быў наклеены
новы. На першапачатковым на прасвет можна прачытаць: “Zbior
rytmow polskich w różnym… pod zaszczytem… Pana
Gurowskiego… marszałka W.W.X.L. kawalera Ordena Orła Białego
wydany. W Grodnie w Drukarni Jego Królewskiej Mości” (поўнасцю
тэкст прачытаць не ўдалося). На новым надрукавана: “Zbior
rytmow polskich pod zaszczytem Jaśnie Wielmożnego Jegomości
Pana Platera starosty Daugieliskiego, Kawalera Orderu S. Stanisława
wydany. W Grodnie w Drukarnie Jego Królewskiej Mości”. Такім
чынам, тэкст адрозніваецца прозвішчам фундатара выдання. На
адвароце тытульнага ліста, дзе змешчаны вершаваны зварот “Да
яснавяльможнага маршалка” (маршалак Гуроўскі быў фундатарам
у першапачатковай рэдакцыі тытульнага ліста), слова
“маршалак”, выпадкова ці спецыяльна, але заліта чарнілам.
Выяўленне новых экзэмпляраў “Zbióru” дазволіць параўнаць
іх склад і высветліць, ці гэта была мэтанакіраваная падборка, ці
выпадковы збор выданняў, якія засталіся нераспаўсюджанымі.
Старонкі нашага экзэмпляра проста сшыты ніткамі і змешчаны ў часовую выдавецкую папяровую вокладку шэрага колеру.
Адзначым таксама ў выданні вялікую колькасць друкарскіх
памылак.
Думаецца, што Эстрайхеру быў невядомы верш з нагоды
шлюбу Францішка Сапегі і Пелагеі Патоцкай “In occasione delle
faustissime nozze de Sua Altezza il Principe Francesco Sapieha con
Sua Eccellenza la Contessa Pelagia Potocka”. Аўтар пакінуў толькі
крыптанім “B.M.D.C.”, які яшчэ трэба вызначыць.
4
5
Estreicher K. Bibliografia polska. Kraków. 1915. Т. 26. S. 14.
Estreicher K. Bibliografia polska. Kraków, 1896. Т. 14. S. 12.
485
Вяселле, у гонар якога было напісана вершаванае
віншаванне, адзначалі з размахам, на ім прысутнічала шмат
знакамітых асоб, Станіслаў Шчэнсны Патоцкі выдаваў замуж
адразу дзвюх дачок.
Вось як апісаў гэтыя падзеі Леон Патоцкі ў сваіх
“Успамінах”: “У Гродна, паяднаная з канфедэрацыяй Літоўскай,
перанесла сваю дзейнасць Таргавіцкая канфедэрацыя. Сюды ў
1793 г. прыязджае кароль з усім дваром, міністры, саноўнікі,
сенат, паслы і дэпутаты імкнуцца сюды з усіх бакоў краю, кожны,
калі вельмі трэба, спяшаецца на параду, а ніхто парадзіць не
можа, ужо, як кажуць, не можа! У Гродне прасвятліліся на
хвіліну смуткам азмрочаныя твары. Станіслаў Шчэнсны Патоцкі,
ваявода рускі, генеральны маршалак Таргавіцкай канфедэрацыі,
30 верасня выдае дачок замуж. Першую, Пелагею, за Францішка
Сапегу, сына канцлера Аляксандра, другую, Людвіку, за Юзафа
Касакоўскага, лоўчага Вялікага княства Літоўскага, сына
віцебскага ваяводы. На гэты абрад сабраліся сваякі, блізкія і
сябры Патоцкіх, Сапегаў, Касакоўскіх. Князь канцлер Сапега ўжо
не жыў, але яго замянілі дочкі: Пузыніна, Салтыкова, Севярынава
Патоцкая і Ельская. З боку ж Касакоўскіх з’ехаліся Міхал,
ваявода віцебскі, бацька маладога і дзядзька Юзаф, біскуп
інфлянцкі, Шыман, вялікі гетман літоўскі і Антон, кашталян
інфлянцкі. Абазвалася музыка, распачаліся танцы, важныя
дзяржаўныя справы перапынены піраваннямі, бяседамі, штучнай,
гарачкавай весялосцю. Шал ахапіў галовы, публіка саступіла
своекарыслівасці. Праз некалькі дзён пасля шлюбу Юзаф
Касакоўскі вывез маладую і прыгожую жонку ў Літву, на берагі
Святой ракі, а Францішак Сапега ўвёз сваю ў Дзярэчынскі палац,
дзверы якога адчыніліся першы раз”6.
На жаль, у Леона Патоцкага ёсць адна недакладнасць.
Вяселле адбылося не ў канцы верасня, а 11 лютага 1793 г.7; на
дзень раней, 10 лютага, было вяселле Людвікі Патоцкай і Юзафа
6
Патоцкі Леон. Успаміны пра Тышкевічаву Свіслач, Дзярэчын і
Ружану. Мн., 1997. С. 106–108.
7
Polski słownik biograficzny. Wrocław et al., 1993. Т. 24/4. Z. 143.
S. 606.
486
Касакоўскага8. Верш быў надрукаваны напярэдадні, у лютым, як
пазначана на тытульным лісце “In Febraro del Anno 1793”.
Верш з нагоды шлюбу Пелагеі і Францішка Сапегі напісаны
ўзнёслым, пышным стылем, славіць маладую і маладога. Гэты
шлюб павінен быў аб’яднаць сямейнымі вузамі кіраўнікоў
Таргавіцкай канфедэрацыі Польшчы і ВКЛ. Сучаснікі аўтара ў
мемуарах адзначалі ролю расійскай імператрыцы Кацярыны ІІ у
гэтай падзеі, што не знайшло дакументальнага пацвярджэння, але
было магчымым9. Дарэчы, шлюб гэты аказаўся няўдалым і ў
1805 г. распаўся.
Верш напісаны на італьянскай мове. Такім чынам, мы можам
дапоўніць спіс моў, на якіх выдаваліся кнігі ў Гродне ў XVIII ст.,
паколькі раней італьянамоўныя выданні друкарань нашага горада
не адзначаліся. Друкарня на тытульным лісце не пазначана.
Паколькі Станіслаў Шчэнсны Патоцкі выдаваў замуж і
другую дачку, напэўна, гэта быў не адзіны панегірык, напісаны ў
гонар урачыстасцей. Павінны былі ўшанаваць і вяселле Людвікі
Патоцкай, і твор у яе адрас мог быць надрукаваны таксама ў
Гродне.
Большасць выданняў з нашага кнігазбору былі выдадзены
Гродзенскай каралеўскай друкарняй; на адным старадруку
пазначана прозвішча Яна Ясенскага, на двух імёны выдаўцоў
адсутнічаюць. Усяго ў нашым кнігазборы два выданні з імем Яна
Ясенскага: Zdanowicz M. Kazanie przy powitaniu Przeswietnego
Sądu Głownego W.X.L. Roku 1800, на якім змешчаны выхадныя
дадзеныя “W Grodnie w Drukarni Jana Jasieńskiego”, і Karpiński F.
Rozmowy Platona z uczniami swoiemi, на ім надрукавана “W
Drukarni Grodzieńskiey Jana Jasieńskiego. 1802. Roku.” Яны
сведчаць аб тым, што яго друкарня выдавала кнігі ў Гродне і
пасля 1796 г., да 1802 г., калі, як адзначаюць даследчыкі,
Гродзенская друкарня ўжо была перавезена ў Вільню10.
8
Polski słownik biograficzny. Wrocław et al., 1990. Т. 14. S. 275.
Polski słownik biograficzny. Wrocław et al., 1993. Т. 24/4. Z. 143.
S. 606.
10
Drukarze dawnej Poslki od XV do XVIII wieku. Wrocław; Kraków,
1959. Z. 5: Wielkie księstwo Litewskie / Oprac. A. Kawecka-Gryczowa,
K. Korotajowa, W. Krajewski. S. 100.
9
487
Мастацкае афармленне гродзенскіх выданняў XVIII ст.
пакуль застаецца па-за ўвагай даследчыкаў, якія адзначаюць
толькі яго агульныя рысы11. Колькасць выданняў, прадстаўленых
у нашым кнігазборы, не дазваляе даць грунтоўнага апісання
афармлення гродзенскіх старадрукаў, але пэўныя высновы
зрабіць можна.
Элементы аздаблення гродзенскіх выданняў вельмі сціплыя,
сустракаюцца застаўкі, канцоўкі, рамкі. З 18-ці старадрукаў
толькі два не маюць ніякага аздаблення. Тытульныя лісты дзевяці
выданняў надрукаваны ў рамках з наборных элементаў
геаметрычнага або стылізаванага расліннага арнаменту, а тэкст
пяці з іх набраны ў падвойных лінейных рамках.
Самым распаўсюджаным элементам аздаблення з’яўляюцца
застаўкі, якія сустракаюцца на тытульных лістах і на першых
старонках тэксту. Самай прыгожай і дасканалай паводле
выканання з’яўляецца выява герба Рэчы Паспалітай часоў
Станіслава Аўгуста Панятоўскага (1)12, якая традыцыйна
ўпрыгожвае тытульны ліст “Konstytucye seymu Grodzienskiego
Roku 1784”. Геральдычная выява мае нетыповыя для картуша
кветкі і промні і адметныя рысы ракако, такія як ракайлі і
асіметрыя. І малюнак выявы, і гравіраванне зроблены на вельмі
высокім узроўні.
Яшчэ адна геральдычная выява (2) сустракаецца на
тытульным лісце “Kalendarzа Grodzieńskiego na rok 1785”. У
перакрыжаваных стылізаваных лаўровых галінках змешчаны
герб, верагодна, выява Цяля Панятоўскіх. На гэты герб вельмі
падобна выява Буйвала Антонія Тызенгаўза, які быў фактычным
уладальнікам Гродзенскай каралеўскай друкарні, але з’яўленне
радавога герба Тызенгаўза пасля 1780 г., калі ён быў адхілены ад
кіравання
каралеўскімі
эканоміямі
ў
ВКЛ,
здаецца
малаверагодным. Асаблівасцю гэтай геральдычнай выявы
11
Казуля С.В. Некаторыя асаблівасці друкарскай прадукцыі
афіцыны А. Тызенгаўза ў Гародні // Матэрыялы рэспубліканскай
навукова-практычнай канферэнцыі “Музей і развіццё гістарычнага
краязнаўства”, прысвечанай 70-годдзю Гродзенскага дзяржаўнага
гісторыка-археалагічнага музея, 8–9 кастрычніка 1990 г. Гродна, 1990.
С. 28.
12
Гл. адпаведную выяву на ілюстрацыі.
488
з’яўляецца змяшчэнне яе на фоне зямлі і травы, якія паказаны
даволі рэалістычна. Выява выканана на сярэднім узроўні;
стылістычна набліжаецца да класіцызму.
Яшчэ адна застаўка з каралеўскай адзнакай (3) знаходзіцца на
тытульным лісце: “Kazania do Nayjasnieyszego Trybunału G. W.X.L.”
Міхала Францішка Карпінскага (1777). Пад каронай, у
перакрыжаваных стылізаваных лаўровых галінках, выяўлена
манаграма Станіслава Аўгуста Панятоўскага “SAR” (Stanislaus
Augustus Rex).
На тытульных лістах некалькі разоў сустракаюцца застаўкі з
выявай вазы ў форме антычнага кратэра са стылізаванымі
жалудамі (14). Даволі рэалістычна выглядае застаўка з
перакрыжаванымі лаўровымі і пальмавымі галінкамі, перавітымі
стужкай (13); гэта выява ўжывалася і ў якасці канцоўкі. Да барока
набліжаецца адмысловая застаўка, шматлікія элементы якой
перагружаюць кампазіцыю (9): пышнае спалучэнне стылізаваных
кветак, завіткоў, садавіны. Яшчэ адна застаўка мудрагелістага
малюнка ўключае выявы вазы і птушкі, архітэктурныя і
стылізаваныя раслінныя элементы (12). У стылі класіцызму
выканана застаўка з выявай вазы з кветкамі (10), малюнак і
гравіроўка добрыя, але адбітак не вельмі якасны. Падобныя
застаўкі з выявамі будынкаў (4) і (5) выкананы даволі
схематычна, на невысокім узроўні.
Некалькі разоў выкарыстана канцоўка з выявай вазы з
кветкамі і птушкай (11) вельмі вытанчанага малюнка, выкананая
на высокім узроўні.
489
Элементы аздаблення гродзенскіх выданняў XVIII ст.
490
Для афармлення ініцыялаў ужываецца спалучэнне звычайнай
загалоўнай літары і гравіраванай выявы побач. Толькі ў чатырох
выданнях выкарыстаны аднолькавы варыянт выявы (21),
кампазіцыя якой уяўляе складанае спалучэнне архітэктурных і
стылізаваных раслінных элементаў, тонкага малюнка з рысамі
ракако. Падобнае афармленне ініцыялаў сустракаецца ў віленскіх
выданнях таго часу. У выявах ініцыялаў поўнасцю супадае
кампазіцыя, набор скампанаваных элементаў, адрозніваюцца яны
дэталямі гэтых элементаў і манерай выканання. Ініцыял з
гродзенскіх выданняў з’яўляецца больш свабодным, больш
дэкаратыўным, у віленскіх – выява больш строгая, больш
выразная і больш рэалістычная.
Падабенства ініцыялаў у гродзенскіх і віленскіх выданнях
сведчыць аб агульным паходжанні гравіравальных дошак, у
сувязі з чым узнікае пытанне: ці ў Гродна завозілі гравіравальныя
дошкі з Вільні, ці, наадварот, з Гродна пастаўлялі іх у Вільню, ці
ў абодва гарады завозілі з іншага месца.
Афармленне гродзенскіх старадрукаў, дзе і кім рыхтаваліся
эскізы і гравіраваліся дошкі – гэтыя пытанні патрабуюць
грунтоўнага вывучэння, першапачатковым крокам у якім павінен
стаць улік усіх элементаў аздаблення. Пакуль мы прапануем
пералік гравіраваных выяў з асобнікаў, што захоўваюцца ў
ГДГАМ.
Элементы
аздаблення
гродзенскіх
выданняў,
якія
сустракаюцца ў нашых асобніках, маюць прыкметы некалькіх
стыляў: ракако, класіцызму, барока. У тых выданнях, дзе
месціліся некалькі элементаў, агульнай ідэі ў афармленні не
назіраецца, няма сувязі са зместам кнігі, ствараецца ўражанне,
што ўжываліся без разбору любыя з даступных гравіравальных
дошак. Набор элементаў аздаблення гэтых выданняў, напэўна,
быў невялікім. Аб чым сведчыць частае паўтарэнне адных і тых
жа відарысаў у розных выданнях, а таксама паўтарэнне адной
выявы і на тытульным лісце, і ў якасці канцоўкі кнігі.
Сустракаюцца як добрыя, выразныя адбіткі, так і дрэнныя,
невыразныя. Магчыма, гэта вынік друку невысокай якасці, а
магчыма, ужываліся зацёртыя дошкі, што было выклікана іх
частым і працяглым выкарыстаннем.
491
Элементы аздаблення гродзенскіх выданняў XVIII ст.
492
Калі параўнаць аздобу гродзенскіх выданняў XVIII ст. з
віленскімі гэтага ж часу, можна адзначыць, што нашы выданні
аформлены больш сціпла, набор элементаў аздобы саступае
віленскім, якія больш разнастайныя, больш складаныя па
кампазіцыі, больш дэкаратыўныя, гравіравальныя дошкі
выкананы пераважна на больш высокім узроўні. Хаця трэба
ўлічваць, што колькасная перавага варыянтаў афармлення
віленскіх выданняў выклікана таксама і тым, што яны
прадстаўлены адразу некалькімі друкарнямі; што тычыцца
гродзенскіх, мы фактычна маем справу з адной Каралеўскай
друкарняй.
Каму належалі нашы выданні, праз чые рукі прайшлі за два
стагоддзі? Некаторыя з уладальнікаў пакінулі свае подпісы і
штампы. Самы стары ўладальніцкі надпіс зроблены рукою
падкаморыя Казіміра Хлевінскага – яго прозвішча сустракаецца ў
спісе тых, хто ўдзельнічаў у Варшаўскім сейме 1780 года13.
Астатнія ўладальнікі нашых выданняў – гэта Вандалін Пуслоўскі
і Марта Красінская, дамініканін Дамінік Сівіцкі, ксёндз Казімір
Контрым, Канстанцін Тышкевіч, а іх бібліятэкі часткова трапілі ў
фонды музея. Штамп “Dublet Muzeum w Grodnie. 7244” на форзацы
“Konstytucye seymu Grodzienskiego Roku 1784” сведчыць, што ў
міжваенны час, калі быў створаны ГДГАМ і збіраўся кнігазбор,
гэта выданне было прадстаўлена не ў адным экзэмпляры; на
жаль, захаваўся толькі адзін асобнік. Некаторыя з прамоў і
панегірыкаў раней складалі канвалюты, якія пазней, напэўна,
рассыпаліся на асобныя сшыткі-выданні; частка з іх была
страчана. Аб перапляценні гэтых старадрукаў у адзін том
сведчаць напісаныя чарнілам на тытульных лістах нумары, якімі
нумаравалі алігаты ў канвалютах, і сляды клею на карэньчыку.
Невялікі аб’ём дазваляў сплесці разам вялікую колькасць
выданняў: на тытульным лісце “Z okolicznosci publicznego wjazdu
na starostwo… Jozefa na Wereszczynie Wereszczynskiego” стаіць
парадкавы нумар “83”.
13
Dyaryusz seymu ordyn[aryine]go warszawskiego Roku 1780. W
Grodnie: w Drukarni J. Królews: Mci, Roku 1780. S. 7.
493
У дадатку змяшчаем спіс гродзенскіх выданняў, што
захоўваюцца ў ГДГАМ, з указаннем уладальніцкіх адзнак і
элементаў мастацкай аздобы.
Спіс гродзенскіх выданняў XVIII ст. з кнігазбору ГДГАМ
1. Abregé de l’histoire Egiptienne et de Cartaginois. à Grodna
Dans l’Imprimerie Roïale MDCCLXXVI. = Zbiór krótki historyi
Egipskiey y Kartaginskiey. W Grodnie: w drukarni J. K. Mości, roku
1776. [16], 284, [7] s., 8°.
Штампы “Wand. Pusłowski”, “Z księgozbioru Wandalina
Pusłowskiego i Marty Krasińskiej”, “Muzeum w Grodnie. L. inw:
13786”.
Тыт. арк.: заст. 3, 8, рамка 28; тэкст у падвойнай лінейнай
рамцы; заст. 5, 7, 19; канц. 11, 16, 17.
2. B.M.D.C. In occasione delle faustissime nozze di Sua Altezza
il Principe Francesco Sapieha con Sua Eccellenza la Contessa Pelagia
Potocka. – Nella Stamperia di Grodno In Febraro del Anno 1793. [8]
p., 4°.
094/02002 Штампы “Wand. Pusłowski”, “Z księgozbioru
Wandalina Pusłowskiego i Marty Krasińskiej”, “Muzeum w Grodnie”.
Тыт. арк: заст. 13, рамка 25.
3. Bernowicz M. Summaryusz praw i konstytucyi seymowych
Od Roku 1764 Do Roku 1780… zebrany w Roku 1782. W Grodnie: w
Drukarni J.K.Mci. 395, [5] s. + tabl., 8°.
094/00405 Штампы “Wand. Pusłowski”, “Z księgozbioru
Wandalina Pusłowskiego i Marty Krasińskiej”, “Muzeum w
Grodnie.”, “Muzeum w Grodnie. L. inw: 10841”, папяровая
наклейка “Sza: 8ma Pol: 7ma N 32”.
Тыт. арк.: заст. 13; канц. 13.
4. Dyaryusz seymu ordyn[aryine]go warszawskiego Roku 1780.
W Grodnie: w Drukarni J. Królews: Mci, roku 1780. 8°.
094/00240 128 s., tabl. Штамп “Dominicus Siwicki O.P. Prov:
Litv FR:”.
094/05658 128 s. Штампы “Muzeum w Grodnie.” і “Muzeum w
Grodnie. L. inw: 14080”.
Тыт. арк: заст. 14; канц. 13.
494
5. Gajdziński M. Kazanie na uroczystych exekwiach po
Wielmoznym S.P. Stanisławie Alexandrowiczu pułkowniku
petyhorskim… Roku 1788 Miesiąca Września 22. Dnia… W Grodnie:
w Drukarni Jego Królewskiey, Mci. [8], 39, [1] s., 8°.
094/03062 Штампы “Muzeum w Grodnie” і “Muzeum w
Grodnie. L. inw: 14344”.
Ініц. 21.
6. Jodko F. Historya wojenna Krótko Wyrażająca Pierwszą
woynę Pruską i Dawnieyszą Bawarską. W Grodnie: w Drukarni
J.K.M., roku 1779. T. 1, 2. 8°.
094/07828 [8], 64, 271, [1] s. T. I: Штамп “Muzeum w Grodnie.
L. inw: 12940”.
Тыт. арк.: рамка 27; тэкст у падвойнай лінейнай рамцы; заст.
5; канц. 11.
094/06941 [4], 352 s. T. ІІ: На авантытуле надпіс “L. Zawisza”,
штамп “Muzeum w Grodnie. L. inw: 12941”.
Тыт. арк.: рамка 27; тэкст у падвойнай лінейнай рамцы; заст.
18.
7. Kalendarz Grodzieński na rok Pański 1778. W Grodnie: w
Drukarni J.K.M. [33], 263 s. (апошнія старонкі страчаны), 16°.
094/01265 Штампы “Wand. Pusłowski”, “Muzeum w Grodnie”,
надпіс на фарзацы “KСhlewiński RM…” (далей неразборліва).
Тыт. арк.: рамка 23; тэкст у падвойнай лінейнай рамцы; заст.
2.
8. Kalendarz Grodzieński na rok 1785. W Grodnie: w Drukarni
J.K.Mci. [304] s., 16°.
094/01144 Штампы “Wand. Pusłowski”, “Z księgozbioru
Wandalina Pusłowskiego i Marty Krasińskiej”, “Muzeum w Grodnie.
L. inw: 10518”, неразборлівы надпіс на тыт. арк.
Тыт. арк.: заст. 14, рамка 26; тэкст у падвойнай лінейнай
рамцы.
9. Kaliński W. Kazanie na początku seymu Grodzienskiego
Roku 1784. Mca Pazd: 4. Dnia miane przez xiędza Nikodema
Puzynę… W Grodnie: w Drukarni J. K. Mci. [32] s., 8°.
094/07478 – алігат, на канвалюце штампы “X. Kazimierz
Kontrym” i “Muzeum w Grodnie. L. inw: 12644”.
Тыт. арк.: заст. 14, рамка; канц. 11.
495
10. Karpowicz M.F. Kazanie do Nayjasnieyszego Trybunału G.
W.X.L. przed… wielkiego dygnitarza Jozefa na Łojowie hrabi
Judyckiego… Dnia Pierwszego Maja Roku 1777. W Grodnie: w
Drukarni J.K.Mości. [8], 15, [1] s., 4°.
094/02000
Тыт. арк.: заст. 3.
11. Kognowicki K. Kazania dwa obok niedzielne w Grodnie do
Nayiaśnieyszego Trybunału W. X. Lit: … W Grodnie: w Drukarni
Jego Królewskiej Mości, 1785. 10, 43, [1] s., 8°.
094/05400 – канвалют Штампы “Wand. Pusłowski”, “Muzeum
w Grodnie. 10400”, “Muzeum w Grodnie. L. inw: 10915”.
Ініц. 21.
12. Konstytucye
seymu
Wolnego
Ordynaryinego
Grodzienskiego
szescioniedzielnego
Roku
Panskiego
MDCCLXXXIV. Dnia 4. Miesiąca Pazdziernika odprawuiącego się.
W Grodnie: w Drukarni Jego Krolewskiey Mosci, 1784. [2], 36, [4] s.,
2°.
094/05883 Штампы “Wand. Pusłowski”, “Z księgozbioru
Wandalina Pusłowskiego i Marty Krasińskiej”, “Dublet Muzeum w
Grodnie. 7244”.
Ты. арк: заст. 1; ініц. 21.
13. Korn M. Kazania jedne na początek Trybunału Głownego
W. X. Lit: w Grodnie dnia pierwszego, drugie na uroczysty dzien
imienin Nayjasnieyszego P.N.M. krola Stanisława Augusta dnia
osmego maja… miane przez… Karola Prozora oboznego w.
marszałka Tryb: Głł: W.X. Litt: … Roku 1787. W Grodnie: w
Drukarni Jego Królewskiej Mości. [56] s., 4°.
094/02001 Надпіс чарнілам “M[uzeum w] G[rodnie] 7793”.
096/04321 – алігат, на канвалюце штамп “X. Kazimierz
Kontrym”.
Тыт. арк.: рамка 24; тэкст у падвойнай лінейнай рамцы.
14. Krasicki I. Opisanie podrozy z Warszawy do Biłgoraja w
lisce Do J.O. xiązęcia JMci Stanisława Poniatowskiego w Grodnie: w
Drukarni J. K. Mci, roku 1783. 96 s., 8°.
094/10417 Надпіс „Kazim: Chlewiński Szam: JKMci”, штампы
“Wand. Pusłowski”, “Z księgozbioru Wandalina Pusłowskiego i
Marty Krasińskiej”, “Muzeum w Grodnie.”, “Muzeum w Grodnie. L.
inw: 14246”.
496
Тыт. арк.: заст. 9; заст. 12; ініц. 21; канц. 9, 13.
15. Sądowy process czyli sposob prawowania się w Trybunale…
W Grodnie: w Drukarni J.K.Mci, roku 1782. 327, [3] s. , 8°.
094/07782 Штамп “Muzeum w Grodnie. L. inw: 12697”.
16. Voltaire. Historya wschodnia o Zadigu. W Grodnie: w
Drukarni J.K.M., roku 1776. 11, [1] s., 8°.
094/01275 Штампы “Z biblioteki Konst: Hr: Tyszkiewisza.”,
“Muzeum w Grodnie”, “Muzeum w Grodnie. L. inw: 14072”.
Тыт. арк.: заст. 10; канц. 11.
17. Z okolicznosci publicznego wjazdu Na starostwo sądowe
upitskie JW. Jmci P. Jozefa Na Wereszczynie Wereszczynskiego
starosty kurkleckiego Imieniem Szkoł Pobożnych Collegium
Poniewiezkiego wiersz. W Grodnie: w Drukarni Skarbowey J.K.M.,
roku 1776. [10] s. (апошнія старонкі страчаны), 4°.
094/02003
Тыт. арк.: заст. 6, рамка 22; заст. 4.
18. Zbior rytmow polskich pod zaszczytem Jaśnie Wielmoźnego
Jegomości Pana Platera starosty daugieliskiego, Kawalera Orderu S.
Stanisława wydany. W Grodnie: w Drukarni Jego Królewskiey Mości.
[48] s., 4°.
094/06981 На авантытуле надпіс “Wielądka”.
Тыт. арк.: заст. 9.
19. Zdanowicz M. Kazanie przy powitaniu Przeswietnego Sądu
Głownego W.X.L. za laski Jasne Wielmoznego Jmc Pana Onufrego
Houwalta marszałka Sądu Głownego W.X.L. podstolego y pisarza
grodzkiego powiatu Zawileyskiego miane w Kościele XX.
Dominikanow Grodzieńskich Przez X. Mikołaia Zdanowicza
Dominikana Professora Prawa, Historyi, i Moralney, Nauki. Roku
1800. Dnia 6. Maja. W Grodnie: w Drukarni Jana Jasieńskiego. [2],
12 s., 4°.
096/04321 – алігат, на канвалюце штамп “X. Kazimierz
Kontrym”.
Тыт. арк.: падвойная лінейная рамка; заст. 20; канц. 15.
20. Благочестивейшие Самодержавнейшие Великие Государыни Императрицы Екатерины Вторые учреждения для управления губерний Всероссийской империи, в коих столицы. В
Гродне 1796 года = Nayprawosławnieyszey Naysamowładnieyszey
Wielkiey Monarchini Jmperatorowy Katarzyny Drugiey ustawy dla
497
urządzenia guberniy Cało-Rossyiskiey Jmperyi w ktorych stolice. W
Grodnie, 1796 Roku. [21], 497, [1] с., 4°.
094/01421 Экслібрысы “Bibliothecae conventus Grodnensis
ordinis praedicatorum”, “Muzeum Państwowe w Grodnie. 6109”,
штампы “Dominicus Siwicki O.P. Prov: Litv FR:”, “Библиотека
Гродненской Мужской Гимназии”, наклейка бібліятэкі
гродзенскіх дамініканаў “К 47”.
498
Митрохина И.Е. (Минск)
КНИГА БЕЛАРУСИ СЕРЕДИНЫ ХІХ – НАЧАЛА ХХ в.
В ФОНДАХ БИБЛИОТЕКИ БГУ: СОХРАННОСТЬ
И ИСПОЛЬЗОВАНИЕ В УЧЕБНОМ ПРОЦЕССЕ
Отделы редких книг библиотек вузов, хранящие наиболее
ценные части фондов, являются теми звеньями, которые могут и
должны содействовать использованию книжных богатств для укрепления науки и просвещения, интеллектуального, этического и
эстетического развития молодёжи.
Активизация интереса к прошлому и настоящему отечественной культуры привела к изменению характера отношения к
фондам редких белорусских книг, к значительному повышению
спроса на эти фонды. Обеспечивая их сохранность и возможность
использования для учебных, научных и общеобразовательных
целей, работники библиотек способствуют приобщению будущих
специалистов к познанию исторического и культурного наследия
прошлого.
Книга всегда развивалась одновременно с развитием общества, отвечая требованиям той или иной исторической эпохи.
В книжных памятниках Беларуси отражается история нашего
народа.
Особое место в фонде отдела редкой и ценной книги Фундаментальной библиотеки БГУ (ОРЦК ФБ БГУ) занимает коллекция национального документа и белорусики. Сюда входят местные издания, а также те, которые имеют отношение к Беларуси,
материалы, касающиеся истории так называемого СевероЗападного края.
В нашей библиотеке собрано много ценных книг середины
ХІХ – начала ХХ в. Они обогащают источниковедческую базу
для исследователей.
Во второй половине ХІХ в. расширяются экономические связи Беларуси с Россией, происходит дальнейший рост капиталистического производства, что увеличивает потребность в грамотных людях. Царские власти вынуждены были проводить определенные изменения в области науки и культуры (в том числе и на
499
территории современной Беларуси). Отметим, что в то время для
власти не существовало ни белорусского народа, ни белорусского
языка. Царские чиновники, которые кропотливо проводили политику русификации, не имели потребности и желания заботиться о
белорусской культуре.
После восстания 1863 г. устанавливается реакционный курс
по отношению к белорусской культуре. Поэтому буржуазные реформы на территории Северо-Западного края не были столь результативными, как в центральных губерниях России.
Историки старательно доказывали извечную принадлежность белорусов к «русскому племени», а белорусский язык считали несамостоятельным, искажённым «польским влиянием».
Книги и периодические издания на белорусском языке почти не
выходили. Но и книги на русском языке имеют большую научную ценность.
Важным источником по истории Беларуси, Литвы, Украины,
России является «Литовская метрика, архив Великого княжества Литовского». В отделе хранится издание 1903–1915 гг. серии
«Русская историческая библиотека».
В 1890 г. в Санкт-Петербурге Александр Максимович Сементовский, Действительный член Императорского Московского
Археологического общества, издал «Белорусские древности»
(Вып. 1). В труде представлены сведения о различных памятниках старины Витебской и некоторых соседних с ней губерний.
Книга принесла немалую пользу отечественной археологии.
Огромный научный интерес представляют издания Петербургской археографической комиссии, Виленской археографической комиссии, Витебского центрального архива, Киевской археографической комиссии. В работе комиссий принимали участие известные историки: Н.И. Костомаров, Н.Н. БантышКаменский, Ф.Н. Добрянский и многие другие.
В Фундаментальной библиотеке БГУ собраны труды
М.Я. Карского,
П.В. Шейна,
Д.Г. Булгаковского,
А.С. Грушевского, И. Сербова, А.К. Сержпутовского по белорусскому языку, литературе, этнографии; В.Е. Данилевича,
М.К. Любавского, О.В. Турчиновича по истории Беларуси; первые издания произведений классиков белорусской литературы –
Я. Купалы и Я. Коласа.
500
Особый интерес представляют книги с автографами известных ученых, писателей, государственных деятелей. В качестве
примера можно привести книгу белорусского фольклориста, этнографа, первого собирателя и популяризатора народного творчества белорусов Ивана Ивановича Носовича «Словарь белорусского наречия». Этот важнейший труд учёного был издан в 1870 г.
в типографии Императорской Академии Наук. Экземпляр,
имеющийся у нас, интересен тем, что на форзаце книги сохранился написанный рукой составителя диалог автора и словаря.
Словарю Носовича дал оценку известный языковед того времени
И.И. Срезневский, упрекая автора в чрезмерных полонизмах. В
свою очередь И.И. Носович отвечает в своеобразной форме и помещает текст в одном из экземпляров тиража.
Исследователи при изучении различных исторических явлений сталкиваются, так или иначе, с историей белорусского книгоиздательства.
Белорусские издания составляют богатую научную базу, которая позволяет воспроизвести картину состояния и развития типографского и книгоиздательского дела в дореволюционной Беларуси, раскрыть типологический состав и содержание книжного
репертуара, показать роль книги как орудия идеологии, средства
культуры и социально-экономического прогресса.
В дореволюционный период издавалось достаточно много
ведомственной и справочной литературы. В губернских городах
публиковались исторические документы, труды по экономике
края, исследования по этнографии и белорусскому народному
творчеству, книги по истории церкви.
Ежегодные обзоры губерний, отчеты о деятельности губернских статистических комитетов, сведения о посевных площадях и
урожаях дают обширный фактический материал.
В середине ХІХ в. на территории Беларуси возникают новые
частные типографии. Наметилась специализация издательской
деятельности некоторых из них. Например, типография
Л.Г. Дворжец в Минске печатала книги по проблемам сельского и
лесного хозяйства. Для изучения экономического положения в
Минской губернии в конце ХІХ – начале ХХ в. интерес представляют «Материалы к оценке недвижимостей в Минской губернии».
Печатались они по распоряжению управляющего Минской ка501
зённой палатой. Всего вышло семь книг, пять из них хранятся в
ОРЦК ФБ БГУ:
• Купли-продажи, залоги и аренды земель в Минской губернии. 1907.
• Полевое хозяйство в Минской губернии. 1908.
• Нормы оценки земель и лесов. Докл. Минской казённой
палаты. 1910.
• Нормы оценки фабрик, заводов, торговых помещений в
уездах и сельских построек. Докл. казённой палаты Губ. комитета
по делам земского хозяйства. 1910.
• Пути сообщения Минской губернии. Грузообороты железнодорожных станций и речных пристаней. 1909 (на обл. 1911).
Довольно долго работала типография Б.И. Соломонова в
Минске. Здесь печатали не только богословскую и официальную
литературу, но и книги по истории, филологии, юридическую литературу.
Например, издание «Гражданский процесс. Практический
комментарий на вторую книгу Устава гражданского судопроизводства». Т. 1–6. [Вып. 1–17]. (1890–1895) вызывает неизменный
интерес студентов исторического, юридического факультетов,
факультета международных отношений.
Среди Могилёвских типографий крупнейшими были частные
типографии Я. Подземского и Ш. Фридланда. В основном они
выпускали религиозную литературу, статуты, протоколы заседаний различных организаций. В библиотеке БГУ хранятся такие
издания типографии Ш. Фридланда, как «Могилёвская епархия.
Историко-статистическое описание». Т. 1. Вып. 1. (1905); «Белыничский рождественский богородицкий монастырь: Исторический очерк» Жудро Ф.А. (1894).
Наибольшее количество витебских изданий посвящено истории Полоцко-Витебского края, его памятникам архитектуры и
археологии. Книгопечатанием занимались частные типографии
М. Неймана, Г. и П. Подземских, Г. Малкина и др. Типография
Г. Малкина выпустила около 30-ти книг, среди которых и издания о памятниках архитектуры Витебщины. Можно отметить работу С. Василевского «Витебский Марков Свято-Троицкий мужской монастырь» (1887).
502
С 1861 г. систематически издают книги губернские типографии. Их издания охватывали многие отрасли знания. Выпуску
социально-экономической литературы способствовало царское
правительство, которое было заинтересовано в изучении производительных сил и в сборе статистических сведений об экономических ресурсах губерний. Издательской деятельностью начали
заниматься губернские статистические комитеты, архивные комиссии и другие учреждения. Их основной задачей являлось составление статистических отчетов, описание городов, местностей. Некоторые комитеты публиковали обзоры, в которых
обобщались данные за несколько лет.
Богатый материал для историков, экономистов содержится в
трёх книгах под названием «Опыт описания Могилёвской губернии в историческом, физико-географическом, промышленном,
сельскохозяйственном, лесном, учебном, медицинском и статистическом отношениях» (1882–1884). Составителем и редактором данного труда являлся председатель Могилёвского губернского комитета А.С. Дембовецкий.
Описание Могилёвской губернии было задумано в 70-е гг.
ХІХ в. Сведения собирались на местах. При этом населению губернии объяснялось, что такая потребность вызвана не фискальными, а исключительно научными и хозяйственными целями.
Большая часть собранных сведений проверялась и дополнялась
перекрёстным способом. Весь материал систематизировался многими учреждениями: Статистическим комитетом, Управлением
государственных имуществ, Губернским по крестьянским делам
Присутствием, Акцизным управлением, Канцелярией губернатора и Сельскохозяйственным съездом.
В первой книге помещены исторический, физикогеографический и этнографический очерки губернии. Представлен календарь народных обычаев и обрядов. На с. 523–599 помещён раздел белорусских песен. Во второй книге дается историческое описание городов и местечек Могилёвской губернии. В
третьей книге приводятся статистические данные по губернии. В
целом в издании хорошие иллюстрации, карты, вспомогательные
указатели по ботанике, микологии, статистические таблицы.
С 1860 г. в Витебской, Минской и Гродненской, а с 1861 г. в
Могилёвской губерниях начали издаваться памятные книжки бе503
лорусских губерний, которые должны были стать источником их
изучения. Структура изданий была одинакова. Кроме историкостатистических,
в
них
помещались
и
фольклорноэтнографические очерки. Публиковались работы белорусских
ученых:
М.А. Дмитриева,
Д.И. Довгялло,
М.В. ДовнарЗапольского,
Н.Я. Никифоровского,
Е.Р. Романова,
А.П. Сапунова, А.М. Сементовского и др.
В последней трети ХІХ – начале ХХ в. значительно активизировалась публикация памятников древности, что нашло отражение и в изданиях Виленских типографий. Они выпускали значительную часть книг для распространения в Виленской, Витебской, Гродненской, Минской и Могилёвской губерниях. Это было средством укрепления позиций самодержавия и обоснования
своих прав на территорию западных земель. Вместе с тем, в документах помещался богатый материал для изучения ряда важных проблем и сторон развития белорусского общества.
Источником для изучения лексики, фонетических особенностей старобелорусского языка может служить «Ревизия Кобринской экономии, составленная в 1563 году королевским ревизором
Дмитрием Сапегой, с присовокуплением актов Браславского земского суда, относящихся к Кобринской архимандрии» (1876). Это
издание Виленской комиссии для разбора древних актов напечатано в типографии А.Г. Сыркина. Древний документ имеет свои
графические особенности: он написан скорописным почерком
XVI в., заглавия писаны вязью. Для наглядного ознакомления читателей с этим почерком к книге прилагается фототипия одной
страницы оригинала. В издании также есть указатель имен и фамилий, указатель географических названий, указатель названий
предметов.
«Писцовая книга Гродненской экономии с прибавлениями»,
вышедшая в 1881–1882 гг., явилась продолжением предпринятого Виленской комиссией для разбора древних актов выпуска
писцовых книг западнорусских городов. Документы XVI–
XVII вв., помещенные в издании, написаны на старобелорусском
языке.
«Писцовая книга Пинского и Клецкого княжеств, составленная Пинским старостой Станиславом Хвальчевским в 1552–
1555 гг.» опубликована в 1884 г. Этот документ издан Виленской
504
археографической комиссией. В книге три указателя: указатель
лиц, географических названий, предметов. Помещенное в издании «Уволочное измерение Пинского и Клецкого княжеств»
представляет один из самых древних исторических памятников
такого рода. Комиссия при печати старалась сохранить все особенности правописания документа. Также прилагается факсимиле одной страницы оригинала в натуральную величину. Титульный лист и предисловие на русском языке, текст документов – на
старобелорусском.
В Виленской типографии А.И. Зака в 1874 г. был напечатан
«Словарь древнего актового языка Северо-Западного края и Царства Польского», составленный архивариусом Центрального архива древних актовых книг, членом Виленской археографической
комиссии Никитой Ивановичем Горбачевским. Инициатива издания этого словаря принадлежит попечителю Виленского учебного округа Николаю Александровичу Сергиевскому; здесь разъясняются юридические термины древних актов.
Для изучения истории белорусского языка имеют значение
документы, помещенные в 1, 2, 3, 6, 7-м томах «Археографического сборника документов, относящихся к истории СевероЗападной Руси, издаваемого при Управлении Виленского учебного
округа. Т. 1–14». Сборник выходил в 1867–1904 гг. в Вильно.
Член Виленской археографической комиссии Иван Яковлевич
Спрогис составил подробный алфавитный указатель к 1–13 тт.
Значительным явлением в истории книгоиздательского дела
было издание в Витебске под редакцией архивариуса
А.М. Сазонова 32-х томов «Историко-юридических материалов,
извлечённых из актовых книг губерний Витебской и Могилёвской,
хранящихся в Центральном архиве в Витебске» (1871–1906).
Большой вклад в изучение края, его истории и культуры внесли представители белорусской интеллигенции.
Одним из них был известный историк и краевед Александр
Парфенович Сапунов, который являлся наиболее крупным частным издателем. Его книги отличаются высоким полиграфическим уровнем. Многие известные работы А.П. Сапунова были
изданы в Витебске. Среди изданий Витебской губернской типографии особое место занимают три тома «Витебской старины».
Первоначально планировалось выпустить шесть томов истории
505
Витебщины ІХ–ХІХ вв. В первом томе, вышедшем в 1883 г., помещаются известия русских и литовских летописей о Витебске,
грамоты витебских и полоцких князей, инвентари, статистические данные о городе, другие материалы. Второй и третий тома,
посвящённые истории городов Витебской губернии, из-за отсутствия средств не были изданы. В четвёртом томе опубликованы
документы о Полоцком воеводстве под властью Ивана Грозного
и Алексея Михайловича. Том вышел в свет в 1885 г. Пятый том
был издан в 1888 г. и посвящён истории Полоцкой епархии. В
шестом томе предполагалось опубликовать краткое содержание
предыдущих томов, различные указатели. Трехтомник «Витебская старина» является лучшим образцом полиграфического искусства ХІХ в. Титульный лист издания оформлен очень красочно. Имеется много рисунков памятников архитектуры, карты,
факсимиле страниц редких рукописных книг. В издании использована многоцветная печать. Министерство народного просвещения рекомендовало книгу для приобретения в фундаментальные
библиотеки учебных заведений. В библиотеке БГУ хранится первый том «Витебской старины».
Белорусские
ученые
Н. Никифоровский,
Е. Романов,
А. Киркор, П. Шейн и другие изучали жизнь и быт белорусов. Из
этнографических исследований наибольшего внимания заслуживают изданные в Витебске работы Н.Я. Никифоровского – белорусского этнографа и фольклориста. Он выпустил в 1895 г. замечательный труд «Очерки простонародного житья-бытья в Витебской Белоруссии и описание предметов обиходности». В книге даны географический вид Витебской губернии, сведения о пище, одежде, жилье. Помещены примеры бытовой лексики; автор
старался передать их фонетически. В примечаниях разъясняются
белорусские слова на русском языке. На экземпляре, который
хранится в нашей библиотеке, автограф – «Его превосходительству Николаю Александровичу Сергиевскому от… автора Николая Никифоровского».
В сочетании с виленскими и некоторыми другими изданиями
археографического характера местные издания представляют собой важные источники для изучения истории Беларуси.
506
Обладая такими фондами, библиотека БГУ содействует преподавателям и студентам университета в научных исследованиях
и проведении учебных занятий.
Настоящее время является переходным периодом от документальной «бумажной» коммуникации к электронной «безбумажной». Мы должны создать условия для того, чтобы как можно дольше совместно существовали книжная культура и безбумажные информационные системы. Они должны дополнять друг
друга.
Наличие в Беларуси большого количества редких книг и высокая духовность народа не дают нам права отказаться от «живой» книги и перейти только на электронные средства передачи
информации. В связи с этим перед нами стоят такие задачи, как
развитие, сохранность и доступность книжной культуры.
Вузовские библиотеки в течение последних лет работают в
экстремальных условиях, направляя свои усилия на обеспечение
учебного и научно-исследовательского процессов в вузах, осваивая информационные технологии, предоставляя новые сервисы
потребителям, пытаясь при этом решить комплекс проблем по
безопасности и сохранности фондов.
Политика обеспечения безопасности и сохранности фондов
библиотеки БГУ определяется как их спецификой, так и основными функциями библиотеки учебного заведения.
Понятие сохранность несет большую нагрузку, которая
включает в себя целый спектр мероприятий, обеспечивающих
возможность активного использования фондов и хранения их в
течение длительного времени.
Перед хранителями всегда стояла главная задача: всеми возможными в наше время средствами сберечь уникальные документы с тем, чтобы донести до далеких потомков в первозданном
виде хотя бы частицу духовной культуры прошлого.
Второй не менее важной задачей, но как бы противоречащей
первой, является необходимость самого широкого использования
источника, с одной стороны – для научного исследования, с другой – для популяризации его как национального достояния.
В настоящее время мы видим новое понимание проблемы
обеспечения сохранности: направленные на это мероприятия
должны способствовать расширению доступа к информации. И
507
здесь библиотеки высших учебных заведений в большей степени,
чем другие, стоят перед выбором: хотят ли они сохранить книжную культуру или всё-таки их роль сводится к доступности информации.
Таким образом, первоочередной задачей сохранности, учитывая специфические особенности вузовской библиотеки, является сохранность документов ради поддержания доступа пользователей к ним на приемлемом уровне.
Читателей в данном случае можно разделить как бы на две
категории:
1) читатели, изучающие книгу как памятник культуры во
всём комплексе характеристик; для этой группы интерес представляет не только содержание литературного или научного произведения, воплощенного в книге, но и ее материальная структура (переплёт, иллюстрации, бумага и пр.);
2) читатели, интересующиеся только содержанием издания,
т.е. информацией, заложенной в его тексте.
Читателям первой категории понадобится в читальном зале
оригинал, читатели второй группы могут удовлетвориться более
поздним переизданием книги, копией в любом виде.
С наступлением компьютерной эры появилась возможность
решить вечную дилемму хранителей информации – желание предоставить ее в наиболее широком объеме и при этом сохранить
без потерь. Одна из возможностей – создание электронного страхового фонда особо ценных документов и изданий с применением
современной вычислительной техники (сканирование, цифровая
фотосъемка, электронный каталог изображений).
Преобразование печатных текстов в другую форму является
созидательным процессом. Пользователь должен получить максимум информации об оригинале, о его состоянии.
Одной из услуг, внедрение которой может привести к появлению альтернативных видов размножения информации, является электронное сканирование. Такая услуга не может заменить
ксерокопию и рекомендуется как дополнительная. Сканирование
является более сложным процессом, чем ксерокопирование, и занимает продолжительный срок. Но зато электронное сканирование не требует дополнительных расходов на покупку порошка и
бумаги. Наша библиотека приобрела 3 сканера марки HPSENJET
508
7400C SERIES, и мы планируем создать электронный фонд ценнейших раритетов, в том числе книг белорусских издательств
ХІХ – начала ХХ в. К сожалению, имеющиеся в библиотеке сканеры дают возможность копировать книги форматом не более,
чем А4. Кроме того, данное оборудование не позволяет уберечь
старопечатные книги от вредных воздействий при оцифровке.
Более совершенное сканирующее устройство (DUOSCAN T 1200
AGFA) имеется в Центре информационных технологий БГУ, с
которым Фундаментальная библиотека работает в тесном контакте.
Результатом сканирования книги может стать демонстрация
книг в Интернете. Читателю предлагается также факсимильное
изображение выбранного издания.
Для того, чтобы разобраться во всех этих процессах, библиотечный работник должен обладать различными навыками. Стратегия сохранности зависит во многом от нашего понятия о документе в целом и о книге в частности. Не стоит все-таки рассматривать
книгу только как хранилище информации. История книги – это и
история развития технологии ее оформления. Формат, переплет,
обложка менялись, имели свои особенности, что делало издание
произведением искусства. Иногда в книге мы видим черты, характерные для книжного производства только данного времени. Поэтому, чтобы в полной мере удовлетворить требования исследователей, необходимо использовать более совершенные копии.
Несмотря на привлекательность электронных форм предоставления информации печатные материалы будут по-прежнему
пользоваться большим спросом. С книгами и журналами легко
работать, поскольку для этого не требуется специального дорогого оборудования, и они дают значительно больше зрительной
информации, чем любой видеодисплей. Кроме того, книги печатались на протяжении столетий, и значительная часть информации, которую они содержат, никогда не будет заложена в компьютер.
Наверно, только факсимильная полиграфическая копия может отвечать высоким требованиям читателей. Факсимильные
издания дают объективную и максимально полную информацию
о подлиннике. Такая копия сможет заменить и, следовательно,
защитить его от излишнего использования. Причем, как правило,
509
факсимиле не только является адекватным оригиналу изданием,
но и содержит современный справочный аппарат, что позволяет
читателям не затрачивать лишнего времени на розыск дополнительных сведений.
Такой вид копий мы активно используем в учебном процессе.
Среди факсимильных изданий можно отметить следующие:
– Наша Ніва: Першая беларуская газета з рысункамі. – Факс.
выд. – Мн., 1993–1996.
– Наша доля. – Факс. выд. – Мн.: Навука і тэхніка, 1991.
– Мухлинский А.О. Исследование о происхождении и состоянии литовских татар: Факс. изд. 1857 г. – Мн.: Навуковавытворчы цэнтр «Аднова», 1993.
В отделе хранятся факсимиле первых и прижизненных изданий наших белорусских поэтов и писателей: Ф. Богушевича,
М. Богдановича, Я. Лучины, Цётки, Я. Купалы, Я. Коласа.
Ещё один вид копий, используемый в учебном процессе –
репринты. Неизменным спросом пользуется копия с издания
1855 г. работы М.О. Без-Корниловича «Исторические сведения о
примечательнейших местах в Белоруссии». Репринтное воспроизведение издания 1899 г. книги «Гербы городов, областей и посадов Российской империи, внесённые в Полное собрание законов
с 1649 г…» является ценным источником информации по истории
Беларуси.
Большим подспорьем в проведении семинарских занятий
служит воспроизведенное издание 1882 г. «Живописная Россия:
Отечество наше в его земельном, историческом, племенном,
экономическом и бытовом значении: Литовское и Белорусское
Полесье». Мн.: БелЭн, 1993.
Невозможно переоценить значение выхода в 2000 г. книгикопии № 28 Метрики ВКЛ. Это первая белорусская публикация в
рамках международного проекта по изучению и изданию этой
Метрики. В книге № 28 представлены материалы, касающиеся
Вильно, Минска, Полоцка, Орши, Мстиславля, Мозыря, Киева и
других мест Великого княжества Литовского за период с 1522 по
1552 гг.
Для того, чтобы редкие и ценные фонды были доступны читателям, мы стараемся обеспечить определенные условия их хранения. Проблема обеспечения сохранности фондов заключается в
510
её многоплановости, и, следовательно, главной задачей является
выбор приоритетных направлений для ее решения. В нашей библиотеке проблема сохранения документов решается в рамках
концепции превентивной консервации.
Библиотеки вузов крайне нуждаются в специалистах в области истории книги и книгопечатания и реставрации книг, способных принимать решения по формированию фондов редких
изданий, критериям отбора документов, подлежащих особой сохранности, и дальнейшей работе с ними. Наш отдел, например, в
состоянии производить лишь минимально необходимое количество работ по мелкому ремонту книг.
В практической деятельности вузовских библиотек можно
выделить несколько форм использования фонда редких и ценных
изданий, основной из которых является обслуживание читателей
в читальных залах. Важная роль отводится изучению контингента
читателей, их информационных потребностей, мотивов обращения к фонду белорусских изданий. Это дает возможность получить целостную, систематизированную картину использования
читателями этого фонда. Мы проводим разнонаправленный анализ
читательских требований. Полученные результаты дают материал
для уточнения правил использования фонда, в частности – для
обоснования необходимости создания фонда копий непосредственно в отделе. Сегодня пользователями нашего отдела являются
ученые-историки и специалисты в определенных областях науки,
студенты, учащиеся лицея при БГУ.
Книжный потенциал белорусики отдела редкой и ценной
книги ФБ БГУ позволяет найти нам очень интересные и актуальные творческие формы работы с читателями. Образовательная и
просветительская деятельность ОРЦК наполнена живым общением
с книгами. Наш опыт экспонирования книг в читальном зале свидетельствует, каким неотразимым обаянием и силой благородного воздействия на юные души обладают старые книги.
Каждая выставка включена сотрудниками в контекст различных просветительских и научных программ – от лекций и
экскурсий до семинаров и дискуссий, рассчитанных на разные
категории читателей. Мы проводим около 30 экскурсий в год. На
базе отдела редкой и ценной книги силами сотрудников отдела и
преподавателей университета проводятся семинарские занятия со
511
студентами исторического и филологического факультетов.
Должна стать привычной практикой и виртуализация выставок в
Интернете.
И в заключение хочется отметить, что в богатстве и разнообразии книжного фонда университетской библиотеки собрание
белорусики, которое бережно хранится в отделе редкой и ценной
книги, представляет огромную научную ценность. Эти книги необходимы нам и нашим детям сейчас и будут необходимы всегда
для воспитания национального самосознания.
512
СЕКЦЫЯ 3
Старая кніга і новыя тэхналогіі: праблемы суіснавання. Кніга
ў музейнай экспазіцыі
Киреева Г.В. (Минск)
СОЗДАНИЕ БИБЛИОГРАФИЧЕСКИХ ЗАПИСЕЙ
НА СТАРОПЕЧАТНЫЕ КНИГИ КИРИЛЛОВСКОЙ
ПЕЧАТИ И ОТРАЖЕНИЕ ИХ В ЭЛЕКТРОННЫХ БАЗАХ
ДАННЫХ НАЦИОНАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ БЕЛАРУСИ
К 1993 г. НББ практически полностью перешла на систему
обработки документов в автоматизированном режиме, которая
была разработана для локальных ПЭВМ и в сетевом варианте.
Внутренний формат ввода документов разработан на основе
ГОСТа и международного стандарта ISBD(А) фирмой «INEAK». В
1997 г. в республике была начата разработка MARC – совместимого национального обменного формата библиографических записей. Основой для структуры и наполнения формата был выбран UNIMARC. В 2001 г. были подготовлены «Руководство для
ввода старопечатных и редких книг» и таблица соответствия полей для преобразования записей из внутреннего формата в
BELMARC.
Было создано общее руководство для старопечатных и редких изданий с целью описания в формате BELMARC1 не только
старопечатных документов различной шрифтовой графики (кириллица, латиница, гражданский шрифт и др.), но и редких изданий. Отдельное руководство должно быть составлено на рукописные книги и архивные материалы. BELMARC пока не является обязательным для библиотек страны, и не все проблемы его
внедрения решены.
На сегодняшний день в базе данных (БД) «Редкая книга»
НББ, которая ведется с 1993 г., содержится свыше 7 тыс. записей
на документы, которые необходимо конвертировать для сводного
электронного каталога. Макеты внутреннего формата (а их два,
1
В дальнейшем – BELMARC-СТП
513
на монографические и многотомные издания), по которым сейчас
вводятся описания старопечатных и редких изданий, в течение
всего этого времени дорабатывались и уточнялись, поэтому в настоящее время в БД содержится много разнородных записей, требующих унификации и повторной редакции. При составлении
таблицы соответствия полей формата INEAK с полями и подполями BELMARC-СТП для конвертора были предусмотрены все
возможные варианты преобразований библиографической записи. Разработаны основные принципы конвертирования из внутреннего формата, в макет INEAK были вставлены дополнительные поля, чтобы облегчить разбивку по полям при конвертировании. При конвертировании уже существующих записей из БД
«Редкая книга» НББ в формат BELMARC-СТП часть информации, которую не может обработать конвертор, “исчезает”, и редактирование приходится проводить вручную. Больше всего доработок потребовали примеры описания книг кирилловской печати, т. к. часть, касающаяся ввода этого типа документов, наименее разработана в UNIMARC.
Были изменены и расширены некоторые определения полей
формата. Например, дополнительное поле блока идентификации
2
012 – фингерпринт . Мы воспользовались разработкой метода
фингерпринта наших коллег из РНБ. Но введение фингерпринта
для книг кирилловского шрифта является довольно проблематичным. Метод фингерпринта позволяет по формальным признакам определять то или иное издание, если его описание в результате проведенных разысканий заложено в банки данных. Книги
кирилловского шрифта имеют свои особенности, в них практически до начала XIX в., а иногда и до настоящего времени выходные сведения печатаются буквенными обозначениями, поэтому
для них введение кодированной информации в этом поле требует
уточнений. В рекомендациях IFLA не определен код для буквенного обозначения года, в руководстве РНБ даются следующие
2
Фингерпринт – метод идентификации старопечатных книг, конструируемый с помощью групп символов, взятых из текста с определенных страниц. См.: Киреева Г.В. Итоги и проблемы разработки формата BELMARC // Навукова-даследчая дзейнасць Нацыянальнай
бібліятэкі Беларусі на мяжы стагоддзяў. Мн., 2002. С. 156–162.
514
рекомендации, как нужно заполнять это поле: "год издания или
печати арабскими цифрами с буквой А (если он приведен арабскими цифрами) или с буквой R (если он приведен римскими
цифрами). Если год печати в книге не указан, а установлен библиографически, то с буквой Q". Ни одно из приведенных определений не подходит к книге кирилловской печати. Здесь необходимы более четкие формулировки кодировки символов и утверждение этого определения на международном уровне. Также достаточно сложно решить, с какой страницы необходимо брать сведения, т. к. нумерация страниц чаще всего проставляется буквенная и по листам. В своем Руководстве мы предлагаем следующий
способ заполнения этой позиции: "В книгах кирилловской печати
учитываются страницы, а не листы. 1-я группа знаков берется с 1го листа (титульный лист или 1-й лист начала книги), а страница
13 (в третьей группе знаков) соответствует листу 7 («З»)". Приняв
такое определение, тем не менее книги кирилловской печати описываем, не используя фингерпринт, обозначив эту позицию для
каталогизатора факультативной. Эта кодированная информация, на
наш взгляд, должна связываться с графическими базами данных.
Кодированная информация позволяет идентифицировать книгу
только в случае наличия идеального экземпляра, уже имеющегося
в БД, а как составлять формулу для дефектных книг? Пример фингерпринта для книги: "Псалтырь. – Гродно, 1785 – 012 ##Saчедь воку
жевь цъже 3 1785Q$5NLB:12Рк28368”. При отсутствии даже одной
условленной страницы запись будет иметь некорректный характер.
При составлении полного библиографического описания
старопечатных книг по принятым стандартам в BELMARC-СТП
добавлены в 1-й блок кодированной информации поля 140 (Старопечатные материалы, общая характеристика) и 141 (Старопечатные материалы, специфическая характеристика экземпляра).
Кодированная информация предусматривает только один вариант
заполнения подполя при довольно ограниченном наборе символов, что не позволяет отразить все особенности описания кириллической книги. Коды иллюстраций (0–3) в поле 140 также только фиксируют технику исполнения гравюры, но художественное
оформление старопечатных и редких книг должно описываться как
можно более подробно и включать описание гравюр, определе515
ние техники исполнения и количества заставок, концовок и др.
Эти изобразительные материалы несут не только книговедческую,
но и искусствоведческую информацию. Описательные сведения
вносятся в поле 307, не являющееся поисковым полем. Поэтому
решено на такую информацию составлять дополнительные записи аналитического типа, которые через поле 463 (Уровень физической единицы) связываются с основным описанием издания. В
позициях маркера такой записи проставляются символы «k»
(графика) и «а» (составная часть документа).
Например, в основном описании эта запись выглядит так:
LDR 00000oam1#2200000#i#450#
001 BY-CNB-an-200000080
100 ##$a20000919d1780#######y0rusy########ca
140 ##$abcef####aaa######lfdb#1000##
141 ##$abc#a0bb#$5CNB:К16-18/Ср220
200 0#$aСии с[вя]тыя книги//$fпреподобных о[те]ц Ефрема
Сирина и// аввы Дорофея
307 ##$aОрнамент: вязь, 7 ксилографических заставок с 4
досок. 3 инициала с трех досок. Ломбарды. Наборный орнамент.
Гравюра на дереве (лист нн. перед 4-м): Ефрем Сирин, 213х135.
Аналитическая запись на гравюру из книги “Ефрем Сирин и
авва Дорофей”. – [Поучения]. – Вильно: Тип. Троицкая, 1780:
LDR 00000oka2#2200000#i#450#
001 BY-CNB-an-200000081
100 ##$a20000919d1780#######y0rusy########ca
200 0#$aПреп[о]д[о]бный Ефрем Сирин$bГравюра
215 ##$a1с.$d213х135
303 ##$aКсилография
463 #0$a$1001 BY-CNB-an-200000080$15001$aПоучения1
#$vл.нн.б перед 4
600 #0$aЕфрем Сирин$cиеродиакон$cпреподобный$f4 в.
Кроме этого, определенные проблемы появились при
заполнении полей и подполей 2-го блока: полей 200 “Заглавие и
сведения об ответственности” и 215 “Физическая
характеристика”. Поле 200 обязательное и должно заполняться
в том виде, как указано в книге. Во многих кирилловских
изданиях источником заполнения этого поля может являться
предисловие, послесловие, колофон, и, наконец, титульный лист.
516
По международным рекомендациям при заполнении этого поля
необходимо следовать заглавию так, как оно представлено в
издании. В результате получается очень пространный заголовок
описания.
Сокращений
поле
не
допускает,
поэтому
рекомендуется следующий порядок его заполнения. По
сложившейся традиции текст заглавия и сведения, относящиеся к
заглавию, следует приводить с разбивкой на строки, по
возможности сохраняя орфографию оригинала. Конечно, когданибудь титульный лист будет сканироваться и связываться с
описанием, предположим, посредством гиперссылки. Запись
заглавия и сведений, относящихся к нему, разбивается знаком
“//”, указывающим на конец строки в оригинале, как принято
сейчас в библиографическом описании старопечатных книг. Пока
же графическое воспроизведение текста упрощено: не
воспроизводится буква “ер” на конце слов и морфем по
принятым правилам, заменяются буквы “юс малый”, “юс
большой”, “ять”, ”кси”, “пси”, “фита”, “ижица”, “омега”, диграф
“оу” заменяется буквой “у”, диграф “от” записывается в строку.
Также в строку записываются выносные буквы. Буквы,
отсутствующие при сокращении под титлом, добавляются в
квадратных скобках. Знаки пунктуации, по возможности,
сохраняются. Таким образом, получается очень утяжеленное
заглавие, особенно при описании библейских книг. И все-таки
решено не вводить в эту запись унифицированное заглавие,
которое отражается в полях и подполях 5-го блока. Читатель в
любом случае найдет эту информацию, и вряд ли он обратит
внимание, в каком поле она находится в электронном варианте.
Сложности начинаются тогда, когда необходимо напечатать
карточку для традиционного каталога или составить запись для
библиографического указателя. Именно здесь огромное значение
имеет правильная простановка индикаторов каталогизатором.
Поэтому, ориентируясь, в первую очередь, на карточку, в Руководство введена следующая рекомендация: Если в поле 500 индикаторы "11", описание начинается с поля 500, причем переносится информация только из подполя $a.
Например, 899 ##$jК16-18/Ср22$pСр51
500 11$aПсалтирь
200 1#$a[Псалтырь$fДавида пророка// и царя]
517
210 ##$a[в … месте Виленьском]$c[пребываючи в дому…
Мамоничов] $d[16. 01. 1576]
303 ##$aЯзык текста книги: церковнославянский
215 ##$a(1-15) рукописные, (16-202), (203-205) рукописные,
(206-247), (249-289) рукописные, (230-236) рукописные, (237)
пустой, (238-244) рукописные=345 л.$d2°$d Набор–206х112.
Строк 17; 10 строк–126 ##$aЭкземпляр дефектный: печатный
текст, отсутствующий в книге, заменен рукописным. Вместо отсутствующей гравюры с изображением царя Давида помещена
миниатюра "Царь Давид", л. (3)
307 ##$aОрнамент: 2 заставки с 2 досок; 19 инициалов красной и чёрной печати с 12 досок. Ломбарды
675 ##$a264-11
Если заполнено поле 700, вывод описания начинается с него,
причем выводятся данные только из подполя $a.
899 ##$jК16-18/Ср220$pСр1763
700 #0$aЕфрем Сирин
500 11$aПоучения
210 ##$a[Супрасль]$cВ лавре общежителнаго монастыра
Супраслскаго$d1758
303 ##$aТекст на церковнославянском языке.
215 ##$a1нн.–2 нн., 1–8, 8–35, 38–77, 70, 79–172, 1 нн.–3
нн.$aСигнатуры: А¹⁺⁴, Б⁴–Г⁴, Д², Е⁴–У⁴, Ф⁴⁺¹$d2°$dНабор в столбце (с. 8)–25х69 (без рамки). Строк–43; 10 строк–58$dНабор в столбце (с. 42)–25х66 (без рамки). Строк–30; 10 строк–83.
307 ##$aОрнамент: вязь, 8 ксилографических заставок с 6
досок, 4 концовки с 3 досок. Инициалы, наборный орнамент. Гравированная рамка титульного листа, апостолы Петр и Павел,
254х152.
675 ##$a264–1
Полная количественная характеристика издания, когда перечисляются все пустые, отсутствующие, замененные рукописными
листы, убрана из поля 215, а информация вносится в поле 307.
Вероятно, так следует поступить и с сигнатурой. Иначе карточка
получится перегруженной из-за обилия информации, относящейся к описательной характеристике издания.
518
При этом пришлось более внимательно посмотреть на наш
внутренний формат, имеющий значительно меньше полей, чем
BELMARC, и ввести дополнительные поля. Например, добавлено
поле 59А (Выходные сведения в форме оригинала). Прежде все
повествовательные данные об издании, названии, типографии и
времени издания, взятые из послесловия или с титульного листа,
помещались в одно поле 15Q (Полное заглавие книги). Теперь эти
сведения уже во время ввода документа разделяются на два поля.
В BELMARC-СТП регламентируется помещение этих записей в
поля 210, 215, 304, 316. Наличие развернутого заглавия, в которое
зачастую входят и выходные сведения, сделало необходимым
разделение этих определений в разные поля внутреннего формата, т.к. в BELMARC-формате они заполняются в разные поля,
т. е. в поля 200 и 210.
Была принята концепция каталогизации старопечатных изданий, ориентированная на BELMARC. Первоначально планировалось использование двух уровней библиографического описания: полного и стандартного. Полный уровень – это библиографическое описание, созданное с использованием полного перечня
полей, заложенных для старопечатных изданий во внутреннем
формате ИНЕАК. Этот уровень был предназначен только для
специалистов в области старопечатной книги и обеспечивал полную идентификацию книги (экземпляра), представленной в локальных БД библиотек, создающих машиночитаемую запись.
Стандартный уровень – это библиографическое описание с использованием стандартных полей BELMARC. Он предназначается
для обмена библиографическими записями между библиотеками
и для представления их в Сводном электронном каталоге (СЭК),
то есть для широкого круга пользователей для информирования о
наличии книги в учреждении. Этот уровень является подмножеством полного уровня библиографического описания. В стандартном уровне, по сравнению с полным, не используется ряд
полей, которым затруднительно найти соответствие в BELMARC
(например: 20X – Организация текста, страницы, 19X – Рукописные приплетения, 29Q, 29W – Сведения о переплете, 60Q –
Характеристика бумаги, 29O – Текст автографа и др.), потому
что эта информация отражается в полях 3-го блока, а разработать
унификацию, по которой можно было бы разделить эти записи,
519
не представляется возможным, т. к. для этого потребовалось бы к
нему дополнительно разрабатывать справочник, чтобы программа могла внести эту заполняемую произвольно информацию в
необходимое поле или подполе. Здесь также возможно несколько
решений, одно из которых – расширение BELMARC-СТП полями
блока 9 “национального использования” (например, 901 – Организация текста, страницы, 902 – Рукописные приплетения, 903 –
Переплет-место и т. д.). Правила формата UNIMARC позволяют
библиотекам вводить собственные поля в этом блоке. Затем средствами конвертирования библиографической записи полного
уровня описания в стандартный уровень достаточно исключить
эти поля блока 9. Полученный после конвертирования файл является стандартным BELMARC-файлом и служит для ввода записей в СЭК и для обмена с другими библиотеками. Исходные записи, выполненные по полному уровню описания, оставались бы
только в локальных БД.
При работе с блоком национального использования запись
может формироваться следующим образом. Например, поле 316
“Примечание к экземпляру, имеющемуся в наличии” содержит
примечания, относящиеся к экземпляру старопечатной или редкой книги, на которую составляется запись. Оно соответствует
элементам в области примечаний ISBD(A). Сюда можно было бы
заносить сокращенное примечание: 316 ##$aВ конце книги вклеен
лист голубой бумаги с копией распоряжения Екатерины II
генерал-прокурору А.Н. Самойлову (на русском и в переводе на
польский язык). В Санкт-Петербурге декабря 12-го дня 1793 г. В
этой записи содержатся только краткие сведения. Полный же
текст примечания в таком случае заносится в параллельное поле:
916 ##$aВ конце книги вклеен лист голубой бумаги с копией
распоряжения Екатерины II генерал-прокурору А.Н. Самойлову
(на русском и в переводе на польский язык): Копия. Александр
Николаевич, для прекращения своевольств, происходящих между
нашеством унияцким в Белороссии и покорства их определенному
от нас управления церкви униятскай, архиеписко[пу] Лисовскому
повеливаем: Первых сего неу…иства виновников, игумнов
Амвросия, [Ки]рията и Иеронима Дорошевского, выслать [за]
границу, двух присланных от них сюд[а] монахов Илелепина и
Ледоховича отпр[а]вить в монастыри их, а затем учини[ть]
520
строгое подтверждение, дабы в разсужд[е]нии монашества
униятскаго власти епископской поступаемо было единствен[но]
по точной силе повелений наших, издан[ных] 1780-го Генваря 2го и 1782-го годов Генваря 17 дня о церковном римския вери
начальст[вовании] вам благосклонны. На подлинном подписано
собственно Ея императорскаго величества рук[ою] тако:
Екатерина. В Санкт-Петербурге декабря 12-го дня 1793-го года.
С копии поверенной верно выписал секретар[ь] Егор Морозович
(на обороте листа этот же текст записан на польском языке, к
имени и отчеству Alexander Nikołaiewicz сделана сноска:
General-prokuror).
Выбор, какую именно библиографическую запись раскрывать, оставался бы целиком за каталогизирующей организацией.
Точно также могли бы быть оформлены еще два поля, это поля
317=917 (Примечание, относящееся к происхождению единицы) и
345=945 (Примечание, содержащее информацию о приобретении). В конечном итоге решено предоставлять пользователю в
СЭК записи с использованием обязательного набора полей, в локальных же БД иметь полный вариант библиографического описания.
Довольно сложный вопрос – это ввод состава содержания
кирилловского издания. Состав старопечатной книги предоставляет очень важную информацию исследователям и читателям, не
говоря уже о работе библиотекаря с дефектными экземплярами,
перепечатками, вариантами изданий, поэтому, конечно, пользователю должен быть обеспечен доступ к такой информации. Поле
327 (Примечания о содержании) не является поисковым, как до
сих пор не является поисковым аналогичное поле во внутреннем
формате, т. к. с предстоящим переходом на BELMARC прекратилась работа по обеспечению сканирующего поиска, который позволял бы проводить поиск не только по позициям, включенным
в поисковые словари Электронного каталога (ЭК) Национальной
библиотеки, но и по позициям, включающим, например, содержание, описание гравюр, переплета и т. д. Поэтому состав издания предполагается вносить в поле 464 (Аналитический уровень),
причем поле это повторяется столько раз, сколько разделов в книге. Это не совсем удобно, потому что здесь собирается информация о гравюрах в книгах, а также любая запись аналитического
521
характера. В этом смысле интересно использование поля 488 в
RUSMARC для поиска, а вот польские коллеги не вносят состав
издания в электронные БД, аргументируя это тем, что кириллица
достаточно полно описана в печатных каталогах и нет смысла
тратить на это время. Видимо, все же более оправдано использование обоих полей, т. к. в ином случаев в поле 464 будет вноситься многочисленная разнородная информация, которую каким-то
образом нужно будет разделять. Тогда можно было бы оставить
поле 463 (Уровень физической единицы) только для описания
графических изображений. В этом случае в поле 327 в подполе $a
следует вносить только ссылку на наличие росписи содержания, а
полностью его раскрывать в поле 464, из которого оно может
быть в случае необходимости сгенерировано в поле 327. Пока же
единственный способ – это делать отдельные записи на каждую
составную единицу, то есть аналитические записи, и через поле
463 устанавливать связь с основной записью.
Планируется создание системы справочников, которая позволит более продуктивно и рационально работать не только с
кириллической книгой, но и со всеми видами и типами старопечатной и редкой книги. Уже сейчас в отделе рукописей, старопечатных и редких изданий НББ создается БД «Геральдика». Это
графическая база, которая содержит изображения родовых гербов
Беларуси. Каждая позиция включает изображение герба, фамилию владельца, географическую рубрику и источник, откуда взят
рисунок. Сканированное изображение герба совмещается на экране с библиографическим описанием. Уже сейчас в БД содержатся сведения о более чем 1400 гербах. Отбор материала происходит из изданий по геральдике из фондов библиотеки. Планируется создание графических баз изображений из книжных и некнижных источников: экслибрисов, филиграней, орнаментики,
которые будут использоваться в качестве справочников в соответствующих полях BELMARC-СТП (в основном в полях 140,
141).
Электронная каталогизация старопечатных и рукописных
фондов требует не только значительных временных затрат, но в
некоторых случаях и поиска новых принципиальных решений,
которые отличаются от каталогизации современной печатной
книги. И здесь библиотекарям и программистам важно находить
522
точки соприкосновения, чтобы формат BELMARC-СТП в соответствии с требованиями времени выполнял свою главную функцию – предоставление как можно более полной информации потребителю.
И, конечно, при дальнейшей работе с BELMARC, с вводом
его как стандарта, после подключения конвертора, появятся другие вопросы, которые можно будет технически решить иначе. А
пока еще требуют доработки некоторые уточнения, связанные
именно со спецификой описания старопечатных изданий. Необходимо предусмотреть возможность предоставления отдельных
полей и подполей для отображения информации в виде карточки,
списка, указателя, графического изображения документа или его
фрагментов.
Мы стремимся к правильному или, можно сказать, идеальному научному описанию, когда каждый экземпляр должен быть
описан максимально полно. В нашей стране крупные собрания
книг кирилловской печати находятся в Национальной библиотеке
Беларуси и Центральной научной библиотеке НАН Беларуси.
Описание старопечатной книги – довольно трудоемкий процесс.
Иногда, чтобы правильно определить автора, место или год издания, необходимо провести сложные книговедческие исследования. Реобработка таких фондов крупнейших библиотек – длительный и сложный процесс, и если мы сможем использовать уже
имеющие БД библиотек и учреждений других стран, то быстрее
введем в научный оборот все книжные сокровища, которые хранятся в нашей республике (иногда они совершенно неизвестны
исследователям). Достаточно взять описание в MARC-формате
документа из других БД и дополнить это описание необходимыми
полями собственного экземпляра. Введение в Беларуси коммуникативного формата BELMARC позволит библиотекам обмениваться своими базами данных и, кроме того, откроет исследователям фонды наших библиотек.
Нет нужды объяснять, как важно введение в Беларуси единого стандарта на ввод библиографической записи при описании
любого вида документа, создание системы корпоративной каталогизации. Беларусь, чтобы занять достойное место на мировом
информационно-библиографическом рынке, должна выполнять
определенные условия и требования по подготовке информаци523
онных услуг. Знание международных правил необходимо при
создании локальных БД и СЭК, который одновременно является
основой для создания ретроспективной национальной библиографии. Необходимо обеспечить совместимость и конвертируемость
наших библиографических ресурсов. Поэтому так важно принятие BELMARC в качестве коммуникативного формата в нашей
республике. Тем самым мы обеспечим совместимость нашего
формата с другими национальными форматами на базе международного коммуникативного формата UNIMARC, а при наличии
конвертора – и формата USMARC или МАRС–21.
524
Фоменко И.Ю. (Москва)
БАЗА ДАННЫХ «РУССКИЕ КНИГИ 1801–1825 гг.»
КАК ПРИМЕР ПРИМЕНЕНИЯ НОВЫХ ТЕХНОЛОГИЙ
В РАБОТЕ СО СТАРОПЕЧАТНОЙ КНИГОЙ
Создание национальной библиографии отечественной книги
– важнейшая задача библиографов любой страны. К сожалению,
в России эта задача пока не может считаться решенной, хотя репертуару русской книги ряда хронологических периодов посвящены фундаментальные печатные каталоги. В частности, русская
старопечатная книга гражданской печати XVIII в. отражена в
двух каталогах1. Многие методические принципы, выработанные
при их подготовке, до сих пор не потеряли своей актуальности.
Русская книга 1801–1825 гг. относительно недавно стала
осознаваться как книга старопечатная, в полном объеме репертуара попадающая под определение «книжный памятник». Учитывая важность описания русской книги этого периода, интереснейшего, богатейшего историческими и культурными событиями,
в России началась реализация фундаментального библиографического проекта – создание электронной базы данных (БД) «Русские книги 1801–1825 гг.» и подготовка на ее основе печатных
томов «Сводного каталога русской книги 1801–1825 гг.» (в дальнейшем СК XIX). Каталог содержит научное описание коллекций
книг первой четверти XIX в., хранящихся в семи крупнейших и
старейших библиотеках России.
Изданный в 2001 г. первый том СК XIX включает 2556 библиографических описаний (буквы А – Д), подготовленных НИО
редких книг (Музеем книги) Российской государственной библиотеки (РГБ) при участии Российской национальной библиотеки
(РНБ), Библиотеки Российской академии наук, Научной библиотеки Российского государственного архива древних актов, Науч-
1
Описание изданий гражданской печати 1708 – январь 1725 / Сост.
Т.А. Быкова, М.М. Гуревич; ред. П.Н. Берков. – М.; Л., 1955; Сводный
каталог русской книги гражданской печати ХVIII века. 1725–1800 / Ред.
И.М. Полонская. – М., 1962–1975. Т. 1–6. (в дальнейшем СК XVIII).
525
ных библиотек Московского и Санкт-Петербургского университетов. Оригинал-макет печатного каталога создан на основе электронной базы данных «Русские книги 1801–1825 гг.», создаваемой
в РГБ с использованием формата предоставления данных, разработанного в начале 90-х гг. на основе формата US MARC программного обеспечения МЕКА.
В настоящий момент существуют конверторы, позволяющие
преобразовывать записи БД в Российский коммуникативный
формат и, наоборот, загружать записи этого формата в БД. Разработаны таблицы соответствия полей БД элементам формата
MARC 21. Ведется наладка внедряемого в РГБ программного
обеспечения «Алеф» для представления сводных электронных
каталолов. Это позволит разместить электронную версию первого
тома на сайте РГБ, что является важным звеном в цепи реализации программы «Книжные памятники РФ», курируемой Министерством культуры России.
Работа над базой данных «Русские книги 1826–1917 гг.» в
силу ряда причин методического и организационного характера
разделена на два самостоятельных проекта. Несколько лет назад
была завершена редакция карточного каталога изданий 1826–
1917 гг., насчитывающего около 500 тыс. карточек, совместно
подготовленного с библиотеками – участниками нашего проекта.
Затем РГБ заключила договор с фирмой «Прософт» (ныне «Электронный архив») на сканирование и последующее распознавание
карточек. В настоящее время эта работа близка к завершению, но,
к сожалению, доступ к конечному продукту осуществляется по
подписке, т. е. платно2.
В основу работы СК XIX был положен ряд методических
принципов, отработанных еще при подготовке СК XVIII. Главный из них – подготовка научного описания de visu с предварительной полистной сверкой максимально возможного числа экземпляров, хранящихся в крупнейших и старейших библиотеках
страны. Это позволяет выйти на уровень так называемого сводного описания, максимально полно отражающего количественный
2
Об условиях подписки см. Электронный сводный каталог русских
книг XIX в. 1826–1917 гг., корпорация «Электронный архив», http:
//www. biblio. ru или http: //www. biblio.ru.svk.form.htm
526
состав издания на момент его выхода из типографии. Экземпляры
старопечатных книг отличаются по степени сохранности, такие
элементы издания, как гравированный титульный лист, издательская обложка, отдельные листы иллюстраций нередко сохранились только в каком-то одном из дошедших до наших дней экземпляров издания. В сводном описании эти сведения контаминируются, что позволит оценить каждый конкретный экземпляр с
точки зрения его полноты, выявить варианты текста и полиграфического исполнения.
Сохранена практика максимально полного и точного (вплоть до
фиксации заведомых опечаток) воспроизведения в описании текста титульного листа книги. До сих пор используется многое из
методики подготовки научной аннотации, сопровождающей описания и содержащей сведения по истории создания книги, о лицах, причастных к ее созданию и т.д.
За сорок лет, разделяющих СК XVIII и СК XIX, изменились
правила описания старопечатной книги. Сегодня мы опираемся
не только на национальные ГОСТы, но и на рекомендации ИФЛА
по работе со старопечатной книгой – ИСБД(А). На их основе
специалисты НИО редких книг (Музей книги) РГБ
И.М. Полонская и Н.П. Черкашина подготовили «Правила составления библиографического описания старопечатных изданий» (1989), которые являются настольной книгой всех участников проекта (переизданы в 2003 г.).
Получила развитие ретроконверсия – перевод описаний в
машиночитаемые формы. При подготовке СК XIX впервые в отечественной практике было осуществлено дробление текста титульного листа старопечатных книг на поля с выделением заглавия, сведений, относящихся к заглавию, сведений об ответственности и т.д. (Например, «Умеренное состояние благополучнее
прочих: Сатирическая и нравоучительная сказка, / В пользу и
увеселение молодых людей, сочиненная Гординым»).
Таким образом, БД и печатный каталог удачно сочетают
лучшие отечественные библиографические традиции и методики
работы со старопечатной книгой, разработанные ИФЛА. Фактически в России впервые создан большой массив описаний, подготовленных с учетом разработанного ИФЛА стандарта описания
старопечатных книг ISBD(A) «International standard bibliographic
527
3
description for older monographic publications (Antiquaian)» . Применение новейших компьютерных технологий позволяет исследователям получать структурированную информацию.
В ходе подготовки СК XIX выявлено значительное количество неучтенных в библиографии изданий, уточнено авторство
многих книг, описаны варианты текста и полиграфического исполнения, установлена или уточнена датировка целого ряда изданий, вышедших без указания года, собраны сведения о наличии
того или иного издания в фондах библиотек-участниц.
Разработанная составителями СК XIX методика описания и
аннотирования нацелена на раскрытие содержания каждого издания, ввод его в научный оборот, привлечение к нему внимания
специалистов. В частности, она позволяет с максимально возможной полнотой выявить круг лиц, причастных к выходу той
или иной книги, – автор, переводчик, издатель, книгопродавец,
адресат посвящения, иллюстратор, цензор, гравер, – что определяет особые возможности поиска по именному указателю. Поэтому сведения, отраженные в CK XIX, позволяют с новой полнотой представить творчество писателей интереснейшего и, казалось бы, достаточно изученного периода русской классической
литературы, который по праву называют ее «золотым веком».
Описание изданий сопровождается обширными книговедческими аннотациями, нередко имеющими самостоятельное научное значение и в совокупности дающими принципиально новую
картину развития истории русского книжного дела.
Печатный каталог и БД формально совпадают по содержанию, но воспринимаются и используются по-разному, что определяется способом подачи материала. Определенные запросы легче удовлетворить, держа перед глазами печатную страницу, содержащую некую совокупность описаний на одного автора или
одно заглавие. БД позволяет вести самый изощренный структурированный поиск по любому элементу библиографической записи или аннотации, а результаты поиска могут быть представ3
ISBD(A): International standard bibliographic description for older
monographic publications (Antiquaian). 2nd, rev. еd. München etc., 1991;
Правила составления библиографического описания старопечатных изданий. М., 1989.
528
лены в виде списков книг, отобранных по тому или иному признаку. Правда, такой режим поиска возможен только при посредничестве сотрудников НИО редких книг (Музей книги) РГБ, что
объясняется не закрытостью информации, но чисто техническими
особенностями используемого программного обеспечения – одновременно открывается возможность внесения изменений в БД,
что недопустимо.
Печатный каталог оснащен только именным и географическим указателями, БД предусматривает возможность поиска изданий по дате, месту выхода и типографии. Можно также получить сведения о наличии в изданиях таких элементов, как посвящение, список подписчиков, цензурное разрешение, гравированный титульный лист, портреты, виды исторических мест и многое другое. Это открывает возможности для получения статистических данных, о которых книговеды еще недавно могли только
мечтать. Так, из описанных в первом томе 2556 книг иллюстрации имелись в 312-ти, гравированные титульные листы – в 88-ми,
издательские обложки сохранились на 232-х книгах. Выявлено
также 79 списков подписчиков и 117 книгопродавческих объявлений.
Поиск по заглавию предусматривает возможность выявления
всех книг, в заглавии которых имеется то или иное слово, например, «Рассуждение» («Краткое рассуждение», «Новое рассуждение», «Последнее рассуждение» и т. п.) или «Ода», или «Победа».
Возможен поиск по сочетанию признаков, например, выявление всех книг, увидевших свет в Москве в 1812 г. (уцелевшие
в считанном числе экземпляров, они являются библиографической редкостью). Возможно создание исчерпывающих списков
книг, напечатанных в той или иной типографии, т. е. отражающих ее репертуар. До сих пор отечественные книговеды не располагают полными сведениями об изданиях не только крупнейших книгоиздательских центров (таких как Академия наук или
Московский университет), но и небольших, крайне интересных
провинциальных типографий или таких экзотических типографий
как Омская корпусная литография или Походная типография
штаба М.И. Кутузова (последней посвящены блестящие работы
Ю.М. Лотмана и А.Г. Тартаковского, не содержащие, однако,
полного списка ее изданий).
529
В настоящее время ограничены возможности тематического
поиска. Развитие ретроконверсии карточных и создание электронных каталогов коллекций старопечатных книг вплотную
подвели к использованию методики применения ключевых слов и
индексов, учитывающей специфику старопечатной книги. Громоздкие и не всегда отражающие реальное содержание книги
формулировки их титульных листов препятствуют механическому применению существующих таблиц индексов, ББК и прочих и
определяют неизбежность объединения усилий библиографов,
программистов и историков книги в решении этой сложной задачи4.
И БД, и ее печатная версия призваны удовлетворить разнообразнейшие научные запросы широкого круга специалистов в
сферах истории русской науки, литературы и искусства, а также
многочисленных библиофилов и коллекционеров.
4
Подробнее об этом круге проблем см. Лавренова О.А. Методика
разработки информационно-поискового тезауруса. М.: Пашков дом,
2001.
530
Сапега Т.А. (Мінск)
РОЛЯ МУЗЕЯ Ў РЭАЛІЗАЦЫІ ПОМНІКАВАГА ЗНАЧЭННЯ
КНІГІ
Праблемы феномена кнігі прыцягваюць увагу як
кнігазнаўцаў, так і культуролагаў, філосафаў, музеёлагаў.
Кнігазнаўства – спецыяльная навука пра кнігу і кніжную справу –
вывучае кнігу як твор друку. Культуралогія вывучае кнігу як феномен культуры. Музеялогія разглядае яе як адзін з відаў музейных прадметаў. У дадзеным даследаванні прыменены
міждысцыплінарны падыход і комплекснае вывучэнне кнігі як
помніка гісторыі і культуры. Сінтэз навуковых падыходаў
дазволіў найбольш поўна асэнсаваць феномен кнігі, удакладніць
паняцце “кніжны помнік”, а таксама ролю музея як сацыяльнакультурнага інстытута ў прапагандзе “культу кнігі” (Х.Л. Борхес).
Вызначэнне тэрміну “кніга” належыць да самых складаных
тэарэтычных праблем кнігазнаўства. На сённяшні дзень не існуе
адзінай абагульняючай і агульнапрызнанай дэфініцыі гэтага паняцця, што абумоўлена перш за ўсё складанасцю яе як грамадскай з’явы, шматграннасцю і шматаспектнасцю яе сацыяльных
сувязей. Ахапіць і адлюстраваць ўсё гэта ў адным лаканічным
вызначэнні – задача надзвычай складаная і пакуль што невыканальная.
Шэраг спецыялістаў увогуле выказваюцца пра немагчымасць
даць адзінае, вычарпальнае вызначэнне кнігі. Французскі
пісьменнік, літаратуразнаўца і кнігазнаўца Р. Эскарпі ў сваёй
працы “Рэвалюцыя ў свеце кніг” пісаў пра тое, што кніга не
ўкладваецца ў жорсткія рамкі вызначэнняў [27, с. 20]. Расійскі
кнігазнавец А.І. Барсук адзначаў, што аналіз вызначэнняў кнігі
прыводзіць да высновы пра шматаспектнасць, шматфункцыянальнасць і універсальнасць гэтага прадукта духоўнай і матэрыяльнай культуры, а таксама пра немагчымасць усеахопнага вызначэння кнігі [2, с. 11]. Расійскі кнігазнаўца Я.Л. Неміроўскі
канстатаваў, што з вялікай колькасці дэфініцый паняцця “кніга”
ніводнае ў цяперашні час не можа быць прызнана як агульнапрынятае [20, с. 299].
531
Кнігу можна прадставіць, па-першае, як сістэму прадуктаў
мыслення і дзейнасці, зафіксаваную на матэрыяльным носьбіце, у
славеснай ці візуальнай форме. Тады да гэтага паняцця ў роўнай
ступені можна аднесці гліняныя клінапісныя таблічкі, світкі,
рукапісы, друкаваныя выданні, дыскеты, кампакт-дыскі
(І.Я. Барэнбаум [1, с. 11], М.М. Куфаеў [16], Ю.В. Марэцін [19,
c. 14], Я.Л. Неміроўскі [20, с. 299]). Па-другое, акцэнтуючы ўвагу
на форме, можна мысліць кнігу як часткова славесны тэкст,
зафіксаваны на паперы ў форме кодэкса (ЮНЕСКА [20, с. 299],
Я.І. Шамурын [26, с. 119], С.В. Карпенка [13, с. 62]). Нарэшце,
па-трэцяе, кнігу можна разглядаць як з’яву гістарычную.
Канадскі культуролаг Маршал Маклюэн даследаваў жыццё чалавека ў інфармацыйным грамадстве, у свеце, створаным
навейшымі сродкамі масавай інфармацыі. Даследчык сцвярджаў,
што вядучую ролю ў культуры адыгрываюць камунікацыйныя
тэхналогіі. Панаванне ў гісторыі чалавецтва тых ці іншых
сродкаў сувязі вызначае аблічча культуры [18]. Культуролаг
выдзяляў чатыры эпохі:
1. Эпоха дапісьмовага варварства.
2. Тысячагоддзе фанетычнага пісьма.
3.
“Галактыка
Гутэнберга”
–
пяць
стагоддзяў
кнігадрукавання.
4. “Галактыка Марконі” – сучасная электронная цывілізацыя.
Са з’яўленнем кожнага новага сродка камунікацыі паміж ім і
старымі сродкамі разгараецца безупынная вайна. Адбываецца
камунікацыйны выбух і ўзнікае новая “галактыка”. Гісторыя, па
Маклюэну, – шэраг змяняючых адна другую “галактык”, якія
доўгі час могуць, не разбураючыся, але змяняючы свае
канфігурацыі, праходзіць адна скрозь другую.
Абапіраючыся на такое сцвярджэнне, даследчык М.У. Рац
прыходзіць да высновы, што ні клінапісная, ні электронная форма фіксацыі тэксту не адпавядаюць паняццю “кніга”: у соцыуме
гэта да- і паслякніжная форма існавання і функцыянавання адпаведнага зместу [22, с. 87].
Еўрапейскае кнігадрукаванне з’яўляецца найважнейшай
вехай цывілізацыі, яно значна паўплывала на грамадскі і
культурны прагрэс. Кнігадрукаванне, пачатае ў Еўропе ў XV ст.,
пашырыла культурны дыялог і стала спосабам трансляцыі
532
нацыянальных і духоўных каштоўнасцей, інтэгравала народы
Еўропы, а затым і кантыненты. У нашым даследаванні
разглядаецца друкаваная кніга – гэта значыць кніга “галактыкі
Гутэнберга”. Менавіта гэта форма захавання і перадачы
інфармацыі вызначала характар еўрапейскай культуры да замены
яе электронным носьбітам інфармацыі.
Даследчык В.В. Дабравольскі заўважае, што своеасаблівасць
нацыянальнай кніжнай культуры вызначаецца канкрэтнымі
з’явамі, артэфактамі культуры, важнейшымі з якіх з’яўляюцца
кніжныя помнікі [7]. Тэрмін “кніжны помнік” уведзены ў навуковы абарот не так даўно, з сярэдзіны 80-х гг. ХХ ст., хаця вытокі
разумення кнігі як помніка былі закладзены яшчэ ў пачатку
ХХ ст. расійскім філосафам Мікалаем Фёдаравічам Фёдаравым.
Творчая спадчына М.Ф. Фёдарава дапамагае асэнсаваць сучасныя
рэаліі кніжнай культуры. У артыкуле “Паважала ці пагарджала
кнігай ХІХ стагоддзе?” М.Ф. Фёдараў пісаў: “Кніга як выяўленне
слова, думкі і ведаў займае вышэйшае месца сярод помнікаў
мінулага; павінна яна займаць яго і ў будучым…” [15, с. 7]. Музею філосаф адводзіў вядучую ролю ва “ўваскрашэнні” мінулага
праз кніжныя помнікі [14, с. 149–156]. М.Ф. Фёдараў параўноўваў
сховішча з магілаю, чытанне (ці даследаванне) – з вывадам з
магілы, а выстаўку – з уваскрашэннем [24, c. 233–240]. “Музей, –
пісаў філосаф, – …павінен мець у аснове сваёй кнігу…” [23,
с. 443].
Тэрмін “кніжны помнік” разглядаецца як від больш агульнага тэрміна “помнік”. Выдзяляюць помнікі прыроды і помнікі
гісторыі і культуры [10]. Апошнія, у сваю чаргу, уключаюць дакументальныя помнікі, да якіх адносяцца пісьмовыя і графічныя
дакументы, кінафотадакументы, рукапісы і архіўныя дакументы,
запісы фальклору і музыкі, а таксама рэдкія друкаваныя выданні
[11]. Кніжнымі помнікамі лічацца кнігі (рукапісныя і друкаваныя)
або кніжныя калекцыі, якія валодаюць значнымі духоўнымі,
эстэтычнымі ці дакументуючымі якасцямі, уяўляюць навуковую,
гістарычную і культурную каштоўнасць, выдзяляюцца ў складзе
сукупнага кніжнага фонду краіны і ахоўваюцца спецыяльным
заканадаўствам
[29,
с. 15].
Тэрмін
“кніжны
помнік”
выкарыстоўваецца як сінонім традыцыйных тэрмінаў “рэдкая
кніга” і “каштоўная кніга” і, на думку шматлікіх даследчыкаў
533
(К. Яцунок [29], А. Жаваранкава [12], І. Паздзеева [21] і інш.),
з’яўляецца больш змястоўным і ставіць кнігу побач з іншымі
відамі помнікаў гісторыі і культуры.
Кніга – гэта адна з разнавіднасцей матэрыяльнага існавання
твору, створанага ў знакавай сістэме пісьменнасці, неразрыўнае
адзінства тэкста і спосабу яго матэрыяльнага існавання – выдання. Сярод іншых помнікаў гісторыі і культуры кніга займае асобнае месца, таму што з’яўляецца вынікам творчасці пісьменніка ці
навукоўца і дзейнасці па пераўтварэнні рукапісу ў выданне. Кніга
як прадукт, створаны ў сферы матэрыяльнай вытворчасці, мае
рэчавую форму, якая адрозніваецца своеасаблівасцю і
індывідуальнасцю элементаў, характэрных для кожнага
гістарычнага перыяду. Закладзеная ж у ёй духоўная частка
ўплывае на чалавецтва, фарміруючы сукупныя веды, што даюць
штуршок да новага вітка ў развіцці грамадскай свядомасці.
Кніга ўзнікае ў выніку кнігатворчай дзейнасці, гэта значыць
дзейнасці па спецыфічным матэрыяльным увасабленні ўжо створанага твора, які складае асноўны, але не адзіны кампанент яе
зместу. У матэрыяльнай структуры кнігі атрымоўвае адлюстраванне трансфармаваная праз кнігазнаўчую дзейнасць інфармацыя
пра ўмовы ўзнікнення выдання, а таксама эканамічнае, тэхнічнае
развіццё грамадства, яго сацыяльную структуру, грамадскапалітычнае, навуковае, мастацкае мысленне (у яго калектыўным і
індывідуальным праяўленні). Увесь гэты комплекс інфармацыі ў
спалучэнні з матэрыялізаваным у кнігу творам складае яе змест.
Змястоўная характарыстыка кнігі вызначаецца яшчэ і ўмовамі яе
гістарычнага бытавання [28]. Такім чынам, кнізе як матэрыяльнаму прадмету ўласцівы комплексны характар. Можам вызначаць
“кнігу” як дыялектычнае адзінства сацыяльнай інфармацыі,
семіятычнай і матэрыяльнай форм яе прадстаўлення [6].
Каштоўнасная характарыстыка кніжнага помніка абумоўлена
спалучэннем каштоўнасці твора і каштоўнасці выдання і не можа
вызначацца толькі значнасцю апублікаванага твора, таму што
стварэнне твора – гэта яшчэ не кнігазнаўчая дзейнасць. У той жа
час, матэрыяльная частка выдання можа самастойна вызначыць
каштоўнасць кніжнага помніка, таму што з’яўляецца вынікам
кнігастваральнай
дзейнасці.
Фармальным
праяўленнем
каштоўнасці могуць быць якасныя характарыстыкі як самага вы534
сокага, так і дастаткова нізкага ўзроўню [28]. Напрыклад, да
кніжных помнікаў адносяцца як найлепшыя ўзоры паліграфічнага
мастацтва, так і вельмі сціпла надрукаваныя выданні, якія адносяцца да таго ці іншага перыяду вялікай гістарычнай значнасці.
У музеі кніга паўстае перш за ўсё як своеасаблівы матэрыяльны прадмет, каштоўнасць якога часам не звязана з тэкстам.
Каштоўнымі могуць стаць выданні як выдатныя ў гісторыкакультурных адносінах, так і звычайныя, пасрэдныя творы розных
відаў літаратуры. Якасць апублікаванага твора адыгрывае важную ролю ў фарміраванні каштоўнасці кнігі, аднак ніколі не вызначае яе па-за асаблівасцямі матэрыяльнага ўвасаблення выдання ці яго характарыстык, набытых у працэсе бытавання. Напрыклад, каштоўнай кніга можа быць сваім пераплётам як узорам
дэкаратыўна-ўжытковага мастацтва, мець мемарыяльную
каштоўнасць па прыналежнасці да значнай асобы і пры гэтым
змяшчаць нічым не асаблівую змястоўную частку.
Значнасць каштоўных набываюць толькі тыя кнігі,
своеасаблівасць якіх абумоўлена выдатнымі ў гісторыкакультурных адносінах ці неардынарнымі абставінамі стварэння
або ўмовамі бытавання. Калі ў кнізе апублікаваны выдатны твор,
яна становіцца каштоўнай пры неардынарных абставінах стварэння ці ўмовах бытавання, напрыклад, першыя выданні
класічных твораў, падрыхтаваныя да друку аўтарамі,
канфіскаваныя ці забароненыя выданні. Аднак тыя ж неардынарныя абставіны стварэння і ўмовы бытавання не вызначаюць
каштоўнасці кнігі, у якой апублікаваны твор звычайнага характару, напрыклад, факт першага выдання ў адносінах да звычайнага
твора. Калі абставіны стварэння ці ўмовы бытавання выдання
маюць адметнае гісторыка-культурнае значэнне, яно становіцца
каштоўным незалежна ад таго, які твор у ім надрукаваны. Так,
значнасць каштоўных маюць кнігі, у якіх змяшчаюцца як
класічныя, так і малавядомыя творы (але якія ілюстраваны
вядомымі мастакамі), асобнікі, што належалі бібліятэкам вядомых пісьменнікаў, навукоўцаў і г.д. Нават класічнае выданне,
звычайнае па абставінах стварэння і ўмовах бытавання, не набывае значэння каштоўнай кнігі (напрыклад, шматлікія сучасныя
перавыданні класікі) [28].
535
У сусветнай кніжнасці большую частку кніг складае
паліграфічная прадукцыя, больш таго, нормай існавання кнігі ў
паслягутэнбергаўскую эпоху сталі тыражыраваныя выданні,
наяўнасць шматлікіх раўнацэнных копій. У сітуацыі, калі
ўзрастаючыя аб’ёмы інфармацыі прыходзяць у супярэчнасць з
абмежаванымі магчымасцямі чалавека ўспрымаць яе, музейныя і
іншыя сацыяльна-культурныя інстытуты выконваюць ролю не
толькі праваднікоў, але і інфармацыйных фільтраў. У выніку
тэндэнцыі накаплення кніжнага масіву і яго росту з неверагоднай
хуткасцю перад музеямі ўстае шэраг праблем, сярод якіх – праблема адбору. Нацыянальныя бібліятэкі розных краін імкнуцца да
збору і захавання ўсяго кніжнага рэпертуару і адбіраюць у свае
фонды па некалькі асобнікаў з кожнага тыражу кнігі як выніка
нацыянальнай паліграфічнай дзейнасці. Музей пастаўлены перад
праблемай вызначэння крытэрыяў адбору кніг для музейнага збору. Ужо ў пачатку ХХ ст. гэта праблема была актуальнай.
М. Фёдараў пісаў пра тое, што музей прысвойвае сабе “права
суддзі і прывілегію ведаў ісціны і па свайму праізволу адным дае
бяссмерце, а іншых пазбаўляе яго” [25].
Да агульных крытэрыяў адбору прадметаў музейнага значэння ў склад музейнага фонду аднесены: інфармацыйнасць,
экспрэсіўнасць, рэпрэзентатыўнасць, профільнасць і захаванасць
прадмета. Існуюць прыватныя крытэрыі, якія прымяняюцца пры
адборы канкрэтных тыпаў прадметаў [17].
Пры фармуліроўцы прынцыпаў выдзялення кніжных
помнікаў і ўключэння іх у фонд музей павінен улічваць:
1. Мэты, задачы і профіль камплектавання музея.
2. Гісторыка-культурныя асаблівасці і значнасць усяго накладу, таму што помнікам гісторыі і культуры могуць быць усе
асобнікі, што выйшлі ў свет і захаваліся.
3. Гістарычную значнасць дадзенага экзэмпляра выдання.
Усякая індывідуалізацыя асобніка выводзіць кнігу за межы
“нармальнага” кніжнага шэрага, ператварае з серыйнага,
ананімнага прадмета ва унікальны. Індывідуальныя якасці
асобніка (асаблівасць паперы і пераплёту, наяўнасць дадатковых
ілюстрацый і г.д.) ці набытыя (рукапісныя паметы і заўвагі,
унікальны дэкор, наяўнасць аўтографа, экслібрыса, рэдкасць,
536
выкліканая стыхійнымі ці сацыяльнымі бедствамі, і г.д.)
ператвараюць яго ў кніжны помнік.
4. Характар комплексу кніг, які надае гістарычную значнасць
кожнаму асобніку. Экзэмпляры друкаванай прадукцыі могуць
уваходзіць у створаны гістарычны комплекс, напрыклад,
бібліятэку ўстановы, навукоўца, бібліяфіла, і ацэньвацца як
помнік толькі ў межах гэтага комплексу [21, с. 20–21].
Музейны прадмет можна адначасова разглядаць у якасці
помніка: як матэрыяльны вынік чалавечай дзейнасці, што стаў
аб'ектам цэнаснага ўспрыняцця і быў уключаны пасля навуковай
апрацоўкі ў склад музейнага збору, ён не толькі адлюстроўвае
гісторыю і культуру свайго часу, але і выкарыстоўваецца як
крыніца ведаў і эмацыянальнага ўздзеяння, як сродак адукацыі і
выхавання [9]. Тут мы кажам пра пэўнае супадзенне паняццяў
“помнік” і “музейны прадмет”. Само ўключэнне кнігі ў склад музейнага збору з’яўляецца як бы залогам набыцця ёю ў далейшым
статуса помніка. Музей у адносінах да мінулай і сучаснай культуры выконвае каштоўнасна-выбарчую функцыю, і ўключэнне кнігі
ў сістэму музейнай дзейнасці неабходна разглядаць як яго якасную адзнаку, як прыкмету дасягнення статуса асаблівай культурнай каштоўнасці. М.Ф. Фёдараў бачыў музей як “ужо асэнсаваны
збор помнікаў мінулага і сучаснага…” [15, с. 13].
Расійскія
даследчыкі
М. Гнядоўскі
і
В. Дукельскі
раскрываюць сутнасць камунікатыўнага падыходу ў музеялогіі і
сцвярджаюць, што калі музейны прадмет не праяўляе сябе ў
экспазіцыі, не даступны наведвальнікам музея і не ўспрыняты ім,
значыць ён не ператвараецца ў музейны экспанат, не становіцца
фактам культуры [4]. Увядзенне музейнага прадмета ў
экспазіцыю адыгрывае галоўную ролю ў ажыццяўленні музейнай
камунікацыі і раскрыцці прадмета як помніка гісторыі і культуры
[9].
Для экспанавання ажыццяўляецца старанны адбор кніг як
крыніц інфармацыі, дадатковае мэтанакіраванае вывучэнне іх з
пункту гледжання атрактыўнасці і экспрэсіўнасці, вызначэння іх
месца ў экспазіцыі і характару мастацкага афармлення. У выніку
кніга – музейны прадмет з крыніцы ведаў ператвараецца ў элемент экспазіцыі, які актыўна ўздзейнічае на наведвальніка, перадае веды і выклікае эмоцыі.
537
Візуальнасць у перадачы інфармацыі і выкарыстанні
экспанатаў адыгрывае вядучую ролю. Істотным з’яўляецца
непасрэдны кантакт наведвальніка з аўтэнтычнымі прадметамі і
магчымасць аўтопсіі (асабістага назірання), калі перажыванні
чалавека становяцца важным момантам у пазнавальным працэсе.
Экспазіцыя з’яўляецца месцам, дзе гэты непасрэдны кантакт
можа быць найлепш рэалізаваны, а набор тэхнічных сродкаў
гарантуе аптымальныя ўмовы аўтопсіі экспаната [31, с. 364]. Калі
для бібліятэкі кніга – інструмент навуковага пазнання праз яе
тэкставую частку, то дзейнасць музея нельга зводзіць толькі да
пазнання, паведамлення навукова абгрунтаванай інфармацыі.
Адносіны да музейных экспанатаў у наведвальніка маюць не
толькі інтэлектуальны, але і эмацыянальны характар [5].
Польскі даследчык Ежы Сьвяцімскі выдзяляе наступныя дзве
функцыі экспаната:
1. Функцыя прэзентацыі – калі экспанат мае задачу паказаць
тое, што ўласна ён з сябе ўяўляе, у сабе ўтрымлівае.
2. Функцыя рэпрэзентацыі (рэпрэзентацыя чагосьці праз
экспанат) – калі экспанат прадстаўляе інфармацыю, што не
датычыцца непасрэдна яго самога.
Абедзве функцыі могуць выступаць злучна. У такіх выпадках экспанат адначасова паказвае на сябе самога, з’яўляецца
носьбітам зместу, эстэтычных якасцей і г.д., што датычацца яго ў
дакладнай экспазіцыйнай сітуацыі, і адначасова ўтварае тое, што
не датычыцца непасрэдна яго [30, с. 114–115].
Кніга як музейны экспанат можа быць крыніцай ведаў і эстэтычных якасцей пра сябе саму, а таксама адначасова
прадстаўляць інфармацыю пра іншыя прадметы, падзеі, працэсы і
з’явы:
– расказаць пра свой першасны выгляд, які зменены часам,
фізічнымі пашкоджаннямі або падчас рэстаўрацыі. Іншы раз частка кнігі рэстаўрыруецца, а частка наўмысна пакідаецца ў некранутым выглядзе (праходзіць толькі кансервацыю), каб наглядна паказаць эвалюцыю фізічнага захавання кнігі;
– прадставіць інфармацыю пра іншыя прадметы, якія ў
экспазіцыі не прысутнічаюць, напрыклад, пра наборныя шрыфты,
матэрыялы для пераплёту і вокладкі, паперу, ілюстрацыі, тэхніку
вырабу і друку і інш.;
538
– даць уяўленне пра пэўныя працэсы, напрыклад, тэхналогію
вырабу
розных
элементаў
кнігі,
працэсы
развіцця
кнігадрукавання і інш.;
– расказаць пра гістарычны лёс кнігі, яе ўладальнікаў, а таксама пра эканамічныя, сацыяльныя, палітычныя і культурныя
падзеі розных гістарычных перыядаў.
Часам можна казаць пра набыццё ў музеі статуса “помнік”
кнігамі, аб’ектыўныя якасці якіх, здавалася б, не даюць для гэтага
падстаў. М.Ф. Фёдараў пісаў пра тое, што “музей і новым кнігам
можа надаваць толькі гістарычнае значэнне” [25, с. 379–380]. Для
кнігі гэта праяўляецца найбольш яскрава, чым для іншых відаў
музейных прадметаў, таму што ёй уласціва шматтыражнасць і
наяўнасць копій. Музей уключае сучасныя кніжныя прадметы
пасля
каштоўнаснага
адбору,
прызнаныя
найбольш
рэпрэзентатыўнымі, што адлюстроўваюць характэрныя рысы
сацыяльнага развіцця і культуры нашага часу. Часта кнігі, якія не
адносіліся да катэгорыі помнікаў гісторыі і культуры ў асяроддзі
свайго бытавання, у музеі набываюць функцыю помнікаў.
Праілюструем гэта на некалькіх практычных прыкладах:
1. Да катэгорыі каштоўных выданняў адносяць у тым ліку
выданні незвычайных фарматаў і форм. У фонд аддзела
рукапісаў, рэдкіх кніг і старадрукаў Нацыянальнай бібліятэкі
Беларусі (НББ) уключаюцца сучасныя кнігі-цацкі, арыгінальныя
сваім ідэйным і мастацкім рашэннем. Ва ўмовах жа свайго бытавання такая кніга выконвае ролю цацкі і не з'яўляецца помнікам.
У фондзе НББ ствараецца калекцыя кніг-цацак нашага часу, што
праз экспазіцыю адлюструе сучасны погляд на кнігу, асаблівасці
мастацкіх і тэхнічных рашэнняў у яе стварэнні.
2. Пры арганізацыі выстаўкі, прысвечанай Алесю Адамовічу,
у экспазіцыю Музея гісторыі беларускай літаратуры была
ўведзена нядаўна выдадзеная яго кніга "Vixi" (Мн., 2002), якую
можна было набыць на прэзентацыі. Аднак толькі адзін асобнік з
агульнага накладу, які ўвайшоў у фонд музея і прадстаўлены ў
экспазіцыі, набыў асаблівае значэнне.
На кожнай ступені музейнага выкарыстання не толькі пашыраюцца нашы ўяўленні пра прадмет, але і ён сам набывае большую значнасць за кошт уключэння ў сучасную культуру.
Экспазіцыя ў гэтай сувязі выступае і як рэтраспектыўны ком539
плексны помнік гістарычнай эпохі, і як новы факт сучаснай культуры. Музейныя прадметы ў экспазіцыі звязаны паміж сабой падвойнай сувяззю: праз мінулае бытаванне (у межах адзінага сацыякультурнага асяроддзя) і сучаснае функцыянаванне, што дазваляе выявіць неўтылітарныя якасці і культурны змест прадмета
[8]. Праз каштоўнаснае ўсведамленне кніга ўключаецца ў сучасныя культурныя працэсы і ўзбагачае свой змест. Калі навуковая
апрацоўка ў фондах накіравана ў першую чаргу на сам прадмет,
то экспазіцыя заклікана, з аднаго боку, узнавіць страчаныя выданнем сувязі ўнутры мінулай гістарычнай рэчаіснасці, а з другога – сфарміраваць новыя сувязі кнігі з сучаснай культурай.
ЛІТАРАТУРА
1. Баренбаум И.Е. К вопросу об универсальности понятия «книга»
// Книга: Исслед. и матер., 1977. Сб. 34. С. 5–13.
2. Барсук А.И. К определению понятия «книга» // Издательское
дело. Книговедение. 1970. № 6. С. 11.
3. Гнедовский М.Б. Музейная коммуникация и ритуал //
Некоторые проблемы исследований современной культуры: Сб. науч.
тр. / М-во культуры СССР, НИИ культуры. М.: НИИК, 1987 (1988).
С. 35–43.
4. Гнедовский М.Б., Дукельский В.Ю. Музейная коммуникация
как предмет музееведческого исследования // Музейное дело: музей –
культура – общество: Сб. науч. тр. / Музей революции; Сост. М.Б. Гнедовский, О.Л. Климашевская. М., 1992. С. 7–19.
5. Гнедовский М., Коник М. Нужны новые подходы // Сов. музей.
1988. № 5. С. 20–26.
6. Гречихин А.А. Типологическая модель русской книги на начальном этапе ее развития // Проблемы рукописной и печатной книги: Сб.
ст.; Ред. кол.: А.А. Сидоров (пред.) и др. М.: Наука, 1976. С. 25–38.
7. Добровольский В.В. «Книжная культура» как научная категория
// Книга и мировая цивилизация: Материалы Одиннадцатой Междунар.
науч. конф. по проблемам книговедения, Москва, 20–21 апр. 2004 г.: В 4
т. / Сост.: В.И.Васильев и др. М.: Наука, 2004. Т. 1 С. 47–49.
8. Дукельский В.Ю. Музейные коллекции и предметный мир
культуры // Некоторые проблемы исследований современной культуры:
Сб. науч. тр. / НИИ культуры. М., 1987. С. 26–34.
9. Дукельский В.Ю. Памятники истории и культуры в системе музейной деятельности // Памятниковедение. Теория, методология, прак540
тика: Сб. науч. тр. / НИИ культуры; Ред.-сост. П.В. Боярский. М., 1986.
С. 98–107.
10. Дьячков А.Н. Памятник // Российская музейная энциклопедия:
В 2 т. М., 2001. Т. 2. С. 73–74.
11. Дьячков А.Н. Памятники истории и культуры // Российская
музейная энциклопедия: В 2 т. М., 2001. Т. 2. С. 75.
12. Жаворонкова Е.Ю. Редкая, ценная или книжный памятник?
(Проблемы терминологии) // Книга: Исслед. и матер. 1995. Сб. 70.
С. 82–98.
13. Карпенко С.В. К определению понятия «книга» // Книга и мировая цивилизация. М, 2004. Т. 1. С. 60–62.
14. Коваль Л.М. Идеи музея в философии Н.Ф. Федорова // Визуальная пропаганда книжных памятников: Сб. науч. тр. / Гос. б-ка СССР
им. В.И. Ленина. М., 1989. С. 149–156.
15. Кожевников В.А. Николай Федорович Федоров: Опыт изложения его учения по изданным и неизданным произведениям, переписке и
личным беседам. М., 1908. Ч. 1. 320 с.
16. Куфаев М.Н. Избранное: Тр